18

Томас потянулся и вынырнул из постели, стараясь не разбудить спавшую рядом Марину. Он спустился по винтовой лестнице и прошел через гостиную на нижнем уровне дуплекса.^[14] Обогнув стойку бара, он подсунул чашку под краник кофеварки, прикрыл машину полотенцем, чтобы заглушить ее гудение, и нажал на кнопку. Потом раздвинул застекленные двери и вышел на террасу — подставить лицо первым солнечным лучам, уже ласково согревавшим крыши Рима. Подойдя к балюстраде, он наклонился и взглянул сверху на улицу. Внизу, перед высоткой, где жила Марина, стоял фургон; поставщик выгружал из него ящики с овощами и вносил в бакалею, находившуюся на первом этаже, рядом с кафе.

Явственный запах поджаренного хлеба послужил вступлением к симфонии звонких итальянских ругательств. На террасе появилась Марина в халате, вид у нее был довольно мрачный.

— Хочу сказать две вещи! — сказала она. — Первое: ты тут стоишь в чем мать родила, и я сильно подозреваю, что твой вид испортит моим соседям напротив аппетит за завтраком.

— А второе? — спросил Томас, не оборачиваясь.

— Мы позавтракаем внизу, дома нет ни крошки.

— Разве мы вчера вечером не купили ciabatta?^[15] — посмеиваясь, напомнил Томас.

— Оденься! — скомандовала Марина, возвращаясь в комнату.

— Хоть бы доброго утра пожелала! — проворчал Томас.

Старушка, поливавшая цветы на балконе дома напротив, приветливо помахала ему. Томас ответил ей улыбкой и ушел с террасы.

Еще не было и восьми утра, а воздух уже накалялся. Хозяин кафе хлопотал перед своей витриной; Томас помог ему выставить зонтики на тротуаре. Марина села за столик и достала круассан из корзинки с выпечкой.

— Ты собираешься дуться весь день? — спросил Томас, в свою очередь выуживая рогалик из корзинки. — Неужели это из-за того, что я уезжаю?

— Вот теперь я знаю, что меня в тебе пленило, Томас, — ты всегда умеешь сказать что-нибудь к месту.

Хозяин заведения поставил перед ними две чашки дымящегося капучино. Он посмотрел на небо, воззвал к богу с просьбой послать грозу еще до вечера и выразил Марине восхищение ее «утренней красой». Затем украдкой подмигнул Томасу и скрылся за дверью.

— А может, не будем портить себе утро? — попросил Томас.

— Ну конечно не будем, прекрасная мысль! Давай дожевывай поскорей свой рогалик, вернемся домой, ты быстренько меня трахнешь, потом долго будешь блаженствовать у меня в душевой, а я, как последняя дура, займусь укладкой твоих вещей. Потом ты меня чмокнешь на пороге и исчезнешь месяца на три, а то и навсегда. Вот только не надо мне отвечать — что бы ты сейчас ни сказал, все прозвучит глупо.

— Поехали со мной!

— Я работаю корреспондентом, а не репортером.

— Нет, поехали со мной в Берлин, проведем там вечер; завтра я улечу в Могадишо, а ты обратно в Рим.

Марина обернулась и знаком попросила хозяина принести еще кофе.

— Ты прав — сцена расставания в аэропорту куда выигрышней, немного драматизма никогда не помешает, верно?

— А тебе действительно не помешало бы показаться у нас в редакции, — заметил Томас.

— Пей кофе, пока он не остыл!

— Сказала бы «да», вместо того чтобы ворчать, и я взял бы тебе билет.