Глава 3

Павлов был прав, подумала Мэри, направляясь на машине в центр города. Ее паническая реакция на телефонный звонок из офиса доктора Дэлиа-Крос была рефлексом, не имеющим под собой никакого логического обоснования. «Дальнейшие исследования» могли представлять собой что угодно. Даже если она и воспринимала любые врачебные новости как катастрофу, это не означало, что у нее нет будущего. Она не имела понятия, что могло пойти не так. Ведь ремиссия^[24] длилась уже почти два года, а она чувствовала себя вполне нормально. Конечно, она устала, но кому сейчас легко? Ее основная и волонтерская работы отнимали силы.

С утра она позвонила на работу, чтобы узнать предписания. А сейчас ехала заменить Билли на его горячей линии для самоубийц.

Тревога немного отступила, и она сделала глубокий вдох. Следующие двадцать четыре часа станут тестом на выносливость: нервное напряжение превратит ее тело в батут, а мозг — в воронку. Периоды паники сменялись затишьем, и ей хватало сил бороться с зарождающимся страхом.

Она припарковала Сивик на Десятой улице и побежала к обветшалому шестиэтажному зданию. Эта часть города была неудачной демонстрацией попытки превратить во что-то приличное «неблагополучный квартал» в 70-ых годах. Дело, начавшееся с оптимизма, закончилось провалом, и теперь пространство офиса соседствовало с дешевым жильем.

Она остановилась у входа и помахала рукой двум полицейским, проезжавшим мимо в патрульной машине.

Головной офис горячей линии по предотвращению самоубийств находился на втором этаже, и она посмотрела наверх на его светящиеся окна. Ее знакомство с горячей линией было личным: она звонила туда. А три года спустя сама поднимала трубку, чтобы спасти кого-то по четвергам, пятницам и субботам. Она также работала по праздникам и подменяла людей, когда это требовалось.

Никто не знал, что однажды она звонила сюда. Никто не знал, что у нее лейкемия. И если ей снова придется вступать в войну с собственной кровью, она оставит это при себе.

Она наблюдала за медленным угасанием матери и не хотела видеть рядом со своей постелью рыдающих от горя людей. Она уже чувствовала бессильную ярость, что приходит с осознанием конца. Она не хотела вернуть то ужасное время, когда ее тело медленно умирало и приходилось бороться за каждый вздох.

Окей. Никогда не оглядываться назад.

Мэри услышала шарканье и краем глаза уловила какое-то движение, как будто кто-то проскользнул за здание, не желая быть замеченным. Она ввела код в замок на двери, вошла внутрь и стала подниматься по лестнице. Добравшись до второго этажа, она позвонила в интерком на входе в офис горячей линии. Проходя через ресепшен, Мэри помахала рукой исполнительному директору, Ронде Кньют, разговаривавшей по телефону. Потом кивнула Нэн, Стюарту и Лоле, которые работали сегодня вечером, и расположилась в свободной кабинке. Удостоверившись, что у нее есть все необходимые бумаги, пара карандашей и специальный справочник горячей линии, она достала из сумки бутылку с водой.

Почти мгновенно зазвонил один из ее телефонов, и она посмотрела на высветившийся номер. Она хорошо знала его. В полиции ей сказали, что эти звонки идут из телефонного автомата в центре. Это снова был он.

Телефон зазвонил во второй раз, она взяла трубку и, следуя предписанному сценарию, произнесла:

— Горячая линия по предотвращению самоубийств. Это Мэри. Могу я чем-нибудь помочь вам?

Тишина. Не слышно даже дыхания.

Смутно до нее доносилось рычание автомобильного мотора, потом исчезло и оно. Согласно проверке входящих телефонных соединений, проведенной полицией, звонивший всегда пользовался уличными автоматами и менял место положения так, что его невозможно было отследить.

— Это Мэри. Чем я могу вам помочь?

Нарушая предписанный протокол, она понизила голос:

— Я знаю, что это ты. И я рада, что ты снова дозвонился мне сегодня вечером. Но, пожалуйста, скажи мне, как тебя зовут. Что случилось?

Она ждала. Звонивший положил трубку.

— Один из этих, твоих? — Спросила Ронда, делая небольшой глоток из кружки, полной травяного чая.

Мэри повесила трубку.

— Как ты догадалась?

Женщина кивнула через плечо.

— Я слушала множество разговоров оттуда, но не один из них не зашел дальше приветствия. А потом я вдруг увидела, как ты пригибаешься ближе к телефону.

— Да, ну…

— Слушай, ко мне сегодня снова приходили копы. Они не могут уделять необходимого внимания каждому телефону в центре города, да и не готовы они заходить так далеко в этом деле.

— Я говорила тебе. Не несут эти звонки никакой опасности.

— Да ты и сама не знаешь.

— Да ладно тебе, Ронда. Это продолжается уже девять месяцев, так? Если бы они хотели навредить мне, они бы это уже сделали. Я, правда, хочу помочь…

— Это меня тоже беспокоит. Ты явно защищает того, кто звонит. Ты принимаешь это слишком близко к сердцу.

— Нет, не принимаю. Они звонят сюда по какой-то причине. И я знаю, что могу помочь им.

— Мэри, остановись. Послушай себя. — Ронда выдвинула стул и, садясь, понизила голос. — Это… Мне тяжело говорить тебе об этом, но, по-моему, тебе нужен перерыв.

Мэри отшатнулась.

— Перерыв в чем?

— Ты перерабатываешь.

— Я прихожу сюда столько же раз в неделю, сколько и остальные.

— Но ты остаешься здесь после окончания своей смены и постоянно подменяешь других людей. Ты слишком вовлечена в эту работу. Я знаю, сейчас ты подменяешь Билла, но я хочу, чтобы ты ушла, когда он вернется. И я не хочу, чтобы ты приходила сюда в ближайшую пару недель. Тебе нужны перспективы. Это тяжелая, изнурительная работа, и тебе нужно немного отдохнуть от нее.

— Не сейчас, Ронда, пожалуйста, только не сейчас. Мне просто необходимо быть здесь.

Ронда мягко сжала напряженную руку Мэри.

— Это не то место, где тебе следует искать решение собственных проблем, и ты знаешь это. Ты один из моих лучших волонтеров, и я очень хочу, чтобы ты вернулась. Но только после того, как немного проветришь голову.

— Мне может не хватить отведенного времени, — прошептала Мэри.

— Что?

Мэри встряхнулась и выдавила улыбку.

— Ничего. Конечно, ты права. Я уйду сразу же, как только вернется Билл.

Билл приехал примерно через час, и спустя две минуты Мэри уже вышла из здания. Добравшись до дома, она захлопнула входную дверь и прислонилась к деревянным панелям, прислушиваясь к тишине. К ужасной, сокрушительной тишине.

Боже, ей так хотелось вернуться в офис горячей линии. Ей были необходимы мягкие голоса других волонтеров. И телефонные звонки. И жужжание флуоресцентных ламп на потолке…

Потому что, когда ее мозг ничего не отвлекало, в нем всплывали страшные картины: больничные койки, иглы, пакет с лекарствами, висящий рядом с ней. В сознании возникло видение: она, с лысой головой и серой кожей, впалые глаза. Она не похожа сама на себя. Она не чувствует себя собой.

И тогда она вспомнила, каково это — не чувствовать себя человеком. Как только начались сеансы химиотерапии, она перешла в худшую группу больных: они умирали, становились страшным, жалким напоминанием о конечности человеческой жизни.

Мэри рванулась на кухню через комнату, распахнула окно. Страх душил ее, но морозный ночной воздух ослабил давление на легкие.

Ты не знаешь наверняка, что не так. Ты не знаешь наверняка…

Она повторяла эти слава, словно мантру, пытаясь хоть немного заглушить разросшуюся панику, и направилась к бассейну. Вода, загустевшая и замедлившая свое движение от холода, казалась черным маслом в свете луны. Она села, стащила с себя туфли и носки и опустила ноги в ледяные глубины. Она продолжала держать их под водой даже после того, как они онемели, мечтая обладать достаточным безрассудством для того, чтобы прыгнуть вниз, поплыть и достать до решетки на дне. Пробудь она там достаточно долго, это сработало бы как полное обезболивание.

Она подумала о своей матери. И о том, как Сисси Льюс умерла в своей кровати, в том месте, которое они обе называли домом.

Она хорошо помнила материнскую спальню: как свет пробивался сквозь кружевные занавески, отбрасывая на предметы тени в виде снежинок. Бледно-желтые стены и ковер от стены до стены, который когда-то был совершенно белым. Плед, который так любила ее мама, тот кремовый с маленькими розовыми цветочками. Ароматическую смесь, от которой шел запах мускатного ореха и имбиря. Распятье над кроватью и большую икону, изображавшую Деву Марию в углу.

Эти воспоминания обжигали, и Мэри заставила себя вспомнить, каким все это стало после смерти матери: вычищенным до блеска и проданным. Все религиозные предметы были упакованы, а едва заметная тень, оставшаяся на стене, была закрыта репродукцией Эндрю Уайета.^[25]

Слезы не заставили себя ждать. Они приходили неспешным нескончаемым потоком и уходили, исчезая в темной воде. Она наблюдала за тем, как они достигают поверхности и исчезают.

А потом она встрепенулась, почувствовав, что не одна.

Мэри вскочила на ноги и попятилась назад, но остановив себя, вытерла мокрые глаза. Это был просто мальчик. Подросток. С темными волосами и бледной кожей. Он казался истощенным, но был так красив, что с трудом верилось в его человеческое происхождение.

— Что ты здесь делаешь? — Спросила она, не испытывая ни капли страха. Невозможно было бояться чего-то столь божественного. — Кто ты?

Он лишь тряхнул головой.

— Ты потерялся? — Видимо, да. Во всяком случае, сейчас было слишком холодно для того, чтобы носить лишь футболку и джинсы. — Как тебя зовут?

Он поднял руку к горлу и, двигая ей вперед-назад, потряс головой. Как если бы он был иностранцем и не понимал ни слова из того, что она говорит.

— Ты говоришь по-английски?

Он кивнул. И начал показывать что-то руками. Амслен.^[26] Он говорил на языке глухонемых. Мэри вспомнила свою прошлую жизнь: она учила детей, страдающих аутизмом, общаться на языке жестов.

— Ты читаешь по губам или можешь слышать? — Спросила она руками.

Он застыл, как будто совершенно не ожидал того, что она сможет понять его манипуляции.

Я хорошо слышу. Просто не могу говорить.

С минуту Мэри смотрела на него в молчании.

— Это ты звонил мне.

Он поколебался. Потом кивнул.

Я не хотел тебя напугать. И я звонил не затем, чтобы надоедать тебе. Мне… просто нравилось знать, что ты там. Ничего криминального. Клянусь.

Он посмотрел прямо ей в глаза.

— Я верю тебе.

Только вот, что ей теперь делать? Правила горячей линии запрещали прямой контакт со звонящими. Ну, не станет же она выгонять бедного мальчика из дома?

— Хочешь есть?

Он покачал головой.

Можно я просто посижу немного рядом с тобой? Я устроюсь на другом конце бассейна.

Как будто он привык к тому, что люди все время гонят его прочь.

— Нет.

Он кивнул и развернулся, чтобы уйти.

— Я имела в виду: садись здесь, рядом со мной.

Он стал медленно приближаться к ней, как будто ожидая, что она передумает с минуты на минуту. Но она лишь спокойно села на край бассейна и снова опустила ноги в воду. Он стащил со своих ног пару драных кроссовок, закатал мешковатые штаны и уселся в некотором отдалении от нее.

Боже, он был таким маленьким.

Его ноги скользнули в воду, и он улыбнулся.

Холодная.

— Хочешь свитер?

Он покачал головой и стал болтать ногами в воде.

— Как тебя зовут?

Джон Мэтью.

Мэри улыбнулась, думаю о том, что у них есть кое-что общее.

— В честь пророка из Нового Завета.^[27]

Меня назвали так монахини.

— Монахини?

Последовала долгая пауза, как будто он решал, сказать ей что-то или нет.

— Ты был в сиротском приюте? — Мягко предположила она, вспомнив, что у них в городе был один под руководством Девы Милосердной.

Я родился в туалете на автобусной остановке. Меня нашел уборщик и отнес к Деве Милосердной. Монахини придумали имя.

Она подавила дрожь.

— А где ты живешь сейчас? Тебя усыновили?

Он покачал головой.

— Приемные родители?

Боже, пусть будут приемные родители. Милые приемные родители, которые холят и лелеют его. Добрые люди, которые говорят ему, что он важен для мира, несмотря на то, что его родители бросили от него.

Он не ответил. Она оглядела его старую одежду, заметила не по-детски серьезные глаза, сосредоточенное выражение лица. Он не был похож на ребенка, который много знал о материнской ласке.

В конце концов, его руки снова задвигались.

Мое место на Десятой улице.

Это значит, что он тайком жил в разрушенном здании или наводненной крысами лачуге. Удивительно, как ему удавалось оставаться таким чистым.

— Ты живешь рядом с офисом горячей линии, так? Поэтому ты знал, что я на работе, хотя сегодня даже не моя смена.

Он кивнул.

Моя квартира напротив. Я видел, как ты приходишь и уходишь. Но не то чтобы я следил за тобой, нет. Наверное, я думаю о тебе как о друге. Когда я позвонил тебе в первый раз… Ты знаешь, это был как будто такой каприз или что-то типа того. Ты ответила… И мне понравился звук твоего голоса.

У него красивые руки, подумала она. Как у девушки. Изящные. Тонкие.

— И ты следовал за мной до самого дома?

Почти каждый вечер. У меня есть велик, а ты ездишь не слишком быстро. Я решил, что, если я прослежу за тобой, так будет безопаснее. Ты задерживалась допоздна, а та часть города не слишком подходит для одинокой женщины. Даже если она на машине.

Мэри покачала головой, думая о том, какой он очень странный мальчик. Он выглядел как ребенок, но говорил как взрослый мужчина. Это должно было напугать ее. Этот парень вцепился в нее так, словно считал себя защитником, в то время как он так, будто его самого стоило бы спасти.

Скажи мне, почему ты сейчас плакала? — Спросил он жестами.

Он смотрел прямо на нее, и это было немного жутковато: как будто взрослый мужчина глядел через детское лицо.

— Потому что я могу не успеть, — вырвалось у нее.

— Мэри, к тебе можно?

Мэри оглянулась через правое плечо. Бэлла, ее единственная соседка, прошла через луг, разделяющих их участки и теперь стояла на краю газона.

— Привет, Бэлла. Проходи, познакомься с Джоном.

Бэлла скользнула к бассейну. Она въехала в старое фермерское хозяйство около гола назад, и с тех пор они часто встречались по ночам. Шести футов ростом, с кучей черных кудряшек, ниспадающих ей на спину, Бэлла была настоящей красавицей. Ее лицо было настолько идеальным, что потребовалось несколько месяцев, чтобы привыкнуть к нему и не таращиться. А тело будто сошло с обложки специального издания «Спорт Иллюстрейтед», посвященного купальникам.

Так что Джон прибывал в праведном благоговении.

Мэри тоскливо подумала о том, какого это — производить подобную впечатление на мужчину, пусть даже у него еще и борода не растет. Сама она никогда не была красавицей, принадлежа к той огромной группе женщин, которых нельзя было назвать ни уродинами, ни хорошенькими. И это было до того, как химиотерапия оставила следы на ее волосах и коже.

Бэлла присела с легкой улыбкой и протянула мальчику руку.

— Привет.

Джон потянулся и быстро коснулся ее, словно не был уверен, что она настоящая. Забавно, но Мэри и сама часто ловила себя на той же мысли. Было что-то… избыточное в Бэлле. Казалось, в ней больше жизни, чем в тех людях, с которыми приходилось общаться Мэри. И, конечно, она была куда более привлекательной, чем остальные.

Хотя Бэлла совсем не старалась изображать из себя роковую женщину. Она была тихой и скромной, жила одна, скорее всего, была писательницей. Мэри никогда не видела ее при свете дня, и никто не приходил к Бэлле в дом.

Джон посмотрел на Мэри, его руки вновь пришли в движение.

Ты хочешь, чтобы я ушел?

Потом, как бы предвидя ее ответ, он вытащил ноги из бассейна.

Она положила руку ему на плечо, стараясь не обращать внимания на ощущение тонкой кости под ладонью.

— Нет, оставайся.

Бэлла сняла кроссовки и носки, щелкая пальцами ног по поверхности воды.

— Да, давай, Джон. Оставайся с нами.