ЛАБИРИНТ

«Живи», — сказала Лариса и втиснула в мою ладонь неудобный тяжелый ключ. И я стала жить.

Первые дни я почти не выходила из комнаты. Проскальзывала по нужде к узенькому коридорчику, мимо двух филенчатых, в наплывах белой краски дверей, плескала в лицо водой из медного крана над скособоченной раковиной, щелкала рычажком электрического чайника. И спешила назад, к себе. Там, в темноватой захламленной комнате, меня окружала тишина. Я перебирала глупые чужие вещи — такая у нас с Ларисой была договоренность: «Разобрать там, — она неопределенно помахала рукой, — разобрать, разложить». Я и раскладывала. С глухим стуком захлопывались дверцы, протестующее поскрипывая, вдвигались на место ящики. Тишина вползала в меня облаком на мягких лапах; умещалась напротив потертым плюшевым медведем. Я успокаивалась. За окном деревья роняли разлапистые цветные листья, а я, соря крошками, сидела на подоконнике — жевала булку и пила чай.

Ларису я не видела. Она передвигалась (жила? присутствовала?) в глубине квартиры, шумела и топала в своей квадратной, на два окна комнате, за которой, я знала, есть еще коридор, и ванная, и большая кухня с растрескавшейся краской на стенах, мраморным подоконником высокого окна и плиткой на полу.

Понемногу я стала исследовать квартиру. Она оказалась куда больше, чем я ее помнила, — впрочем, в те несколько раз, что я приходила сюда как гостья, мы сразу сворачивали, стучались в дверь, шумно радовались встрече, доставали пирожные и вино. Теперь я играла сама с собой в экспедицию: заворачивала в бумагу несколько бутербродов, наливала чай в термос. Привязывала к ручке своей двери конец бечевки и, медленно разматывая клубок, шла направо или налево по коридору, считая шаги и повороты.