Друзья говорили мне:

— Отложите медвежий номер. Не надо рисковать: как бы не задурил ваш Мишка без служащего, к которому он привык.

Я засмеялся:

— Что вы толкуете! Мой Мишка — ведь это само добродушие. При чём тут служащий? Разве он не знает меня, мой Топтыгин?

— А мы всё-таки не пойдём смотреть вас сегодня, — говорили они. — Что-то страшно.

— Как хотите!

Перед спектаклем я, как всегда, отправился проверить, на месте ли сторожа. Цирк стоял в саду. В тёмном углу, у входа в конюшню, я заметил человека. Он метнулся в сторону и быстро скрылся за деревьями.

«Кажется, это Гребешков, — подумал я. — Впрочем, может быть, и не он».

Потом я занялся гримом, переодеванием и забыл о Гребешкове.

И вот я на арене. Показываю публике своих друзей. Дошла очередь до Мишки.

Михаил Иванович, как всегда, выполнял всё, что я требовал: он скользил по столбу, ходил по бутылкам, танцевал под музыку вальс. Номер подходил к концу.

Топтыгин должен был сесть в коляску, взять из моих рук бутылку с молоком, уехать на собаках на конюшню.

Тройка сибирских собак подана. Я подвёл Мишку к экипажу. Он сел. Я забросил цепь ему на спину и подал бутылку.

Вдруг Мишка нагнулся, открыл пасть и крепкими зубами вцепился в мою левую руку, немного ниже плеча.

Публика в ужасе закричала. Медведь, не выпуская руки, обнял меня и подмял под себя.

Служащие растерялись. Один из них бросился наверх, к музыкантам, и стал оттуда бросать медведю маленькие кусочки хлеба, будто птичке.

Публика заметалась по цирку. Все старались пробраться к выходу. Со всех сторон раздавались крики:

— Задавил!

— Медведь!

— Спасите!

Усатый городовой забрался на галерею. Там, наверху, он храбро размахивал своей шашкой. Нарядные, важные дамы сидели верхом на барьерах лож; шляпки их съехали набок; дамы кричали и плакали…

Медведь не отпускал меня. Один из артистов схватил на конюшне навозные вилы, ткнул ими сзади медведя. Впрочем, он тотчас же бросил вилы и убежал.

Медведь заревел от боли, оставил меня и кинулся в публику.

Моментально толпа очистила всю правую сторону цирка. Тогда медведь бросился влево.

Тут я поднялся. На мне был костюм из плотного шёлка. Зубы медведя не очень повредили мне. Я закричал что было силы:

— Успокойтесь! Займите места! Представление продолжается!

Я бросился к медведю и ударил его ногой. Он встал на задние лапы и медленно пошёл на меня…

Я пристально смотрел в его глаза. Я чувствовал: во чтобы то ни стало мне надо увести его с арены. Я пятился. Медведь шёл на меня. Я властно кричал:

— Алле! Алле!

Мой голос повлиял на медведя. Нам надо было с ним пройти через всю арену. Медведь явно выражал желание оставить меня и броситься туда, где слышались женские голоса и визг детей. Он особенным образом рычал, глотал слюну и косил тёмными глазами. Но я кричал:

— Алле! Алле!

Медленно-медленно я пятился к конюшне, медведь на задних лапах шёл за мной.

Наконец мы в конюшне. Под ногами — покрытые сеном доски; где-то рядом тревожно стучат лошадиные копыта. Я кричу ещё раз:

— Алле! На место!

И медведь, поджав уши, опускается на все четыре лапы и уходит в свою клетку.

Одним прыжком я подскакиваю к клетке и закрываю её. Тут силы покидают меня. Голова кружится. Я почти теряю сознание. Потом я прихожу в себя и только тогда начинаю чувствовать сильную боль в руке.

Почему же вдруг добродушный Мишка кинулся на меня?

Я нашёл около медвежьей клетки пузырёк. В нем были остатки чего-то красного. Я посмотрел: оказалось — кровь.

Так вот в чём дело! Гребешков решил отомстить мне за то, что я уволил его. Он достал живого голубя, зарезал его и голубиной кровью за час до выступления напоил медведя. Кровь сильно действует на зверей. Когда я дал медведю бутылку с молоком, он, наверно, вспомнил про кровь, и ему захотелось ещё. Он и кинулся на меня.

Потом мы с ним опять подружились. Он больше никогда не кидался на меня.