На следующее утро после исчезновения Эраста мадам Жозен вышла на крыльцо, чтобы подышать воздухом. Она тяжело опустилась на ступеньки. Лицо у нее было мертвенно-бледное, глаза потухли – было видно, что она сражена горем. Она ежеминутно подносила руки к вискам и шепотом повторяла: «Кто бы мог подумать!.. Ограбил мать!.. А я еще так ласково с ним обращалась!..» Она впала в прострацию и совершенно забыла о делах, о покупателях, даже о домашнем хозяйстве. Никогда еще в ее магазине не было такого беспорядка, как в тот день. Если заходил кто из соседей, чтобы купить какую-нибудь мелочь или просто поболтать, старуха притворялась веселой, делалась разговорчивой. Но всем было ясно, что это напускная веселость и вымученное радушие. Одна из знакомых участливо спросила, не больна ли она.

– Да, – мрачно отвечала креолка, – боюсь, не расхвораться бы. Понимаете, сын меня расстроил: решил немедленно отправиться в прерии, к дяде, и вчера укатил. А я – в растерянности. Без него я не справлюсь с торговлей, у меня нет его хватки! Может, и я скоро подамся в те же места.

Когда в то утро Пепси спросила у леди Джейн, что приключилось с тетей Полиной, девочка, заранее предупрежденная, объяснила, что у тети сильно болит голова; тетя расстроена, потому что Эраст уехал и долго-долго не вернется.

– Слышал, – говорила испанка Фернандес мужу, который уселся у окна, чтобы поглазеть на улицу, – что мадам Жозен очень расстроена отъездом сына? Она ранним утром на крыльце все вздыхала и утирала слезы. Мне ее так жаль!.. Гляди-ка, гляди, идет какая-то дама, превосходно одетая. Кто бы это мог быть?

В это время к крыльцу мадам Жозен подошла неизвестная на этой улице дама, а креолка так и бросилась к ней с радостной улыбкой. Оживившись, она горячо пожимала руку пришедшей.

– Мадам Журдан! – восклицала она.– Мадам Журдан! Какими судьбами вы к нам?

– Пришла вас порадовать! – отвечала, смеясь, мадам Журдан. – Принесла вам деньги. Вы поручили мне продать шкатулку для драгоценностей, и мне удалось ее сбыть очень даже выгодно.

– Неужели? Ах, как вы добры! Я так рада за мою девочку!

– Поверите ли, за шкатулку я получила двадцать пять долларов. Помните, вы соглашались отдать ее за десять, а мне дали двадцать пять. Ведь шкатулка – серебряная, весит немало, и притом – чрезвычайно тонкая работа.

– Да, драгоценная вещь, – проговорила с притворным вздохом мадам Жозен.

– Не хотите ли послушать о том, как мне удалось выгодно продать ее? Престранная история! Впрочем, может быть, вы мне разъясните эту загадку... Вчера вечером ко мне заехала одна из лучших моих покупательниц, мадам Ланье, та, что живет на Джексон-стрит. Вы ведь знаете банкира Ланье, это люди очень богатые. Она вышла из коляски, чтобы взглянуть на мою витрину. Вдруг побледнела и, указывая на шкатулку, в волнении спрашивает: «Мадам Журдан, откуда это у вас?» Я тут же ей сообщила, кто просил продать шкатулку. Мадам Ланье стала интересоваться вами и, рассматривая шкатулку, все повторяла, что понять не может, каким образом она попала ко мне. Я же твердила, что эту вещицу получила из ваших рук. Мадам Ланье засыпала меня вопросами. Но вы же понимаете – я не могла на все ответить. Она записала ваш адрес и фамилию, а я посоветовала ей самой съездить к вам и узнать от вас историю таинственной серебряной шкатулки.

Пока мадам Журдан торопливо пересказывала все это мадам Жозен, у той краска сходила с лица и наконец она сделалась бледной как полотно. Глаза ее испуганно забегали, от притворной улыбки перекосился рот, но она вслушивалась в рассказ гостьи, боясь пропустить хоть слово. Когда же гостья смолкла, мадам Жозен, собравшись с духом, произнесла:

– Ничего удивительного, что вас привели в недоумение вопросы этой дамы. Не сказала ли она вам, почему ей так хочется повидаться со мной?

– Сказала, сказала! «Я в недоумении, – развела она руками, – каким образом могла попасть в посторонние руки эта шкатулка? Десять лет тому назад я заказала для моей любимой подруги точно такую и велела вырезать вензель “ДЧ”».

– Надо же! Точно такую? – живо воскликнула мадам Жозен, войдя в роль любопытствующей.

– Тут мадам Ланье, – продолжала мадам Журдан, – спросила у меня, не продам ли я дорогую ей вещь. «Конечно, – говорю,– продам, для этого мне шкатулку и вручили». Я решила, видя, как ей хочется приобрести эту шкатулку, запросить двадцать пять долларов, хотя и опасалась, что она не согласится. Но, к моему великому удивлению, она и слова не сказала, отсчитала мне сполна все деньги, спрятала вещицу в карман, переспросила ваш адрес, села в экипаж и уехала. Думаю, она пожалует к вам, если не сегодня, то завтра. Вот почему я поторопилась прийти – хотела предупредить вас.

– Сколько вы хотите комиссионных? – стараясь говорить как можно спокойнее, спросила мадам Жозен и положила деньги на стол.

– Что вы, что вы, мадам Жозен! Я ничего от вас не приму. Помилуйте! Что за счеты между друзьями! И я очень рада, что смогла оказать хоть небольшую услугу вашей милой девочке. Ведь вам, наверно, нелегко ее содержать?

– Да, – тяжело вздохнула креолка. – Впрочем, у нее осталось после матери небольшое наследство в прериях. Мой сын как раз вчера уехал в те места, и я собираюсь отправиться вслед за ним. Тоскливо мне без него.

– Да неужели?! – изумилась приятельница. – А мне казалось, вы так хорошо здесь устроились. И вдруг уехать! А скоро?..

– На днях, – ответила мадам Жозен, не считая нужным скрывать свой отъезд.

– Зайдите, пожалуйста, проститься, так не уезжайте, – попросила мадам Журдан, опуская на лицо вуаль. – Мне очень жаль, что я не могу подольше задержаться поболтать с вами, ведь у меня столько дел!

Мадам Журдан тепло пожала руку приятельнице, сбежала с крыльца и вскоре скрылась за ближайшим углом.

Проводив глазами мадам Журдан, креолка прижала пальцы к вискам и тяжко вздохнула.

– Она собирается приехать ко мне! – вслух проговорила несчастная. – Это невозможно! Я не могу сказать ей, как мне досталась эта шкатулка. Надо бежать. Куда-нибудь подальше... Ох не найти мне больше покоя на земле! Карает меня Господь!

Мадам Жозен торопливо надела шелковое платье, мантилью, шляпу и, уходя из дома, крикнула леди Джейн, сидевшей у Пепси, что идет по делам и, может быть, долго не вернется.

День клонился к вечеру, когда изнемогшая от усталости мадам Жозен вышла из узенького переулка на окраине города, чуть ли не в нескольких милях от улицы Добрых детей. Вдруг перед ней остановилась крытая повозка, запряженная двумя мулами. Правил повозкой старый негр.

– Это ты, Пит? – воскликнула она, обращаясь к вознице.

– Кто ж, как не я, мисс Полина, – сказал, широко улыбаясь, негр. – Как я вам рад!

– И я, Пит, очень рада, что встретила тебя, – мадам тоже улыбнулась. – Ты, как видно, обзавелся фургоном? Твой?

– Ну, не совсем мой, мисс Полина. Беру напрокат и нанимаюсь возницей.

– А я как раз ищу фургон, чтобы перевезти багаж и сундуки сегодня ночью, – подчеркивая последние слова, сказала мадам Жозен.

– Сегодня ночью, мисс Полина? У нас не принято работать по субботам, да еще ночью.

– Ты мне прежде скажи, сколько ты берешь за перевозку?

– С господ беру по два доллара, и то если не слишком далеко ехать, – немного подумав, ответил старый негр.

– Вообще-то, придется далеко ехать. Я теперь живу на улице Добрых детей.

– О, мисс Полина! Сегодня ночью я не могу приехать к вам за вещами. Мои мулы и без того слишком устали.

Мадам Жозен с минуту размышляла.

– Слушай, Пит, – наконец сказала она решительным голосом, – ты, конечно, помнишь, что в прежние времена, когда ты был нашим рабом, мы тебя не обижали. В память о прошлом исполни мою просьбу. Только не расспрашивай ни о чем. И держи язык за зубами! Так вот, отведи сейчас своих мулов на конюшню, накорми их досыта и дай хорошенько отдохнуть. Ко мне приезжай вечером, в десять часов. Если сумеешь без суеты, без шума перевезти меня, я заплачу тебе десять долларов.

– Десять долларов, мисс Полина? – старик-негр даже облизнулся. – Деньги хорошие, но ведь и дорога-то, дорога какая длинная!

– А будь она короче, зачем я платила бы тебе впятеро больше? Возьми с собой помощника и поставь фургон на боковой улице. Надо, чтобы ты погрузил весь багаж и сундуки вдали от дома, а главное, чтобы все это тихо делалось. Запомни, Пит, – никакого шуму!

– Хорошо, мисс Полина, явлюсь к вам, как сказано. А вы сдержите слово – заплатите мне десять долларов?

– Заплачу. А теперь прощай, – проговорила старуха и заковыляла обратно к дому.

Соседи мадам Жозен потом нередко вспоминали, как плохо им спалось в ту ночь. Снились какие-то тяжелые сны, чудился таинственный шепот и шаги. Но поскольку рано утром разразилась сильная гроза, женщины решили, что все это «от погоды».

Пепси, впрочем, уверяла, что ночью ей слышались крики леди Джейн, звавшей на помощь, а потом мужские голоса, осторожный стук колес и другие странные звуки.

Наутро бедная Пепси проснулась совсем больная. Грустная и бледная, сидела она в своем кресле и не сводила глаз с дома мадам Жозен, с нетерпением ожидая, когда креолка откроет ставни и отопрет входную дверь.

Вот уже пробило восемь часов, а у соседей будто все вымерли. Ни на звонок молочника, ни на призывные крики булочника, мясника и других торговцев никто не откликался. Пробило десять часов, а окна дома оставались закрытыми.

Наконец Пепси не выдержала.

– Ступай сейчас же и разузнай, в чем дело, – велела она Мышке.

Давно уже мучимая любопытством, негритяночка бросилась на задний двор соседей. Несколько раз постучала в кухонную дверь и, не получив ответа, подобралась к ближайшему окну. Она заглянула в комнаты и опрометью кинулась обратно – бледная, с вытаращенными от испуга глазами.

– Ой, мисс Пепси! – затараторила она. – Ведь соседки-то наши уехали, клочка бумаги не осталось. Леди Джейн исчезла, и старуха тоже!

Пепси не сразу уразумела, о чем говорит Мышка. Но когда наконец поняла, что мадам Жозен ночью сбежала, прихватив с собой леди Джейн, бедняжка упала без чувств, а потом рыдала, как безумная, и никого к себе не подпускала.

Послали за Пэшу и тетушкой Моди. Дядюшка тут же отправился на поиски старой беглянки. От жены хозяина дома он узнал, что мадам Жозен заплатила за квартиру, вручила ключ и сказала, что она получила неожиданное известие и должна ехать вслед за сыном. Только это Пэшу и смог сообщить своим.

– Вообще-то у меня был план, как ее уличить, но раз девочка пропала, я ничего не могу сделать, – признался он.

На следующий день Пепси была не в силах заниматься привычными делами и, полулежа в кресле, пыталась развлечь себя пасьянсом. Вдруг она увидела, что к дому напротив подъехала богатая коляска, в которой сидела изящно одетая женщина. Лакей позвонил, но поскольку никто не открыл, он подбежал к дверям соседней табачной лавки и спросил, не тут ли живет мадам Жозен.

Испанец Фернандес, вежливо кланяясь подъехавшей даме, ответил, что мадам Жозен действительно тут жила, но два дня назад съехала. И добавил, что у нее что-то случилось, иначе она бы не уехала, не простившись со своими приятельницами и не оставив им нового адреса.

Выслушав это, красивая дама с явным изумлением оглядела закрытые ставни и велела кучеру повернуть назад.

Приезд неизвестной богатой дамы возбудил нескончаемые толки.

– Я уверена, – говорила Пепси, – что эта прекрасная дама не кто иная, как мать леди Джейн. Ах, какое несчастье, что она не приехала вовремя!

Бедная Пепси весь день заливалась слезами, и никто не мог ее утешить.