2
Побежали, по-ребячьи запрыгали счастливые летние дни. Потом Стасику казалось, что лето промелькнуло стремительно. Однако пока оно шло – было бесконечным.
…В один из первых дней Яшка познакомился с Полиной Платоновной. Вот как это случилось. Никого дома не было, кроме ребят, уснувшей Катюшки и Зяминой бабушки, которая за ней присматривала. И Стасик решил показать Яшке фисгармонию.
– Смотри, педали надо давить по очереди, а клавиши нажимать… Вот… – Стасик сел к инструменту и довольно ловко сыграл «Капитан, капитан, улыбнитесь…».
– Пусти-ка… – попросил Яшка.
– Только сильно не жми, а то Катька проснется, громче этой штуки загудит.
– Не проснется, – рассеянно отозвался Яшка. Поставил босые ноги на педали. Положил на клавиши пальцы с грязными костяшками и нестрижеными ногтями. Качнул, надавил. Низкая, но чистая нота вошла в тишину. Яшка пальцами левой руки пробежал по клавишам, вплел в эту ноту робкий мотив. Послушал, наклонив к плечу голову. Не очень уверенно, однако так, словно уже знаком с инструментом, заиграл двумя руками. Что-то неровное, осторожное, печальное… И вдруг старенькая фисгармония вздохнула, как великан. Незнакомой, берущей за душу музыкой раздвинула комнату, впустила в нее ласково-тревожное пространство, пересыпанное огоньками, похожими на окна и фонарики далекого города… Это была странная песня, где сплетались и колыбельная, и мелодия дальних дорог. А потом в ней зазвучали Стаськины сны с гудящим под ветром такелажем и пальмовыми берегами…
Яшка вдруг оборвал игру и оглянулся. И Стасик…
В дверях стояла (как в прошлый раз!) Полина Платоновна. Маленькая, скособоченная, седая. Держалась за косяк, будто у нее кружилась голова. Смотрела на Яшку, а глаза у нее были необычно синие. Впрочем, Стасик лишь мельком отметил это, музыка не сразу отпустила его.
Яшка встал. Не как застигнутый врасплох растрепанный Яшка, а будто воспитанный ребенок в просторной гостиной у рояля. Сдвинул пятки, опустил руки, наклонил голову.
– Где ты научился так играть, мальчик?
Он сказал полушепотом:
– Я не знаю… Извините, я просто так… Играл, вот и все.
– Феноменально… А чья это музыка?
– Я… не помню. Извините, – опять сказал Яшка.
Полина Платоновна подошла, положила сухую ладонь на Яшкину кудлатую голову, слегка запрокинула ее.
– Откуда ты, мальчик?
– Он… из детдома, – бухнул первое, что пришло в голову, Стасик. – Яшка, пошли! Мама на рынок сходить велела!
Они и правда пошли на рынок за зеленым луком, и по дороге Яшка спросил:
– А почему ты сказал, что я из детдома?
– А что надо было сказать? С неба упал?.. Слушай, а ты в самом деле не учился играть?
– А разве музыке учатся? Она у меня сама собой… Не знаю как…
Конечно, вечером Полина Платоновна сказала маме, какой, оказывается, талантливый друг у Стасика. И мама наконец спохватилась:
– Слушай, я давно собираюсь спросить. Этот приятель твой… Яша, кажется? Он откуда? Правда, что из детдома?
– Ага, из Заречного, – вздохнул Стасик. В Заречном поселке в самом деле был детдом. Далеко, на отшибе. В городе на «заречников» косились: недобрая была у детдомовцев слава. Стасик мамины опасения понимал и начал вдохновенно сочинять. Яшка, мол, не такой, как другие: не курит, не ворует и даже никогда не ругается. – Мы на берегу познакомились, когда он один гулял. Он из детдома часто уходит, потому что не нравится ему там…
– А воспитатели не наказывают его за отлучки?
– Не-е… Там только вечером ребят считают, сейчас ведь каникулы. А днем если кого нет, другим в обед лишняя порция достанется…
Кое-что о нравах Заречного дома Стасик слыхал от ребят и потому врал натурально. Мама вздохнула:
– Да, видать, кормят их не очень. Тощенький совсем… А почему он такой косматый? Ведь все детдомовцы стриженые…
– А… он не хотел стричься, упирался, как мог. А сейчас их парикмахер в отпуске…
– И раздетый все время бегает, в трусиках и майке. А сегодня день такой прохладный.
– Потому что… большие пацаны у него одежду стырили… то есть стащили. На папиросы поменяли, – опять выкрутился Стасик. Мама только головой покачала.
На следующий день было воскресенье, все оказались дома. И едва Яшка появился, женщины дружно взялись за него. Нет, ни о чем не расспрашивали, понимали, что нельзя бередить детдомовскому мальчонке душу, но зато весело и решительно вымыли его, остригли ногти, позвали Маню с машинкой и ножницами…
– Ох и зарос! – удивлялась Зямина мать. – Зинаида, а ну иди с кухни! Не видала, как мальчишек стригут?
– Только не очень коротко, – тревожилась Полина Платоновна. – Жаль такие волосы… Левушка тоже не любил коротко стричься. Его даже девочкой дразнили иногда…
Яшка подчинялся женским заботам без смущения, охотно.
– Я Стаськину ковбойку Яше подарю, – сказала мама. – Хотела еще и брюки серые, да посмотрела – там дыра на дыре…
– А пойдем-ка, Яша, со мной, – позвала Полина Платоновна. И увела его – чистого, подстриженного – к себе.
Скоро Яша появился перед всеми в костюме мужественного военно-полевого цвета. Это были штаны до коленей и рубашка, подпоясанная желтым ремешком, как гимнастерка. На рукаве – вышитый значок: белые поленья и оранжево-красное пламя костра.
– Левушка носил… Был у них отряд имени Первой Конной, и он там горнистом… На сборы ходил в этой форме и на первомайский парад… Да не успел износить, вырос…
Все примолкли, будто сам Левушка появился здесь и тихо сел в сторонке. Многие ведь его знали и помнили. А мама… Она, может быть, Катю вспомнила. Не нынешнюю Катюшку, а старшую Стаськину сестру.
Зямина мать наконец сказала:
– Дак он же истреплет ее за неделю, красоту такую. На их, на окаянных, все горит.
– А и пусть треплет, – отозвалась Полина Платоновна негромко и суховато. – Не дело это, чтобы ребячья одежда лежала недоношенная. Ни от чего это не спасает…
Яшка смущенно переступил босыми ногами.
Но нашли для него и сандалии…
Тетя Рита, Зямина мать, оказалась права. Очень скоро Яшка извозил и пообтрепал свой костюм так, как Левушка не сумел это сделать за все пионерские годы. Потому что жизнь у Яшки и Стасика была бурная. Во-первых, они часто играли в зарослях на берегу. И в индейцев, и в партизан, и в «штурм крепости» (иногда и Зяму брали с собой, и еще семилетнего Вовку Пантюхина, племянника парикмахерши Мани, – чтобы побольше народу было при штурме). А еще неподалеку от Банного лога был пустырь, который назывался «полянка». Там гоняли залатанный кирзовый мяч местные мальчишки. Когда они увидели, как играет в футбол Яшка, то чуть не каждый день приходили звать его. И Стасика заодно.
Стасик Яшкиным успехам не завидовал. Яшке и полагалось быть самым ловким, самым смелым. И рядом с ним Стасик испытывал защищенность от всех бед, от всех недругов…
А потом наступил день Стаськиного торжества, день Великого Отмщения. Судьба привела на полянку Бледного Чичу. Судьба – несчастливая для Чичи и его дружков.
Дружков этих было и на сей раз трое. Некий невзрачный Чебик (он зимой вместе с другими отбирал у Стасика снегурки), пухлый аккуратный Бомзик в вельветовом костюмчике и, конечно же, Хрын!
Ребята перестали играть. Видимо, Чичу знали здесь и не очень-то любили. Он вошел на полянку вихляющей походочкой.
– Физкульт-привет! Где «Динамо», где «Спартак»? Кто не скажет, тот дурак.
– Ты и есть последнее слово, – заявил в ответ Стасик. Нельзя сказать, что было совсем не страшно. И все же он чувствовал – настало время! Посмотрел на Яшку. Яшка все понимал.
Чича Стаськиным словам удивился. И обрадовался:
– Ви-ильсон! Матросик! Ты что-то сказал, а?
Будь он поумнее, понял бы: Стасик зря нарываться не будет, есть у него какой-то боевой резерв. Но это же смешно и непостижимо – бояться Вильсона!
– Ах ты, моя курочка морская! У-тю-тю… – Чича растопырил пятерню и, приседая, пошел к Стасику. – Ох, а это кто? Что за новая фотография? – Он увидел Яшку. Тот быстро встал к Стасику спиной. Прижался.
Это твердое прикосновение полностью выгнало страх из Стасика. Пусть только подойдут!.. И они подошли – с четырех сторон. С ухмылками, с вихлянием. Ближе всех оказался Бомзик. Стасик не стал ждать – первым въехал ему ладонью по мягкому, как пельмень, уху! И тут же – костяшками по носу! Бомзик пискнул, присел. Стасик, яростно вдохновившись, обернулся к Хрыну. Тот мигал. Стасик нагнулся – и головой ему в пузо! Пришлось, правда, оторваться от Яшкиной спины, но это уже не имело значения. Бомзик скулил, Хрын сгибался, таращился и хлопал развесистыми губами… Чича где?!
Чичу и Чебика лупил Яшка. При этом он похож был не на мальчишку, а на какое-то стремительное существо с десятком рук и ног – так они мелькали, осыпая врагов пинками и тумаками. Он летал между Чебиком и Чичей, и те, ошарашенные, почти не сопротивлялись. Чебик наконец побежал, обняв голову, а Бледный Чича (грозный Чича!) упал на четвереньки и завопил:
– Псих! Чё лезешь, тебя трогали?! Васяне скажу, он тебя… а-а-а! Уйди. Гунычу скажу, зарежет! Пусти, псих!!
Завершила короткий этот бой кавалерийская сцена. На глазах у притихших зрителей-футболистов Чича быстро-быстро бежал на локтях и коленках по заросшей клевером канаве, а Яшка сидел на нем задом наперед и ритмично впечатывал ему в штаны снятую с себя сандалию…
Но Яшке все-таки досталось.
– У тебя из носу кровь капает…
Яшка засмеялся, остановил кровь легким взмахом ладони. Но бурые капли уже успели испачкать на груди рубашку.
– Надо застирать, – озабоченно сказал один из мальчишек. – А то будет вам дома… Идите на колонку.
– Лучше на берег, – решил Яшка.
Был уже вечер. С обрыва Яшка и Стасик спустились по лестнице к станции, а оттуда к воде. Выстирали рубашку. Яшка так и натянул ее – мокрую. Стасика аж передернуло.
– Холодно ведь!
– Не-а. Сейчас высохнет.
И правда, рубашка высыхала на глазах. Стасик вздохнул. Он не очень любил, когда Яшка демонстрировал свое волшебство. Пусть лучше будет совсем обыкновенным… Хотя, надо признать, сегодня Яшкины неземные способности очень пригодились.
– Здорово ты их всех разнес! – радостно вспомнил Стасик.
– Почему я? – искренне удивился Яшка. – Мы же вместе.
– Ну уж, «вместе». Я только чуть-чуть, а ты вон как! Хорошо все-таки, когда в тебе это… звездная сила.
Яшка удивился еще больше:
– Какая сила? Я про это и не помнил. Просто лупил их! За все, что было… За то, как они коньки у тебя… И в лагере… – Он посопел, вытер нос рукавом с поблекшей вышитой эмблемой. И сказал, насупившись от неловкости: – Если вдвоем, то можно без всякой звездной силы.
И Стасик – Яшкин друг Вильсон! – опять возликовал в душе.