Глава XVIII

ЗАКАДЫЧНЫЕ ДРУЗЬЯ

Теперь пришло время вернуться к нашему другу Жоэлю. Читатели могут не сомневаться, что мы найдем его там, где оставили, так как Бастилия охраняет своих заключенных при помощи обилия крепостных валов, рвов, решеток, засовов, замков, тюремщиков, солдат и шпионов, и никто не может выйти оттуда незамеченным, если только у него нет крыльев.

Жоэль был помещен в одну из восьми башен, именуемую Базиньерой. Его камера находилась на третьем этаже.

Сначала несчастный юноша оставался оглушенным постигшим его ударом. Неподвижный и ошеломленный, он не видел перед собой ничего, кроме ужасной государственной тюрьмы, чье название выкрикнул ему уходящий стражник. Наконец, встряхнувшись, как делают пытающиеся отогнать от себя ночной кошмар, Жоэль огляделся вокруг и прошелся по камере, что не заняло у него много времени. Повинуясь инстинкту, он подошел за светом и воздухом к окну — маленькому отверстию к стене, защищенному двойной решеткой из толстых железных прутьев.

Бедный Жоэль!

Сельский житель, привыкший полной грудью вдыхать чистый воздух, бегая по морскому берегу и вересковым пустошам, бродя по лесам и утесам, он был вынужден теперь дышать через узкую щель, сквозь которую даже нельзя было просунуть голову. Его взгляду открывалась только полоска неба, на которой не вырисовывались ни верхушка дерева, ни флюгер, ни столб дыма. Всю мебель составляли изъеденный червями стол, покрытый ветхой скатертью, табурет и койка. Последняя показалась юноше невыносимо жесткой, поэтому он уселся на табурет, предавшись невеселым мыслям.

Жоэль находился в тюрьме и, по-видимому, его ожидала смертная казнь. Сомневаться на этот счет не приходилось: преступление было очевидным, закон — абсолютно ясным, трибунал, несомненно, признает его виновным, и девять с половиной шансов из десяти были за то, что король подпишет смертный приговор. Но наш герой не желал умирать — он хотел жить и особенно сетовал на то, что внезапная смерть лишит его возможности осуществить свои намерения: выполнить задачу, завещанную матерью, и затем посвятить себя лишь одной цели — сделать счастливой свою возлюбленную.

Но невзирая на высокий строй его мыслей, природа давала о себе знать — Жоэль чувствовал голод, жажду и нуждался в отдыхе. Когда ему подали пищу — надо признать, весьма обильную и хорошо сервированную, что свидетельствовало о присутствии в Бастилии духа его прежнего коменданта Безмо, — он набросился на нее, словно голодный волк, после чего растянулся на койке и заснул так крепко, будто пребывал в комнате для гостей «Мавританского трубача», убаюканный непрерывной болтовней малыша Фрике.

Когда Жоэль проснулся, уже рассвело, и он не сразу смог понять, где находится. Но вид окружающих его стен все ему объяснил. В тот момент, когда осознание происходящего исторгло из груди юноши глубокий вздох, в камеру вошел тюремщик.

— Время прогулки, сударь. Если вы подниметесь на верхушку башни, то сможете глотнуть такого воздуха, какого внизу не сыскать. Поболтаете с другими заключенными — это вас немного расшевелит. — И ведя своего нового подопечного по лабиринту лестниц и коридоров, он добавил: — Только длительных знакомств вам не удастся завести, так как суд состоится очень скоро. Майор велел мне сказать, что завтра здесь будет судья, который сообщит вам решение.

Прогулка происходила на плоской крыше. Поскольку в башне было пять этажей, на каждом из которых содержалось по одному заключенному, Жоэль встретил наверху четверых. По их одежде и внешнему виду можно было определить дату ареста. Двое мужчин средних лет ничем особенным не выделялись. Третий, пожилой, не слишком высокий, но широкоплечий и атлетически сложенный, обладал добродушной физиономией и глупой улыбкой, являя собой образец не блещущего умом горожанина. Четвертый был старик с длинными седыми космами и нечесанной бородой, одетый в лохмотья.

Как только наш герой появился на площадке, первые трое тут же спросили его:

— Какие свежие новости из Парижа?

— Ну, господа, — ответил Жоэль, — к сожалению, я не могу удовлетворить ваше любопытство, так как был арестован вскоре после приезда из провинции.

— Вы были арестованы?

— Разумеется. Не думаете же вы, что я явился сюда только ради удовольствия совершить эту прогулку?

— Но за что вас арестовали? — осведомился один из заключенных.

Жоэль поведал о своем приключении, после чего его собеседник заметил, скорбно покачав головой:

— Клянусь Святой Девой, ваше дело выглядит абсолютно безнадежным. Король не шутит с дуэлянтами. Как бы то ни было, вы хоть знаете, за что сюда попали.

— А другие заключенные? — быстро спросил Жоэль.

— Ну, мне неизвестно, почему я здесь.

— И мне.

— И мне тоже.

Жоэлю не хотелось расспрашивать старика, но последний сам заговорил в ответ на его вопрошающий взгляд:

— Мне жаль вас, сударь, ибо вы, безусловно, разделите судьбу тех, кто был казнен за такое же преступление. Кардинал не знает жалости.

— Какой кардинал? — удивился бретонец.

Старик изумленно взглянул на него.

— Какой же, как не его красное преосвященство, кардинал Ришелье?

— Господи, да ведь он умер почти тридцать лет назад!

— Вы вполне в этом уверены?

— И его преемник, кардинал Мазарини, тоже давно покойник.

— Но ведь король Людовик XIII все еще царствует?

— Нет, он умер раньше Мазарини — последовал в могилу за Ришелье.

— Прошу извинения, сударь, — вежливо ответил старик. — Я не знал об этих событиях, так как попал сюда в год рождения первенца короля Людовика XIII.

Наш герой содрогнулся — ведь он сам не провел в тюрьме еще стольких часов, сколько этот несчастный лет. Все же из всех заключенных этот казался наиболее спокойным и безропотным. Вечером, когда тюремщик принес ужин, Жоэль спросил его о старике.

— Его номер — 68, - равнодушно ответил надзиратель.

— А других?

— 141, 136 и 123.

Тюремщик снизошел до объяснений. Узники Бастилии теряют свои имена, попадая сюда, и фигурируют только под номерами. Причин их ареста не знает не только стража, но и комендант, если он самолично их не допрашивает. Но во многих случаях этих причин не знают и сами заключенные.

— Значит, у меня тоже есть номер? — спросил Жоэль.

— Еще нет, — ответил надзиратель, — потому что вы в некотором роде исключение. Снабжать вас номером не сочли необходимым, так как ясно, что вы здесь долго не пробудете. По-видимому, — добавил он с усмешкой — на следующей неделе вы лишитесь головы.

На другой день, как и было обещано, в камеру Жоэля явился мэтр Шамонен, главный полицейский судья, с серьезной миной, соответствующей важности его миссии. Шамонен соизволил сообщить заключенному, что он находится под стражей вследствие его наряда, внешности и необычайной длины шпаги. Сен-Жерменские лесничие обратили внимание на его огромный рост, мощные плечи, бретонский костюм, шляпу с павлиньим пером и огромных размеров рапиру, как, впрочем, и, на дикий взгляд и нетвердый шаг. Они сразу же догадались, что перед ними убийца капрала Брежи, чье тело им поручили доставить в город. Лесничие поспешили сообщить описание Жоэля шпионам Ларейни, и те смогли выследить его в гостинице «Мавританский трубач» в Париже.

Четверо мушкетеров отказались давать какие-либо показания относительно случившегося и победителя в поединке, кроме заявления, что все произошло согласно кодексу чести.

Шамонен потребовал от обвиняемого доказательств его благородного происхождения, дабы он мог быть судим дворянами, составляющими трибунал чести. Но так как сын Портоса чистосердечно признался, что хотя он не сомневается в своей голубой крови, у него нет иных ее доказательств, кроме собственного слова и уверенности в том, что он найдет подтверждение этому, достойный судья удалился со словами:

— Тогда вы будете не обезглавлены, а повешены.

По окончании упомянутой беседы Жоэль поднялся на крышу. Сначала он находился там один, потому что шел дождь, а постояльцы Бастилии предпочитали свои камеры плохой погоде. Заявление Шамонена омрачило взгляд и мысли нашего героя. Ему однажды пришлось видеть казнь через повешение, и эта сцена настолько запечатлелась в памяти юноши, что он содрогался при одном воспоминании о ней даже спустя годы. А теперь эта ужасная и позорная смерть предназначалась ему!

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Жоэль вгляделся в пелену дождя, стараясь различить среди городских домов церковь Святого Павла, куда каждый день ходила к вечерне мадемуазель дю Трамбле, и Серый дом в предместье Сен-Жак, где находилась сейчас Аврора. Поглощенный этим занятием, он внезапно почувствовал, как чья-то рука опустилась ему на плечо. Юноша резко обернулся.

Один из четырех других обитателей башни неслышно приблизился к нему. Жоэль не сразу его узнал.

— Что вам нужно? — весьма нелюбезно осведомился он.

— Я — номер 141, к вашим услугам, сударь, — ответил пожилой незнакомец. — Такой же заключенный, как и вы; ваш сожитель по этой темнице, где король держит тех, кого желает иметь у себя под рукой. Моя камера находится над вашей.

— Ну?

— Я хочу сказать, что проживаю на четвертом этаже — не в таком уж неприятном месте, однако намерен покинуть его.

— Сменить камеру?

— Нет, выйти из нее, — ухмыляясь, ответил незнакомец.

— Вас отпускают на свободу?

— Не совсем. Я собираюсь попытаться бежать сегодня вечером, — шепотом продолжал арестант.

— Бежать? — переспросил изумленный Жоэль.

— Говорите тише! — прошипел незнакомец, стискивая ему руку. — Вы все погубите! Здесь и стены имеют уши. Да, я бегу этим вечером. Бог свидетель, я хотел бы взять и вас с собой, но мои надежды смешиваются с дурными предчувствиями.

— Расскажите, как вы намерены все это устроить? — спросил бретонец, чье любопытство возросло до предела.

— С помощью терпения, опыта и инструментов. У меня есть дочь — она вся моя жизнь, моя радость. Ее любовник снабдил меня всем необходимым. У меня имеются напильник и веревка. Я подпилил две оконных решетки — их теперь легко выломать, оставив достаточное отверстие для того, чтобы можно было пролезть. Около полуночи я привяжу веревку к оставшейся решетке и спущусь по ней вниз. Можно надеяться, что часовой в такую скверную погоду останется торчать в будке. Если он все-таки выйдет наружу, мне крупно повезет — он, наверняка, выстрелит. Но если часовой промажет, я спрыгну с вала в ров с водой, переплыву его, вылезу на другой стороне и буду скрываться на чердаке одного из домов, покуда мне не удастся спуститься по водосточной трубе.

— Но вы же рискуете сломать себе шею, — возразил бретонец.

Его собеседник щелкнул пальцами, глупое выражение исчезло с его лица, а в тусклом доселе взгляде сверкнуло такое пламя, которое бы заставило отпрянуть любого храбреца. При виде этого перевоплощения Жоэлю стало не по себе, хотя он испытывал скорее отвращение, чем страх.

— А с какой целью вы доверились мне? — спросил он.

— Ну, потому что вы не предадите меня — я прочел это на вашем лице. Ведь я из семейства колдунов, предсказателей судьбы и тому подобного. К тому же, я собираюсь просить вас об одолжении. Как вы сказали, я рискую многим — меня могут схватить вновь, но я скорее умру. На риск я иду ради дочери. Только для того, чтобы обнять ее, я пускаюсь в предприятие, которое даже вам кажется столь опасным, а мне и подавно, потому что я не питаю такого доверия к возлюбленному дочери, какое питает к нему она. Передача приспособлений для побега может оказаться просто ловушкой, в которой я встречу свою гибель. Но если этот человек — предатель, я расстрою его планы, сделав вас своим душеприказчиком и поручив вам передать наследство, оставленное мной моей девочке.

— Что? — воскликнул Жоэль, отнюдь не пришедший в восторг от такой странной просьбы.

Заключенный вынул из кармана медный медальон, размерами и формой напоминающий большую монету.

— Здесь, — сказал он, — находится бумага, за которую мои враги заплатили бы целое состояние. Она сможет защитить мою Терезу. До сих пор мне удавалось ее прятать. Если бумагу найдут при мне, то тут же уничтожат, поэтому сохраните медальон до тех пор, пока не передадите его Терезе.

— Это невозможно, — заявил бретонец. — Каким образом я смогу выполнить подобное поручение?

— У меня есть предчувствие, что вы покинете это место более легко, чем я, и не для того, чтобы умереть. Даже если вас приговорят к смерти, вы же не один из этих опасных преступников, которых тайком отправляют на тот свет, чтобы они не разгласили на эшафоте какой-нибудь разрушительный секрет. Вас будут должным образом судить и, конечно, могут приговорить к смертной казни, но исключительное положение, в котором вы оказались, возможно, смягчит вашу участь. Дуэлянт ведь не злодей, которого боятся и презирают. У вас есть родственники или друзья, вы сможете с ними связаться, сможете посоветоваться с адвокатом, попросить об одолжении стражников или подкупить надзирателя. После приговора вам позволят попрощаться с близкими. Используя одну из этих возможностей, вы смогли бы передать сокровище моей дочери, если не предпочтете вручить его непосредственно ей, пригласив ее сюда.

— Что-нибудь в таком роде можно сделать, — согласился Жоэль, — но…

— Что «но»? — взорвался заключенный. — Неужели вы откажете несчастному, у которого нет никакой надежды, кроме вас, спасти ни в чем неповинную девушку от бесконечных горестей?

— Раз уж вы так настаиваете, — ответил Жоэль, против воли растроганный, — я выполню вашу просьбу.

— Сделайте это, ради всего, что вам дорого!

— Довольно, — прервал бретонец, подумав Авроре. — Дайте мне медальон.

— Вы обещаете возвратить его мне или передать девушке?

— Я обещаю сделать все, что в моих силах.

— Небо подсказывает мне довериться вам. Вы передадите медальон, не взглянув на его содержимое?

— Он надежно заперт.

— Ну, замок ведь можно взломать…

— За кого вы меня принимаете? — запротестовал сын Портоса, возмущенный подобным предположением.

— Простите меня — я был несправедлив, несчастья сделали меня недоверчивым. Возьмите медальон, но прячьте его от чужих глаз.

— Можете в этом не сомневаться. Я буду носить его на шее под одеждой. Но как имя вашей дочери? Куда я должен отнести или послать эту вещь?

— Мою дочь зовут Тереза Лесаж, она живет в середине улицы Булуа и ведет дела под прозвищем Гадалки или Предсказательницы — это наше наследственное ремесло.

Следовательно, речь шла о прорицательнице, которую маркиза де Монтеспан и две ее спутницы посещали в тот самый вечер, когда Жоэль служил им провожатым. Но он не знал ни улицы, куда они ходили в столь поздний час, ни причины их визита туда, поэтому сказанное заключенным оставило его равнодушным.

— Я запомню. Вполне вероятно, что меня не станут обыскивать, так как не подозревают в краже государственных тайн.

— О, сударь! — воскликнул его собеседник несколько фальшивым тоном. — Если я или моя Тереза сможем когда-нибудь отблагодарить вас…

— Я заранее освобождаю от уплаты долга и вас и вашу дочь. Только если ваш план на сегодняшнюю ночь увенчается успехом, на что я искренне надеюсь…

— Будьте спокойны; если мне удастся освободиться, я найду способ увидеть вас и получить медальон назад.

В этот момент послышался голос тюремщика:

— Прогулка окончена — все спускайтесь вниз!

Наш герой протянул заключенному руку.

— Мы должны расстаться, — сказал он. — Желаю удачи! Перед сном я помолюсь за ваш успех.

Лицо старика исказилось.

— Вы счастливее меня, — с горечью промолвил он, — так как еще можете молиться и спать. Благодарю за честь, — добавил заключенный, отказываясь от рукопожатия, — но не раньше, чем мы встретимся вновь.

— Боюсь, что это будет в ином мире, — серьезно ответил Жоэль, — ибо, по-моему, тень смерти витает над нами обоими.

Номер 141 иронически пожал плечами.

— Как вам будет угодно, — с усмешкой отозвался он. — Но вы хороший человек, а я великий грешник, и потому не думаю, что нам удастся повстречаться в раю.

Несмотря на уверенность Жоэля в своей способности заснуть, он, когда наступила полночь, еще не сомкнул глаз: разговор с отцом Терезы Лесаж отогнал от него сон.

Не то, чтобы его очень заинтересовал номер 141; хитрое и двусмысленное выражение лица заключенного произвело неприятное впечатление на нашего героя, распознавшего в ловком плуте отпетого негодяя. Все же, думая об опасностях, которым будет подвергаться этот несчастный, желая увидеть дочь и обрести свободу, Жоэль не мог не испытывать к нему сочувствия и не молиться за успех предприятия, в которое пустился его загадочный товарищ по несчастью, ибо в храбрости, по крайней мере, тому нельзя было отказать.

Снаружи буря бушевала все сильнее. Ветер завывал вокруг старой башни, точна стая диких зверей. Ливень уныло и монотонно барабанил по стенам. Большие часы крепости пробили полночь, напоминая заключенным о неуклонном сокращении их пребывания здесь.

Жоэль не отрывал глаз от отверстия в стене на расстоянии фута над койкой, казавшегося пятном света в сплошном мраке. Внезапно его частично заслонило чье-то тело — это заключенный спускался из камеры, расположенной выше.

В этот момент буря с новой силой обрушилась на стены. Казалось, что она хочет вырвать из земли старую крепость и умчать ее на своих крыльях, словно кровельную дранку с крыши.

Губы Жоэля шептали молитву, которую произносят бретонские моряки во время шторма. Прошло несколько минут, длинных, как столетия, когда сквозь шум урагана прозвучал треск ружейного выстрела. Поднялась суматоха, как будто в тюрьме все проснулись; слышались топот ног и крики: «К оружию!»

Когда надзиратель Югнен вошел утром в камеру Жоэля, тот спросил у него, что произошло ночью.

— Я не мог сомкнуть глаз. Что за переполох был во время бури? Беготня, крики, стрельба!

— Попытка побега, — ответил Югнен.

— Кого из заключенных?

— Вашего соседа сверху, номера 141, который распилил решетку и спустился вниз по веревке. Но когда он достиг земли, его окликнул часовой. Беглец попытался прыгнуть в ров, и стражник следуя инструкции, выстрелил в него.

— А потом?

Тюремщик дунул, словно на свечу.

— Номера 141 более не существует — пуля попала в голову.

Жоэль, начавший завтракать, поставил на стол стакан, который было поднес к губам.

— Упокой Господи его душу на небесах! — воскликнул он.

— Более вероятно, что его душа очутится в другом месте, — ответил тюремщик, пожимая плечами, — ибо убитый был опасным негодяем. Он уже сто раз должен был окончить жизнь на колесе, под бичом, или на виселице.

— Какое же он совершил преступление?

Этим утром надзиратель был в разговорчивом настроении.

— Мне случайно известна история этого заключенного, — начал он, — Дегре, полицейский офицер, который привел его сюда, рассказал мне ее. Имя номера 141 — Лесаж; говорили, что он был священником в семействе Монморанси, но это ложь — он наполовину цыган, вор, нищий, коновал и конокрад, продавец смертельных ядов всех сортов. Лесаж торговал шерстью в Руане, прежде чем стать главным партнером в злодеяниях знаменитых отравительниц, Ла Вуазен, Ла Филастр и Ла Вигуре — трех ведьм, с которыми быстро расправилась Огненная палата. Говорят, что их жертвы насчитывались сотнями, и что их нанимали знатные и могущественные люди.

— Но как могло случиться, что его не постигла судьба сообщниц?

— Опасались, что в открытом суде он возвысит голос слишком громко, и публика услышит много любопытных вещей, в том числе имена его знатных нанимателей, понимаете?

Он многозначительно подмигнул.

— Поэтому министр полиции замял дело, и было решено поместить Лесажа в эту башню.

— Которая оказалась недостаточно крепкой, чтобы удержать его, — заметил бретонец.

— Нет, башня тут не при чем, — ответил Югнен, и его физиономия приобрела хитрое и таинственное выражение. — У него были орудия для бегства, но не думаете же вы, что их ему передали без того, чтобы мы об этом знали. Мне поручили каждый день проверять как продвигается его работа, покуда он прогуливался с вами на крыше, потребовалось немало времени, так как решетки были крепкими, но он все же добился своего, и я тут же уведомил майора дю Женка, что птичка готова улететь! Часовой — лучший стрелок нашего гарнизона — был предупрежден и заработал десять пистолей, вырвав колючку из ноги многих придворных, начиная с маркизы де Монтеспан.

— Черт возьми! — воскликнул Жоэль, понимая теперь, почему он почувствовал неприязнь к убитому заключенному, когда их руки соприкоснулись. Медальон обжигал ему грудь, словно пламя очага; уже раз двадцать он испытывал желание сорвать его и разбить о стену. Но память о данном обещании останавливала его, ибо мать всегда говорила:

«Не давай слово слишком легко, но давши, будь его рабом, даже если дал его отпетому мошеннику».

Весь день Жоэля преследовали воспоминания о том, что сказал ему Пьер Лесаж.

— Приятель, была ли у этого негодяя семья? — спросил он у тюремщика, когда тот принес ему ужин.

— У которого именно? — осведомился Югнен, уже забывший их утренний разговор.

— У номера 141, убитого прошлой ночью.

— Откуда я знаю… Хотя подождите! Полицейский офицер что-то говорил о его дочери — ее матерью была Ла Вуазен. Она живет с одним из членов банды, избежавшим правосудия.

— Какая-нибудь ужасная старая карга, вроде ее матушки?

— Не могу ничего вам сказать — никогда ее не видел. Если ее нет в Париже, я бы не гонялся за ней по всему свету. И все же, — подумав, добавил он, — хотелось бы знать, что с ней сталось.