Я лежал на полу в своей кухне. Это была моя кухня, вполне обычная. Правда, все предметы в кухне медленно покачивались, но скорее это было всего связано с вином, которое еще шумело в моей голове. Я был еще изрядно пьян. Только веселье куда-то ушло. Из комнаты доносился разговор. Два голоса – мужской и женский. – Ну что ты будешь делать? – сказал Эмилио. – Пропал, поганец, и все тут! Где теперь его искать? Уже сутки, как нет его. Хоть бы по телефону позвонил, что ли. – Надо обращаться в полицию, – твердо произнесла Цзян. – Потому что Мигель очень умеет попадать в разные авантюры, и плохо тогда делает контроль над собой. К тому же, он любит бить морды разным плохим людям. И они могли бить его сами. И он может лежать сейчас в какой-нибудь больнице. Знала бы моя Анюточка, каким плохим людям я бил морды за эти сутки! Нет, не поверит. Нормальный человек в такое не поверит. Я попытался сесть, но снова свалился на пол. Голова моя дико кружилась. – Эй, люди, – тихо позвал я. – Помогите встать. Я сам не могу. Они примчались на кухню, топая, как носороги. Не знаю, чего им больше хотелось в этот момент – обнять меня или дать мне по физиономии. Изумление было написано на их лицах. Изумление и невероятное облегчение. – Dichosos los ojos! [118] – заорал Эмилио. – Ты когда успел придти?! Мы только что здесь сидели, на кухне, минут пять назад! Ты как сюда попал? – Телепортировался. – Я скривился, потому что вопль Эмилио иглой вонзился в мою больную голову. – Не ори, ради Бога! У меня башка раскалывается. – Понятно, – Цзян смотрела строго, руки сложила на груди. – Ты опять пьяный. Ты пил много виски. А теперь лежишь на полу. А мы тут беспокоились про тебя, потому что ты не был целый день, и не приходил работать. – Меня закинуло в прошлое. – Я облизал губы сухим языком. – А дон Рибас Алонсо де Балмаседа… Это он напоил меня. Я так понимаю, что специально, чтобы я потерял сознание и телепортировался обратно. Он колдун, этот дон Рибас. Там еще Инквизиция была… – Алкогольный бред, – констатировал Эмилио. – Наш русский упился до чертиков. Слушай, братишка, я же предупреждал тебя – не пей столько, будешь иметь проблемы… Ты посмотри – ты же весь в синяках. Опять подрался, что ли? – Попробовал бы ты не напиться, если бы ты убил человека, – пробормотал я. – Посмотрел бы я на тебя. – Ты еще и убил кого-то? – Глаза Эмилио полезли на лоб. – Да. Зарезал одного гада – Мясника Альваро. Он палач, сифилисом меня хотел заразить. Да ты не беспокойся, это не здесь, а в тысяча пятьсот шестидесятом году от Рождества Христова. – Так, – скомандовал Эмилио. – Берем этого шизофреника за руки, за ноги, и тащим в ледяной душ. Пусть протрезвеет маленько. Иначе он меня до инфаркта доведет. – Не надо в душ, – запротестовал я. – Положите меня на диван. Я и так отойду. Только мне надо тоника – холодного, литра два. Он в холодильнике стоит. Уговорил, кажется. Наклонились надо мной Эмилио и Анютка, дабы помочь встать. Эмилио нежно обхватил меня за живот и приподнял. И тут же заорал и уронил меня обратно на пол. Так, что я шмякнулся затылком об линолеум. – Т-ты полегче, мать твою, – пробормотал я. – Чо ты меня бросаешь-то как? Как прям не знаю кого… – Я укололся! – Эмилио рассматривал дырку на своей рубашке. – Что у тебя там? Он задрал майку у меня на животе и присвистнул: – Ого! Посмотри, Цзян! Твой дружок еще и с холодным оружием по улицам шляется. Нет, по нему определенно тюрьма плачет! – Это что? – спросила Цзян. – Это? – Я с трудом поднял голову и посмотрел на свой живот. – Это нож. – Я догадался. Ты им что, колбасу режешь? Таким кинжалом? Настоящим. – Это метательный нож. Оттуда, где я был. Вот вам, кстати, доказательство. Голый мой живот перепоясывал черный пояс из овечьей кожи. И только одно из семи гнезд было занято. Там находился метательный нож – тот единственный, который я не использовал, и с которым дошел до самого имения дона Рибаса де Балмаседы. – Мне нужно уходить на работу. – Цзян смотрела на часики. – Ты сейчас не можешь уходить на работу, Мигель? – Нет. – Я протянул руку. – Анюточка, солнышко, иди сюда поближе. Она присела на корточки и погладила меня по голове. – Мигель… Ты – loco. Ты знаешь это? – Да. Я – consagrado loco[119]. – Я не буду целовать тебя сейчас, потому что ты пахнешь… Неприятно. Как muerto[120]. – Я живой, – сказал я. – Это не мой запах. Это запах других… Других мертвых. Я приму душ, и снова буду пахнуть, как живой. Я расскажу тебе все, что случилось, солнышко. Потом. Ты скажи там на работе, что я заболел. Я выйду завтра. Обязательно. – Ты не сможешь завтра. – Смогу. – Я возьму твой скутер? – Да. Езжай осторожно. – Хорошо. Да… вот еще что. Я тебя люблю. И она все же поцеловала меня.11