Глава 5

У нас тут уже среда, 25 июня. Война так и не началась. Хотя немецкие дивизии по-прежнему стоят у нашей границы. В ночь на 22 июня произошло множество мелких инцидентов на советской территории. Кое-что успели взорвать, погибли несколько красных командиров, были повреждены линии связи. А люфтваффе совершили налёт на город Кобрин, за что Гитлер удостоил Геринга дыней совершенно выдающихся размеров. К счастью, товарищ Сталин в последний момент успел одёрнуть советских авиаторов, которые уже собирались нанести ответный визит вежливости на немецкий аэродром.

Не знаю, как Гитлеру удалось уболтать товарища Сталина, но факт остаётся фактом. РККА границу не перешла. Бойцы, выведенные было по тревоге, вернулись в казармы. На Балтике приступили к тралению мин, которые успели накидать у советских портов немецкие минзаги. А в Берлине утром 22 июня все без исключения центральные газеты вышли с пустыми полосами на первой странице. Заменить уже набранные передовицы не успели, смогли лишь совсем вырезать текст.

Судя по всему, разговор у Гитлера с товарищем Сталиным в ночь на 22 июня вышел не самый лёгкий. Потому что вернулся Гитлер ко мне в комнату явно не в духе. Пришёл, сел на последний уцелевший стул и минут пять просто молча сидел и смотрел на меня. Затем, видимо, что-то решил. Спросил, хочу ли я есть. Надо же. Не ожидала от него такого. Это ведь Гитлер!

Нам прямо в эту самую каморку без окон принесли бутерброды с сыром и чем-то вроде буженины, а также чай в подстаканниках со свастикой. И я сидела за одним столом с Гитлером и пила чай с бутербродами. Представляете картину? Девчонка тринадцати лет в явно слишком большом для неё эсэсовском мундире, надетом прямо на голое тело, сидит на диване и уплетает бутерброды. А напротив неё — Гитлер и тоже ест эти самые бутерброды. И всё это молча. Мы минут двадцать так чай пили, не произнеся при этом ни слова. Гитлер думал о чём-то своём, а я его просто откровенно боялась.

После чая Гитлер заявил, что он так и не принял окончательного решения о том, что ему со мной делать. И пока он приказывает мне никуда отсюда не выходить. Всё необходимое мне доставят прямо сюда. Разговаривать с кем бы то ни было, кроме него самого, Гитлер тоже запретил. Сказав это, он встал и свалил, не забыв запереть меня на ключ.

Где-то через полчаса мне стало неуютно. Чай прошёл через организм и захотел выйти. Но Гитлер запретил мне общаться с окружающими. Пока я раздумывала над тем, касается ли этот запрет также и вопросов гигиены, мне в комнату пара эсэсовцев притащила предмет, который я раньше видела только в кино. То есть тюремную парашу. И когда они вышли, я громко попросила Петьку выйти минут на пять из комнаты, а затем использовала этот предмет по прямому назначению.

Поскольку ничего не происходило, то я опять улеглась на диване спать. Одеяла нет. Подушки тоже. Было очень неудобно, но я всё равно заснула. Очень уж я устала и переволновалась за этот день. Подумать только, встретиться и говорить с самим Гитлером! Да ещё и остаться в живых после этого. Фантастика.

Проснулась я вновь от звука поворачивающегося в замке ключа. Опять Гитлер припёрся. Судя по его усталому виду, он так и не ложился спать этой ночью. Гитлер быстро провёл среди меня краткую политинформацию. Оказывается, товарищу Сталину крайне не понравились маневры немецких диверсантов в советском тылу. И Гитлер имел с ним ещё одну весьма содержательную беседу. Но поскольку активные боевые действия так и не начались, то можно надеяться, что и в будущем они не начнутся.

А пока Гитлер сказал, что ко мне приставлены две подружки. Они помогут мне с различными бытовыми вопросами. Общаться с окружающими я могу исключительно через них. Даже если мне понадобится узнать, который сейчас час, то должна я спрашивать это именно у них, а не у кого-нибудь ещё. С этими словами Гитлер удалился. Спать, наверное, пошёл. Он тоже устал.

Моими подружками оказались две взрослые женщины. Одной где-то под сорок, а второй заметно меньше тридцати. Обе одеты в эсэсовские мундиры. Званий ихних я не понимаю совсем, но младшая обращалась к старшей очень почтительно, и я сделала вывод, что старшая обладает существенно более высоким воинским званием.

Женщины принесли мне наконец-то нормальную одежду. Платье, бельё и чулки. Да уж, бельё. Я как эти чудовищные трусы увидела, так чуть не упала. Да как же они вообще с таким нижним бельём ещё не вымерли? Как тут они размножаются? По-моему, любой парень, который увидит на девчонке ТАКОЕ бельё, тут же убежит со скоростью обиженного Электроника. ТАКОЕ носить нельзя. Но я всё равно надела это. Соблазнять я ведь и не собиралась никого, а ничего другого не было.

В одиночестве меня не оставляли вообще ни на секунду. Одна из моих надзирательниц постоянно находилась в комнате со мной. Периодически они менялись. Причём даже когда мне нужно было воспользоваться парашей, надзирательница не выходила. И даже не отворачивалась. Очень, знаете ли, неприятное ощущение. Это ещё если не вспоминать о том, что сверху за мной тоже постоянно наблюдает кто-то. Хорошо хоть не Петька. Там также в качестве дежурной обещали держать нашего сотрудника женского пола.

Тут хочу уточнить кое-что. Про дежурную над моей головой я сказала, что она «наша» не в том смысле, что советская, а в том, что и она, и я работаем в одной организации. Вы, конечно, уже догадались в какой. Да, я теперь работаю. Мне даже зарплату платить обещали. Правда, поскольку тут мне советские деньги не нужны совершенно, то получать моё жалованье внештатного агента КГБ будет папа. Петька, кстати, тоже теперь в КГБ работает.

Что там, в Петькином мире, происходит, я доподлинно не знаю. Но, судя по дошедшим до меня обрывкам сведений, там действительно всё страшно засекретили, как я и предполагала. Того сумасшедшего физика, который придумал Теорию Окна, срочно разыскали, извинились и назначили научным руководителем группы по изучению этого феномена. А мой Петька теперь пытается повторить свою программу и построить ещё одну хреновину, способную открывать окна в прошлое.

Повторять приходится, потому что воспользоваться уже готовой нельзя. Она постоянно работает, поддерживая связь со мной. Что произойдёт в случае, если её всё же выключить, не берётся предсказать ни Петька, ни автор теории. Возможно, меня выкинет обратно в мой мир. А возможно, и не выкинет, и тогда мне тут быстро станет очень грустно. И ждёт меня подвал и продолжительные беседы, во время которых я расскажу своим собеседникам всё, что знаю о будущем. И то, что забыла, тоже расскажу, потому что очень захочу вспомнить.

Но пока у меня над головой открытое окно, подвал мне не страшен. Если местные фашисты начнут предпринимать какие-то шаги в нежелательном направлении, то меня просто убьют через окно. Обещали сделать это быстро и не больно. Для этой цели у дежурного над моей головой есть две специальные газовые гранаты. А потом подобная граната (или другая, не важно) прилетит и Гитлеру. Поскольку Петька утверждает, что если меня убить, то с высокой вероятностью управление окном будет восстановлено. То есть его опять можно будет двигать в пространстве. Конечно, передвигается оно медленно, но, в конце концов, Гитлера где-нибудь, да найдут. Очень, знаете, тяжело спрятаться главе государства от невидимого объекта, для которого любые стены помехой не являются.

И Гитлер о таком варианте развития событий осведомлён. Мне скинули сюда бумагу, подписанную лично председателем КГБ товарищем Путиным. И в ней на двух языках (по-русски и по-немецки) было написано, что ответственность за жизнь и здоровье внештатного сотрудника КГБ СССР Натальи Никоновой возлагается лично на Адольфа Гитлера. И в случае моей гибели по любой причине ему следует ожидать некоего неприятного сюрприза. Например, противотанковой гранаты в тарелку во время обеда. Даже пробный запуск гранаты провели в присутствии Гитлера. Петька мне сюда учебную гранату швырнул.

Отказывается, никто, кроме него, сделать что-нибудь подобное не в силах. Сунуть руку в окно может он один. Мне кажется, это наши считалки никого не пускают. Вернее, моя. Петька-то в свою «Соньку» новых пользователей завёл, а вот в мою «Белку» не может. Это только я могу. А «Белка», кроме меня и Петьки, никого не знает. И заменить считалки другими не получится. Для этого придётся окно закрывать, а делать это нельзя никак. Открыть его снова не удастся. Ведь Петькина хреновина может открывать окна только в прошлое собственного мира. А после моего вмешательства в местные дела этот мир уже не является прошлым моего старого мира. Там по-прежнему в учебниках истории записано, что Великая Отечественная война была, и началась она 22 июня. Петька специально проверял.

Так вот и получилось, что у нас с Гитлером вроде как пат в этой смертельно опасной игре. Я не могу отсюда вернуться обратно домой. А пока я тут, наши не могут никак насвинить фашистам. Потому что иначе меня здесь запросто расстреляют. Но и фашисты мне ничего сделать не могут. Вариант получить гранату в суповую миску Гитлеру совершенно не нравится. Ведь защититься от этого он никак не может.

А ещё я категорически отказалась помогать фашистам какой-либо информацией технического или исторического характера. Вернее, не так. Помогать я согласилась, но при условии, что вся информация из будущего обязательно станет передаваться и в СССР. Конечно, идеальным вариантом было бы помогать только нашим, но кто же меня отпустит-то? Гитлер не дурак выпускать меня. Понимает, что если я сбегу от него в СССР, то очень скоро отставание всего мира от СССР в науке и технике станет непреодолимым.

Поэтому вчера, 24 июня, в Москву вылетел министр иностранных дел Германии Риббентроп, договариваться о личной встрече товарища Сталина с Гитлером. В качестве дополнительных аргументов ему передали из будущего цветные копии страниц какой-то пока ещё не опубликованной, но уже написанной рукописи самого товарища Сталина. Нашли где-то в архивах. Ну а сегодня Гитлер неожиданно пригласил меня пообедать вместе с ним. Мне, правда, совершенно не улыбалось сидеть за одним столом с фюрером, но отказаться я, понятно, не могла.

А моих тёток на обед не позвали. Они проводили меня, а сами так и остались на стульчиках в соседней комнате. Кроме Гитлера и меня, в обеде участвовал ещё и Гиммлер. Я его сразу узнала. В учебнике истории портрет видела. А больше-то я, пожалуй, никого из фашистской верхушки и не знаю в лицо. Разве что Геринга смогу опознать. Но его не по лицу, а по… другой части организма, которая у него весьма широкая. Ах, да! Ещё Геббельса узнаю. А больше никого.

Ну, пообедала я с ними. В принципе ничего страшного. Не стошнило. К свастикам на каждом шагу я потихоньку привыкаю. Уже почти не тянет плевать в них. И эсэсовцев меньше стала бояться. А чего? Штирлиц вон сколько времени с этими упырями жил. Даже сам был эсэсовцем.

Единственная неприятность во время обеда случилась в самом его конце. Когда мне половина гантели чуть на голову не упала. Наши с той стороны всё окно исследуют. Всякие вещи суют в него. Вчера даже пытались телефонную связь наладить. Провод-то сунули, телефон тоже. Правда, телефон какой-то древний. Не иначе из музея какого. Причём немецкий. Может, даже и трофейный. Я так понимаю, современную технику светить не хотели, вот и сунули это старьё. Только всё бесполезно оказалось. Связь так и не установили. Не проходит через окно сигнал.

А с гантелей Петька, конечно, погорячился. А если бы и на самом деле попал? Они же у него пятикилограммовые. И поймать головой такую дуру… Да я бы после этого и говорить разучилась. Если бы вообще жива осталась. Единственное, что остановило меня от того, чтобы громко выразить вслух Петьке всё, что я о нём думаю, так это то, что в комнате я была не одна. Гиммлер, кстати, вообще оказался обладателем на редкость изысканных манер. Ругаться при нём как-то неудобно. Так что всего лишь заорала Петьке:

— Идиот!!! Придурок!!! Тупица!!!