Славин
Он сидел в машине уже восемь часов; он видел, как дважды сменились машины наблюдения — сначала рядом с его «фиатом» стоял черный «мерседес», потом подкатил голубой «шевроле»; наружка перестала церемониться, игра шла в открытую.
Славин неотрывно смотрел на окно палаты, в которой лежал Зотов. Окно было закрыто алюминиевыми жалюзи, но иногда сквозь прорези можно было видеть фигуру мужчины — видимо, полицейский подходил дышать свежим ветром с океана, последние дни задувало, кроны пальм делались игольчатыми, протяженными, и Славин ловил себя на мысли, что эти стрельчатые листья напоминают ему средневековую японскую живопись — такая же стремительная статика, с той лишь разницей, что там бамбук, а здесь громадина лохматых пальм.
…Пол Дик подъехал на такси, увидел Славина, помахал ему рукой — «мол, пошли вместе», но Славин отрицательно покачал головой.
— Почему?! — крикнул Пол. — Генерал Стау сейчас к нему приедет!
— Меня туда не впустят, — ответил Славин. — Вас — тоже.
— За меня не беспокойтесь!
— Когда прогонят — приходите ко мне, я включу кондиционер! Он иногда работает.
А через пять минут подкатил огромный «кадиллак» сеньора Стау, генерального директора полиции.
«Своим газетчикам не позволили приехать, — понял Славин, — в игру включили бедолагу Пола. Рассчитывают на наш разговор. В общем-то, правильно рассчитывают».
Стау, в окружении трех лбов, прошел в госпиталь. Он двигался стремительно, чуть склонив вперед голову; белый костюм сидел на нем как влитой, а разрезы на пиджаке делали его движения легкими, казалось, что с каждым шагом он взлетает, вот-вот вознесется.
«Все-таки они очень пластичны, — подумал Славин. — Ни один белый так не движется, как негры. Пожалуй, самые пластичные люди на земле. Сколько ж этот Стау получает с каждой взятки? Процентов пять? А взятку платят каждому полицейскому на дороге, каждому инспектору в офисе. Состоятельный человек».
— Господин Зотов, вы слышите меня?
— Да.
— Я — Стау, директор полиции.
— Ваши люди, — Зотов с трудом разлепил губы, — не дают мне спать, они нарочно топают бутсами.
— Им будет приказано ходить тихо. Приношу извинения. Я хотел бы задать несколько вопросов, если позволите.
— Позволю.
— Господин Зотов, вы настаиваете на том, что передатчик был подброшен неизвестными?
— Да.
— И шифрованные записи — тоже?
— Да.
— Господин Зотов, в таком случае как вы объясните, что на записях обнаружены отпечатки ваших пальцев?
— Не знаю.
— Это не ответ для суда присяжных, господин Зотов. Впрочем, если расшифровка покажет, что в записях есть военные секреты, вы будете отданы в руки трибунала.
— Чего вы от меня хотите?
— Если вы признаетесь, что работали на разведку Соединенных Штатов, мы в таком случае вышлем вас, как только позволит состояние вашего здоровья.
— А если я не признаюсь? — Зотов говорил медленно, чуть слышно, глаза его были недвижны, постоянно устремлены в какую-то одну точку на потолке.
— Значит, вы были радиолюбителем?
— Не был.
— Но откуда же радиопередатчик?
— Подбросили.
— Кто?
— Не знаю.
— Зачем его подбросили вам?
— Выясните.
Стау склонился над Зотовым, прошептал:
— Я это выяснил. Все здешние проамериканские газеты — а я знаю, кто кому и сколько платит, — подняли кампанию в вашу защиту, господин Зотов. Я принес вам эти газеты. Или вы боитесь соотечественников? Две машины русских постоянно дежурят около госпиталя, они и сейчас здесь.
— Почему не пускают?
— Потому, что вы находитесь под следствием. Да и они к вам не очень-то рвутся. Видимо, боятся, как бы вас не вывезли отсюда ваши друзья…
— Я воевал…
Стау склонился еще ниже, боясь пропустить хоть одно слово Зотова. Тот говорил очень медленно, еще тише, чем раньше.
— Говорите, я здесь…
— Я знаю, что вы здесь… Но ведь я воевал. В меня уже стреляли. Я был в плену. И ушел. Я ведь тогда не… Понимаете? Почему сейчас я должен ссучиться?
— Что-что?!
— Почему я сейчас должен оказаться тварью?
— Я вас не совсем понимаю, господин Зотов. Или вы меня плохо слушали. Мы не станем вас судить в случае вашего признания: разведка — серьезная работа, я отношусь с уважением к этой профессии. Мы отдадим вас вашим друзьям. Хоть сейчас. Понимаете? Может быть, вы хотите встретиться с сеньором Лоренсом?
— Кто это?
— Представитель «Интернэйшнл телофоник».
— Я с ним не знаком.
Стау достал из кармана фотокарточку: Зотов пожимает руку Лоренсу.
— Посмотрите сюда. Видите, это — Лоренс.
— Я не знаю этого человека.
— Господин Зотов, в Москве легко проверят, подлинная это фотография или скомпонованная. Что вы им ответите, если фотография подлинная? И еще вам придется ответить на такой вопрос: подлинна ли пленка, на которой записан ваш разговор с Лоренсом и Глэббом, — она у меня в кармане. Хотите, включу?
Не дождавшись ответа Зотова, Стау щелкнул чем-то во внутреннем кармане пиджака, и сразу же возникли голоса: сначала Лоренса, потом Зотова, а после Глэбба.
«Лоренс: Хотите переснять данные о поставках на ксероксе?
Зотов: У нас поганый ксерокс, я, видимо, сделаю фотокопию.
Глэбб: Вы получили вчера то, что хотели от нас получить? Взяли спокойно?
Зотов: Спасибо, Джон, я вам обязан, право.
Глэбб: Это мы вам обязаны, Эндрю, обязаны дружбой.
Лоренс: Как вы думаете, мистер Зотов, ваше правительство окажет военную помощь Нагонии в случае конфликта?
Зотов: Бесспорно».
Стау выключил диктофон в кармане, стало тихо в палате, тишина особенно подчеркивалась нудным жужжанием мухи, бившейся о стекло.
— Ну? — спросил Стау. — Как вы это объясните? Вашингтону это объяснять не надо, я имею в виду Москву, господин Зотов. Если бы я был на месте КГБ, я не поверил бы ни одному вашему слову. Вы должны понять, что документы, которые выкрали у сеньора Лоренса, находятся в цепких руках, в очень цепких руках.
— Я бы хотел поговорить с прессой.
— Пожалуйста. Сейчас я запишу ваше заявление. Американские репортеры уже здесь.
— Нет, я хочу, чтобы их пустили сюда.
— Их пустят сюда, как только вы сделаете заявление и вас смогут открыто защищать верные друзья.
— Слушайте, мне очень хочется спокойно помереть. Так что уйдите, ладно?
— Если вы не ответите мне в положительном смысле, господин Зотов, я буду вынужден передать прессе все материалы, добытые моими службами. Эти материалы скомпрометируют вас как американского разведчика, и процесс станет неуправляемым — вам не миновать суда.
Зотов закрыл глаза, пот струился по его лицу — нос заострился, лоб и щеки в кровоподтеках, землистого цвета; веки сине-черные.
— Я приду к вам завтра, — сказал Стау. — Отдыхайте. И ни о чем не думайте. Мы не дадим вас в обиду. Только я не могу понять вас: если человека обыграли, следует признать свое поражение. Тем более что поражение-то кажущееся — вы обретаете свободу вместо постоянного рабства.
— Я слышал, — шепнул Зотов. — Кто-то мне уже говорил об этом. Только другим голосом…
— Пожалейте меня, господин Зотов. Я попал в сложное положение: я обязан доказать вашу вину, и я докажу ее, если вы не проявите благоразумия.
Пол Дик обратился к Стау, когда тот вышел из отделения, где была палата Зотова, — коридор тоже блокировали, у стеклянных дверей стояли два детектива в белых халатах.
— Мистер Стау, я Полк Дик из «Пост». Как состояние русского?
— С этим вопросом обратитесь к врачам, я сыщик, а не хирург, — ответил Стау, не останавливаясь.
— Русский изобличен как шпион?
— Да.
— На кого он работал?
— Ответ на этот вопрос вы получите, когда кончится суд.
— Когда я смогу поговорить с русским?
— Спросите ваших юристов — когда человек, обвиняемый в шпионаже, имеет законное право отвечать на вопросы журналистов?
— Можете ли вы прокомментировать сообщение в здешней «Ньюс» о нарушении законности вашей полицией и о недоказанности вины мистера Зотова?
— Идет сложная игра, сэр, — рассмеялся Стау, покусывая губы, — но мы не игроки, а слуги закона, вот как я прокомментирую ваш вопрос.
— «Ньюс» — по-вашему — детище ЦРУ?
— А разве я сказал нечто подобное? Учитесь юмору! Полицейский тоже обладает правом на свободу слова. Это все, до свиданья, мистер Дик.
Пол сел в машину Славина, длинно сплюнул через окно, закрыл его и сказал:
— Обещали кондиционер?
— Держите, — ответил Славин и нажал черную кнопку под щитком. В кабине сразу же стало прохладно, хотя прохлада отдавала бензином.
— Вы что-нибудь понимаете, Вит?
— Понимаю. А вы?
— Ничего не понимаю. Я тогда, у Пилар, не успел с вами попрощаться, позвонил Лоренс, этот парень из разведки, ну «Интернэйшнл телефоник». Он сказал, что Зотов — его друг. Значит, получается, он — наш парень? Какого же черта его держат под охраной?
— Задайте этот вопрос Лоренсу.
— Думаете, я не задал?
— Оцените мой такт, я не спрашиваю, что он ответил.
— Я уже написал об этом, так что можете не загибать пальцы, сюжет открыт — ко всеобщему сведению. Он полагает, что Белью и Зотов — звенья одной цепи, но Лоренс хитрый парень, он умеет темнить. «Я, — говорит он, — обычный коммерсант, я имею друзей в самых разных сферах, и очень обидно, когда людей, с которыми дружишь, бьют по голове только за то, что мы родились в разных концах земного шара».
— Полагаете, он может сказать: «Бьют Зотова, человека, который передавал нам данные?» Вы такого признания от него хотите? — усмехнулся Славин, подумав: «Прости меня, Пол, я не имею права говорить тебе правду, я обязан поддержать версию Лоренса, я просто-напросто не могу иначе, старина, хоть ты очень славный, наивный и честный человек, оттого так и пьешь».
— А чего вы здесь торчите, Вит?
— А вы?
— Это хороший ответ, — вздохнул Пол.
— Только я никак не могу взять в толк, зачем они торопятся? — задумчиво спросил Славин, зная, что Пол Дик не преминет обсудить эту его мину с Глэббом, а в том, что Глэбб сейчас окружил Пола, как старого приятеля Славина, сомневаться не приходилось.
— С чем?
— Ну Стау приезжает, газеты шумят… Им же выгодно потянуть это дело, подлечить Зотова, а все заинтересованные стороны держать в неведении. Самая выигрышная карта в их политике — держать всех в неведении. Путать надо, а они…
— А разве ваши не испугались? Вон консул ваш приехал. Как коршун…
— Чего ж нам теперь пугаться, Пол? Нам теперь пугаться нечего, — забил по шляпку Славин, — раньше надо было думать. Поехали пить пиво?
— Вит, а почему вас интересует это дело, а?
— Когда вы интересуетесь — все понятно, свобода информации и все такое прочее, а вот если русский — значит, шпионаж и похищение изменника. Где ж равенство, Пол?
Славин включил зажигание, тронул машину с места, и за ним сразу же пристроился черный «мерседес» — голубой «шевроле» отправился обедать, время ленча, лбы соблюдают режим дня, язвенники тайной полиции не нужны, балласт.
— А ведь, действительно, они за вами постоянно катят, — сказал Пол Дик. — Передам материал про ваш шпионаж, слетаю к Огано, посмотрю освобожденную Нагонию и улечу к черту в Штаты, сдают нервы от здешней катавасии…
— Ну-ну. Вы легко перестаете пить?
— Мучительно. Кошмары, голова разрывается, ощущение невозвратимости времени, жалость к себе и человечеству, сыном которого я себя полагаю.
— Слушайте, Пол, у меня возникла идея.
— Какая?
— А что если нам зайти к Лоренсу вдвоем?
— Зажать в перекресток? «ЦРУ между двух огней — агент презренного капитала и адепт мирового коммунизма ведут профессиональный диалог с человеком „Интернэйшнл телефоник“, сменившим Чили на Луисбург!» Заголовок а? Хорошая идея, Вит, едем!
— Не боитесь неприятностей?
— Боюсь.
— Стоит ли тогда рисковать?
— Жизнь без риска словно мясо без горчицы. Едем.
…Пол позвонил в апартамент Лоренса снизу, из холла «Хилтона»:
— Хэлло, мистер Лоренс, это Пол Дик, мы хотели бы навестить вас вместе с русским, мистером Славиным, несколько слов, не более того…
Он услышал в ответ:
— Можете подняться.
Короткие гудки.
— У него кто-то сидит, это не он, ну и черт с ним, пошли.
Около лифта Пола Дика окликнул бой:
— Сэр, вас трижды вызывали к телефону, меня послали вас найти, что-то очень срочное.
— Поднимайтесь, Вит, я мигом.
Славин поднялся на пятнадцатый этаж, постучал в апартамент Лоренса; никто не отвечал, хотя за дверью слышалась музыка. Славин постучал еще раз; музыка была веселой, негры из Нью-Орлеана; никто, однако, не отвечал по-прежнему.
Славин пожал плечами, спустился в комнату прессы — телетайпы и прямые международные линии. Пола Дика не было.
— Где мой приятель? — спросил Славин того мальчишку, который только что встретил их у входа.
— Он куда-то позвонил, сэр, и тотчас же уехал. Мне кажется, он поехал в посольство.
— Он говорил об этом?
— Нет, мне так показалось, сэр.
— Надо креститься, когда кажется, — заметил Славин.
— Хорошо, сэр, я непременно стану осенять себя крестным знамением.
Славин усмехнулся, посмотрел новые пресс-релизы — нового ничего не было; по ощущению — затишье перед бурей.
Вернувшись в вестибюль за ключом, Славин спиною ощутил неудобство — кто-то стоял рядом и смотрел ему в затылок.
Славин обернулся — Джон Глэбб продолжал неотрывно смотреть на него, и улыбки на его лице не было, оно сейчас было тяжелым, словно бы закаменевшим.
— Что случилось, Джон?
— Ничего особенного, — медленно ответил Глэбб, — если не считать того, что сейчас убили Лоренса.