22

Пока мы разговаривали, стоя у границы, я слышал звон и голоса вдалеке, но не придал им значения. Похоже, люди прибыли, когда я ушел к границе, потому что когда мы вернулись, на кухне и во дворе было не протолкнуться. Мартель откинулся на спинку стула и улыбнулся. Эрнандес и Киспе стояли рядом с ним, все еще в сюртуках. Через окно я увидел, как мужчины – их было десять или двенадцать – расчищали снег, чтобы разбить лагерь. Они уже развели костры для приготовления пищи с деловитой хозяйственностью людей, привыкших проходить по несколько миль после каждого приема пищи.

– А вот и вы, – воскликнул Мартель, встав. – Боже, мы приезжаем и узнаем, что мистер Маркхэм мертв, а вы двое ушли. Проклятая резальщица рассказывает безумные истории.

– Меня не было всего десять минут, – возразил я. – Рафаэль вернулся, когда я ушел.

Мартель улыбнулся.

– Вернулся откуда, мой дорогой? – спросил он у Рафаэля. – Именно в тот момент, когда один из членов экспедиции погибает и оказывается на твоем алтаре. Подумай об этом хорошенько.

– Я был в лесу. Я потерял день и ночь.

Должно быть, Мартель знал о его каталепсии, потому что не возразил.

– Что произошло с мистером Маркхэмом?

– Он ушел в лес прошлой ночью, – ответил я. – Его тело принесли примерно через час.

– Итак, Рафаэль. Ты убил его сам или велел кому-то сделать это?

– Нет. Просто я… я застыл на месте. Такое бывало раньше. Вы знаете.

На столе лежало оружие Мартеля – красивый револьвер с филигранью на рукоятке. Он взял его в руки, и я решил, что он просто хочет убрать его, но он ударил рукоятью Рафаэля по лицу.

– Не очень хорошо. Боюсь, я вынужден арестовать тебя. Мы возвращаемся в Асангаро.

– Я не думаю… – начал я. Я вмешался не потому, что был уверен в невиновности Рафаэля, а потому что меня передернуло от того, как он пошатнулся от удара. – Он бы убил и меня, если…

– В мире, в котором правит здравый смысл, – да. Но он не хотел убивать вас. Он сделал это, потому что мистер Маркхэм пересек границу, вот и все. Здесь это считается кощунством, и вы вряд ли видели странных религиозных фанатиков до того, как прибыли сюда. Но мы не можем уехать прямо сейчас. Мы только что пришли по реке. Киспе, проследи, чтобы он не убил кого-то еще. Если на той двери есть замок, воспользуйся им, – добавил Мартель, кивнув в сторону часовни.

– Он нужен мне для похорон, – заявил я.

– Значит, мы уедем сразу после них.

Наступил момент признаться ему во всем, но у меня не было сил говорить. Рафаэль выглядел так, словно вот-вот потеряет сознание, а я был уверен, что никто не подумает поднять его с пола. Он успел отвернуться как раз вовремя, чтобы не лишиться глаза. Мартель лишь поцарапал его скулу. Я не знал, было ли ему больно, но Рафаэль точно ощутил удар. Я взял его под локоть и вывел во двор, чтобы он приложил снег к лицу и не оставался рядом с Мартелем. Затем я отвел его в часовню, уложил рядом с трубами и накрыл одеялом, чтобы он согрелся. Киспе шел за нами, но держался на расстоянии. Он выглядел встревоженным, словно только что увидел, как мальчик кидался камнями в опасного зверя в зоопарке с хлипким ограждением.

– Я в порядке, – тихо сказал Рафаэль, но его голос был туманным.

– Вы ничего не чувствуете, не говорите ерунды. Лежите.

– Подождите. Гарри, не нужно…

– Я скоро вернусь. Попробую избавиться от Киспе.

Секунду я стоял рядом с ним. Сердце бешено стучало в груди. Я верил в его каталепсию. Я всегда легко верил в сказки.

Если история о каталепсии была ложью, Рафаэль тщательно ее продумал и поддерживал. В тот день он устал уже к шести часам вечера и лег спать в семь часов, хотя обычно ложился в полночь. Он встал в три часа утра: его внутренние часы серьезно сбились. В дверях не было замков, поэтому он спокойно прошел мимо Киспе, спавшего на стуле возле порога. Как и всегда, Рафаэль двигался бесшумно, но меня разбудила вода, булькающая в печи. Желая проверить, действительно ли он проснулся в столь ранний час, и узнать, всё ли в порядке, я спустился на кухню и налил чашку кипятка, пока он варил себе кофе. Увидев меня, Рафаэль протянул небольшую банку с коричневым порошком и маленькой ложкой. Он провел в лесу слишком много времени. Пыльца проникла в его кровь и теперь сияла в венах на запястьях.

– Какао, – пояснил он.

Я покачал головой.

– Говорят, это золотая пыль.

– Кто-то принес мне банку. Оно поможет вам заснуть.

На подоконнике стоял кувшин с ледяным молоком. Рафаэль вылил его в один из бронзовых ковшей. Он замер на месте, держась за ручку, но затем взял полотенце, обмотал его вокруг руки и переставил ковш, который уже нагрелся, так как простоял в печи всю ночь. Я улыбнулся, радуясь больше, чем должен был.

– Четыре ложки, – сказал он, кивнув в сторону банки. – В нем уже есть сахар.

Рафаэль поставил свой кофе на стол, и пока напиток остывал, он начал ставить заклепки на кожаном одеянии маркайюк, которое я нашел на чердаке. Все заклепки были золотыми, но разных оттенков и формы: головы пум, листья, желуди. Хотя на столе тикали две лампы, Рафаэль работал медленно.

– Почему вы не сбежите? – спросил я. – Если он обвинит вас в убийстве…

– Он этого не сделает. Он знает, что я никого не убивал.

Снаружи между палатками горело несколько костров, но людей Мартеля нигде не было. Они установили свои палатки в ряд, чтобы закрывать друг друга от ветра. В одной из них горела лампа, в свете которой вырисовывался силуэт читающего мужчины.

Когда я сел за стол, Рафаэль посмотрел на меня так, словно собирался что-то сказать, но промолчал.

– Я забыл про пчел, – наконец признался он. – У нас есть пасека, для воска. Мне нужно вынуть соты, прежде чем мы уйдем. Вы поможете мне?

Я отставил чашку. В глубине души мне казалось, что я не должен оставаться с ним наедине в столь ранний час, когда солнце еще не вышло, раз я до сих пор не был уверен в том, что произошло с Клемом.

– Я ненавижу пчел, – признался Рафаэль, и я поверил ему. Он был слишком жестким и гордым, чтобы врать об этом.

– Сейчас, только надену сюртук.

Он завел механизмы в лампах и дал мне одну, когда я вернулся. Я убрал ее в карман, пока надевал шарф и застегивал пуговицы, но даже через плотную шерсть пыльца сияла. Рафаэль протянул мне свое ружье.

– Если я сделаю что-нибудь, что вам не понравится, пристрелите меня.

Ремень был гораздо старше ружья. Он был таким изношенным, что кожа смягчилась даже на прошитых краях. Я повесил ружье на плечо, и меня охватило странное чувство: спустя столько времени на ребра давил знакомый груз. Старые раны заныли.

Мы вышли во двор, и Рафаэль направился к скале, с которой открывался вид на деревню. Серебряные черепицы блестели в свете ламп. Узкий спуск в камнях вел на маленькую площадку. Места было немного, но оно было заполнено полезными вещами – опиумными маками, увядшими в снегу, травами для готовки, крепким кофейным деревом, посаженным сбоку, чтобы не загораживать проход, и ульем за ним. Рафаэль повесил лампу на стеклянный крючок в скале. Пчелы сонно ползали в улье. Казалось, они слились в один большой комок. Насекомые зашевелились, увидев свет.

– Почему кто-нибудь другой не займется ульем, раз вам это не нравится? – спросил я, когда Рафаэль поднял крышку. Пчелы загудели.

– Воск нужен для маркайюк и веревок. Это религия. – Он быстро убрал руки и продолжил: – Возьмите одну подставку и счистите с нее воск. Они не ужалят вас. Только не спешите.

– Они довольно милые, – сказал я, погладив большую пчелу костяшкой пальца. Она начала извиваться. Пчелы были глубокого рыжего цвета, с черными полосками. Откуда-то я знал, что у перуанских пчел не было жал, но они все равно могли укусить.

Рафаэль протянул мне пипетку.

– Сладкая вода, – пояснил он. – Вылейте ее в оставшиеся ячейки.

Он отошел в сторону, скрестив руки. Я провел ножом по сотам. Липкий мед не давал им быстро упасть, поэтому я успевал поймать соты в миску. В воздухе повисла тишина, и я не нарушал ее, ожидая, что Рафаэль признается, зачем на самом деле мы сюда пришли.

– Мартель – поставщик хинина, – наконец сказал он.

Я обернулся.

– Вы должны вернуться с нами в Асангаро. Скажите ему, что вы сдались и экспедиция того не стоит. Не спорьте с ним, не пытайтесь найти другого проводника. Люди, которых он привел, не собираются расчищать тропу. Тот путь никуда не ведет. Они взорвали его несколько лет назад. Мартель не злится на меня из-за смерти Маркхэма. Он злится на вас, потому что вы до сих пор живы. Он не поверил в вашу историю о кофе и с самого начала знал, зачем вы приехали. Он привел людей, чтобы найти вас, если вы сбежите. Они убьют вас.

– Это вы убили Клема? – снова спросил я.

– Нет.

Я почувствовал, что зашел в тупик.

– Но, если вы должны были убить нас обоих… зачем Мартель отправил вас с нами? Он мог отпустить нас одних, чтобы кто-то вроде Мануэля застрелил нас.

– Через лес можно пройти, – очень тихо ответил Рафаэль. – Люди выбирались живыми, с хинином. Я должен был убедить вас в том, что вы не справитесь. Или убедить вас вернуться, или пристрелить.

– Тогда зачем вы заставляли нас ждать? Зачем вы сказали, что есть обходной путь? Почему вы просто не разрешили нам пересечь границу…

– Я надеялся, что вы сдадитесь и уедете домой. – Рафаэль выдохнул. – Я пытался сохранить вам жизнь. Я разрешил вам отправить письмо Мартелю, потому что надеялся, что в ожидании его людей вы не уйдете в лес. У меня было несколько дней, чтобы запугать вас и отправить домой. Человек, который напал на вас… это я попросил его. Мне жаль.

Его лицо выражало искреннее сожаление.

– Я знал, – воскликнул я. – Я был чертовски вежлив, чтобы сказать вам. Так мне и надо.

– Мне казалось, это самый легкий способ убедить вас уехать. Я не знал, что вы будете сопротивляться, как осел…

– Или как человек, который выполняет свою работу должным образом…

– Боже, вы безумец, все вы из вашего идиотского Министерства по делам Индии! Они что, держат ваших детей в плену?

– Я безумец? О чем вы, черт побери, думали? – воскликнул я, чувствуя, что тону в бессмысленности происходящего. – Что, если бы Клему удалось пройти через лес? Вы оберегали нас, но… все это время мы были для вас ходячими пороховыми бочками! Если бы он принес черенки из леса, поставщики хинина узнали бы, что эти хинные деревья растут здесь. Высокоурожайные цинхоны не растут повсюду! Бедлам был бы разрушен. Боже, почему вы не пристрелили нас в тот же день, как мы прибыли сюда? Или раньше, когда на нас напал Мануэль? Вы оставили нас здесь, вы, человек с такой серьезной каталепсией, которая может отключить вас на час или все пять. Мы могли сделать все что угодно! Идиотизм! О чем вы думали?

– Почему я не завел невинных людей в лес и не пристрелил их? – резко спросил Рафаэль. – Вы не думали, что я просто не хотел? Я уже сыт этим по горло.

Я лишь покачал головой, разозлившись из-за того, что человек, который всегда выполнял просьбы других, говорил мне о морали. Но затем я осознал его последнюю фразу.

– Подождите. Вы сыты по горло… Значит, вы уже делали это раньше, – уточнил я. – Голландцы.

Рафаэль кивнул. От него снова шло отталкивающее давление, как и в доме Мартеля. Он словно просил ни о чем не спрашивать и оставить его в покое, но теперь я привык к этому, как и к высоте.

– Чем мы отличаемся от них? – тихо произнес я. В окне церкви над нами мелькнула тень. Киспе.

– Если вы не верите мне, оставайтесь.

– Нет, ответьте на мой вопрос. Если я вернусь без хинина, то потеряю работу, поэтому я должен знать. На мой взгляд, вы не хотите, чтобы иностранцы бродили по вашим священным лесам. Вот почему вы твердите об одном и том же, заставляя уйти. Я не могу спросить у Мартеля, занимается ли он хинином. Если это так, он пристрелит меня. Я верю вам на слово. Ну же, скажите, чем мы отличаемся? От этого зависит судьба вашей деревни, но вы не можете убить меня, хотя уже делали это раньше. Почему? Я вам нужен для чего-то? Вы хотите, чтобы я вернулся в Министерство по делам Индии и сказал, что здесь ничего нет? Я не могу. Половина Индии умирает от болезни, которую можно вылечить лишь с помощью хинина из этих лесов, поэтому…

– Потому что я знал вашего деда, – резко ответил Рафаэль. Вся воинственность в нем исчезла так же быстро, как и появилась. Теперь он выглядел беспомощным. – А вы похожи на него.

Я не мог смотреть на него и думать одновременно. Я отвернулся к улью и срезал последний воск. Пчелы ползали по моим рукам, но это было приятное ощущение. Краем глаза я видел, что Рафаэль пристально смотрел на меня. Точно так же я смотрел бы на человека, который оперировал собственный глаз.

– Возьмите воск, – попросил я. – Я не могу нести миску и трость одновременно.

Я открыл дверь на кухню для него. Рафаэль поставил мед на стол, достал бутылку ямайского рома из шкафа и разлил его по стаканам. Протянув мне стакан, он вдохнул запах напитка, и я понял, что ему не нравился запах меда. Конечно, ведь каждый день своей жизни он натирал воском маркайюк. Вот почему он ненавидел пчел.

– Где вы взяли ямайский ром? – поинтересовался я, взяв бутылку. Она была заполнена на три четверти, хотя дата на этикетке говорила о том, что напиток произвели в середине прошлого века. – В Англию его ввозят контрабандой.

– Я знаю.

Я словно снова нырнул в воду, как тогда в Китае. В тот момент я замер, оглядывая тени, похожие на камни. Ничто не поднималось на поверхность, и чем дольше я смотрел, тем меньше было теней.

– Вот почему… вы говорите на английском вековой давности. И вы узнали меня. У Мартеля. И… то письмо предназначалось для вас, а не для вашего дяди.

Рафаэль едва заметно кивнул.

– Инти не лгала. Вы исчезли на семьдесят лет.

– Да.

– Где?

– Здесь… – Он махнул в сторону леса. – В полумиле отсюда. Все произошло как вчера. Только длилось дольше.

– Боже, Рафаэль.

– Что я должен был сказать? – огрызнулся он.

– Нет, я имею в виду, что это ужасно. Как это возможно? Как вы не умерли от голода? И… не постарели?

Рафаэль выпрямился.

– Это не сон. Ты словно замерзаешь. Моргнул, и все прошло. Когда ты приходишь в себя, кажется, будто свет резко меняется. – Он немного помолчал и продолжил: – Поначалу, в детстве, ты замираешь на несколько дней, потом на месяц, на год, на три. Маленькие периоды по пятнадцать – двадцать минут… а потом ты уходишь надолго. Все местные расскажут вам об этом. Каждый знает, как живут священники, каждый… считает с той секунды, в которую ты прибыл. – Рафаэль выглядел уставшим. – Гарри быстро обнаружил это. Я имею в виду вашего дедушку. Он был здесь, когда это произошло. – Рафаэль посмотрел на стакан с ромом. – Когда я вернулся, то нашел письмо от него с его адресом.

– Вы ответили ему?

– Нет. Инти сказала, что его сын перестал приезжать. Было слишком поздно.

Я плеснул нам обоим рома.

– Как долго это может продлиться? Один из этих… ледяных приступов.

– Сотню лет, если ты здоров. Если нет… двести. Или дольше. Ты никогда не просыпаешься по-настоящему. – Рафаэль выглядел так, словно смотрел в бесконечно глубокое ущелье. Я не стал спрашивать, знал ли он кого-то, кто проспал двести лет.

– Значит, это у всех священников… Но как?

– Наоборот. Если у тебя каталепсия, ты становишься священником.

– Откуда они знают, каких детей отдавать? Я имею в виду… людей, которые приводят детей, – сказал я, не желая произносить слово «чунчо», которое ему не нравилось. – Как узнать, что у ребенка каталепсия?

– Они приводят нас, когда нам исполняется десять лет. – Рафаэль подолгу молчал после каждой фразы. Я бы успел закричать, чтобы заставить его признаться в том, что находилось в лесу и кем были те люди, но я не хотел. – Лишь несколько семей страдают этой болезнью, поэтому люди знают, за кем наблюдать. Сегодня это редкость. Иногда ты ждешь такого ребенка сотню лет. Вот почему они так поздно привели Акилу. Он станет священником после меня, когда повзрослеет. Он уже взрослый. Я стал священником в его возрасте.

– И когда он займет ваше место, что произойдет с вами?

– Я смогу уйти.

– Куда?

Рафаэль кивнул в сторону леса. Сияющая пыльца огибала стволы деревьев, которые напоминали черные столбы.

– Домой. После того, как ты отработал в Бедламе, они заботятся о тебе. В монастыре.

– Мы говорим не о маленьком племени захватчиков, которые рьяно стерегут свою территорию, верно?

– Да. – Рафаэль замолчал, подбирая слова. – Граница не обозначает территорию. Это черта карантина. Больные люди на этой стороне, здоровые на другой. Это религия… Понимаете?

– Клем сказал, что вы должны быть здоровым для богов. Он сказал, что во времена инков в жертву приносили лишь здоровых людей.

– И сейчас тоже, – ответил Рафаэль, покачав головой. Он слегка поднял руки, когда я округлил глаза. – Я знал одного мальчика. Да, это священная земля. Как Ватикан. Поэтому если вы хромаете, вы не можете там находиться. Но священники защищены от всего. Это как-то связано с нашей болезнью. Я не знаю. Вот почему нас всегда отправляют в госпитальные колонии. – Рафаэль потер запястье левой руки, словно отталкивал от себя что-то неприятное. – Когда-то в Куско началась эпидемия оспы, и все стало гораздо строже. Никто с этой стороны не мог переходить границу. Затем прибыли испанцы, и граница была закрыта навсегда. Раньше на реке находилось полдюжины колоний, но из них остался лишь Бедлам. Они сохранили это место только из-за соли. Я не должен говорить об этом, – резко сказал он.

– Все в порядке. Меня не волнуют эти люди. Я лишь хотел узнать, что вы имеете в виду под монастырем: хижину на скале или приятное место с горячей водой и настоящими докторами.

Рафаэль улыбнулся.

– Это не хижина.

– Хорошо. – Я допил свой ром и спросил: – Вы не против, если я возьму немного меда?

– Угощайтесь. Мне нужен только воск.

– Спасибо.

Рафаэль наблюдал, как я размазываю мед по хлебу.

– Вы рисуете пчелу?

– Д… да. – Я наклонил кусок хлеба, чтобы пятно меда стекло вниз и превратилось в усики пчелы, и показал ему.

Он рассмеялся. Я представил, каким Рафаэль был в молодости – кротким и привлекательным. За долю секунды я осознал, что он был не кустарной работой, а обломками чего-то прекрасного. Как и все остальное здесь. Мне стало стыдно, что я не замечал этого раньше. Некоторые люди обладают удивительным талантом видеть вещи в первозданном виде, но я не относился к их числу. Я не был археологом. Новое понимание заполнило мой разум до краев, и я снова понял, как он истрепался со временем.

– Послушайте, – начал я. – Когда я уеду, уводите всех. Сюда прибудет армия. Британская армия.

– Что?

– Никто и не рассчитывал, что мы справимся. Добудем черенки цинхоны, я имею в виду. Настоящая цель этой экспедиции – в том, чтобы составить хорошую карту и найти повод прислать армию. На самом деле Клем – сэр Клементс. Его смерть будет достойным поводом, и Британия им воспользуется.

Рафаэль нахмурился.

– Что бы вы сделали, если бы он не убил себя?

– Он не убивал себя, это сделал я. Я мог остановить его, но не сделал этого, потому что должен был выполнить приказ, раз мы не сможем привезти черенки. – Это прозвучало скорее как признание, чем пояснение. Я сглотнул. Рафаэль не смотрел на меня. Он уставился в пол. – Мне очень жаль. Но это лучше, чем ждать, пока флот разбомбит Лиму…

– Почему, черт возьми, лучше?

– Потому что армия не прибудет, если я привезу черенки. Как вы думаете, Мартель поможет мне, если я поставлю ультиматум?

– Нет, он пристрелит вас за то, что вы одурачили его.

– А вы? – деловито спросил я, сгорая от ненависти к себе.

Рафаэль выпрямился, словно я взорвал рядом с ним хлопушку. Я решил, что он убьет меня: за то, что я обманул его, за то, что навлек все это на его дом… В конце концов, за то, что я не был похож на своего деда, хотя напомнил о нем. Когда Рафаэль снова заговорил, его голос был слабым.

– Я не могу срезать черенки. – Он поднял голову, и я увидел его глаза. Они были словно подернуты туманом, а серые прожилки, которые я заметил утром, стали ярче. – Я плохо вижу вблизи. Но я проведу вас. Мы можем идти днем, когда следы пыльцы слабо видны.

– Вы можете провести меня мимо… того, кто стережет границу?

– Да.

Я положил руку на трость. Здесь я чувствовал себя более сильным, чем дома, гораздо сильнее, но бесконечные мили в лесу казались невозможными для преодоления.

– Мы можем поехать верхом?

– Нет. Но нам понадобится всего несколько дней, и я помогу с вашей ногой.

– Как?

– Если я поставлю вас на ноги, вы пойдете со мной?

Я нахмурился.

– Да. Но…

– Хорошо. Встретимся у святого Томаса после похорон. Возьмите с собой все необходимое. Я возьму палатку Маркхэма. – На секунду Рафаэль замолчал. Я не знал, злился ли он. Это казалось чем-то похуже его привычного дурного нрава. – Я скажу Мартелю, что вы погибли. Если вы добудете черенки и вернетесь домой, минуя Бедлам и Асангаро, он никогда не узнает правду. Я покажу вам, как пройти через Боливию. Местные индейцы помогут вам, если вы скажете, что вы отсюда. Чтобы вырастить плантацию хинных деревьев, потребуются годы, я прав?

– Да, – ответил я. Именно на такой исход я и рассчитывал, но теперь эта победа меня не радовала. Даже когда Рафаэль исчез, я не понимал, что его отношение ко мне имело значение. Я обрадовался, как глупый мальчишка, решив, что он посчитал меня достойным человеком, хотя к Клему отнесся иначе.

– Когда он узнает о плантации, то решит, что черенки были привезены откуда угодно, – добавил Рафаэль.

– Верно.

– Хорошо.

Он продолжил ставить заклепки на одеянии маркайюк – медленно, потому что делал все наощупь. Перед тем, как уйти, я накрыл мед миской и убрал в шкаф, чтобы он не чувствовал запах. Вернувшись в часовню, я быстро лег, гадая перед сном, сможет ли он пристрелить меня, несмотря на мою схожесть с его другом.