Глава 15
В современном восьмиэтажном здании на Шафхауссерштрассе, недалеко от Цюрихского университета, в комнате, заполненной мощными компьютерами и видеомониторами с высоким разрешением, сидели трое мужчин. Это была студия, арендованная у компании по производству мультимедийных средств информации, в которой занимались дублированием, восстановлением и редактированием видеозаписей для фирм и корпораций, осуществлявших слежку и надзор.
Один из присутствовавших, беловолосый худой человек в сорочке, без пиджака, казавшийся намного старше своих сорока шести лет, извлек видеокассету из цифрового видеозаписывающего устройства D-2 и вложил ее в один из видеослотов компьютера “Ксапфир”, предназначенного для обработки видеоизображений. Он только что закончил изготовление цифровой копии видеозаписи, которую ему дали. Теперь он собирался увеличить изображение при помощи изготовленного в Великобритании видеокомпьютера, разработанного специально для МИ-5.
Молча занимавшийся своим делом беловолосый человек был одним из лучших специалистов по повышению качества видеоизображений МИД Великрбритании до тех пор, пока не перешел на службу в частную лондонскую охранную фирму, соблазнившись жалованьем, вдвое превышавшим то, которое платило ему государство. Два господина, находившихся в комнате вместе с ним, наняли его через фирму, в которой он служил, чтобы он выполнил для них оперативную работу в Цюрихе. Он понятия не имел, кто они такие, и знал только то, что ему обещали выплатить очень хорошее вознаграждение. Они оплатили его перелет из Лондона в Цюрих в бизнес-классе.
В данный момент эти двое таинственных мужчин сидели поодаль от него, переговариваясь между собой. Они могли быть международными бизнесменами из любой страны мира, хотя говорили на голландском языке, который эксперт по видео неплохо понимал.
Беловолосый техник пристально смотрел на экран компьютера. У нижней кромки экрана появилась надпись “САМ 2”, дата и время, указанное с точностью до долей секунды. Он повернулся к клиентам.
— Ну вот, теперь скажите мне, что вы хотели бы сделать. Наверно, сравнить электронное изображение с какой-нибудь имеющейся у вас фотографией?
— Нет, — ответил один из голландцев. — Мы знаем, кто это такой. Мы хотим увидеть то, что он читает.
— Я должен был сам сообразить, — простонал техник. — Помилуй бог, клочок бумаги, который он держит в руке, находится в тени.
— А каково качество записи? — осведомился второй.
— Неплохое, — ответил техник. — Два кадра в секунду — это стандарт. Многие из банков используют чертовски поганое оборудование, но в этом, к счастью, установили быстродействующую камеру с хорошим разрешением. Я хочу сказать, что камера расположена не самым лучшим образом, но в этом тоже нет ничего необычного.
— Значит, вам удастся показать в увеличенном виде то, что у него в руке? — спросил второй бизнесмен.
— Несомненно. Программное обеспечение этого “квантела” позволяет скомпенсировать все распространенные проблемы, которые возникают при цифровом увеличении — мозаичность и тому подобное. Это все пустяки. Хуже то, что эта проклятая штука находится в тени.
— О вас говорят как о самом лучшем специалисте, — с кислой миной процедил первый из бизнесменов. — Во всяком случае, вы наверняка самый дорогой из всех.
— Это-то мне известно, — пробормотал техник. — Все верно. Что ж, я попробую повысить контрастность. — Он щелкнул по разворачивающемуся меню, и с верхней кромки экрана спустилась темная полоска с надписями: “Резкость”, “Масштаб”, “Цвета” и “Контраст”. Щелкая по значку “+”, он начал просветлять тень, и вскоре на листке бумаги, который рассматривал стоявший в банковском хранилище человек, возникли какие-то тени. Затем, набрав на клавиатуре число, техник увеличил масштаб. После этого он сделал изображение более контрастным и с помощью команды “Резкость” увеличил четкость изображения.
— Ну, вот, — сказал он.
— Вы можете разобрать, что он читает? — спросил второй из заказчиков.
— Вообще-то это фотография.
— Фотография?
— Именно. Старая. Групповой снимок. Много старомодно одетых мужчин. Похоже на собрание бизнесменов. Пара немецких офицеров. Да, несомненно, групповой снимок. Горы на заднем плане...
— Вы можете выделить их лица?
— Если вы дадите мне минутку-дру... сейчас-сейчас... вот и готово. — Он еще больше увеличил фотографию, так что она развернулась на весь экран. — Здесь написано: “Цюрих, 1945”... И еще “Сиг...” Не могу разобрать.
Второй мужчина поглядел на первого.
— О, Боже... — Он подошел к монитору и наклонился, вглядываясь в экран.
— Кажется, “Сигма АГ”, — произнес техник.
— Он вышел на это, — пробормотал второй клиент на ухо первому.
— Как я и думал, — ответил тот.
— Ладно, — сказал технику второй. — Я хочу, чтобы вы напечатали копию этой фотографии. И еще мне нужен хороший портрет этого парня, самый лучший, какой только вам удастся сделать.
— Сделайте пятьдесят копий, — добавил первый, поднимаясь со стула.
Второй вернулся к своему коллеге.
— Необходимо распространить извещение, — негромко произнес он. — Принятые нами меры предосторожности оказались недостаточными. Американец превратился в серьезную угрозу.
* * *
Вашингтон, округ Колумбия
Анна Наварро, наклонившись вперед, сидела в кресле. Кабинет Алана Бартлета выглядел столь же безупречно, как и всегда, и выражение лица его хозяина было по обыкновению совершенно непроницаемым.
— Я проследила движение денег Роберта Мэйлхота от Национального банка Новой Шотландии до счета на Каймановых островах, но там, боюсь, уперлась в тупик, — сказала Анна. — Один из источников, которые у нас там есть, подтверждает, что этот счет указывает на недавнюю деятельность, связанную к тому же с одним из фондов Проспери. Но там, как я уже сказала, след денег начисто простыл. Узнать, откуда пришли деньги, это одно дело. А выяснить, откуда они там появились, — совсем другое. Следует ли нам начать работать по обычным каналам?
— Об этом и речи быть не может, — с легкой, но вполне уловимой злостью в голосе ответил Бартлет. — Такая работа поставит под удар всю операцию, и любой, кто хоть как-то заинтересован в том, чтобы прекратить расследование, без труда сумеет это сделать. Кроме того, мы не вправе подвергать опасности жизни других людей, которые именно поэтому могут попасть под удар.
— Я понимаю, — сказала Анна. — Но я к тому же не хочу повторения асунсьонской истории. Это та цена, которую вы платите за то, что входите с черного хода. Тот, кто стоит за этим... за неимением лучшего слова, скажем, заговором, судя по всему, обладает достаточно большим влиянием, чтобы остановить нас.
— Допустим. Но перевести это дело на уровень A-II — санкционированное расследование — все равно, что дать объявление в “Нью-Йорк таймс” или же прямо рассказать нашим объектам о начатом расследовании и о том, на что оно направлено. Мы не можем быть уверены в том, что в разведывательных организациях нет людей, работающих по этому делу на обе стороны.
— Но ведь А-II это высокопривилегированный уровень. Я не согласна...
— Вижу, что не согласны, — ледяным тоном откликнулся Бартлет. — Может быть, я ошибся и в глубине души вы на самом деле лояльный бюрократ?
Анна не обратила внимания на колкость.
— Мне приходилось участвовать во многих международных расследованиях, в том числе и в расследовании убийств, которые удалось сохранить полностью конфиденциальными. Особенно в тех случаях, когда мы считали, что к делу может быть причастен кто-то из правительства. Скажем, в Сальвадоре, когда правительственные чиновники убили американцев, чтобы скрыть...
— Как вы знаете, агент Наварро, я глубоко ознакомился с вашим предыдущим опытом работы, — не скрывая нетерпения, заявил Бартлет. — Вы говорите об одном иностранном правительстве. А я — о полудюжине, если не больше. Тут есть некоторая разница.
— Вы сказали, что теперь жертва оказалась в Осло?
— Да, согласно нашим самым последним разведывательным данным.
— В таком случае мы должны организовать через аппарат министра юстиции и генерального прокурора прямое обращение на самом высоком уровне в аппарат норвежского государственного прокурора, требуя сохранения абсолютной секретности.
— Нет. Слишком уж велика опасность от прямого обращения к норвежским властям.
— Тогда я хочу увидеть список. Не список трупов. Я хочу узнать имена людей, на которых были заведены досье “Сигма”. Ваш “горячий список”.
— Это невозможно.
— Понимаю... Я имею право узнать о существовании этих людей только после смерти. Что ж, в таком случае я откажусь от этой работы.
Бартлет задумался, видимо, испытывая колебания.
— Не надо играть в игрушки, мисс Наварро. Вы получили назначение. — Заботливость и рыцарское благородство, которые так старательно демонстрировал Бартлет, моментально испарились. Теперь Анна увидела вспышку блеска той стали, которая позволила ему встать к штурвалу одной из самых могущественных правительственных разведывательных организаций и успешно оставаться на своем посту на протяжении немыслимо долгого срока. — Это действительно вас не касается.
— Я могу заболеть, внезапно лишиться возможности выполнять свою работу. Окажусь не в состоянии путешествовать.
— Вы так не поступите.
— Поступлю, если вы не покажете мне “горячий список”.
— Я уже сказал вам — это невозможно. Эта операция должна проводиться с соблюдением определенных правил. Если эти правила иногда сводятся к ограничениям, то вы должны принимать их как неотъемлемую часть вашего расследования.
— Посудите сами, — возразила Анна, — тринадцать стариков из вашего списка “Сигма” уже умерли при, скажем, “сомнительных обстоятельствах”. В живых остаются трое, правильно?
— Да, насколько нам известно.
— В таком случае позвольте мне предложить вам вот какой путь. Когда кто-нибудь из этих парней умирает или оказывается убитым — это неважно, — мы не можем получить доступ к телу без некоего официального правительственного содействия, безразлично на каком уровне. Верно? Но если мы доберемся до одного из них, прежде чем его убьют... Послушайте, я хорошо понимаю, что мне, как предполагается, необходимо исследовать мертвецов, а не живых людей. Но если мы будем рассматривать их как потенциальных свидетелей и возьмем под круглосуточное наблюдение — конечно, очень аккуратно...
Бартлет некоторое время смотрел на Анну, и выражение его лица то и дело менялось; легко было понять, что он пытается решить, как лучше поступить. Затем он подошел к стоявшему на полу сейфу, который заметно возвышался над его головой, открыл дверь и вынул оттуда папку. Из папки он достал листок бумаги, испещренный штампами: “Секретно”, “Не для иностранцев”, “Только специалистам”. Эти пометки означали, что, помимо высочайшей засекреченности, документ ни в коем случае не должен попасть в руки подданным любого иностранного государства или временным служащим министерства.
— Вот этот список, — спокойно проронил он.
Она быстро пробежала глазами напечатанную в несколько колонок информацию — псевдонимы, настоящие имена, имена любых живых родственников и номера досье, заведенных на каждого из них. В живых оставались трое стариков родом из Португалии, Италии и Швейцарии.
— Никаких адресов? — поинтересовалась она.
— Только старые. Но ни одного современного, который можно было бы раздобыть традиционными способами. Все трое сменили место жительства в прошлом году.
— В прошлом году? Они могут находиться в любом уголке планеты!
— Логически это возможно. Но гораздо вероятнее, что они находятся в той же самой стране и скорее всего той же самой ее части. На определенном этапе жизни каждый человек оказывается подвластным своеобразному полю тяготения. Старикам бывает очень трудно оторваться от того места, где они успели пустить крепкие корни. Даже когда их жизни угрожает серьезная опасность, все равно, у каждого из них существует определенный и строго индивидуальный уровень, до которого они не станут подчиняться душевному волнению. Так или иначе, они все равно не оставили своего нового адреса. Очевидно, они ведут себя очень сдержанно.
— Прячутся, — уточнила Анна. — Они напуганы.
— Создается впечатление, что у них есть для этого основания.
— Похоже, что идет какая-то антистариковская война. Но как же может что-то, затеянное неведомо когда, еще до создания ЦРУ, все еще обладать такой силой?
Бартлет склонил голову на плечо и, полуобернувшись, некоторое время рассматривал выложенный бархатом стеклянный ящичек, и лишь через некоторое время снова взглянул на Анну.
— Некоторые вещи от возраста становятся только крепче. И, конечно, было бы серьезной ошибкой путать размер с влиятельностью. Это сегодня ЦРУ — солидное правительственное учреждение с огромным штатом и бесчисленными слоями бюрократии. А в самом начале истинная сила скрывалась в личных “сетях”. Так было с Биллом Донованом, основателем Управления стратегических служб, и в еще большей степени с Алленом Даллесом. Да, Даллес прославился ролью, которую он сыграл в создании ЦРУ, но это не было самым внушительным из его достижений. Что же касается его самого, то вся его деятельность в “конторе” являлась частью одного сражения, которое он вел всю жизнь, сражения против революционно настроенных левых.
— Ведь его называли шпионом-джентльменом, не так ли?
— Качество “джентльмен” проявлялось у него в не менее опасном виде, чем качество “шпион”. Он никогда не был столь огромной и могущественной фигурой, как в те дни, когда являлся еще частным лицом и вместе со своим братом Фостером управлял отделом международных финансовых операций некоей юридической фирмы.
— Юридической фирмы? И что же они делали? Выставляли клиентам двойные счета?
На сей раз Бартлет взглянул на нее с легкой жалостливой снисходительностью.
— Это распространенная среди любителей ошибка — недооценивать возможности и диапазон действий частных предприятий. Их предприятие представляло собой нечто куда более крупное, чем простая юридическая фирма, созданная теми, кто ходит в белых ботинках, для обслуживания таких же господ. Эта фирма обладала поистине всемирным радиусом действия. Даллес, беспрерывно путешествуя по всему миру, сумел сплести своеобразную паутину, покрывавшую всю Европу. Он сумел завербовать себе сторонников во всех крупных городах, как среди союзников, так и в странах Оси, ну и, конечно, у нейтралов.
— Сторонников? — переспросила Анна, перебив своего начальника. — Что вы имеете в виду?
— Высокопоставленные персоны — контакты, друзья, “активы” — можете называть их, как хотите, — которых Аллен Даллес эффективно использовал в своих целях. Они служили ему не только источниками информации и советниками, но также были и агентами влияния. Даллес хорошо умел эксплуатировать личную заинтересованность людей. В конце концов он оказался вовлеченным в дела прямо-таки невероятного количества правительств и многонациональных корпораций, и это сделало его неоценимым человеком с точки зрения осведомленности. Если вы были бизнесменом, то он мог гарантировать, что большой правительственный заказ отправится именно к вам. Если вы были правительственным чиновником, то он мог предоставить вам жизненно важную информацию, которая явилась бы залогом вашего дальнейшего карьерного роста. Деньги и сведения — Даллес понимал, что одно можно без труда конвертировать в другое и обратно, наподобие двух валют, хотя и с чрезвычайно широко плавающим обменным курсом. И, конечно, успех собственной роли Даллеса как связующего звена, посредника зависел от того, что он всегда знал хоть чуть-чуть больше, чем все остальные.
— Посредника?
— Может быть, вы слышали о Базельском банке международного урегулирования?
— Пожалуй, что нет.
— Это была, по существу, бухгалтерия и одновременно деловой клуб, где бизнесмены обеих воюющих сторон могли встретиться и договориться о распределении дивидендов. Очень полезное учреждение — если вы бизнесмен. В конце концов бизнес не прекращается всего лишь из-за того, что начинают палить пушки. Но военные действия все же не могут не повлиять на состояние дел в корпорациях и деловых союзах, порождая многочисленные препятствия. Даллес нашел пути для того, чтобы обойти эти препятствия.
— Это весьма непривлекательная картина.
— Это действительность. Видите ли, Даллес верил в “сеть”. Это ключ к пониманию его жизненной миссии. Сеть состояла из множества индивидуумов и представляла собой единое целое, чрезвычайно сложную структуру, влияние которой было значительно больше, чем возможности всех ее составляющих, взятых в сумме. Если присмотреться повнимательнее, это просто поразительная вещь. Я бы сказал, что подобное всегда сводится к тому, что бесчестность изначально заложена в человеческую природу.
Анна подняла бровь.
— Это производит страшноватое впечатление.
На виске Бартлета вздулась и забилась вена.
— Это действительно страшновато и, возможно, даже по-настоящему страшно. Важнейшая особенность этих сетей в конечном счете заключается в том, что они невидимы для тех, кто не входит в них. И даже для некоторых из тех, кто в них входит. И еще они, как правило, переживают тех индивидуумов, из которых первоначально слагались. Можно сказать, что они живут своей собственной жизнью. И они способны оказывать мощное воздействие на те организации, в которые внедряются. — Бартлет в который раз поправил свои отложные манжеты. — Я говорю о паутине. Существует очень интересная оса-паразит, очень крошечная, из рода Hymenoepimecis — умное маленькое существо, которое жалит паука, ввергая его во временный паралич, и откладывает свои яйца ему в живот. Вскоре паук приходит в себя и, как ни в чем не бывало, принимается за работу, хотя личинки растут в его брюхе, питаясь его жизненными соками. А однажды ночью, когда личинкам предстоит совершить метаморфозу и убить паука, они выделяют химические вещества, заставляющие его изменить свое поведение. В эту ночь паук оказывается вынужденным сплести паутинный кокон, совершенно ненужный ему, но необходимый для личинок. Как только паук заканчивает свою работу, личинки доедают его и скрываются в подвешенном на специальной паутине коконе, в котором им предстоит провести стадию куколки. Это весьма экстраординарное явление, поистине тончайшая манипуляция поведением хозяина, осуществляемая паразитом. Но это ничто по сравнению с тем, что способны изобрести мы, люди. Вот о каких вещах я думаю, мисс Наварро. Кто скрывается среди нас? Какие силы могли бы манипулировать аппаратом управления обществом, чтобы заставить его сплести сеть, которая будет служить их собственным целям? Когда паразит решит доесть своего хозяина?
— Ладно, продолжим наши игры, — сказала Анна. — Допустим, что полвека тому назад сложился какой-то темный заговор, который на самом деле ужалил нас... Ужалил и внедрил нечто такое, что, по замыслу паразита, должно было вырасти и причинить нам тот или иной ущерб. Даже если это действительно так, то как мы сможем узнать об этом?
— Превосходный вопрос, мисс Наварро, — ответил Бартлет. — Сети очень трудно разглядеть, даже когда они очень большие, не правда ли? Вам случалось когда-нибудь оказаться в старом подвале или складе, почти неосвещенном помещении, где во мраке абсолютно ничего не видно? А потом вы включаете фонарь и внезапно понимаете, что пустота над вашей головой вовсе не пустота — это пространство заполнено многослойной паутиной, — прямо-таки настоящий навес из тончайших нитей. Вы направляете луч в другую сторону, и этот навес исчезает, как будто его никогда и не было. Представили себе? Вы задираете голову и глядите вверх. Ничего. А потом вы перемещаете луч немного под углом, фокусируете зрение где-то в пространстве немного ниже потолка, и все это вновь появляется перед вашим взором. — Бартлет пристально вглядывался в ее лицо, словно пытался найти признаки взаимопонимания. — Такие люди, как я, проводят большую часть жизни в поисках той самой необычной точки зрения, с которой станут заметны старые паучьи сети. Часто мы кажемся слишком упертыми и порой, случается, фантазируем. А порой видим нечто такое, что существует на самом деле. Вы, мисс Наварро, произвели на меня сильное впечатление как человек, не склонный к фантазиям.
— Я должна понимать ваши слова буквально? — осведомилась Анна.
— Я не хочу сказать, что вам не хватает воображения; просто вы держите его под жестким контролем. Впрочем, это неважно. Суть дела в том, что некогда был заключен союз между несколькими персонами, обладавшими весьма внушительными ресурсами. В значительной степени эти факты принадлежат истории. А вот как насчет того, что из этого вышло? Я очень, очень хотел бы это узнать. Все, чем мы располагаем — эти имена.
— Три имени, — уточнила Анна. — Три старика.
— Я посоветовал бы вам обратить особое внимание на Гастона Россиньоля. В лучшие свои годы он был весьма крупным и могущественным швейцарским банкиром. Самый видный человек во всем списке и притом самый старый.
— Что ж, — сказала Анна, подняв голову. — Житель Цюриха. Я думаю, что вы собрали на него свое досье.
Бартлет выдвинул ящик стола, достал оттуда папку, украшенную множеством штампов, предупреждающих о высокой степени секретности, и через стол придвинул ее к Анне.
— Тут довольно обширные сведения, если не считать одного очевидного пробела.
— Хорошо, — отозвалась Анна. — Я хочу повидаться с ним, прежде чем до него доберутся они.
— При том условии, что вы сумеете разыскать его.
— Он провел всю свою жизнь в Цюрихе. Как вы сами недавно сказали, у людей существует некое поле притяжения. Даже если он куда-то перебрался, остались его друзья, родственники. Это протоки, по которым можно добраться до истока реки.
— Или же крепостные стены. У такого человека, как Россиньоль, обязательно есть могущественные высокопоставленные друзья, которые приложат все силы для того, чтобы защитить его. Французы называют таких людей branche. Влиятельные и принадлежащие к определенному кругу. Они располагают возможностями убрать его из поля зрения, из учетных документов бюрократов и компьютерных файлов. У вас уже есть на уме какая-нибудь хитрая отговорка?
— Ничего подобного. Отговорка это как раз то, что заставит их насторожиться. Россиньолю нечего меня бояться. Если его друзья и партнеры информированы настолько хорошо, как вы предполагаете, они поймут это и скажут то, что нужно, кому следует.
— Значит, вы рассчитываете просто выйти с белым флагом и заявить: “Я пришла к вам с миром”? — Фраза была подчеркнуто шутливой, но Бартлет казался всерьез заинтригованным.
Анна пожала плечами.
— Что-то в этом роде. Я подозреваю, что прямой путь может оказаться самым коротким. Впрочем, я довольно скоро это узнаю. — Она посмотрела на часы. — Ближайшим рейсом, на который удастся достать билет, я вылетаю в Цюрих.
* * *
Меттленберг, Санкт-Галлен, Швейцария
Спустя пять с небольшим часов Бен Хартман сидел в своем арендованном “Рэнджровере” на стоянке перед больницей Regionalspital Sankt Gallen Nord, наблюдая за приходящими и уходящими людьми: врачами, медсестрами и другими работниками больницы. Мощный двигатель чуть слышно гудел. К счастью, народу было совсем немного, даже сразу после пяти часов, когда заканчивался рабочий день у конторских служащих. Начали сгущаться сумерки, и зажглись уличные фонари.
Из Цюриха он позвонил в больницу и попросил доктора Маргариту Хубли. Его соединили прямо с педиатрией, а там он спросил по-английски, на месте ли она.
— Да, — ответил ему женский голос. — Вы хотеть назначить встреча, чтобы доктор увидеть? — Английский, на котором разговаривала медсестра, был ужасающим, но более или менее понятным.
— Нет, — сказал он, — я лишь хотел удостовериться, что доктор находится в больнице. У меня болеет ребенок, и мне нужно узнать, есть ли у вас в настоящее время педиатр, к которому мы могли бы обратиться, если его состояние станет хуже. — Спросив, до которого часа работает доктор Хубли, он поблагодарил медсестру и повесил трубку.
Лизл должна была находиться в больнице только до четырех часов дня. Он ожидал уже более двух часов; она задерживалась на час с лишним. Бен был уверен, что она еще не выходила из больницы. Кроме того, среди находившихся на стоянке машин он узнал ее “Рено”. Он предполагал, что она относится к тем преданным своему делу врачам, которые проводят на работе долгие часы и обращают мало внимания на график.
Он понял, что может просидеть здесь неведомо сколько.
Учредительного договора, о котором рассказывал Питер, в сейфе не оказалось. В таком случае где еще он мог находиться? Брат говорил, что хорошо спрятал его. Можно ли считать, что Лизл сказала правду насчет того, что ей неизвестно, где находится бумага? Не могло ли быть так, что Питер спрятал ее где-то в хижине среди своих вещей, ничего не сказав об этом Лизл?
Слишком уж быстро она ответила, когда он спросил, не мог ли Питер там что-нибудь спрятать. Ей что-то было известно, но она не хотела об этом говорить.
Он должен попасть в хижину.
Еще через сорок минут Лизл вышла из двери с надписью “Скорая помощь”.
Она с кем-то разговаривала, смеясь. Потом помахала рукой, прощаясь, и застегнула до самого подбородка “молнию” кожаной куртки. И после этого быстро, почти бегом направилась к своей машине, села за руль и завела мотор.
Бен выждал, пока она отъедет на изрядное расстояние, и только после этого выехал со стоянки. Вряд ли она обратила внимание на стоявший в стороне “Рэнджровер”, так что у нее не было оснований что-либо заподозрить, кроме, конечно, ее привычной осторожности. Однако лучше не пугать ее попусту.
В книжном магазине для туристов в Цюрихе он купил карту кантона Санкт-Галлен и внимательно изучил имевшиеся в районе дороги. И Питер, и Лизл, говоря о своем жилище, употребляли слово “хижина”, из чего, вероятно, следовало сделать вывод, что дом находился где-то в лесу. Неподалеку от больницы, километрах приблизительно в восьми на север — северо-запад имелся лишь один лесной массив. До другого леса, находившегося на разумном удалении от Меттленберга, было километров сорок. Для человека, который должен каждый день являться на работу и, по-видимому, быстро приезжать туда в срочных случаях, это весьма солидное расстояние. Вероятнее всего, хижина находится в ближнем лесу.
Припомнив схему дорог, он сообразил, что до следующего поворота менее двух километров. Но если где-то на этом отрезке пути она остановится или съедет на малозаметную дорогу, то он скорее всего ее потеряет. Ему оставалось только уповать на то, что она ничего такого не сделает.
Вскоре дорога круто пошла вверх, повинуясь причудливым перепадам рельефа этой холмистой части Швейцарии. Это позволило ему посмотреть далеко вперед; машина, в которой он узнал “Рено” Лизл, остановилась перед светофором на перекрестке с шоссе, отмеченным на карте номером 10.
Повернув налево, она направилась бы к тому самому лесу, который он выбрал. А если бы она свернула направо или поехала прямо, то он и представить не смог бы, куда она могла направляться.
“Рено” свернул налево.
Он прибавил газу и примчался к перекрестку с 10-м шоссе всего лишь через несколько минут после того, как Лизл его миновала. На дороге было достаточно машин, так что автомобиль Бена не был слишком заметен. Бен был совершенно уверен в том, что Лизл все еще не догадалась о слежке.
Четырехполосное шоссе шло параллельно полотну железной дороги и мимо нескольких огромных ферм, поля которых тянулись до самого горизонта. Внезапно Лизл свернула с шоссе. Это произошло на несколько километров раньше, чем рассчитывал Бен.
Съехав на узкую извилистую дорогу, он сразу же понял, что за “Рено” не следует ни одной машины, кроме его. Это было плохо. Уже стемнело, движение на этой дороге, похоже, никогда не было оживленным, и Лизл скоро сообразит, что автомобиль едет именно за нею. Разве можно этого не понять? Ну, а заметив слежку, она или замедлит ход, чтобы посмотреть, кто там тянется следом, или, что вероятнее, попытается отделаться от “хвоста”. В общем, если она начнет какие-нибудь необычные маневры, у него не будет иного выхода, кроме как обнаружить себя.
К счастью, извилистая дорога помогала Бену держаться на расстоянии, отставая от “Рено” по меньшей мере на один поворот. Теперь они ехали по поросшей редкими деревьями местности; впрочем, лес постепенно делался все гуще и гуще. Время от времени он видел вспышки фар, появлявшихся и вновь исчезавших на поворотах. Это позволяло ему следовать за Лизл на известном расстоянии и сохранять дистанцию именно на тот случай, если она все же обратила внимание на “Ровер”.
Но всего через несколько минут фары “Рено” исчезли из виду.
Куда она делась? Неужели съехала с дороги? Бен резко прибавил скорость, чтобы нагнать “Рено”, если Лизл решила оторваться от него — крохотная малолитражка не имела ни единого шанса в состязании с его могучим внедорожником, — но, промчавшись километр, не заметил никаких признаков того, что впереди едет машина.
Она могла только свернуть в лес, хотя он, как ему казалось, не пропустил ни одной дороги или даже тропы, которая углублялась бы в чащу. Бен остановил машину, развернулся — ни вслед ему, ни навстречу не ехало ни одной машины — и очень медленно поехал обратно, высматривая на обочинах любой намек на поворот.
Уже совсем стемнело, так что это оказалось нелегким делом.
Однако вскоре он заметил то, что с некоторой натяжкой можно было назвать дорогой. Полоса умятой земли больше походила на пешеходную тропу, но, присмотревшись повнимательнее, он разглядел следы шин.
Бен свернул на проселок и сразу понял, что ехать придется очень медленно. Дорожка было достаточно широкой для “Рено”, зато его “Ровер” на ней еле-еле помещался. По бокам машины скребли кусты. Он буквально полз: шум мог привлечь внимание Лизл.
Насколько он помнил карту Санкт-Галлена, лес, в котором он оказался, был невелик. Он окружал маленькое озеро — скорее даже пруд, — и по этому лесу, кажется, не проходило ни одной другой дороги.
Прекрасно.
Если, конечно, карта была верна.
Затем он очутился на развилке, остановил автомобиль, вышел и увидел, что одно ответвление через сотню футов заканчивалось тупиком. Вторая дорога, изрытая глубокими колеями, тянулась дальше в лес. Он свернул на нее. Ехать было непросто, и он удивился про себя, каким образом Лизл удавалось пробираться на “Рено”, если здесь с трудом пробирался даже “Ровер”.
Эта дорога тоже довольно скоро закончилась.
И тут же он заметил “Рено”.
Он поставил свою машину рядом и выбрался наружу. Уже полностью стемнело, и он совершенно ничего не видел. Как только двигатель автомобиля умолк, воцарилась полная тишина. Лишь изредка раздавался негромкий шелест, который, вероятно, производили какие-нибудь мелкие зверьки, да посвистывали и негромко щебетали птицы.
Его глаза довольно быстро привыкли к темноте, и он смог разглядеть другую, еще более узкую дорожку, проходящую под низкими кронами деревьев. Пригнувшись, то и дело оступаясь, Бен пробирался под нависавшими ветвями, закрывая руками лицо от веток, норовивших хлестнуть его по глазам.
Сначала он заметил неяркий свет и почти сразу же оказался на поляне. Посреди нее стояла небольшая хижина обычной для Швейцарии конструкции — каркас из кое-как обтесанных бревен и грубо оштукатуренные стены. Впрочем, судя по нескольким окнам, внутри домик не был таким жалким и примитивным, каким казался на первый взгляд. В доме горел свет. Бен находился позади хижины; вход был с другой стороны. Неслышно шагая, он приблизился к стене и пошел вдоль нее туда, где, по его расчетам, должен был находиться вход.
Внезапно позади него послышался металлический щелчок. Он резко обернулся.
Перед ним стояла Лизл, держа в руке направленный на него пистолет.
— Ни с места! — выкрикнула она.
— Подождите! — поспешно отозвался Бен. Помилуй бог, она была по-настоящему бесстрашной, если вот так вышла одна, в темноте против незнакомца. Еще доля секунды, и эта женщина могла бы убить его.
— Это вы! — резко, словно сплюнув, произнесла Лизл, узнавая незваного гостя. — Черт возьми, что вы здесь делаете? — она опустила пистолет.
— Лизл, мне нужна ваша помощь, — сказал Бен.
В косом лунном свете ее покрытое пятнами теней лицо казалось перекошенным от гнева.
— Вы, должно быть, ехали за мной от больницы! Как вы посмели!
— Лизл, ну, пожалуйста, вы должны помочь мне кое-что найти. — Он был обязан сделать так, чтобы она его выслушала.
Она яростно замотала головой.
— Вы... Вы раскрыли мое убежище! Будьте вы прокляты!
— Лизл, за мной не следили.
— Откуда вам это известно. Вы арендовали этот автомобиль?
— Да, в Цюрихе.
— Ну, конечно же. Идиот! Если они следили за вами в Цюрихе, то наверняка узнали, что вы арендовали автомобиль!
— Но по дороге сюда за мной никто не следил.
— Откуда вы знаете? — огрызнулась женщина. — Вы же любитель!
— Как и вы.
— Да, но я любитель, проживший четыре года под постоянной смертельной угрозой. А теперь, прошу вас, уезжайте. Убирайтесь!
— Нет, Лизл, — негромко, но с непререкаемой твердостью отчеканил Бен. — Нам необходимо поговорить.