Глава 41
Поезд, проходящий через Земмеринг, отошел от венского Южного вокзала в девять часов с минутами. Бен уехал, не выписавшись из гостиницы.
Он надел джинсы, кроссовки и свою самую теплую лыжную куртку. Для поездки на поезде потребуется немного времени, гораздо меньше, чем брать напрокат автомобиль и кружить по извилистым альпийским дорогам.
Поезд мчался через горную страну, ныряя в длинные туннели и взмывая на высокие перевалы. Он то пересекал холмистые поля и луга, среди которых виднелись выбеленные непогодой каменные дома с красными крышами, окруженные вздымавшимися к небу серо-стальными горами, то медленно вползал на узкие виадуки и проносился по узким настолько, что захватывало дух, ущельям, разрезавшим известняковые скалы.
Освещенное янтарным светом ламп купе поезда с обтянутыми отвратительной оранжевой материей креслами с высокими спинками почти все время пустовало. Бен думал об Анне Наварро. Она попала в какую-то опасную переделку. Он был уверен в этом.
Он чувствовал, что достаточно хорошо ее знает, чтобы быть уверенным — она ни в коем случае не исчезла бы вот так, неожиданно, без всякого предупреждения, по собственной воле. Одно из двух: или ей пришлось очень быстро уехать куда-то, откуда она не могла позвонить, или ее увезли насильно.
Но куда?
Приехав из аэропорта, они снова встретились в венской гостинице и долго говорили о Ленце. Бен вспомнил слова, вырвавшиеся у вдовы Герхарда Ленца: зачем Ленц прислал вас? Вы приехали из Земмеринга? А Штрассер рассказал им об электронных микроскопах, которые он отправлял в расположенную в Австрийских Альпах старую клинику, известную под названием “Часовой завод”.
Но что же могло быть теперь в Земмеринге такое, чего так боялась старуха? Очевидно, там продолжались какие-то работы, возможно, связанные с серией убийств.
Анна была твердо настроена разыскать в Альпах эту клинику. И убеждена, что найдет там все нужные ответы.
А из этого следовало, что она могла отправиться на поиски “Часового завода”. И если он ошибается — если ее там нет, — то по крайней мере он, возможно, хотя бы на шаг приблизится к тому месту, где она находится.
Бен разглядывал купленную перед отъездом из Вены карту района “Земмеринг-Ракс-Шнееберг”, выпущенную издательством “Фрайтаг и Берндт”, и пытался выработать план. Хотя, не имея представления о том, где располагается клиника или исследовательские лаборатории, он все равно не мог решить, как и где пробираться внутрь.
Вокзал в Земмеринге оказался скромным двухэтажным зданием, перед которым не было ничего, кроме зеленой скамьи и автомата для продажи кока-колы. Как только Бен вышел из поезда, на него накинулся резкий ледяной ветер: погода здесь, в Австрийских Альпах, поразительно отличалась от погоды оставшейся на севере Вены. В Земмеринге стоял бодрящий морозец. За несколько минут пешком по крутой извилистой дороге до города Бен успел почувствовать, как мороз щиплет уши и щеки.
И пока он шел, им начали овладевать опасения. “Что я должен делать? — спрашивал он себя. — А если Анны здесь нет, тогда что?”
Земмеринг оказался крошечной деревушкой, прилепившейся к южному склону горы. Здесь была всего лишь одна улица, Хохштрассе, по обе стороны которой выстроились маленькие и совсем крошечные гостиницы, а повыше располагалось несколько роскошных курортных отелей и санаториев. На севере виднелась Холленталь, Адская долина — глубокое ущелье, прорезанное в горах рекой Шварца.
На Хохштрассе, по соседству с банком, Бен увидел маленький туристский офис, в котором находилась лишь одна симпатичная молодая женщина.
Бен объяснил, что намерен совершать пешие прогулки вокруг Земмеринга, и попросил разыскать ему более детальную Wanderkarte[80]. Женщина, которая совершенно явно умирала от скуки, охотно исполнила его просьбу, а потом еще долго рассказывала, где самые впечатляющие виды.
— Если хотите, прогуляйтесь по исторической Земмерингской железной дороге — там есть пункт, откуда открывается изумительный панорамный обзор на поезда, проходящие Вайнцеттандский туннель. Также очень рекомендую вам задержаться и осмотреть место, где находится тот самый вид, который был напечатан на старой двадцатишиллинговой банкноте. Потрясающее впечатление производят руины замка Кламм.
— Действительно, — сказал Бен, симулируя неподдельный интерес, а затем небрежно добавил: — Мне говорили, что здесь есть какая-то известная частная клиника, расположившаяся в старом Schloss[81]. Если я не ошибаюсь, ее еще называют “Часовой завод”.
— Часовой завод? — без интереса переспросила его собеседница. — Uhrwerken?
— Частная клиника, а может быть, в большей степени исследовательская лаборатория или научный институт и санаторий для больных детей.
В глазах женщины что-то блеснуло — она сообразила, о чем он говорил, или это ему только показалось? — но тут же она отрицательно покачала головой.
— Извините, сэр, но я не знаю ничего похожего.
— Я где-то слышал, что эта клиника принадлежит доктору Юргену Ленцу...
— Извините, — повторила женщина, но на этот раз слишком уж торопливо. Она внезапно помрачнела. — Здесь нет никакой клиники.
Бен отправился дальше по Хохштрассе и вскоре наткнулся на заведение, представлявшее собой нечто среднее между Gasthaus[82] и пабом. Около входа была выставлена высокая черная доска, наподобие школьной, к которой сверху был прикреплен зеленый плакат, рекламирующий пиво “Вейнингер” и яркий свиток с надписью “Herzliche Willkommen” — “Добро пожаловать”. Внизу крупными белыми буквами написано сегодняшнее меню.
Внутри царил полумрак и стоял застарелый запах пива. Хотя до полудня было еще далеко, за маленьким деревянным столиком сидели, потягивая пиво из больших стеклянных кружек, трое полных мужчин. Бен подошел к ним.
— Я ищу старый Schloss, замок, в котором размещается исследовательская клиника, принадлежащая человеку по имени Юрген Ленц. Старый часовой завод.
Мужчины вскинули на него подозрительные взгляды. Один из них что-то пробормотал приятелям, те, также вполголоса, ответили ему. Бен разобрал только два слова: “Ленц” и “Кlinik”.
— Нет, ничего такого здесь нет.
Снова Бен безошибочно ощутил необъяснимую неприязнь. Он был уверен, что эти люди что-то скрывают от него. Небрежным движением он вынул из кармана несколько тысячешиллинговых купюр и принялся крутить их в пальцах. Времени для тонких ходов у него не было.
— Что ж, спасибо, — сказал он, шагнул к двери, но тут же повернулся, как будто что-то позабыл. — Послушайте, парни, если у кого-нибудь из вас есть друзья, которые могут что-то знать об этом заведении, передайте им, что я заплачу за информацию. Я американский предприниматель и ищу возможность получше вложить денежки.
С этими словами он вышел из паба и остановился, отойдя на несколько шагов от двери. Неподалеку прогуливались молодые парни, одетые в джинсы и кожаные куртки. Они держали руки в карманах и говорили по-русски. Подходить к ним было совершенно бессмысленно.
Секунд через десять он почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Это был один из посетителей паба.
— Э-э-э, сколько вы заплатите за эту информацию?
— Я думаю, что если информация окажется верной, то за нее не жалко заплатить пару тысяч шиллингов.
Мужчина украдкой оглянулся.
— Деньги вперед, пожалуйста.
Бен смерил его оценивающим взглядом, а потом протянул две банкноты. Человек отвел его на несколько метров по дороге и указал на крутую гору. К склону заснеженного пика прилепился древний средневековый замок с причудливым фасадом и позолоченной часовой башней, окруженный рядом засыпанных снегом елей, прижимавшихся одна к другой так же тесно, как кусты в живой изгороди.
Земмеринг.
Клиника, куда Йозеф Штрассер, советник Гитлера по науке, несколько десятков лет назад посылал сложное исследовательское оборудование.
Куда Юрген Ленц пригласил счастливых детей, умиравших от ужасной болезни.
Куда — сложив воедино обрывки имевшихся сведений с тем, что сказала секретарша Ленца, он уже в этом не сомневался — прибыла для осмотра делегация первых и вторых лиц многих стран мира, в том числе мировых лидеров.
И куда могла отправиться Анна. Можно ли считать такой вариант возможным?
Конечно, это возможно; во всяком случае, это было все, на что он мог хоть как-то рассчитывать.
Вот он, “Часовой завод”, укрытый деревьями от постороннего взгляда; он заметил его, как только сошел с поезда. Это было самое большое из владений, какие он видел здесь.
— Великолепно, — мягким тоном проронил Бен. — А вы не знаете никого, кто побывал бы там внутри?
— Нет. Туда никого не допускают. Очень много охранников. Это совершенно закрытое заведение, туда просто невозможно попасть.
— Но ведь они же должны нанимать местных рабочих.
— Нет. Всех, кто там работает, привозят на вертолетах из Вены, и они живут там, не выходя наружу. В замке есть вертолетная площадка; если подойдете поближе, вы ее увидите.
— А вы не знаете, чем они там занимаются?
— Только слухи.
— И какие же это слухи?
— Люди говорят, что там творятся непонятные дела. Видели, как туда привозили на автобусах каких-то детей странного вида...
— А вы знаете, кто хозяин заведения?
— Вы верно сказали — Ленц. Его отец был известным нацистом.
— И давно он владеет замком?
— Давно. Я думаю, что, наверно, сразу после войны он принадлежал его отцу. Во время войны Schloss использовался нацистами как командный пункт. Они называли его Шлосс Зервальд — так Земмеринг именовался еще в средневековье. А замок выстроил один из принцев Эстергази в XVII столетии. В конце прошлого века, как вы и говорили, здесь лет двадцать размещалась часовая фабрика. Старожилы до сих пор так и называют замок — Uhrwerken. Как вы сказали, это будет по-английски?
— Часовой завод. — Бен вынул еще одну тысячешиллинговую купюру. — А теперь еще несколько вопросов.
Над ней стоял человек, одет он был в белый халат, а его лицо она никак не могла рассмотреть — ей не удавалось сфокусировать зрение. У человека были седые волосы, и говорил он мягко, даже вроде бы улыбался. Он казался дружелюбным, и ей было жаль, что она не может понять его слов.
Анна задумалась: что же с нею такое случилось, в результате чего она не может сесть? Несчастный случай? Ее кто-то ударил? Внезапно ее охватил страх.
В этот момент она услышала слова:
— ...Вынуждены так поступить с вами, но у нас действительно не было никакого выбора.
Акцент, возможно, немецкий или швейцарский.
Где я?
Еще два слова:
— ...Диссоциативный транквилизатор...
Кто-то говорил с ней на английском языке с каким-то среднеевропейским акцентом.
И далее:
— ...Как можно удобнее, до тех пор, пока кетамин не выйдет из организма.
Теперь она начала вспоминать, что с нею произошло. Место, в котором она оказалась, было очень плохим местом; оно раньше очень интересовало ее, но теперь она очень сожалела о том, что попала сюда.
Она смутно припоминала, как боролась с кем-то, как ее схватили несколько сильных мужчин, затем укол чем-то острым. А дальше — ничего.
Седой мужчина, который, как теперь чувствовала Анна, был очень плохим человеком, ушел, и она закрыла глаза.
Когда Анна открыла их снова, она была одна. Голова прояснилась. Она ощущала себя разбитой, чувствовала, что тело затекло, и сразу поняла, что привязана к кровати.
Она приподняла голову, насколько смогла — совсем немного, потому что ее грудь охватывал ремень.
Впрочем, ей удалось рассмотреть наручники и ремни, которыми она была привязана к больничной каталке. Обтянутые кожей полиуретановые медицинские приспособления, использовавшиеся в психиатрических больницах для самых сильных и опасных буйных пациентов. Такие оковы называли “гуманными кандалами”, и ей самой приходилось использовать их во время обучения.
Наручники у нее на запястьях были прикреплены длинной цепью к ремню, удерживавшему ее за талию, — он тоже был заперт. То же самое и с лодыжками. Руки болезненно саднило: значит, она отчаянно боролась.
Завязки имели цветовую маркировку — красные предназначались для запястий, синие — для лодыжек. Они были изготовлены позже, чем те кожаные, которыми ей приходилось пользоваться, но замок, конечно, не изменился. Ключ — она хорошо это помнила — представлял собой маленький и плоский штырек без зубцов, плоский с одной стороны и клиновидный с другой.
Она помнила, что от этих больничных завязок довольно просто освободиться, если знаешь, как это сделать, но ей была необходима скрепка или что-нибудь в этом роде — любая прямая и твердая проволочка.
Повернув голову набок, она осмотрела стоявшую поблизости большую установку для анестезии. С другой стороны каталки оказалась металлическая тележка-тумба — до нее было несколько футов.
В тележке восемь ящиков. А наверху разложены всякие медицинские причиндалы: бинты, пинцеты, корнцанги, ножницы и запечатанный пакетик со стерильными английскими булавками.
Но она никак не могла дотянуться до них.
Анна потянулась налево, к сверкающей тележке, надеясь, что ей удастся хоть чуть-чуть пошевелиться в ремнях, но, увы, попытка оказалась тщетной. Она еще раз дернулась налево, на сей раз яростным резким рывком и опять без толку — единственным, что сдвинулось с места, было ее ложе на колесах.
На колесах.
Несколько секунд она лежала молча, прислушиваясь к приближающимся шагам. Потом еще раз дернулась в своих безжалостных ремнях и почувствовала — или ей это представлялось? — что колеса сдвинулись еще на дюйм или два.
Обрадованная успехом, каким бы жалким он ни казался, Анна снова дернулась влево. И колеса опять чуть заметно подвинулись.
Но тележка находилась так же далеко и была столь же недосягаема для нее, как нарисованное миражом призрачное озеро для измученного жаждой человека в пустыне.
Несколько секунд она лежала, собираясь с силами: шею свела мучительная судорога.
Затем она напряглась и, стараясь не думать о том, насколько далеко находится тележка, рванулась в своих узах и отыграла еще один дюйм.
Один дюйм из нескольких футов значил то же самое, что единственный шаг в нью-йоркском марафоне.
Анна услышала шаги и голоса в коридоре, они быстро приближались, делались громче, и она застыла неподвижно, позволяя отдохнуть натруженной шее. Голоса снова удалились.
Еще один рывок влево, и каталка подалась еще на пару дюймов.
Она не хотела думать о том, что будет делать, когда доберется до тележки: это уже совсем другая проблема. А в ее положении проблемы следовало решать по мере возникновения.
Дюйм за раз.
Еще дюйм или около того. Еще. До тележки оставалось не более фута. Она дернулась еще раз, отыграла еще один дюйм, и в комнату вошел седой человек.
Юрген Ленц, как он именовал себя. Но теперь Анна знала поразительную правду.
Юрген-Ленц-который-не-был-Юргеном-Ленцем.