МАЯК НА ПОЛУОСТРОВЕ ДЮКО

Сто шестая клеенчатая тетрадь

В этот дождливый вечер в библиотеке никого не было, кроме Марии Петровны и Катюши. И вообще ни один школьник сегодня не посетил нашу старинную кают-компанию, где мы тайно собираемся уже более трех десятилетий.

Дело в том, что на двери висел небольшой плакат с надписью: «Библиотека закрыта на учет».

Взглянув на стоячие часы в футляре из красного дерева, Мария Петровна сказала своей молодой помощнице, что пора закрывать библиотеку.

Но Катюша, пропустив эти слова, с изумлением разглядывала какую-то книгу.

– Ну, чего вы стоите?.. О чем задумались? – строго спросила старая библиотекарша.

Девушка вместо ответа положила на столик новенькую книгу в голубом переплете с золотым тиснением:

– Полюбуйтесь, Мария Петровна… Только что поступила к нам со склада… Два романа Жюля Верна в одном томе – «Пятьсот миллионов бегумы» и «Найденыш с погибшей «Цинтии»… Вы только взгляните на титульный лист… Вот! Два автора! Жюль Верн и Андре Лори!..

Старая библиотекарша была изумлена:

– Андре Лори?.. Первый раз слышу. Может быть, это опечатка?.. Екатерина Сергеевна, возьмите с полки тот самый том, где напечатан роман «Пятьсот миллионов бегумы»… из двенадцатитомного собрания сочинений Жюля Верна… Все-таки государственное издательство «Художественная литература»!

Катюша быстро поднялась по лесенке, и через минуту на столике рядом с удивительной новинкой лежал видавший виды восьмой том.

На титульном листе красовался один Жюль Верн…

Марья Петровна впала в глубокую задумчивость, решив, что это какая-то странная история, а возможно, даже тайна. И взяла загадочную книгу в голубом переплете домой, чтобы на досуге прочитать предисловие…

Как только захлопнулась входная дверь, часы мерно пробили семь ударов. Наступил капитанский час. И сразу же раздался тревожный бой судового колокола. Первым с книжной полки спрыгнул Лемюэль Гулливер и громко произнес:

– Достопочтенные коллеги!.. Я весьма удивлен. Кто поднял тревогу и бил в колокол громкого боя?

Дик Сэнд, лихо спускаясь по веревочной лестнице с верхней полки, заговорил на ходу:

– Это я, пятнадцатилетний капитан, бил в судовой колокол на своем бриге «Пилигрим». Вы должны понять мое волнение, дорогой Гулливер. Сколько лет я несу вахту в одном томе с романом «Пятьсот миллионов бегумы» и вдруг слышу, что это произведение написал не один Жюль Верн, а вместе с неведомым мне Андре Лори!

– Клянусь всеми сокровищами бегумы, за двести пятьдесят лет моих скитаний по книжным полкам я никогда не встречал этого имени, – задумчиво произнес Робинзон Крузо, усаживаясь в свое любимое кресло. – Как вы сказали, Дик… Андре Лори?

Со страшным грохотом, звеня оружием, походными кастрюлями и термосами, в кают-компании появился Тартарен из Тараскона и, поставив на пол саквояж, весело воскликнул:

– Андре – это звучит!.. Прекрасное французское имя. Но – Лори?.. Позвольте вам сообщить по секрету, так называется один из лучших сортов армянского сыра. Пальчики оближешь!..

Но любимца Тараскона поднял на смех Артур Грэй, сказав, что армянский сыр здесь совершенно ни при чем. Скорее всего, можно предположить, что Андре Лори – это литературный псевдоним. И тут же капитан галиота «Секрет» напомнил членам кают-компании, что настоящая фамилия его автора не Грин, а Гриневский!..

Откуда же возник этот псевдоним – Грин? Так коротко окликали ребята Гриневского в школе. Впрочем, у создателя феерии «Алые паруса» были более серьезные причины печататься под вымышленным именем. Он был выслан царским правительством в 1906 году в Тобольскую губернию, бежал из ссылки и жил в Петербурге по чужому паспорту…

В кают-компании стало очень тихо. Наконец, Немо высказал предположение, что, возможно, и Андре Лори имел подобную судьбу и вынужден был скрывать свою подлинную фамилию.

Эта мысль очень взволновала Робинзона Крузо. Ему показалось, что капитан «Наутилуса» о чем-то умалчивает. Он даже подумал, что у Немо есть ключ к разгадке тайны Андре Лори.

Но Немо вовсе не собирался скрывать свои мысли от знаменитых капитанов и, не обращаясь ни к кому в особенности, задумчиво произнес:

– Я не уверен. Но стоит рискнуть… Нам придется отправиться в далекое и опасное плавание…

Его перебил капитан корвета «Коршун»:

– Не томите своих стародавних друзей… Скажите – куда?

– В юго-западную часть Тихого океана. Координаты – 23 градуса южной широты и 160 градусов западной долготы.

Лемюэль Гулливер быстро достал атлас и отметил на карте Тихого океана группу островов Новая Каледония с главным городом – Нумеа.

Но капитан Немо тут же сообщил, что цель путешествия вовсе не Нумеа, а полуостров Дюко, некогда прозванный «столицей мертвого царства». Там была каторга для самых опасных преступников. Ужасный климат, зной, лихорадка.

Единственный из капитанов, кто усомнился в необходимости этого рейса, был Тартарен.

– Да стоит ли игра свеч? – воскликнул председатель клуба охотников за фуражками. – Может быть, Андре Лори никогда не бывал на полуострове Дюко?!

– Вот именно это мы должны установить, – возразил Немо, доставая из кармана потрепанную книгу с надписью на обложке:

НОВАЯ КАЛЕДОНИЯ

Географо-геологические очерки

Париж, 1869 год.

Но любимец Тараскона еще раз попытался удержать капитанов в креслах нашей уютной кают-компании.

– Медам и месье!.. Я с удовольствием разделю все опасности путешествия на полуостров Дюко. Но как можно отправляться в столь дальний вояж без нашего дорогого Карла Фридриха Иеронима Мюнхаузена?!

– Ждать поборника истины! – усмехнулся Грэй. – Кто знает, какие утки увлекли его в новый полет?!

– Я знаю, – возразил пятнадцатилетний капитан. – Еще сегодня на рассвете капитан Мюнхаузен постучал в переплет моего романа и попросил занести в вахтенный журнал: «Отбываю в научную экспедицию. Стартую с Южного полюса на созвездие Южного Креста. Вернусь своевременно или несколько позже. Все зависит от состояния Млечного Пути, по которому я поеду обратно».

Все понимали, что ждать самого правдивого человека на свете не имело смысла.

Капитан Немо начал медленно перелистывать книгу о Новой Каледонии…

Услышав шелест, знаменитые капитаны, как они это делали множество раз на своих встречах, проследовали на страницы, открывавшие быстрейший путь на полуостров Дюко…

Мы все отметили, что, к чести Тартарена, отбросив все свои опасения, толстяк первый ворвался в раскрытую книгу, гремя своим походным снаряжением…

И вот над нами раскинулось небо Южного полушария со звездами, которых нельзя увидеть в Северном.

Создатель «Наутилуса» не раз проходил мимо Новой Каледонии во время своих бесконечных скитаний под водой. Он тут же поделился с нами сведениями, сохранившимися в его памяти об этом архипелаге… Его открыл в тысяча семьсот семьдесят четвертом году английский мореплаватель Джеймс Кук во время перехода через Коралловое море, в Меланезии, не слишком далеко от восточного побережья Австралии. Горный рельеф этих тропических островов напомнил ему шотландские пейзажи. Кук назвал острова древним именем Шотландии – Каледония. Так на морских картах появилась Новая Каледония, одна из отдаленных колоний Франции. Там в рудниках окончило свои дни не одно поколение каторжников.

Итак, мы бодро шагали по одной из песчаных кос Новой Каледонии. Правда, наши ноги увязали, особенно при подъеме на дюны, но это никого не смущало. Влажный морской ветерок ласково освежал усталые лица, а над головами сияло созвездие Южного Креста в полном своем великолепии. Мы брели по песчаным буграм в поисках какой-нибудь тропинки. От родной библиотеки нас отделяли тысячи миль. У нас не было никаких друзей или знакомых в Новой Каледонии, но настроение у всех было прекрасное.

Вдруг мы заметили какой-то блуждающий над морем луч. Он описывал плавные полукруги над бушующими волнами ночного моря… мигал… потом разгорался снова, освещая то пенные буруны, то отмели, заливаемые сердитым прибоем. Сомнения не было – это работал маяк старой постройки. Судя по силе луча, его питало не электричество, а, скорее всего, керосино-калильные лампы. Но это уже не имело для нас особого значения. На маяке должен быть смотритель, как обычно, из отставных моряков, теплая дежурка, а возможно, даже камин. Возникла надежда по крайней мере отогреться, а при удаче даже найти какие-нибудь плавающие средства для возвращения в библиотечную бухту. Ориентируясь на бегающий луч, мы двинулись к маяку под завывание приличного зюйд-веста, который нес на своих крыльях холодное дыхание антарктических морей. Мысль о том, что мы по сути дела в тропиках, никак не могла нас согреть или высушить промокшую одежду. Все дело было в том, что мы тащились по открытой косе, где не было ни скал, ни растительности. В таких местах днем немилосердно печет солнце, а после его захода справляют пиршества бесшабашные гуляки-ветры.

Члены клуба выбрались на протоптанную дорожку гораздо быстрее, чем ожидали, но значительно медленнее, чем им этого хотелось… Дорожка привела к небольшому маяку, сложенному из огромных, потемневших от времени бревен. Раздался громкий собачий лай, и на ступеньках лестницы появился огромный пес новоголландской породы, темно-рыжий, с белесоватыми подпалинами на морде. Мы даже опешили от изумления – так он был похож на Динго, преданного друга путешественника Сэмюэля Вернона, а впоследствии Дика Сэнда.

Пятнадцатилетний капитан приветливо свистнул, но пес вовсе не успокоился, а перешел на злобное рычание. Раздался стук отодвинутого засова, и на пороге нижнего помещения маяка появился коренастый человек в потрепанном бушлате и форменной фуражке с якорем. Он поднял высоко ручной фонарь с оплывшей стеариновой свечой, и мы смогли разглядеть его обветренное лицо, покрытое плотным слоем тропического загара. На вид ему было лет сорок, а быть может, пятьдесят – ведь тот, кто дружит с морем, долго не стареет или хотя бы выглядит моложаво. Если существует эликсир молодости, то это, конечно, не зелья знахарей и не сокровища аптек. Нет, это неумолкающий шум прибоя, тугие паруса или отполированные ладонями рукоятки весел.

– Заходите, месье… Вы, наверно, устали и проголодались, а в моем камине горит огонь и на жаровне плавает в оливковом масле акулья печенка, – любезно произнес смотритель маяка.

Он посадил на цепь собаку и широким гостеприимным жестом распахнул дверь в нижний этаж бревенчатой башни.

Члены клуба вошли в просторную комнату, освещенную огнем двух керосиновых ламп, и с наслаждением расселись в самодельных креслах, обитых тюленьими шкурами.

А хозяин, переворачивая печенку на жаровне, так и сыпал словами:

– Я не задаю вам никаких вопросов, господа… У нас, в Новой Каледонии, это не принято. Иногда можно получить в ответ удар ножа в бок или пулю в голову. Каторга есть каторга, и не всем нравится срок, который им назначен высоким правосудием. Не подумайте, что я принял вас за беглых… Но кто бы вы ни были, можете рассчитывать на гостеприимный прием. Здесь нет ни телефона, ни телеграфа, а радиопередатчик сейчас в ремонте. Так что можете чувствовать себя в полной безопасности. Снимайте ваши камзолы и куртки, вешайте на эту веревку… А чтобы просушить горло, я сейчас сварю горячий грог. Знаете, когда живешь один на этой косе, рад поговорить со всяким, кто сюда забрел…

Смотритель маяка налил в медный чайник вино из большой бутыли, насыпал туда горсть сахарного песку, корицы, еще какие-то пряности и раздул угли в камине.

– Клянусь Коралловым морем, сдается мне, дружище, что вы живете здесь почти как Робинзон. Ну, вместо козы у вас собака, но есть ли в команде Пятница и попугай? – с интересом спросил капитан Крузо.

А хозяин уже раскладывал на оловянные тарелки свой нехитрый ужин, стараясь никого не обделить. Это занятие нисколько не мешало ему продолжать беседу:

– Какой же я Робинзон? У меня два сына, и оба учатся в Нумеа, в школе, а Жанетта мотается на шлюпке взад и вперед – между нашей косой и столицей Новой Каледонии. Мы недавно даже приобрели бензиновый моторчик. Хотя Жанетта бывалая морячка и с веслами и парусом выросла с детства, но, знаете, годы идут… Иногда ее очень мучает одышка… Если вы останетесь здесь до утра, я вас познакомлю с моей супругой. Кстати, она привезет продукты и свежую почту. Если там будет извещение префекта о вашем… м-м… исчезновении, не беспокойтесь. Будем считать, что я его не читал, пока вы не покинете эти берега, даю вам слово Этьена Лябуша, охотника за акулами!.. Это у нас наследственное занятие еще со времен моего деда Анри…

Только сейчас Тартарену удалось вставить слово, воспользовавшись торжественной паузой:

– Пардон, мсье Лябуш. Мы вовсе не беглые каторжники… Хотя, в некотором смысле, сбежали… но не из рудников, а со страниц наших романов. Я буду краток. Перед вами – члены Клуба знаменитых капитанов. В полном составе! Мы попали сюда совершенно случайно, чтобы не сказать больше, и мечтаем до первых петухов подойти к причалу в Химках, поблизости от нашей родной библиотеки.

И толстяк церемонно представился как любимец Тараскона, затем назвал всех членов кают-компании клуба.

На охотника за акулами это произвело большое впечатление. Его руки дрожали, когда он разливал по кружкам горячий грог. Но промолчать он никак не смог:

– Какая честь, капитаны, для моряка из старинной семьи Лябуш! Мой отец и дед тоже плавали на реках и морях, прежде чем бросили мертвый якорь на этой косе.

Он взял керосиновую лампу, повернул фитиль. В комнате стало значительно светлее. И тут мы смогли разглядеть на стене старинную фотографию – молодцеватый старик в морской тужурке, рядом с ним мужчина средних лет в таком же одеянии, а у их ног на табурете – кудрявый мальчик в матросском костюмчике.

– Взгляните сюда… На этом дагерротипе мы снялись в Нумеа втроем – мой дед Анри, мой отец Гюстав… А этот мальчишка – не кто иной, как я – Этьен Лябуш… Мы, Лябуши, особенно гордимся славой дедушки Анри!.. Я сейчас расскажу нечто удивительное, особенно для вас… Посмотрите теперь на ту стенку…

Он пересек комнату и осветил лампой большой портрет человека, который всем нам показался очень знакомым… Где-то мы видели этот высокий лоб, окаймленный седыми волосами, пышную бороду, также тронутую сединой, и черные усы… Устремленный вдаль взгляд зорких глаз… Лицо творца, искателя и провидца.

– Это сам Жюль Верн! Я узнал его по портрету на выставке в нашей библиотеке!.. – прервал общее молчание голос Дика Сэнда.

– Да, это он! Автор множества романов! Он создал и вас, пятнадцатилетний капитан, и меня, капитана Немо, и даже зловещий образ герра Шульце, с которым мы имели неудовольствие познакомиться однажды ночью…

Смотритель маяка тут же вступил в разговор, обнаружив при этом некоторую осведомленность в книжных делах, о которых даже мы не имели представления.

– Ну, насчет доктора-профессора из Стального города – это не совсем так… Но немного терпения, капитаны. Скоро вы узнаете тайну моего деда. Почему вы не спрашиваете, как попал сюда портрет Жюля Верна?.. Его подарил моему деду мсье Паскаль Груссе. Вам ничего не говорит это имя?..

И тут с волнением в голосе заговорил Лемюэль Гулливер:

– Любезные друзья! В дни Парижской коммуны тысяча восемьсот семьдесят первого года я находился в библиотеке парижской ратуши… И часто видел там члена Коммуны достоуважаемого Паскаля Груссе. Он занимал высокий пост делегата внешних сношений. Если не ошибаюсь, так именовался министр иностранных дел восставшего Парижа.

Мы все были поражены. Почему делегат Коммуны подарил портрет Жюля Верна какому-то Лябушу? И как и когда этот подарок попал в Новую Каледонию?..

Охотник за акулами налил нам еще по кружке грога и пригласил сесть за дощатый стол. Потом он извлек из окованного стальными полосами сундучка какие-то пожелтевшие от времени документы и, медленно перебирая их, стал отвечать на наши вопросы:

– Мой дед Анри, капитаны, был современником Второй империи во Франции. Как известно каждому французскому школьнику, племянник Наполеона Первого Луи Наполеон Бонапарт сначала добился своего избрания президентом Франции, а через четыре года, второго декабря тысяча восемьсот пятьдесят второго года, провозгласил себя императором. Однако республиканцы не сдавались и вели борьбу против новоиспеченного повелителя французов. Прицельный огонь не только против сановников, но и против самого императора вели парижская газета «Марсельеза» и корсиканская «Реванш». В обеих этих газетах писал громовые статьи Паскаль Груссе, ставший впоследствии другом лоцмана с реки Сены Анри Лябуша. Но надо вас познакомить с еще одним действующим лицом разыгравшейся драмы. Это – двоюродный брат Наполеона Третьего принц Пьер Бонапарт. Он организовал травлю на страницах правой печати как самого Паскаля Груссе, так и его единомышленников. Тогда Паскаль поручил своему молодому другу Виктору Нуару быть его секундантом на предстоящей дуэли. Двадцатилетний юноша явился к его высочеству принцу Пьеру и передал ему формальный вызов на дуэль. Оскорбленный принц не только отверг поединок, но и запросто застрелил секунданта. Он был возмущен вызовом «какого-то паршивого писаки»… Мой дед хорошо запомнил январский день тысяча восемьсот семидесятого года, когда на похороны Нуара собралась демонстрация трудового Парижа.

Тысячи полицейских и солдат еле сумели сдержать огромную лавину людей. А корабли на Сене отдавали траурный салют погибшему юноше протяжным голосом сирен и звоном судовых колоколов. Прошло немного времени, и императорское правосудие сказало свое слово – Верховный суд оправдал принца Луи. Это вызвало новую демонстрацию и новые расправы. Среди осужденных на ссылку в Новую Каледонию был лоцман с речного парохода «Жанна д'Арк» – Анри Лябуш. А Паскаль Груссе угодил в тюрьму «до особого распоряжения императора». Напоминаю вам, капитаны, что они даже не были знакомы и разделяли их не только тюремные стены, но и тысячи морских миль… Мой дед в кандалах прибыл в Нумеа, но тут начальству понадобился лоцман, который мог бы водить паровой катер по трудным фарватерам наших проливов. Ведь Новая Каледония – это не один остров, а целый архипелаг… Никто лучше Анри не мог ходить по ветру и против ветра, экономно расходуя топливо и обходя самые коварные рифы. Вскоре ему еще раз повезло – он встретил Катрин, дочь главного надсмотрщика береговой линии. Они вскоре обвенчались, и на свадьбе была вся знать Нумеа – чиновники, купцы и контрабандисты, владельцы рудников и прочие важные господа… Надо ли удивляться, что моему деду поручили строительство маяка на песчаной косе, где мы сейчас греемся у камина, прихлебывая добрый грог.

Смотритель маяка снова наполнил наши кружки и тщательно расправил огрубелыми от весел руками какой-то отпечатанный в типографии документ.

– Вскоре началась франко-прусская война. Наполеон Третий вовсе не обладал военными талантами своего прославленного дяди, и при Седане французская армия была разбита. Часть ее сдалась в плен во главе с самим императором. До нас доходили отрывочные сведения о позоре капитуляции… А затем радостные вести о победе Парижской коммуны. Вот воззвание мэрии восемнадцатого округа…

«Граждане!..

Нам навязана беспримерная в истории война: нам она приносит честь, а врагам нашим – позор…

Вы должны победить, ибо ваша победа спасет не только вас, ваших жен и детей, но и дело Республики и всех народов!..

Те, кого пугал цвет нашего знамени, могут успокоиться: оно красно только от крови народной…

Наступит мир, и земледелец вернется к своему плугу, художник – к своей кисти, рабочий – к станку. Земля вновь станет плодородной, работа вновь закипит. С наступлением мира мы повесим наши ружья и вернемся к труду и, счастливые сознанием исполненного долга, будем иметь право сказать:

Я СОЛДАТ – ГРАЖДАНИН ВЕЛИКОЙ РЕВОЛЮЦИИ».

Капитаны окружили смотрителя маяка, стараясь через его плечо прочитать подписи… семь членов Коммуны и среди них Паскаль Груссе!

– Откуда к вам попал этот исторический документ Коммуны, любезный Этьен Лябуш? – не скрывая своего изумления, спросил Лемюэль Гулливер.

– И эта бумага, и другие ей подобные пересылались к нам тайно, через матросов кораблей, приходивших в Новую Каледонию. А у моего деда сохранились связи с товарищами по демонстрациям и тюрьмам… Все это попадало в наш маленький домик в Нумеа, и бабушка Катрин прятала прокламации в погребе. А по ночам их читали моряки и грузчики, а также погонщики вьючных мулов, которые имели связь с рудниками. К сожалению, все это доходило до Новой Каледонии с большим опозданием, как свет давно погасших звезд… – со вздохом ответил охотник за акулами.

Артур Грэй взял в руки другую тронутую временем прокламацию и попросил разрешения огласить ее главные мысли…

Дик Сэнд взял гусиное перо и успел записать следующие строки, которые мы прослушали затаив дыхание.

«ВОЗЗВАНИЕ КОММУНЫ К БОЛЬШИМ ГОРОДАМ ФРАНЦИИ.

После двух месяцев беспрерывной борьбы Париж ни устал, ни пал духом.

Он продолжает бороться без отдыха и страха, неутомимый, героический, непобежденный.

Париж заключил договор со смертью. За его фортами имеются стены, за стенами – баррикады, за баррикадами – дома, которые пришлось бы брать один за другим приступом и которые он скорее согласится взорвать на воздух, чем отдаться на милость победителям.

Большие города Франции! Неужели вы останетесь безмолвными и равнодушными зрителями этого поединка не на жизнь, а на смерть между будущим и прошлым…

Если Париж падет за свободу всего мира, история будет вправе сказать, что он был раздавлен потому, что вы допустили это.

Париж 15 мая 1871 г.

Делегат Коммуны по внешним сношениям Паскаль Груссе».

– Когда это послание попало в Нумеа и что сделали друзья вашего деда, когда его получили?.. – спросил капитан корвета «Коршун», глядя на догорающие угли в камине.

Этьен Лябуш бережно собрал бумаги и, прежде чем ответить, спрятал их в заветный сундучок.

– Когда дедушка Анри прочитал этот документ своим единомышленникам, в Париже все уже было кончено. Войска генерала Галифе справляли свой зловещий пир. Пал форт Шаброль – последний оплот коммунаров. Захваченных с оружием в руках бойцов, мужчин и женщин, без всякой комедии суда расстреливали у стены кладбища Пер-Лашез. С тех пор это место называется Стеной Коммунаров. Я тоже побывал там, будучи в гостях в Париже у родственников… И был возмущен до глубины души, капитаны, когда увидел, что на этом кладбище, неподалеку от стены, похоронен главный палач Коммуны – кровавый карлик Тьер, глава версальского правительства. Я слышал даже, что в городе Нанси ему поставлен памятник. Бронзовый убийца – на пьедестале почета!.. И что же мог поделать мой дед, когда губернатор Новой Каледонии получил от самого Тьера депешу о полной победе версальцев и беспощадной расправе над сторонниками Коммуны?

– И ваш дед никогда не видел Паскаля Груссе? – после долгой паузы спросил Артур Грэй. – Жаль, если это так. Однажды я оказался на соседней книжной полке с томом переписки Карла Маркса с Фридрихом Энгельсом. Припоминаю, что в одном из писем Маркс назвал Груссе человеком очень дельным, твердым и смелым.

– Золотые слова!.. Именно таким запомнил его мой дед. Он еще часто вспоминал одно место из статьи Паскаля в газете «Освобождение». «День восемнадцатого марта навсегда останется в истории нашей страны как одна из самых прекрасных страниц. Впервые рабочий класс выступил на политическую арену…» Это было напечатано в медовый месяц Парижской коммуны.

– Значит, они встречались в Париже, достоуважаемый Этьен Лябуш? – высказал предположение Лемюэль Гулливер.

– Увы, нет! Они познакомились здесь, на полуострове Дюко. Вы сами видели, что это за место – мыс с трех сторон штурмуется морем, а от суши тогда был отрезан колючей проволокой. Сюда на военных кораблях привезли коммунаров, осужденных на вечное поселение в Новой Каледонии. Это были изнуренные люди, измученные пытками в тюрьмах… А многие умерли в корабельных трюмах, где их держали без глотка свежего воздуха.

Паскаль Груссе был среди уцелевших. После падения Коммуны он скрывался от преследований тайной полиции, меняя дома, погреба и хижины. Да, у него было много друзей в Париже, особенно в предместьях бедноты. Наконец, он был схвачен, осужден военным судом и отправлен в это проклятое место, царство москитов и лихорадок.

Мой дед по приказу начальства завозил сюда на баркасах бревна и доски, но тогда еще не для строительства маяка… Заключенные должны были сами строить свои жалкие жилища, а лес им отпускал дедушка Анри. Вот так они и повстречались, в двадцати метрах от того места, где мы сейчас пьем грог…

Как рассказывал дедушка, бывший делегат внешних сношений родился на Корсике и с детских лет увлекался спортом. Заметьте, он любил плавать на большие дистанции… Так вот, вместе со своим другом Рошфором, бывшим редактором газеты «Марсельеза», Паскаль сколотил нехитрую постройку, похожую больше на сарай, чем на человеческое жилье. Но когда мой дед зашел к нему на новоселье с бутылкой пальмового вина и сушеной рыбой в корзинке, он был поражен – над койкой Груссе висел портрет… вы ни за что не догадаетесь чей!.. Мсье Жюля Верна!.. Кто во Франции, да и во многих других странах не знал этого замечательного писателя!..

Охотника за акулами с нетерпением перебил Робинзон Крузо:

– Дружище Этьен! Неужели в их деревянной пещере висел этот самый портрет?!

– Да, Паскаль подарил его на прощание дедушке Анри. Ведь он ничего не мог захватить с собой, кроме акульего ножа. Но слушайте дальше… Среди сосланных коммунаров ходили по рукам томики романов Жюля Верна, в том числе и описание ваших подвигов, капитан Немо. При отправке в Новую Каледонию отбирают только оружие – ведь вечное поселение обычно продолжается всего несколько месяцев, а кто же обыскивает приговоренных к смерти? На глазах у Груссе и Рошфора каждый день умирали товарищи – полуостров Дюко делал свою работу. Единственное спасение было в бегстве… Но шансы на это почти равнялись нулю. К друзьям присоединился еще один коммунар – Журда. Все трое были молоды, пока сохранили силы и могли вплавь покрыть большое расстояние. Их план был смел до безумия, но выбора не было.

Дедушка Анри через торговцев в Нумеа договорился со шкипером австралийского угольщика… Он заплатил ему свое трехмесячное жалованье, а Катрин пришлось продать сережки – свадебный подарок ее матери. Денег хватило и на то, чтобы две недели кормить смельчаков жареным мясом и фруктами.

В назначенный день был изрядный шторм, но откладывать дело было невозможно. Нанятый шкипер должен был их ждать за соседним атоллом только до рассвета. Мой дед подарил каждому беглецу по акульему ножу и крепко обнял их на прощание… Некоторое время их головы еще можно было разглядеть среди бушующих волн, потом они совсем исчезли из вида…

В нижнем помещении маяка стояла напряженная тишина, и, когда Дик Сэнд случайно уронил оловянную кружку, ее стук прозвучал почти как удар грома.

Этьен Лябуш встрепенулся и посмотрел за окно на пенистые гребни волн, освещенные неярким лучом маяка.

– Извините, капитаны, я должен отлучиться, чтобы подлить керосин в баки. Луна закрыта облаками, а кругом столько опасных рифов…

Деревянная лестница жалобно заскрипела под тяжелыми шагами смотрителя маяка, и капитаны на несколько минут остались одни.

– Надеюсь, что достопочтенный Паскаль Груссе и его коллеги добрались до угольщика, – в раздумье произнес Лемюэль Гулливер.

Его решительно поддержал Артур Грэй:

– Еще бы! Такие опытные пловцы! И притом впереди их ожидала жизнь, а за спиной стояла смерть.

Но Тартарен был настроен не столь оптимистично:

– Ах, мсье Грэй! Смерть не стояла, а плыла рядом с ними… Вы забыли про акул! Ведь здешние воды кишмя кишат этими чудовищами… Спросите любого школьника! Ужасно! Ужасно!..

Капитан Немо тут же возразил любимцу Тараскона:

– Ваши сведения об акулах несколько устарели, капитан Тартарен. Статистики подсчитали, что за триста лет в Мировом океане было зарегистрировано семьсот девяносто нападений акул на людей, то есть два с половиной случая в год. Пожалуй, акулы не так уж опасны, как вы считаете.

– Смотря в каком районе! Мы же находимся на одном из самых акулоопасных побережий! – не сдавался толстяк.

– Вы думаете? А вот английский ученый Дэвид Дэвис писал: «У восточных берегов Южной Африки за двадцать четыре года было зафиксировано пятьдесят восемь нападений на купающихся людей». Кстати, французский океанолог Жан Кусто утверждает, что ему неизвестен ни один документально подтвержденный случай, чтобы аквалангисты без всякого повода подвергались нападению акул, – добавил создатель «Наутилуса».

Настало время высказать свое мнение и самому юному из нас – пятнадцатилетнему капитану.

– А я слыхал на научном диспуте в библиотеке Института океанологии, что один американский ученый установил: на всех пляжах Южной Калифорнии за восемь лет было зарегистрировано всего три случая нападения акул на купальщиков. За этот же срок там утонуло более тысячи человек.

– Если все это правда, в чем я сильно сомневаюсь, то акул надо не истреблять, а разводить в специальных питомниках или аквариумах, – ехидно вставил Тартарен.

– Вы не далеки от истины, дорогой друг, – отозвался Немо. – Неподалеку от Новой Каледонии, у берегов Австралии и Тасмании были почти полностью истреблены акулы. Зато стали размножаться осьминоги – пожиратели лангустов и крабов. А осьминоги – это лакомство для акул. И, чтобы спасти промысел морских ракообразных, пришлось полностью запретить охоту на акул в этом районе.

Но капитан корвета «Коршун» вернул нас всех к опаснейшему плаванию трех смельчаков:

– Вы упустили из виду, капитаны, что дерзкий побег с острова Дюко был совершен более ста лет назад. Тогда в этих местах было очень мало купальщиков и множество акул. Я уже не говорю о том, что на море бушевал шторм, маяка не существовало и найти атолл, где их ждали, было так же легко, как добыть жемчужную раковину в илистом дне.

– Браво, браво, капитаны! – воскликнул Этьен Лябуш, который уже спустился вниз и внимательно слушал наш разговор. – Благодарю вас от имени акул… Они и сегодня ночью резвятся у полуострова Дюко в изрядном количестве! А подсчеты за триста лет, наверно, касались только белых джентльменов. Кто бы стал сто или двести лет тому назад подсчитывать, сколько негров или меланезийцев разорвали акулы?.. Я с малых лет постоянно слышу траурный перезвон церковных колоколов в Нумеа, когда охотники за акулами не возвращаются со своего промысла…

Только не знаю, входят ли они в таблицы ученых статистиков. Зато я хорошо знаю другое – Паскаль и его товарищи долго тренировались под началом моего деда. Вы, конечно, знаете, что акула плавает на брюхе, но когда ей надо напасть на свою жертву, переворачивается на спину. Иначе она не может раскрыть свою пасть. Все решают секунды… Бросок в воде, точный удар акульего ножа и… чудовище с распоротым брюхом уже корчится в предсмертных судорогах. На какое-то время вы в безопасности, потому что ее подруги и сородичи, привлеченные запахом свежей крови, тут же устраивают прощальный банкет, разрывая бедняжку на куски.

Возможно, что смотритель маяка поведал бы нам еще много интересного из жизни акул или других морских хищников, но его перебил порывистый Дик Сэнд:

– Прошу вас, скажите же наконец, как закончился отчаянный побег трех коммунаров, мсье Этьен?!

– Не волнуйтесь, юноша. Конечно, главной опасностью для беглецов были не акулы, а штормовые волны. Бедняги уже совсем выбились из сил, когда их заметили со шлюпки. Шкипер с угольщика оказался очень порядочным человеком. Хотя это не входило в условия, он послал шлюпку с отборными гребцами навстречу смельчакам. Их втащили на борт, дали по глотку рома и доставили на угольщик, который стоял на якоре за соседним коралловым рифом.

Обо всем этом шкипер рассказал дедушке Анри и в доказательство правдивости своих слов вручил ему акулий нож, тот самый, который дед подарил Паскалю Груссе.

Смотритель маяка снял со стены потемневший от времени клинок.

Робинзон Крузо осветил фонарем нацарапанную на нем надпись: «Благодарим за все. П. Г.»

– Клянусь хорошим штормом, мне тоже пришлось добираться до прибрежных скал вплавь, борясь с высокой волной. Но я угодил на необитаемый остров… А куда же попали трое беглецов из Новой Каледонии?.. – раскуривая самодельную трубку, спросил знаменитый отшельник.

Охотник за акулами порылся в разложенных на столе бумагах и отыскал визитную карточку, отпечатанную на английском языке.

– Долгое время в Нумеа об этом никто ничего не знал – ни тайная полиция, ни друзья моего деда. Но однажды бабушку Катрин, когда она была одна дома, навестил господин в форме капитана британского торгового флота. Он вручил ей эту визитную карточку на имя некоего Филиппа Дариля из Лондона. Кроме карточки неизвестный моряк оставил чек на сто фунтов стерлингов. Он сообщил также, что беглецы побывали в Мельбурне, Нью-Йорке и Лондоне, где Паскаль стал на якорь. Теперь он журналист и писатель. Литературный псевдоним его – Андре Лори. Так закончилась история побега коммунара Груссе, которая в нашей семье передается из поколения в поколение.

Капитан Немо поднялся с кресла и зашагал из угла в угол. Привычное спокойствие на сей раз его покинуло. Затем, не спрашивая разрешения хозяина, он подбросил несколько сучьев в камин и стал говорить о вещах, о которых никто из нас не имел ни малейшего понятия:

– Андре Лори?.. Я стоял на книжных полках рядом с его романами «Капитан Трафальгар», «Наследник Робинзона» и многими другими. Помнится, в Петербурге было даже издано собрание его сочинений. Но я никогда не предполагал, что он был делегатом внешних сношений Парижской коммуны – Паскалем Груссе!.. Я должен сообщить нечто крайне важное не только для знаменитых капитанов, но и для всех наших юных друзей. Именно он был соавтором самого Жюля Верна!

Тартарен поправил феску на голове и сердито перебил капитана «Наутилуса»:

– Уж от кого, кого, а от вас, Немо, я не ожидал такого… гм… как бы это помягче выразиться… уклонения от истинного курса. Прошу вас взять обратно эти слова. Иначе – дуэль!.. Из уважения к вам разрешаю – выбирайте сами вид оружия. Пожалуйста!.. Шпаги, пистолеты, кортики, возможны акульи ножи… и правдивые истории!

Создатель «Наутилуса» не менее вежливо отвесил глубокий поклон:

– Я как раз перехожу к правдивой истории, хотя многим она еще недавно могла показаться маловероятной. Как известно, роман «Восемьдесят тысяч километров под водой» был повсеместно издан в тысяча восемьсот семидесятом году. С тех пор я прочно обосновался на почетном месте в книжном шкафу в кабинете известного издателя Этцеля. Кто не знает, что именно Этцель выпускал в свет все произведения Жюля Верна!.. И вот однажды к издателю явился капитан британского торгового флота. Он приехал в Париж по поручению Филиппа Дариля, он же Андре Лори. В числе других творческих идей он предложил вниманию Этцеля небольшую рукопись «Наследство Ланжеволя»… Мы с вами побывали на страницах романа «Пятьсот миллионов бегумы», где речь идет как раз о наследстве Ланжеволя. Мы познакомились с доктором Саразеном, герром Шульце и с трудом выбрались из стальных капканов Штальштадта. Так вот, обо всем этом шла речь в рукописи Андре Лори.

– Я ничего не понимаю… Ведь в собрании сочинений нашего автора имя Андре Лори не упоминается, – в изумлении произнес Дик Сэнд.

– Совершенно верно. Но оно будет упоминаться во всех последующих изданиях романа. Дело в том, что несколько лет тому назад богатейший архив Этцеля стал достоянием Национальной библиотеки Франции. Одних только писем Жюля Верна там оказалось около восьмисот. Впервые эти письма изучила одна преподавательница Гренобльского университета и опубликовала материалы о соавторстве Жюля Верна и Андре Лори. Что касается меня, то я об этом узнал почти сто лет тому назад. Я сам слышал, как Этцель раскритиковал рукопись Лори, которая, по его мнению, требовала серьезной переработки. Однако он согласился откупить ее за полторы тысячи франков, если «неизвестный литератор» согласится, чтобы его рукопись была переделана опытным романистом, быть может, самим Жюлем Верном.

Паскаль Груссе тогда очень нуждался в средствах, а сумма для него была немалая. К тому же он преклонялся перед талантом Жюля Верна. Я полагаю также, что для «отчаянного коммунара» было принципиально важно на любых условиях опубликовать произведение, предупреждающее планы новых германских нашествий на соседние мирные страны.

Жюль Верн прочитал рукопись и составил план ее переработки. Слегка приоткрыв переплет романа «Восемьдесят тысяч километров под водой», я внимательно слушал и запоминал, что писал мой автор Этцелю по этому вопросу. Я даже успевал делать записи, так как секретарша читала их своему патрону очень размеренно и спокойно:

«Роману недостает действия. Интрига ослаблена и не может заставить читателя захотеть идти до конца… Контраст между городом благоденствия (Франсевилль) и немецким городом (Штальштадт) должен быть значительно усилен… Необходимо довести ситуацию до развязки…» Ну, это, очевидно, относится к гибели Шульце и краху всего его предприятия. В тысяча восемьсот семьдесят девятом году роман «Пятьсот миллионов бегумы» появился в книжных магазинах. С тех пор он выдержал сотни изданий во многих странах мира. Мастерство Жюля Верна превратило замысел Паскаля Груссе в книгу, которой зачитываются читатели уже нескольких поколений.

Как прозорливо заглянул в будущее делегат внешних сношений Парижской коммуны! Во время первой мировой войны заводы Круппа в Руре выполняли роль нового Штальштадта. Даже гигантская пушка герра Шульце была действительно отлита и получила название «Большой Берты» по имени фрау Берты Крупп фон Болен унд Гальбах, одной из виднейших дам семейства пушечных королей. Из этой пушки, с дальнего расстояния, шел губительный обстрел Парижа. А идея о господстве германской расы над всеми народами обошлась человечеству в десятки миллионов жизней во время второй мировой войны. И сегодня этот роман призывает к борьбе с фабрикантами смерти во имя мира и счастья на земле.

– Надеюсь теперь, когда опубликованы письма Жюля Верна Этцелю, авторские права достойнейшего Паскаля Груссе восстановлены в библиотечном мире. Этого требует сама справедливость!.. – с уверенностью произнес Лемюэль Гулливер.

– Ну, разумеется, – успокоил его создатель «Наутилуса». – Во всех новых изданиях на титульном листе красуются два имени – Жюль Верн и Андре Лори. Как полагается – по алфавиту.

Мы засыпали Немо вопросами о дальнейшей судьбе Паскаля и узнали много интересного. Через год после триумфа романа «Пятьсот миллионов бегумы», а именно в тысяча восемьсот восьмидесятом году, была объявлена амнистия всем уцелевшим участникам Парижской коммуны. Груссе вернулся в Париж и вновь появился на политической арене. Вскоре он был избран в Палату депутатов и оставался на этом посту семнадцать лет до своей смерти, которая последовала в тысяча девятьсот девятом году. Паскаль пережил своего великого соавтора на четыре года. Он вошел в историю как один из крупных деятелей Парижской коммуны, а книги писателя Андре Лори давно преданы забвению, кроме тех, над которыми ему посчастливилось работать с Жюлем Верном.

Смотритель маяка слушал весь этот разговор с большим вниманием. И не то чтобы он был большим знатоком и любителем литературы. Нет! Но все, что было связано с побегом коммунаров с полуострова Дюко, было его фамильной тайной и гордостью. А теперь он мог рассказать много нового о Паскале Груссе своей Жанетте и сыновьям. Не каждый день, не каждый год и даже не каждое десятилетие можно услышать на одиноком маяке такое…

Но время шло, и охотник за акулами начал беспокоиться о наших судьбах, что стало ясно из его деликатных высказываний:

– Я вижу, господа, что вы большие поклонники мсье Жюля Верна и, вероятно, ваши отцы или деды были друзьями Паскаля… Верю, что вы капитаны, может быть, даже знаменитые… Но впервые слышу, чтобы кто-либо мог сходить со страниц романа или хотя бы небольших рассказов. Но я не люблю задавать лишних вопросов людям, которые попали в беду. Все равно на маяке нет ни одной книги – я уже говорил, что мои дети учатся в Нумеа и все, что может им пригодиться, находится там, в нашем домике неподалеку от костела. Я могу вас спрятать в погребе до утра, пока Жанетта не пригонит лодку с бочками керосина и провизией. А потом будем искать для вас какой-нибудь парусник или угольщик. Если у вас нет денег, я выложу свои сбережения. До лучших времен! Когда-нибудь сочтемся…

Но должен огорчить почтенных капитанов – если большой колокол в Нумеа подаст сигнал тревоги, по звуку набата все полицейские катера выйдут в море, а патрули начнут прочесывать прежде всего полуостров Дюко. Так всегда бывает, когда побег… г-м… да… Вы можете отстреливаться здесь, на маяке, и даже взять мое ружье и патронташ. Но поймите – я отец семейства. Попрошу связать меня и запереть в погребе. Уж вы простите, но это не трусость, а необходимая предосторожность.

Мы не стали спорить с гостеприимным хозяином, хотя отлично понимали, что положение наше не из легких. Правда, у Немо в нагрудном кармане был экземпляр романа «Пятьсот миллионов бегумы», но, путешествуя по его страницам, мы могли попасть во Франсевилль или в Штальштадт, а в лучшем случае в Лондон на заседание гигиенического конгресса. Ночь близилась к концу, и опасность, что мы не успеем до рассвета вернуться в московский порт Химки, становилась все более угрожающей. А если мы не успеем попасть в нашу библиотеку до первых петухов? Что тогда?.. Об этом было даже страшно подумать!..

Немного посовещавшись, мы решили покинуть маяк и встретить грудью опасность на мокром песке, заливаемом бесконечными атаками прибоя. Сколько раз море подвергало нас опасным испытаниям и сколько раз спасало каждого из капитанов от неминуемой гибели! Недаром моряки говорят: «Не отдавай концы, пока ты можешь плыть!..» Но все попытки разглядеть какой-либо корабль или хотя бы шлюпку в мареве предутреннего тумана были напрасны…

Зато, к нашему огорчению, порывы ветра донесли до прибрежной отмели удары колокола.

– Нет, это не церковный колокол в Нумеа, – успокоительно произнес смотритель маяка. – Скорее всего, это сигнал с какого-то судна, возможно, даже с вашего, уважаемые…

– Сдается, это бьют склянки на каком-то русском корабле… Знакомое звучание… Но только это голос не моего «Коршуна», – с уверенностью сказал капитан корвета.

Бой судового колокола прозвучал ближе… И все-таки как-то неожиданно из белесой пелены показался небольшой, но стройный и красивый, со своими тремя чуть-чуть подавшимися назад высокими мачтами, сверху донизу покрытыми парусами, быстроходный корабль. Сомнений не было! Это был русский паровой клипер «Забияка» из морских рассказов Константина Станюковича.

Нас, очевидно, заметил впередсмотрящий матрос с наблюдательного поста. Колокол умолк, но зато раздалось громкое «ура». Мы ответили на это дружеское приветствие залпом из ружей и пистолетов и стали с нетерпением наблюдать за эволюциями судна, считавшегося одним из лучших на кронштадтском рейде. «Забияка» лег в дрейф, все паруса были убраны с поразительной быстротой. Неумолчный шум морского прибоя прорезал лязг якорных цепей.

Не успел клипер отдать якоря, как на воду был спущен большой баркас. На руле сидел юный мичман, которого, как мы вскоре узнали, все звали Петенькой. А на носу стоял наш старый друг, черный юнга из рассказа Станюковича «Максимка».

Нос баркаса мягко врезался в песок. Первым выбежал на берег мальчишка и исполнил в нашу честь свою песенку, не раз звучавшую в кают-компании клуба…

Негритенок пел и пританцовывал под гармонь, лихо звучавшую в искусных руках его «дядьки», фор-марсового Ивана Лучкина.

Дик Сэнд особенно любил эту песенку и знал слова наизусть, почему для нас не составило никакого труда занести ее на страницы вахтенного журнала…

Настало время прощания с нашим новым другом – смотрителем маяка. Он с растерянным видом пожимал наши руки, а затем отвел в сторону капитана Немо и тихонько пробормотал:

– Мне кажется, что все это сон… или приступ тропической лихорадки… Вы главный в своей команде – сын Индии в чалме, а за вашими ребятами русский царь присылает военный корабль… А на борту почему-то маленький негр… он даже поет и пляшет… У вас нет при себе немного хинина? Он мне всегда помогает во время приступов.

– Хинин вам сегодня не понадобится. И русский царь тут совершенно ни при чем, тем более что его давно свергли. А команда клипера «Забияка» и черный мальчуган – это наши близкие друзья и соседи по книжным полкам… Скоро светает, вам пора гасить маяк и ложиться спать. И не беспокойтесь – набата из Нумеа сегодня не будет. Никто из каторжников не бежал с рудников, – ответил с улыбкой создатель «Наутилуса».

Он подарил на память достойному внуку Анри Лябуша экземпляр старинного издания романа «Пятьсот миллионов бегумы». Правда, на титульном листе не было упомянуто имя Андре Лори, но Этьен, вероятно, был первым человеком в Новой Каледонии, узнавшим конец необыкновенной истории Паскаля Груссе.

Через минуту мы уже заняли места на кормовых скамьях баркаса, неподалеку от юного мичмана Петеньки… Естественно, что Максимка был засыпан целым градом вопросов – всех нас интересовало, как он узнал о нашем бедственном положении и успел в такой короткий срок организовать спасательную экспедицию.

Оказалось, что наш юный африканский дружок во время сборов членов кают-компании клуба в Новую Каледонию, на полуостров Дюко, выглянул со страниц морских рассказов Константина Станюковича и слышал разговор о предстоящем дальнем плавании… И, когда часы в библиотеке пробили полночь, Максимка решил действовать…

Общий любимец команды, воспитанник корабля упросил командира клипера «Забияка», коренастого и крепкого брюнета пожилых лет, поспешить на помощь знаменитым капитанам.

Командир это сделал тем более охотно потому, что, возможно, терпел бедствие его однокашник, капитан корвета «Коршун», с которым он учился в Морском корпусе.

Когда баркас подошел к борту клипера, нам подали парадный трап и оркестр сыграл торжественную встречу. Почетного караула не было, потому что матросы лихо ставили паруса сразу на трех мачтах быстроходного судна. Все на борту знали, что пора возвращаться в библиотечную бухту, и как можно скорее. Вряд ли был в Балтийском флоте моряк, который по первому году службы не запомнил известное изречение Петра Первого, основателя не только города Санкт-Петербурга, но и крепости Кронштадт: «Промедление – смерти подобно!»

Когда якоря были подняты и заняли положенные места в клюзах, клипер точно сорвало с места добрым свежим ветром…

На прощание маяк на полуострове Дюко промигал нам своим лучом семафор по азбуке Морзе – «Счастливого плавания»…