Глава шестая
Что произошло у них с людьми
Микромегас, более внимательный наблюдатель, чем карлик, с несомненностью установил, что атомы разговаривают друг с другом. Он указал на это своему спутнику, но тот, стыдясь своей ошибки насчет размножения, ни за что не желал поверить, что подобные твари способны обмениваться мыслями. У него, так же как и у сирианца, были отличные способности к языкам; не слыша, как говорят эти атомы, он, естественно, полагал, что они не говорят вовсе. К тому же какие органы речи могли быть у этих микроскопических существ, да и о чем они стали бы разговаривать между собой? Чтобы говорить, надо хоть немного мыслить, а чтобы мыслить, надо иметь подобие души. Но предположение, что такого рода насекомые обладают душой, казалось ему нелепым.
— Однако, — сказал сирианец, — вы только что утверждали, что они занимаются любовью; значит, по-вашему, можно заниматься любовью, не мысля и не произнося никаких слов или, по крайней мере, не пытаясь понять друг друга? Вы полагаете, значит, что доводы за или против труднее произвести на свет, чем сделать ребенка?
— И то и другое мне представляется великой тайной; я не осмеливаюсь больше ни верить, ни отрицать, — признался карлик. — У меня больше нет гипотез, нужно попытаться рассмотреть этих насекомых, а рассуждать мы будем потом.
— Вот это верно, — ответил Микромегас, тотчас же взялся за ножницы и подстриг себе ногти; из обрезка ногтя большого пальца он сделал нечто вроде большого рупора в виде широкой воронки, узкий конец которой вставил себе в ухо, а широким накрыл корабль вместе со всем его экипажем. Самый слабый звук улавливался круговыми волокнами ногтя, и, таким образом, благодаря своему изобретению Микромегас отлично слышал теперь жужжание насекомых. Через несколько часов он уже начал различать отдельные слова, и наконец ему удалось понять, что козявки говорят по-французски. Карлик, хотя и с большим трудом, достиг того же. Удивление путешественников возрастало с каждой минутой. Речь козявок была вполне разумна, и эта игра природы казалась нашим друзьям необъяснимой. Вы, вероятно, понимаете, как они жаждали поскорее завязать беседу с этой мелюзгой, но карлик боялся, как бы его громовый голос, и особенно голос Микромегаса, не оглушил козявок прежде, чем они успеют что-нибудь понять. Нужно было ослабить его силу. Они вложили в рот нечто вроде маленьких зубочисток, заостренные концы которых доходили до корабля. Держа карлика у себя на коленях, а корабль с экипажем на своем ногте, житель Сириуса наклонил голову. Соблюдая эти и еще многие другие предосторожности, он тихим голосом начал свою речь:
— Незримые насекомые, которых руке создателя угодно было породить в бездне бесконечно малого! Я благословляю его за то, что он соизволил открыть мне тайны, которые казались непроницаемыми. Может быть, при моем дворе вас и не удостоили бы вниманием, но я никого не презираю и, более того, предлагаю вам мое покровительство.
Если когда-либо кто-нибудь и был поражен, как громом, то это были люди, услыхавшие речь Микромегаса. Они не могли понять, откуда она исходит. Корабельный священник стал читать молитвы и заклинать дьявола, матросы начали браниться, философы — строить системы; но никакие системы так и не объяснили им, кто же все-таки с ними говорит. Тогда сатурниец, чей голос был потише, чем у Микромегаса, в нескольких словах рассказал им, с какими существами они имеют дело. Он поведал им о путешествии с планеты Сатурн и о том, кто такой господин Микромегас, затем выразил свое соболезнование по поводу того, что они так малы, спросил, всегда ли они были в столь жалком состоянии, близком к полному небытию, что они делают на планете, хозяевами которой, очевидно, являются киты, счастливы ли они, размножаются ли, имеют ли душу, и задал еще сотню вопросов в том же роде.
Некий любитель разглагольствовать, более смелый, чем другие, и оскорбленный тем, что усомнились в существовании у него души, навел на говорящего диоптры своего квадранта, произвел необходимые вычисления и ответил так:
— Вы воображаете, сударь, что ежели ваш рост равен тысяче туазов, то вы можете…
— Тысяча туазов! — закричал карлик. — Праведное небо! Откуда он знает мой рост? Тысяча туазов! Он ни на дюйм не ошибся. Как! Этот атом меня измерил? Он геометр и знает мои размеры, а я, который вижу его только в микроскоп, я о его размерах даже понятия не имею.
— Да, я вас измерил, — сказал физик, — и тотчас же измерю вашего великана-спутника.
Предложение было принято. Его сиятельство растянулся на земле во весь рост, потому что, когда он стоял, голова его была высоко над облаками. Наши философы воткнули ему высокую мачту в то место, которое доктор Свифт не преминул бы назвать полным именем{563}, чего я не позволю себе сделать из глубокого уважения к дамам. Затем, с помощью системы треугольников, связанных вместе, они пришли к заключению, что наблюдаемый ими предмет был действительно молодым человеком ста двадцати тысяч футов ростом.
Тогда Микромегас произнес такие слова:
— Теперь я вижу яснее, чем когда-либо, что ни о чем нельзя судить по видимой величине. О боже, даровавший разум существам столь ничтожных размеров! Бесконечно малое равно перед лицом твоим бесконечно большому; если только возможны существа, еще меньшие, чем эти, то и они могут обладать разумом, превосходящим ум тех великолепных творений твоих, виденных мною на небе, одна ступня которых покрыла бы эту планету.
Один из философов ответил ему, что он может не сомневаться в существовании разумных творений, куда более малых, чем человек. Он рассказал ему о пчелах, — не Вергилиевы басни{564}, а то, что открыл Сваммердам{565} и анатомически исследовал Реомюр{566}. Он поведал ему затем, что существуют животные, которые по сравнению с пчелами то же, что пчелы по сравнению с человеком, или сам житель Сириуса — с теми громадными созданиями, о которых он только что поминал, или, в свою очередь, эти громадные создания по сравнению с теми великанами, перед которыми они кажутся всего лишь атомами. Мало-помалу разговор становился все занимательнее, и Микромегас сказал тогда следующее.