Глава 28

Эванджелина сидела на угловом диване у окна детской и смотрела на окутанный туманом парк напротив. Она провела в Лондоне уже неделю, возможно самую длинную в ее жизни. Когда объявили о визите посетителя, она сразу догадалась, что это Эджертон с новыми инструкциями. Сэр Джон еше не прибыл, но Эванджелина знала, что он не оставит ее в покое. Что было в том конверте, который она сунула в книжный шкаф лорда Петтигрю?

Эджертон и Ушар оказались правы. Газеты были заполнены сообщениями о триумфальном возвращении Наполеона в Париж и переходе французской армии на его сторону. Все только и говорили о Веллингтоне, Наполеоне и новой кровопролитной войне. Каждое утро Грейсон приносил к ней в спальню уже прочитанную герцогом газету, и Эванджелина жадно просматривала все заметки о жизни Парижа. Казалось, время замедлило бег. Эванджелина со страхом ждала нового поворота событий.

Слава Богу, что у нее был Эдмунд. Он стоял на коленях у камина и расставлял солдатиков, половина которых была французами, а половина – англичанами. Он убеждал одного из старших офицеров беречь своих солдат. Эванджелина улыбнулась. Она все больше и больше любила Эдмунда, но не могла дать себе волю. Что сказал бы мальчик, если бы она стала объясняться ему в любви или начала тискать? Они почти все время были вместе. Сначала Эдмунд дичился, но потом, поняв, что она не собирается надоедать ему бесконечными занятиями, засмеялся, испустил победный клич и пообещал не гоняться за ней еще как минимум неделю. Обрадованная Эванджелина прижала руки к груди и принялась благодарить его. Эдмунд фыркнул, но, перед тем как убежать по своим делам, к удивлению девушки, порывисто обнял ее. Малыш стал любимцем Эванджелины, и она пи за что не рассталась бы с ним. Нет, об этом было страшно подумать. Так же, как о будущем, которое сулило ей либо смерть, либо клеймо изменницы.

Но Эдмунда ждет совсем другое будущее. Она сделает для этого все. С каждым днем он становился все больше похожим на отца. Мальчик проводил время то с ней, то с герцогом. Ричард катался с ним верхом, возил в манеж показывать лошадей и даже однажды взял с собой в спортивный зал клуба «Джентльмен Джексон». Эванджелина знала это, потому что каждый вечер, приходя укладывать мальчика спать, слышала от него подробный отчет о событиях дня.

Он напоминал отца не только внешне. С Эдмундом Эванджелине никогда не было скучно. Конечно, мальчик не понимал этого, но он был ос единственным утешением. Вчера Эдмунд оказал Эванджелине величайшую честь, признавшись, что любит ее больше, чем Филиппа Мер-серо и, может быть, даже больше, чем Рохана Каррингтона, хотя это почти невозможно. – Ева, осталось совсем чуть-чуть, – пробормотал мальчик, не отрываясь от игры. – Подожди немножко. Веллингтон убьет его до смерти. Он поскачет прямо на Наполеона и вонзит саблю ему в глотку. И тогда ты снова станешь счастливой.

О Боже…

Эванджелина с трудом выбралась из кресла и опустилась на пушистый ковер рядом с мальчиком. Она не могла позволить ему сделать такой вывод, хотя тот был пугающе точным.

– Эдмунд, ты о чем?

Однако внимание Эдмунда было сосредоточено на одном из отрядов англичан. Он выстроил в линию дюжину пехотинцев, заставил офицера повернуться к ним лицом и только после этого поднял на нее глаза.

– Папа сказал, что я не должен тебя дразнить.

О Господи, неужели герцог опять видит ее насквозь? Но ведь она даже не видела Ричарда. Точнее, почти не видела.

– Но мне нравится, когда ты дразнишь меня, – сказала она. – Где твой пистолет? Дело в том, что я готовлю большой побег, а одному храброму мальчику придется погнаться за мной, жестоким разбойником, выстрелить в меня и заставить упасть с лошади. Ведь оружие существует не для того, чтобы стрелять в павлинов. Правда, Эдмунд?

Но мальчик был слишком умен для своего возраста.

– Ты хочешь, чтобы я забыл обо всем и верил в выдумки, а не в правду. Папа сказал…

– И что же он сказал, Эдмунд?

У открытых дверей стоял герцог, скрестивший руки на груди. Оставалось надеяться, что он вошел в комнату недавно. Всего несколько секунд назад.

Она хотела подняться, но герцог сделал жест, остановивший и ее, и Эдмунда.

– Не вставайте, Эванджелина. Вы так уютно устроились. Так что я говорил тебе, Эдмунд? – С этими словами герцог подошел к камину и тоже опустился на колени.

Эдмунд тер ладонями пушку.

– Я разогреваю порох, – объяснил он, увидев поднятую бровь отца, а затем добавил: – Ты говорил, что она несчастна. Что ей вовсе не нужно, чтобы я налетал на нее, как саранча на египтян. Я сказал Еве, что Веллингтон сотрет Наполеона в порошок. Я хотел, чтобы она улыбнулась. И она чуть-чуть улыбнулась. Правда, папа.

Герцог посмотрел на нее поверх головы сына.

– Значит, ты добился своего? Спроси ее, Эдмунд.

Эдмунд передвинул генеральского коня немного влево, а затем сказал:

– Я сделал тебя очень счастливой. Правда, Ева?

– Я счастлива как кошка, которая вылакала кувшин сливок. Разве ты не помнишь? Ты рассказывал об этом вчера вечером, и я ужасно смеялась.

– Да, папа, правда! Я придумал смешной рассказ, который ей очень понравился. И бабушке тоже. Бабушка так смеялась, что чуть не упала. А потом сказала, что я самый любимый из ее внуков.

– Потому что других внуков у нее нет. Это Оыло выражение иронии.

– Ирония, – повторил Эдмунд. – Надо будет вставить это слово в мой рассказ. Ты только объясни, что оно значит. Папа, ты хочешь услышать рассказ?

– Да. Сегодня вечером я сам уложу тебя. Послушаю, что ты придумал, и тоже посмеюсь.

– Он очень умный мальчик, милорд. Эдмунд, покажи папе, какую операцию ты придумал, чтобы разбить Наполеона.

Она отодвинулась от поля битвы. Отец с сыном заново выстроили солдат и развернули артиллерию, причем мальчик не умолкал ни на минуту.

– Неплохой выстрел, Эдмунд. А теперь наведи фланговые пушки на первую шеренгу. Да, так… Отлично. Пли!

– Попал! – завопил Эдмунд. – Я попал тебе прямо в подбрюшье!

– Да, черт побери. Придется быть осторожнее, а то ты уничтожишь всю мою армию. Подбрюшье… Где ты слышал это слово?

– Так Баньон называет мой животик. Он говорит, что я должен беречь средние части тела, потому что они мягче других… Смотри, папа.

Ева смеется!

– Да, и даже глаза сияют. Правда, совсем чуть-чуть. А теперь не хочешь ли ты поехать с бабушкой на благотворительный базар в Пантеон?

Эдмунд чуть не потерял дар речи.

– Я никогда там не был. Да, папа, да!

– Вот и отлично. Баньон стоит в коридоре с накидкой и перчатками. А бабушка ждет тебя с нетерпением.

Эдмунд обнял Эванджелину за шею, поцеловал в щеку, низко поклонился отцу и пулей вылетел из детской. Эванджелина услышала голос Баньона, но не разобрала слов. Но Эдмунд ответил слуге ликующим криком. Герцог, лениво развалившийся на ковре среди игрушечных солдатиков и пушек, казался огромным и очень красивым.

– А герцогиня знает, на что вы ее обрекли?

– Думаете, я специально заставил ее забрать Эдмунда, чтобы остаться с вами? – Герцог поднялся, протянул ей руку и помог встать: Эванджелина подняла взгляд и невольно залюбовалась им. Она с трудом проглотила слюну и попыталась отстраниться, но герцог продолжал держать ее за руку. – Да, я хотел остаться с вами наедине, но, честно говоря, идея принадлежала матери. Если бы это пришло мне в голову раньше, я бы уже давно был здесь.

Он провел ладонями по ее плечам, шее и заставил поднять подбородок.

– Если я не поцелую вас, то сойду с ума. – Он наклонился, легко прикоснулся губами к ее губам, и она затаила дыхание.

Видит Бог, она хотела отстраниться, но не могла сопротивляться ни ему, ни себе. Эванджелина прильнула к Ричарду и почувствовала его возбуждение. Герцог прижал ее к себе так крепко, что их тела почти слились. В живот Эванджелины уперлось что-то горячее и упругое. Она знала, что это значит. Наслаждение было столь острым, что Эванджелина едва стояла на ногах. Новый поцелуй был крепче прежнего, их языки соприкоснулись, но ненадолго. Ричард был очень осторожен; он боялся напугать ее.

Напугать ее? Что за чушь! В ней не было ни капли страха. Она хотела раздеть его, опрокинуть на спину и сесть сверху. Хотела целовать, пока он не застонет от наслаждения. Хотела прикасаться к нему, ласкать, узнавать его тело от мят до макушки. Но больше всего хотела сказать ему правду, сказать все и…

Она заставила себя отстраниться. Это было труд-i iee всего на свете. Ричард отпустил ее. Он тяжело дышал; она не могла смотреть в его потемневшие глаза, потому что видела в них то же, что ощущала сама. Лютый, отчаянный голод. Эванджелина отвернулась и уставилась в камин.

Что сказать? Что сделать?

– Милорд, я не могу представить себе женщину, которая могла бы спастись от вас.

– Любая женщина, которая не может от меня спастись, имеет право называть меня по имени. Если вам не нравится имя Ричард, можете называть меня Сент-Джон. Отец называл меня Сент-Джоном, когда хотел выпороть. Правда, такое случалось крайне редко… Эванджелина, если вы не можете спастись от меня бегством, то попробуйте отвлечь. У вас острый язык. Но, как вы уже заметили, это не помогает. Я желаю вас. Желаю больше, чем вчера и даже чем сегодня утром. С этим надо что-то делать.

Эванджелина снова закрыла глаза. Он желает ее… Ну и что? Она тоже желает его, но это слишком мягко сказано. Она… нет, невозможно. Все логично. Герцог очень сексуальный мужчина, у которого наверняка были десятки женщин; естественно, он желает ее, потому что считает доступной. Она пробормотала:

– У вас у самого язык без костей.

– Мне очень приятно, что вы так думаете. Особенно после того, как мой язык побывал у вас во рту.

Она вспомнила, как обнаженный Ричард выходит из моря, и начала терять рассудок. Начала понимать, что такое страсть. Нет, не страсть. Похоть. Это было чрезвычайно досадно. Ей хотелось плакать.

– Разве у вас нет содержанки? – спросила она, пытаясь говорить холодным и равнодушным светским тоном. – Не сомневаюсь, что одна-две любовницы не могут дождаться, когда же вы к ним придете.

– Возможно, – ответил герцог и подумал о Моргане. Он оплатил стоимость ее уютной квартиры до конца квартала. – Но это неважно.

Он сомкнул пальцы на шее Эванджелины и нежно погладил пульсирующую жилку. Она не двигалась и по-прежнему смотрела в камин, но ощущала жар, исходивший от тела Ричарда, стоявшего за ее спиной. Его дыхание грело ей затылок.

– Что происходит, Эванджелина? Вы боитесь меня? Боитесь, что я соблазню вас и брошу? – Сильные мужские пальцы продолжали ласкать ее шею. Наконец Ричард повернул ее лицом к себе. – Вы боитесь меня?

– Нет, – ответила она. – Я боюсь за вас. Черная бровь взлетела вверх.

– Что это значит? Она покачала головой.

– Значит, не скажете?

Эванджелина снова покачала головой, как немая. Тут губы герцога легко коснулись ее рта и заставили ощутить желание. Она плохо представляла себе, что будет дальше. Знала только, что он войдет в нее. Ее ждет нечто странное, но чудесное. Потому что это будет он. Она хотела крепко прижаться к нему, так, чтобы между ними не осталось ни миллиметра. Хотела, чтобы их сердца бились в унисон. Чтобы Ричард делал с ней что хочет. Потому что все, что он сделает, доставит ей наслаждение. Он был близко, совсем близко; она ощущала запах и жар его чистого тела, нежное прикосновение длинных пальцев… Закрыв глаза, она позволила губам Ричард свести ее с ума.

– Ваш покойный муж был настоящим тупицей, – пробормотал он, не отрываясь от ее рта.

Эванджелина попыталась отстраниться, но он держал крепко.

– Нет… Я уже говорила вам, что Андре был чудесным человеком.

– Эванджелина, вы совсем не умеете целоваться. Если бы я не знал правды, то решил бы, что я у вас первый.

– Андре… – пробормотала Эванджелина. – Он был моим мужем…

Ричард снова поцеловал ее; на этот раз его язык проник глубже. Испуганная девушка негромко ахнула. Этого хватило, чтобы герцог отстранился и посмотрел на нее сверху вниз.

– Эванджелина, вы настоящая загадка.

Он все еще ничего не понимал. Она открыла было рот, готовая сказать ему правду, но… Эджертон убьет Эдмунда! Нет, этого она не вынесет!

– Ваша светлость, простите за вторжение, но пришел ваш портной.

Грейсон стоял в коридоре за закрытой дверью.

Герцог уткнулся лбом в ее макушку, тяжело вздохнул, опустил руки и откликнулся:

– Спасибо, Грейсон. Скажи ему, что я сейчас приду.

Наконец он выпрямился, поднял руки, пригладил ей волосы и одернул платье.

– Здесь никто не должен догадываться, что вы были готовы лечь на ковер и отдаться мне. – Он отвернулся и сказал:

– Эванджелина, нам надо решить, как быть дальше. Надеюсь, что дорогой покойный Андре уже не владеет вашим сердцем и душой.

Он не дал ей возможности ответить и вышел, плотно закрыв за собой дверь детской.