Глава XIII

БАЛА КИЛА

Когда Альдо Морозини, которого провожал Рао, вышел из главного входа дворца, его уже ждала длинная синяя машина «Бугатти» с шофером, с ног до головы одетым в белое. Похоже, слуга с бегающими глазами окончательно заменил Аму. С утра, когда еще не рассвело, Альдо разбудила записка магараджи, приглашавшего его немедленно совершить прогулку в обществе хозяина. Почти сразу появился и Джай Сингх, и гость, привыкший к роскошным нарядам хозяина дворца, с трудом на этот раз его узнал. Сейчас, одетый совсем просто, в белые галифе, твидовую куртку и рубашку-поло, на голове – маленький белый тюрбан без всяких украшений, на руках – замшевые перчатки, он был сам на себя не похож, казался моложе... и был в превосходном настроении.

– Вчера вам пришлось пережить средневековый вечер, – сказал магараджа с улыбкой, которую умел делать обольстительной, – и, поскольку вы не привыкли к нашим нравам и обычаям, я подумал, что легче всего вам будет вернуться в наше время, совершив утреннюю прогулку в одном из тех автомобилей, которые я так люблю водить сам.

И действительно, закутав голову в неожиданное на нем синее покрывало, Джай Сингх сел на место водителя, а тот символическим жестом открыл перед гостем крохотную дверцу, которую князь легко мог бы перешагнуть.

– Погода сегодня идеальная, – снова заговорил магараджа, – и я хочу показать вам мою страну...

Было раннее утро. Небо окрасилось в розовые тона, милые сердцу здешнего хозяина, но у самой земли оно делалось ослепительно алым. Вот-вот солнце должно было вынырнуть из-за горизонта и начать свой дневной путы.

– Яне слишком рано вас разбудил? – участливо спросил магараджа из-под своего покрывала.

– Нисколько, монсеньор. Мне всегда нравилось смотреть, как встает солнце. А здесь это зрелище особенно красиво...

– Не правда ли? Вот потому у нас существует обычай приветствовать дневное светило. Слушайте!

В самом деле, где-то в садах, по которым рассыпались занятые поливкой люди, сгибающиеся под тяжестью бурдюков с льющейся из них водой, послышались нежные звуки.

– Особая флейта, которая служит только для этого...

Но конец фразы потонул в реве мощного мотора, и машина сорвалась с места, издавая треск рвущегося шелка и рассыпая из-под колес мелкий голубоватый гравий. Впечатляющий отъезд, разогнавший Птиц... и садовников. Джай Сингх вел машину так, словно они с ней были одни на свете, и Морозини, любивший скорость и хорошие автомобили и, как полагается истинному итальянцу, прекрасно умевший их водить, уже спрашивал себя, не пора ли прочесть молитву. Так, на всякий случай...

Ракетой промчавшись по садам, магараджа направился к гряде холмов, не снимая ноги с педали газа и не обращая внимания ни на тучу белой пыли, которую он поднимал, ни на то, что могло за ней скрываться. В то утро рассталась с жизнью не одна домашняя птица, погиб под колесами и молодой кабанчик, отважившийся вылезти из родного логова. Царственный водитель пробормотал что-то нечленораздельное, но не остановился. Равно как и тогда, когда перед ним оказалась женщина с кувшином на голове – он отбросил ее на ковер сухой травы.

– Остановитесь, монсеньор! – запротестовал возмущенный Морозини. – Что, если вы убили эту женщину...

– О, беда невелика, убив, я избавил бы ее от скорби, подстерегающей всякое живое существо, и от ужасов старости. Но нет, она уже поднимается, – прибавил адский водитель, мельком глянув в зеркальце заднего вида.

Женщина и в самом деле поднялась с земли, но с трудом, а ее кувшин был разбит вдребезги.

– Прошу вас, остановитесь, Ваше Величество! Я хочу выйти...

– Чтобы на вас с воплями набросилась вся семейка и содрала с вас все вплоть до рубашки? Вы шутите, дорогой мой? Поверьте, я знаю их лучше, чем вы.

Он смеялся, очень довольный собой, а его пассажиру очень хотелось задушить весельчака этим нелепым синим покрывалом или хотя бы покинуть навсегда, но ни того, ни даже другого не сделаешь... Глупо ведь выскакивать из машины на полном ходу, рискуя жизнью... И бешеная гонка продолжалась —по высоким травам, через колючки, а время от времени и по неглубоким заболоченным озерцам, по берегам которых росли старые деревья с искривленными ветвями и блестящими после только что закончившегося сезона дождей, дочиста вымытыми листьями. Они выехали из горной долины, в которой помещался Альвар, и дорога, казалось, убегала в бесконечность. Джай Сингх, поглощенный радостью вождения, с застывшей на лице улыбкой, не произносил ни одного слова, ни о чем не рассказывал. Странный у него был способ знакомить со своей страной...

– Куда мы едем? – спросил Морозини.

Машина остановилась так резко, что пассажир чуть было не вылетел из нее поверх невысокого лобового стекла.

– Сюда. Здесь проходит граница моего государства, – сказал Джай Сингх, указывая на железную дорогу и стоящий рядом столб, выкрашенный в цвета Альвара. – Мы вернемся другой дорогой. Так вы все посмотрите.

Резкий разворот, от которого взвыл мотор, – и снова бешеная гонка, но уже в обратном направлении. Если они и ехали другой дорогой, Морозини этого не заметил. Теперь пыли было еще больше, чем по дороге туда. Время от времени в поле зрения показывались горы, которые становились все ближе. Перед ними лежали холмы, и машина, вдруг резко вильнув вправо, стала все на той же бешеной скорости по ним подниматься, так что пассажиру показалось, будто он попал на «американские горки». Что касается Джая Сингха, он откровенно развлекался, хохотал, словно мальчишка, перескакивая через канавы, проваливаясь в рытвины или взлетая по склону, чтобы через мгновение скатиться с другой стороны.

– Вы не находите, что мы как будто бы в Луна-парке? – со смехом спросил он. – Обожаю Луна-парк! Когда я приезжаю в Париж, то провожу там целые часы. Меня это приводит в восторг! А вас нет?

– Не помню, чтобы я туда ходил...

– Что ж, так у вас будет хоть какое-то представление об этом чуде. Хотя там ощущения куда сильнее!

Сильнее? В знаменитом парижском «Scenic-railway» вас везли по совершенно гладким рельсам, не имеющим ничего общего с этой дорогой, где сплошные рытвины и выбоины. Умение по ней проехать делало честь талантам водителя, но пассажиру от этого легче не становилось. Впрочем, путешествие закончилось после довольно крутого виража... прямо в ворота парка, к счастью, защищенные густыми зарослями гибискуса, смягчившими удар.

Дворцовая стража прибежала, чтобы извлечь своего правителя из кучи листьев и цветов, а в благодарность получила залп ругательств на хиндустани, но таких выразительных, что Альдо не потребовалось перевода. После чего Джай Сингх сорвал с себя покрывало и сел, скрестив руки и недобро глядя перед собой, а один из слуг побежал во дворец. Никто из ехавших в «Бугатти» не был ранен, но Морозини подумал, что хозяин дома мог бы и осведомиться о его здоровье. А тот упрямо молчал до тех пор, пока не появился «Роллс-Ройс», внушительный и красивый, несмотря на то, что был выстлан изнутри розовыми коврами. И в эту минуту, внезапно вспомнив о госте, Джай Сингх велел ему сесть в машину и занял место рядом с ним, проворчав:

– Никуда не годится! Сам не знаю, почему я так люблю эти проклятые машины! Ту теперь только выбросить!

– Она не так уж сильно Повреждена, Ваше Величество, и жаль было бы...

– Что? Как можно оставлять у себя вещь, ставшую несовершенной? Я бы такого не стерпел. Эту машину похоронят среди холмов, как и другие...

– Другие?

– Да. Я всегда велю хоронить автомобили, которые провинились и не справились.

– Какая жалость! Ваша «Бугатти» – благородная машина...

– Вот потому она и заслуживает погребения вместо того, чтобы быть выброшенной на свалку как лом. Не волнуйтесь, у меня есть еще две. Я всегда их покупаю по три.

Пока слуга провожал князя в его покои, Морозини пытался запомнить дорогу, чтобы потом без труда найти выход из этого лабиринта, выстроенного из мрамора и розового песчаника. Магараджа сказал ему, что у него день поста, поэтому Альдо будет обедать один, и они встретятся под вечер, чтобы посетить сокровищницу. А значит, можно осмотреть город, который казался ему очень интересным, а попутно выяснить, где находится резиденция Дивана и встретиться с Адальбером, которого ему очень недоставало.

Тем не менее пришлось вступить в переговоры с Рао. Заместитель Аму непременно желал его сопровождать под тем предлогом, что гость рискует заблудиться или его обворуют бесчисленные нищие, встречавшиеся на каждом шагу.

– Я должен присматривать за тобой, сагиб! Это мой долг.

– Что ж, я освобождаю тебя от этого долга. Я люблю осматривать города в одиночестве.

– В таком случае позволь мне хотя бы проводить тебя через дворец, чтобы тебе не пришлось делать большой крюк в парке. Ты окажешься сразу перед священным бассейном, в самом центре города...

Предложение показалось Альдо разумным, хотя Морозини совершенно не доверял этому слишком открыто улыбавшемуся лицу и фальшиво доброжелательному взгляду. Но, в конце концов, знать, где находится другой выход, ему не помешает, совсем наоборот, всегда может пригодиться... И все же проход по дворцу подверг его память чересчур суровому испытанию: здесь было слишком много коридоров, слишком много двориков, слишком много подъемов и спусков, слишком много разнообразно убранных комнат... В конце концов они оказались на широкой лестнице, чьи лоснящиеся ступени спускались прямо– в воду, в которой отражалось синее небо. Город был здесь, он открылся перед Альдо, и ему почудилось, что дышать сейчас легче, чем во время утренней гонки через поля. Все здесь было красиво и гармонично. Навстречу попадались женщины в ярких или нежных покрывалах: пурпурных, оранжевых, охристых, коричневых, шафрановых, – индианки напоминали оживших персонажей картин или фресок во дворце. Одни, в ожерельях из цветов, двигались к храму, другие направлялись к людным улицам, из которых главная пересекала Альвар во всю длину. Удивительная триумфальная арка, нечто вроде восточных ворот с башенками и бирюзовой мозаикой, вызывала в памяти Самарканд. Все здесь кипело жизнью и красками, завораживающим видением воскрешая прошедшие века. Горбатые быки с крашеными рогами важно шествовали среди лавок, и никто не обращал на них внимания, уступая дорогу лишь слону, несущему на спине раскрашенное седло с балдахином и разноцветными занавесями и погонщика в алом тюрбане. И все же одна вещь поразила Морозини. Несмотря на яркие краски, на богатство отдельных зданий с резными крашеными карнизами, с красивыми балконами, с окнами, прячущимися за плитами ажурного мрамора, большая часть этого огромного города оставляла впечатление бедности.

В самом деле, здесь было слишком много нищих, слишком много облезлых домишек среди пышных садов и богатых жилищ. Улицы были грязны, несмотря на множество подметальщиков, которым поручено было следить за состоянием мостовых и тротуаров, но они, похоже, нисколько об этом не заботились. Даже главная улица, та, что, проходя под восточной аркой, вела к уступам горы, на которой возвышался форт Бала Кила, не избежала общей участи. Толстые, высокие стены форта, символа прежних правителей, высились над пиком скалы и продолжались вниз, словно тянущиеся к городу и обхватившие его когти... Это напоминание о войне находило отклик в фигуре воина в парчовом одеянии, с кривой саблей на шелковой перевязи, чей тяжелый взгляд давил на толпу, которой он словно бы и не видел. Затянутой в перчатку рукой он вел под уздцы коня, украшенного почти так же пышно, как и он сам...

Едва увернувшись от маленькой повозки, которую на отчаянной скорости гнал стройный молодой человек в тунике цветов Альвара, – не иначе, один из многочисленных адъютантов магараджи, – Альдо поневоле вошел в лавочку ткача, где громоздились свертки тканей для сари, от простого синего хлопка до драгоценных муслинов, украшенных золотой или серебряной вышивкой или сверкающей каймой. Ткач, восхищенный выпавшей ему редкой удачей, посещением европейца, тотчас стал показывать ему свою работу. В самом деле, он умел делать удивительные вещи: двусторонние сари, разного цвета с лица и с изнанки.

– Наша местная специальность, сагиб! – заявил он. – Настоящая тайна, которой другие завидуют. Только здесь умеют делать эти великолепные ткани! Я – дворцовый поставщик, магарани и раджкумари дарят меня своим доверием...

Радуясь случаю заполучить богатого покупателя, хозяин лавки начал читать своего рода лекцию, одновременно изливая на прилавок потоки чудесных материалов нежных или ослепительных цветов. Альдо решил поддаться на уговоры и купить сари для Лизы. Она замечательно будет носить эту благородную и вместе с тем прелестную одежду. Он выбрал бледно-зеленое с золотой вышивкой, нити которой на изнанке отливали светло-голубым. Что-нибудь купить – разве не лучший способ завязать разговор с продавцом?

– Думаю, вы и Диван-сагиба тоже обслуживаете? – небрежно спросил Морозини, поглаживая мягкий муслин, который он надеялся сам задрапировать на теле Лизы: как же она будет в нем хороша!

– Вроде бы да, но можно сказать и нет, потому что Диван-сагиб стар, его жена – у него всего одна супруга! – тоже, и у нее столько красивых вещей, что она редко что-нибудь покупает...

– Кстати, – продолжал Морозини, пока продавец заворачивал свое творение в кусок шелка, как в простую бумагу, – я хотел бы нанести ему визит. Можете ли вы показать мне, где он живет?

– Конечно, сагиб, конечно! Это очень легко. Сейчас я вам покажу...

Вручив венецианцу пакет, он проводил Альдо до выхода на улицу и показал ему на пышно цветущие за аркой деревья, поднимающиеся над высокой белой стеной с простыми низкими воротами из резного кедра.

– Это вон там! Всего несколько шагов, сагиб! Примите мою благодарность, сагиб! Будьте уверены, что я сохраню.

Морозини уже отошел от него и не слышал окончания речи, но когда он достиг указанных ворот, то внезапно заметил, что по обе стороны от него словно из-под земли выросли два дворцовых стража, которых сопровождал офицер.

– Мне кажется, вашему сиятельству пора возвращаться в свои апартаменты, – чрезвычайно почтительно сказал он.

– Позже! – сухо ответил Морозини. – Прежде я хотел бы нанести визит первому министру.

– Его, несомненно, нет дома, ваше сиятельство, – с огорченным видом произнес офицер. – В этот час Диван-сагиб всегда находится рядом с Его Величеством... а Его Величество уже ждет ваше сиятельство. А ждать магараджа не любит.

– А я не люблю, чтобы мне указывали, как поступить! Еще не настало время, когда я должен присоединиться к вашему хозяину. И если Диван отсутствует, может быть, вы позволите мне продолжить прогулку?

На лице офицера было теперь написано отчаяние:

– Магараджа специально послал меня за вашим сиятельством. Он заметил, что ему не терпится вас увидеть...

Настаивать на своем было бы жестоко, подумал Альдо, который под огорчением молодого человека разгадал настоящую тревогу. Все ту же тревогу!

– Как хотите, капитан. Мы возвращаемся, но я попрошу, чтобы ваши люди остались сзади. Мне совершенно не хочется передвигаться по городу в окружении двух солдат...

– Вполне естественно. Я, со своей стороны, провожу вас... как можно скромнее.

В этот момент ворота, у которых они разговаривали, открылись, и появился Диван собственной персоной. Морозини тотчас испепелил взглядом молодого капитана:

– А мне только что сказали, что вы во дворце, Диван-сагиб. Но, получается, это не так?

Старый министр тонко улыбнулся.

– Это всего лишь вопрос времени. Я сейчас туда иду... Но вы, я думаю, хотели узнать о своем друге?

– Больше всего мне хотелось бы его увидеть!

– Это невозможно! Вы знаете, что его мне доверили, и Его Величеству не понравилось бы, если бы были нарушены его приказания. Но не беспокойтесь, – поспешил прибавить старик, видя, что у Морозини вырвалось гневное движение, – у него все в порядке. Он отправился с двумя моими сыновьями охотиться на кабана. Мы пойдем вместе?

Руководствуясь тем принципом, что из беседы с умным человеком всегда что-нибудь да узнаешь, Альдо согласился, и они прогулочным шагом двинулись ко дворцу, а военные слегка отступили.

Магараджу они нашли в одном из дворов дворца, там, где располагался слоновник, высокое, словно собор, здание, в котором помещалась целая дюжина этих благородных животных. Правитель, одетый с той же простотой, что и утром, разговаривал со старшим погонщиком в этой своеобразной «конюшне», но тотчас прекратил беседу, увидев князя и своего министра.

– Мне очень жаль, дорогой друг, что пришлось за вами посылать, – извинился он с той обольстительной улыбкой, какая появлялась порой на его лице, – но я освободился раньше, чем рассчитывал, и мне вас недоставало...Магараджа о чем-то коротко переговорил с Диваном, и тот удалился, после чего Джай Сингх взял гостя за руку:

– Начнем же нашу экскурсию! И, поскольку мы встретились в этом дворе, я покажу вам самую странную повозку, какую вам когда-либо доводилось видеть.

И в самом деле, в глубине слоновника стоял какой-то двухэтажный монстр, ярко и обильно разукрашенный... Хотя без этой экзотической нотки он был бы точь-в-точь лондонский автобус...

– Это сделано для того, чтобы впрягать сюда четырех слонов, – пояснил Джай Сингх. – И это позволяет возить довольно много людей в труднодоступные места. Но пойдемте же смотреть мои сокровища! Я думаю, вы останетесь довольны... Начнем с гаражей...

Гаражи того стоили: в них выстроились несколько десятков автомобилей, среди которых были два синих «Бугатти», близнецы осужденного сегодня утром на погребение, шесть «Роллсов», в том числе и устланный коврами и застеленный тигровыми шкурами, и еще три или четыре машины, обитые внутри шелком, бархатом или парчой. Ничего особенно удивительного во всем этом здесь, в стране магараджей, не было, поражала воображение только своеобразная карета с мотором: огромный золотой «Ланчестер», в точности воспроизводивший экипаж, в котором ездят короноваться английские короли. Разумеется, лошади отсутствовали, на их месте был капот, украшенный гербом Альвара с тигром и быком по бокам.

– Хотите прокатиться? – предложил Джай Сингх.

– Да нет, – со смехом отказался Морозини, – я люблю машины, но все-таки предпочитаю им драгоценности...

– Тогда не стану больше томить вас ожиданием. Альдо привык к роскошным коллекциям, ему пришлось немало их повидать, начиная с коллекции его собственного тестя, но, когда он вошел в залы, где были собраны сокровища Альвара, у него закружилась голова. Поддавшись своей страсти к волшебным камням, он даже забыл на мгновение, что оказался здесь не только и не столько ради собственного удовольствия. Залы шли анфиладой, и в каждом были неприступные бронзовые двери и не менее неприступные резные мраморные окна. В первом зале в застекленных, но укрепленных шкафах хранились чудесные вещи: многочисленные короны магараджи, его ожерелья, браслеты, украшения для тюрбанов, разложенные так же искусно и защищенные так же надежно, как в витрине какого-нибудь ювелира с Вандомской площади. Ослепленный сокровищами, Альдо подумал, что этот странный правитель сказочно богат. Он не знал, чем восхищаться в первую очередь, и тут его взгляд упал на стоявшую отдельно в застекленной нише и освещенную снизу рассеянным светом чашу, вырезанную из огромного цельного изумруда. Остановившись перед ней словно вкопанный, он не мог сдвинуться с места, и хозяин дома почувствовал его волнение. Магараджа молча открыл стеклянную дверцу и, достав чашу, вложил ее в задрожавшую руку потрясенного Морозини:

– Неужели вы нашли Грааль, чашу, в которую собрали кровь Христа? Предание говорит, что она была сделана из цельного изумруда...

– В таком случае ее должен был найти великий император Акбар, мой предок, потому что эта сказочная чаша принадлежала ему. Она, похоже, взволновала вас?..

– Никогда не думал, что увижу своими глазами подобное чудо, – прошептал князь-антиквар, а его длинные, сильные и нежные пальцы все гладили и гладили чашу.

Но в конце концов ему пришлось с ней расстаться, и чаша вновь заняла свое место в хрустальной нише. Затем он полюбовался ожерельем из божественно ограненных рубинов, множеством украшений из жемчуга, бриллиантов и изумрудов. Только сапфиров здесь не было, потому что этот камень считался если и не приносящим несчастье, то, по крайней мере, нежелательным! Все вместе выглядело очень красиво, хотя порой оправы казались чересчур тяжелыми; но ведь в индийских драгоценностях золото значит почти так же много, как и камни.

Затем Морозини увидел поразительную коллекцию нефрита, достойную китайского императора, и удивился ей: он-то думал, что только Китай способен порождать такие чудеса...

– Но все это лишь видимость, – внезапно вздохнул человек, который, однако же, всегда покрывал себя этой видимостью в изобилии. – Великий Рамакришна написал: «Когда вы признаете, что мир нереален и эфемерен, вы откажетесь от него и избавитесь от всех ваших желаний...»

– Я до этого еще не дошел, – со смехом сказал Морозини. – Да и вы тоже, Ваше Величество, поскольку, слава богу, вы чудесно умеете носить на себе истинное великолепие и, думаю, находите в этом удовольствие. Что вполне естественно: ни вы, ни я не достигли еще возраста отречения. Кстати...

Он вынул из кармана замшевый мешочек, в который положил «Регентшу», вытащив ее из свернутых носков, достал жемчужину и, взяв за бриллиантовую подвеску, положил на бархатную подушку, приготовленную для извлекаемых из витрин драгоценностей.

– Вот она – «Регентша», императорская жемчужина, которую вы попросили меня вам привезти. Что вы о ней думаете?

Руки в шелковых перчатках схватили драгоценность с жадностью, удивительной для такого богатого человека. Они ощупывали и гладили ее, они ее словно бы рассматривали и вдыхали. Странные тигриные глаза светились, как глаза хищника, подстерегающего жертву:

– Она восхитительна! Еще прекраснее, чем я думал! Ах, я предчувствую, что, когда ее вставят в ожерелье, она станет одним из любимых моих украшений. Но для нее надо найти достойное обрамление – может быть, бриллианты? Я сегодня же вечером созову моих ювелиров...

Магараджа снова убрал жемчужину в мешочек, сунул его в карман, затем, обняв Альдо за плечи, поцеловал:

– Спасибо, друг мой, спасибо! Эта великолепная жемчужина навсегда соединит нас! Пойдем, я хочу еще кое-что тебе показать!

Все это, несомненно, было очень лестным, но Морозини, как хороший коммерсант, задался вопросом, не забыл ли магараджа на радостях, что должен выплатить ему вторую половину условленной суммы, и вообще, как бы там ни было, он, Морозини, совершенно не хотел, чтобы его что-нибудь, пусть даже долг, навеки соединяло с этим полуварваром. Но, наверное, заговорить в такую минуту о деньгах было бы верхом неприличия. Они всегда успеют этим заняться, когда уедут из Альвара в Капурталу.

А пока они перешли в другой зал, где хранились рукописи, которые составили бы счастье Ги Бюто. Среди прочего здесь была «Махабхарата», много веков тому назад написанная на свитке бумаги шестидесяти шести метров длиной, и написанная так мелко, что буквы можно было разглядеть только в лупу. Впрочем, Морозини остался довольно равнодушным к этому подвигу. Ему куда больше понравился роскошный экземпляр «Гулистана», «Розового Сада» персидского поэта Саади, датируемый XIII веком, богато иллюстрированный изысканными миниатюрами.. Альдо с удовольствием полюбовался бы еще этими сокровищами, но Джай Сингх, подобно музейному смотрителю, предвкушающему час закрытия, вдруг заторопился, ветром пронесся мимо коллекции музыкальных инструментов, показал Альдо еще несколько салонов: Зеркальный, Охотничий, где стены исчезали под множеством трофеев и где обитало семейство набитых соломой и с большим реализмом выполненных тигриных чучел, и остановился лишь в большом зале аудиенций, Дурбаре, где возвышался трон из чистого золота. Стены и потолок зала были покрыты золотыми арабесками, оставлявшими место лишь для большого пурпурно-золотого портрета принца, сплошь покрытого драгоценностями до самой усыпанной рубинами шапочки, над которой, словно маленький громоотвод, торчал рубиновый султан... Принц опирался на кривую саблю в ножнах из нефрита и бирюзы, а рядом с ним стоял большой щит, украшенный шестью изумрудными кабошонами. Красив этот человек был необычайно: черты лица, наполовину скрытого короткой бородой, были так же чисты, как и у самого магараджи.

– Мой дед, Банай Сингх, – представил Альвар. – Это был великий раджпутский правитель и истинный воин: раджпут никогда не расстается ни со своей саблей, ни со своим конем.

Может быть, так оно и было в действительности, но не на картине, где никаких коней художник не изобразил. Тем не менее Морозини приветствовал предка так же, как это сделал и сам Джай Сингх.

– Поскольку вы выходили в город, вы, наверное, заметили на берегу внутреннего озера великолепное здание из темного песчаника с десятью куполами белого мрамора: это мавзолей моего деда, но его называют Рани Музи Чатри, преклоняясь перед вдовой, Рани Музи, которая после смерти Баная Сингха стала «сати». Это означает...

– Что она живой взошла на погребальный костер мужа, – перевел Альдо. – Я надеюсь, что вы, Ваше Величество, навек изгнали из своей страны этот чудовищный обычай?

– Англичане этого потребовали, но... очень трудно после того, как ты умер, помешать народу соблюдать обычаи... а безутешной вдове последовать за супругом и обрести святость... А теперь идемте! Я хочу показать вам еще кое-что интересное! Морозини уже начал уставать, но ему все же пришлось последовать за хозяином в очередную комнату, по сравнению с другими – небольшую. Это была столовая, центр которой занимал стол из литого серебра с выгравированными на столешнице сверкающими волнами. Посередине стоял серебряный канделябр со множеством ветвей, украшенный причудливыми цветами и лианами, предмет, на вкус Альдо, скорее фантастический, чем красивый.

– Великолепно! – сказал он, не вдаваясь в ненужные подробности.

– А главное, эта очень забавная штука. Попробуйте приподнять подсвечник!

Морозини наклонился, – чтобы дотянуться, ему пришлось почти лечь на стол, – взялся за подножие канделябра... и внезапно оказался его пленником: две лианы, пробужденные, должно быть, его движением, обвились вокруг запястий князя, заставив его застыть в очень неудобной позе. Джай Сингх, расхохотался, отчего Альдо пришел в негодование:

– Что еще за чертовщина? Я не нахожу это забавным!

– Ну, друг мой, это всего лишь шутка! Игрушка, если угодно. Но очень полезная: у меня ни разу его не украли. Один Вишну знает почему, но почему-то эта вещь очень соблазняет моих молодых адъютантов. Но стоило им прикоснуться к вожделенному канделябру, – они немедленно становились пленниками, причем в позе, дающей возможность истинному любителю оценить красоту тела хорошо сложенного подростка!

По спине Морозини потек холодный пот, а к гневу примешалось отвращение: он слишком хорошо понял, на что намекал Джай Сингх... Несомненно, это была одна из причин, которые делали взгляд этих мальчиков постоянно испуганным, чтобы не сказать больше. И все же Альдо овладел собой и спокойно, ледяным тоном произнес:

– Соблаговолите меня отпустить! Мне не нравятся такие шутки... и еще меньше обращение такого рода с мужчинами. Кем бы они ни были!

Джай Сингх перестал смеяться и поспешил освободить гостя, рассыпаясь в извинениях. Это всего лишь маленькое развлечение. Никогда он не позволил бы себе насмехаться над тем, кого считает своим братом...

– Пойдем выпьем чего-нибудь, чтобы сгладить это дурное впечатление. Все это забавы, недостойные таких людей, как мы. Завтра я покажу тебе свое истинное сокровище, не имеющее ничего общего с земными благами. Завтра я познакомлю тебя с моим Учителем, с человеком, который открывает передо мной врата святости. Благодаря ему я имею право носить титул Радж Риши, что означает «учитель веры» и «святой человек»... Завтра я покажу тебе свет...

Несмотря на лирический порыв магараджи, Альдо все это не слишком-то успокоило. Учитывая странный способ существования Джая Сингха, венецианец спрашивал себя, перед какого рода сумасшедшим ему предстоит раскланиваться... Он уже принял решение: после этого визита к «святому человеку» он распрощается с Джаем Сингхом, заберет Адальбера и вместе с ним уедет в Дели, где они проведут несколько дней перед тем, как отправиться на торжества по случаю юбилея правителя Капурталы. Разумеется, не забыв потребовать уплаты второй половины суммы, о которой они условились!.. Ему очень не нравилось в этом роскошном дворце, полном скользящих теней, хоть это и были всего-навсего бесчисленные слуги.

Назавтра, выходя во двор к магарадже, он ожидал увидеть автомобиль или, может быть, коня, на котором ему предстояло отправиться к Учителю – Альдо представлялось, что святой человек должен жить в храме или в какой-нибудь хижине, но Джай Сингх, одетый в темное монашеское платье с капюшоном, с покрытой синим покрывалом головой, сидел в седле с балдахином на спине слона.

– Учитель живет вон там, – объяснил он, указывая на форт Бала Кила. – Так он ближе к небу, а его благословение распространяется на всю мою страну...

Альдо с улыбкой кивнул. Прогулка могла оказаться приятной, и ему впервые предстояло прокатиться на слоновьей спине. Плавно покачиваясь в седле в такт мерному шагу слона, они проплыли над городом, видя повсюду одни только согбенные спины, затем дорога круто пошла в гору, внизу поросшую пыльными деревьями, на которых резвились стаи обезьян, но выше лежала каменная пустыня, нагромождение скал, заканчивающееся у старых стен с закругленными зубцами, каждый из которых был прорезан бойницей. С каждым шагом слона пейзаж становился все более суровым, сбоку от тропинки открылась пропасть, крутые склоны казались все неприступнее. Они приближались к старому форту. Здесь царило молчание, шум города отступил. Никого кругом, только гриф время от времени тяжело пролетал над древними камнями, описывая концентрические круги. Джай Сингх молчал, положив руки на разведенные колени. Казалось, он молился: покрывало возле его губ шевелилось от дыхания, но с них не слетало ни единого звука.

Наконец они оказались у подножия стен, которые, несмотря на размеры слона, отсюда казались еще выше, чем из долины. Кое-где стены осыпались, но в других местах на них еще сохранились резные деревянные павильоны, в прежние времена служившие, должно быть, сторожевыми башнями. С этой высоты – несколько сот метров над городом – видны были километры укреплений, уходивших в бесконечную даль: Великая Китайская стена, да и только, разве что немного потоньше, но такая же неприступная.

– Мои предки умели защищать свои земли, – произнес Джай Сингх, на время оторвавшись от молитвы.

– Вижу. Это производит впечатление.

Но они уже прибыли на место. Войти в форт можно было через единственные, внушительных размеров ворота, которые с глухим звуком открылись перед слоном и тотчас закрылись снова. Внутри оказался просторный двор, за ним – старый дворец. Здание выглядело бы пустым, если бы не двое слуг, которые простерлись ниц, перед тем обменявшись несколькими словами с магараджей. Тот снял свое синее покрывало.

– Учитель Чандра Нанду нас ждет.

Они шли через залы, дворы и галереи с остатками былой роскоши: фресками с золотыми вкраплениями, позолоченными резными потолками, ажурными колоннами, мраморными балконами, но чем дальше они продвигались, чем глубже заходили в наиболее древнюю часть, в самое сердце старого форта, выстроенного в десятом веке, тем более суровой и простой делалась обстановка. Наконец они оказались на вершине башни, в середине круглой пустой комнаты, где на вытертом ковре сидел, скрестив ноги, старик с бритой головой, одетый примерно в такое же платье, какое носил магараджа. Рядом с ним – кувшин с водой и миска с пшеничными лепешками-чапати, но больше Альдо ничего не успел разглядеть: Джай Сингх, уже стоявший на коленях, простерся ниц, вынудив его сделать то же самое.

– Он может многому вас научить, – настойчиво прошептал магараджа, – но надо оказать ему уважение, которого он вправе ожидать, потому что перед нами, наверное, величайший святой во всей Индии...

Затем, усевшись по-турецки на некотором расстоянии от старика, он заговорил с ним на хиндустани, а Альдо воспользовался этим, чтобы получше изучить того, кого Джай Сингх называл своим Учителем. Лицо, полностью выбритое, как и вся голова, было поразительно красивым, несмотря на частую сетку морщин. Наверное, все дело было в крепких и вместе с тем тонких костях черепа. Глаза же, глубоко ушедшие под густые белые брови, были не черными, а светло-зелеными, словно океанские глубины, пронизанные солнечным светом. Взгляда поймать не удавалось: по большей части сморщенные веки были полуопущены, но, когда Чандра Нанду открывал глаза, – а это случилось за все время разговора лишь один или два раза, – это помеченное следами времени лицо казалось невероятно молодым...

Наконец через несколько минут магараджа встал и, снова простершись перед Учителем и поднявшись, повернулся к гостю:

– Тебе оказана великая честь и тебе выпала огромная удача. Учитель соглашается оставить тебя у себя... на несколько дней!

Морозини мгновенно вскочил:

– Что?.. Да об этом никогда и речи не было!

– Знаю, знаю, но я не представлял себе, что Чандра в тебе увидит исключительное существо. Он хочет получше тебя узнать. Ты не можешь отказаться, – внезапно твердым тоном произнес магараджа, – потому что это означало бы оскорбить его... и меня тоже! Оставайся здесь! Ты увидишь, в один прекрасный день ты станешь меня благодарить.

– Скажите мне, что я сплю. Мы говорим на разных языках...

– Он сумеет объяснить тебе все, что ты должен знать.

– Я вполне удовлетворен тем, что уже знаю, и у вас нет на меня никаких прав!

– У меня нет, но у него – да, с тех пор как он признал тебя достойным у него учиться. Я знал это с первой нашей встречи. Я сказал тебе: ты – мой брат, и ты станешь им в еще большей степени после того, как его послушаешь.

– Я не останусь здесь ни одной лишней минуты! Сразу после этой экскурсии я собирался объявить вам, что уезжаю в Дели ближайшим поездом, и именно это намерен сделать. Я попрощаюсь с этим стариком, как подобает, и вернусь в город...

В глазах Джая Сингха зажегся холодный, свирепый огонь, способный испугать человека менее решительного, а главное – менее разгневанного, чем Морозини. И все же в словах, которые произнес Альвар, прозвучала явственная угроза:

– Ты останешься здесь... потому что этого хочу я: не обманывайся на сей счет! Если ты думаешь, что мы пришли сюда одни, – ошибаешься. Мои солдаты последовали за нами, они будут охранять эту часть форта. И ты не сможешь выйти, разве что у тебя, как у птицы, отрастут крылья. Впрочем, я не советую тебе этого делать, и знай: если та откажешься от случая, который я тебе предоставляю, ты погибнешь, и весьма неприятным образом. Так что слушай то, чему тебя научит Чандра Нанду, потому что слушать Учителя – величайшая удача, какую только жизнь могла тебе подарить! А потом, когда ты станешь таким, каким тебе изначально суждено было стать, ты разделишь мою жизнь, мои богатства... и мое сердце.

– Нет, я правильно думал, вы и в самом деле сумасшедший! Вы забыли о том, что внизу у меня остался друг и что он будет меня искать?

На красивом лице Альвара вновь появилась жестокая улыбка.

– Твой друг не станет искать тебя, князь. По моему приказанию сыновья Альвара увели его на охоту, а у нас охота, если не остерегаться, дело очень опасное. Может произойти несчастный случай... особенно если встретишься... с тигром.

Минутой позже руки Альдо сомкнулись на горле Джая Сингха, который от удивления пискнул по-мышиному.

– Ты ведь не мог этого сделать, исчадье ада? Ты не мог погубить этого человека! А если все-таки сделал, я убью тебя, мой «брат», и немедленно! Что-то подсказывает мне, что твои верноподданные будут мне за это признательны...

Альвар, не способный произнести ни слова, только менял цвета – по его лицу прошли все оттенки радуги. Он уже задыхался, но внезапно запястье Альдо оказалось словно в тисках, и ему пришлось разжать руку: хрупкий старик, который, казалось, спал, пришел на помощь своему ученику, не произнеся ни единого слова. Потом снова впал в свое медитативное оцепенение, а Альвар, упав на колени, поднес обе руки к своему несчастному горлу. Затем поднялся наподобие кобры, которая готовится напасть, но все же отступил к двери.

– Ты останешься здесь до тех пор, пока не научишься благоразумию и не станешь относиться ко мне с должным уважением, – прорычал он, угрожающе наставив на Альдо палец. – А если этого не произойдет, мои тигры полакомятся твоей нечистой плотью...

Предупредив движение Морозини, который готов был снова броситься на него, магараджа поспешно скрылся за дверью, и окованная железом створка захлопнулась за ним. Добежав до двери, Альдо понял, что она заперта. Он рванулся к узким стрельчатым окнам, в которых синело небо. И вдруг услышал за спиной:

– Оставь надежду выбраться через окно! Оно слишком узкое! Кроме того, ты упал бы с высоты в сотню метров.

Он вздрогнул, обернулся... Да, это говорил Чандра Нанду. Его глаза цвета весенней листвы, теперь широко раскрытые, смеялись.

– Вы говорите по-английски?

– И по-французски тоже, если тебе так удобнее. И еще на нескольких европейских языках... Как видишь, мне не составит никакого труда преподать тебе мудрость Древних Книг...

– Не знаю, какого рода мудрость вы внушали своему ученику, но мне не с чем вас поздравить! Если он – святой человек, Тамерлана можно считать божеством.

Старик рассмеялся.

– У нас будет еще много времени, чтобы об этом поговорить. Садись рядом со мной!

Произнеся эти слова, странный Учитель хлопнул в ладоши. Появился один из двух слуг, которых Альдо видел во дворе, – словно чертик из табакерки, поднялся из люка, устроенного в полу комнаты, и низко поклонился, сложив руки на груди. Старик отдал ему какой-то приказ, и тот снова скрылся в люке, но почти тотчас вернулся, неся поднос, на котором стоял кувшин со свежей водой, лежали фрукты и чапати. Морозини удивился:

– Она не заперта на ключ?

– А тебе бы этого хотелось? Ты здесь у меня в гостях... пусть даже выходы из форта охраняют воины.

– Так всегда бывает?

– Нет. Такие меры предосторожности приняты впервые – в твою честь. Обычно я довольствуюсь – и прекрасно довольствуюсь, поверь мне! – двумя моими учениками. Их я стараюсь научить наилучшему способу достичь Нирваны.

– Альвара вы обучали этому же? В таком случае вас не за что похвалить.

– Тут особый случай. Мне действительно похвалиться нечем. Я живу в этом старом форте с тех пор, как прежний магараджа его покинул, перебравшись в более удобное жилище. Мне здесь нравится, потому что никто не препятствует мне творить добро. Местные жители свободно приходят ко мне. И, когда молодой Джай Сингх вбил себе в голову, что должен достигнуть святости, я сделал все, чтобы ему помочь, хотя прекрасно знал, что ничего у него не выйдет. Когда умеешь читать, всегда нетрудно произносить священные тексты. Их поэзия действует на человека, а Джай Сингх восприимчив к красоте, но он берет из моего учения то, что его устраивает, и отбрасывает все остальное. С тобой наверняка все пойдет куда легче...

– Не думаю. Я не принадлежу Азии, и мой Учитель, перед которым я преклоняюсь, – Иисус Христос. Простите меня!

– Мне нечего тебе прощать, но, если бы ты прочел некоторые отрывки из наших священных книг, ты бы увидел, что между нами и истинными христианами расстояние не так велико. Знаешь ли ты, что в «Упанишадах» сказано: «Мир рожден любовью, его поддерживает любовь, он идет к любви и входит в любовь...»?

– Я этого не знал. Иисус не сказал бы лучше... Но, если вы проповедуете эту доктрину, каким образом получается, что Джай Сингх, называющий себя вашим последователем, стал тем, чем стал? И что вы с этим миритесь?

– Я мирюсь с этим как с роковой неизбежностью, как с грозой, с которой ничего не поделаешь, можно разве что попытаться смягчить участь тех, кого она поражает. Совершив особенно гнусное преступление, он спешит ко мне, посыпав голову пеплом, и, когда он мне исповедуется, я вынуждаю его хоть как-то загладить причиненное зло... Хочешь пример? Каждый год, в день своего рождения, он заставляет свой народ, который, поверь мне, небогат, дарить ему груду денег, равную ему по весу... но затем эти деньги раздают самым бедным... Когда он предается беззакониям, а потом приходит просить наказания, я стараюсь сделать так, чтобы это наказание пошло на пользу близким жертвы. Несколько раз, пригрозив навеки от него удалиться, я сумел заставить его отказаться от дурных намерений. К несчастью, обычно, когда он приходит плакать у моих ног, бывает уже слишком поздно! Зло становится непоправимым, и тогда я на несколько месяцев прогоняю его с глаз долой.

– И он на это соглашается?

– Да, потому что больше всего на свете он боится, что я его покину. Такое уже случалось дважды. Во время праздника один его шурин, совершенно пьяный, требовал от магараджи, чтобы он нашел ему девку, чтобы провести с ней ночь. В конце концов Джай Сингх сказал ему, что пришлет самую красивую из своих наложниц, но при условии, что все будет происходить в полной темноте и они не обменяются ни единым словом. Тот, обезумев от похоти, готов был согласиться на любые условия. Его ввели в темную комнату, где уже ждала молодая женщина, которой он долго наслаждался. Внезапно комнату залил яркий свет, и несчастный увидел, что занимался любовью с родной сестрой, одной из жен Альвара. Назавтра оба покончили жизнь самоубийством... Я тогда уединился в горах и в течение полугода не пускал к себе магараджу. Он целый месяц провел перед пещерой, в которой я жил, умоляя меня о прощении, терпя голод, холод и палящее солнце, плача и клянясь, что больше никогда так не поступит. Я бросал ему еду, как собаке. Наконец мы вместе вернулись сюда, и в течение целого года он был для своих подданных лучшим из правителей. А потом все началось сначала!

– Он сделал что-то похожее?

– Нет. Все было... по-другому. Принцесса из его семьи отказалась стать «сати»: он велел бросить ее тиграм вместе с ребенком.

– О боже, нет!.. Неужели он такое сделал?

– Конечно, сделал, и это было не впервые. Других несчастных уже постигла такая же страшная участь, но тогда я об этом не знал...

– Вы снова уехали?

– Это не потребовалось. Вице-король узнал о драме, и Джай Сингх, чтобы его не сместили с престола, бежал в Лондон, где у него есть весьма могущественный друг, сэр Эдвин Монтегю, государственный секретарь по делам Индии. Как бы случайно поменяли вице-короля. Альвар вернулся домой. И снова припал к моим ногам.

– Тиграм! Бросить женщину и ребенка на съедение тиграм! – пробормотал Морозини, который уже не слушал... – Похоже, это его любимый способ избавляться от тех, кто ему мешает... Вы его слышали? Именно эту участь он уготовил самому дорогому моему другу... И со мной будет то же, если я не подчинюсь его воле! Мерзкий негодяй!..

– Успокойся!.. Он в самом деле отдел приказ Дивану... но Диван – мудрый человек. И, наверное, устроил так, чтобы твой друг исчез каким-нибудь другим способом... думаю, он где-нибудь его спрятал!

– Да услышит вас господь! Но мне-то что здесь делать?! – внезапно закричал князь. – Я-то нормальный человек, хороший муж, отец, христианин, и никогда, слышите, никогда я не соглашусь вести ту жизнь, на которую это чудовище решило меня обречь! Я хочу уйти отсюда... и как можно скорее!

– Не кричи так громко! Я не глухой, а сторожа понимают только свой язык. Совершенно бесполезно поднимать шум и вопить.

– Если вы мудрый человек, вы должны понять, что я не могу смириться, что все это меня возмущает!

– Я и не советую тебе смиряться: я советую тебе успокоиться. Ты должен... притвориться.

– Притвориться?

– Ну да. Джай Сингх думает, что, если мне удавалось порой смягчить его сердце, твоему тоже не устоять. Конечно, нам потребуется время...

– У меня нет времени. Самое большее – через неделю я должен быть в Капуртале, куда приглашен магараджей! И на этот раз – очень хорошим человеком!

– Да. Вот только слишком любит праздники... Я его знаю.

– Он приезжал сюда?

– Нет. Я много лет назад встречался с ним в Париже... когда еще не был святым человеком. Ну, поешь немного! Потом посмотрим...

От Чандры Нанду, бесспорно, исходило умиротворение. Деля с ним скудную пищу, Альдо поймал себя на том, что ведет разговор о самых разных предметах, не имеющих, однако, никакого отношения к Нирване. Мудрец, который оказался еще старше, чем выглядел, много путешествовал, много читал, много видел и много помнил. Ему не стоило никакого труда разговорить «ученика», которого привели к нему насильно. Так что последний, почувствовав к нему доверие, в конце концов спросил:

– Мне не хотелось бы подвергать вашу жизнь опасности, но что вы мне посоветуете?

– Прежде, всего успокоиться и смириться с тем, что тебе придется провести три или четыре дня в моем обществе. Может быть, мое гостеприимство покажется тебе несколько сдержанным, но рядом со мною ты сможешь, по крайней мере, расслабиться, спокойно спать, думать...

– ... о способах бегства? Вы мне поможете?

– Я бы только того и хотел, но на первый взгляд проблема представляется неразрешимой. Иди взгляни!

Они подошли к двери, и старик ее открыл. Тотчас перед ними скрестились два копья, что вызвало у мудреца гнев. Он сухо произнес несколько слов, и стражи склонили головы, потом бросились бежать вниз по лестнице.

– Стража перед моей дверью! – проворчал Чандра. – Никогда еще он на такое не осмеливался! Он, видно, очень тобой дорожит... и это не облегчит тебе задачу...

– Почему? Мы ведь можем выйти?

– Не обольщайся! Эти два солдата всего-навсего спустились ниже по лестнице, но я не думаю, чтобы я смог прогнать их совсем, потому что Джая Сингха они боятся еще больше, чем моих проклятий. Но давай выйдем отсюда!

Они в свою очередь прошли по каменной лестнице и оказались на площадке с остатками резного деревянного павильона. Когда они наклонились к зияющему отверстию, которое когда-то было окном галереи, в лицо им ударил ветер. Глазам открылся бескрайний горный пейзаж, они залюбовались освещенными солнцем далями, осенними красками земли и камней, переливами темного золота. Но то, что увидел Альдо внизу, привело его в отчаяние: стена башни заканчивалась метрах в пятнадцати внизу узким карнизом, покрытым камнями и кустарником. А дальше еще метров на пятьдесят отвесно вниз уходил уступ скалы, на котором стояла крепость...

– Я ведь тебе сказал, что, если бы только у тебя были крылья... —. с печалью в голосе произнес старик. – Это единственное место, через которое ты можешь выйти, не встретив часовых. И Джаю Сингху это прекрасно известно.

– А люк, через который вошел ваш слуга?

– Люк ведет в комнату, где нет никаких отверстий, кроме двух бойниц. Именно там живут слуги, и там хранят все, что нам может потребоваться. В центре этой комнаты устроен колодец, который уходит в недра земли...

– Оттуда берут воду? Каким образом? Там должна быть веревка?

– Есть цепь, очень длинная и очень крепко прикованная. Она продержалась много веков, выдержала много осад. Ее нельзя снять, чтобы сделать орудием твоего побега.

– О господи!.. Но как же тогда быть?

– Молиться тому богу, которого ты призываешь бездумно, и молиться с силой и верой. Может быть, Он над тобой сжалится? Я могу дать тебе лишь помощь сочувствующей души.

– Не могли бы вы убедить Альвара вернуть мне свободу? Например, вы во сне получили приказ с небес.

Старик улыбнулся.

– Я и в самом деле мог бы... но не теперь! Твой мучитель раньше чем через неделю не появится. А вот тогда мы посмотрим...

– Неделя! – вздохнул удрученный Морозини. Что за проклятье его преследует: стоило ему вырваться из одной подземной тюрьмы, как он тут же оказывается в другой среди облаков. Конечно, на этот раз тюремщик относится к нему с симпатией, и не надо все время быть настороже, но поможет ли ему Чандра бежать? Несмотря на почитание, с которым Джай Сингх относился к старику, он вполне мог его убить, если тот упустит добычу. Альдо и думать не хотел о том, что может стать причиной гибели этого кроткого и обходительного человека. К тому же смерть в когтях Джая Сингха легкой быть не может...

Вечером, пока Учитель, поднявшись на вершину башни, читал свои молитвы, Альдо изучал большой зал, где его держали в заточении. Через люк пленнику просунули матрац и одеяла, чтобы он не страдал от ночного холода, сделав таким образом ему уступку, как западному человеку: Учитель довольствовался соломенной подстилкой. Стены были совершенно голые. Самый суровый из монастырей мог показаться уютным местечком по сравнению с жилищем Чандры Нанду...

Ужин оказался таким же скудным, как и завтрак, но Альдо не жаловался: свежая вода, фрукты и чапати стали для него здесь лучшей в мире пищей, но он так нервничал, что боялся всю ночь не сомкнуть глаз, о чем и сказал.

– Я помогу тебе, – ответил Чандра. – Ложись.

Сев у изголовья импровизированного ложа, Чандра Нанду положил голову Альдо к себе на колени и принялся ее массировать легкими движениями, произнося непонятные слова. Альдо чувствовал, как тревога, тоска, беспокойство и возмущение понемногу его покидают. Он расслабился и тихонько соскользнул в сон еще до того, как старик снял его голову со своих колен.

Так прошла первая ночь.

Четыре следующих дня Морозини нечем было заняться, кроме того, чтобы слушать Учителя и говорить с ним. Учение было простым, слова кроткими и исполненными веры.

– Я всегда и неизменно простираюсь перед богом, который присутствует в огне и воде, – говорил Чандра. – Бог пронизывает все на свете, он в ежегодном урожае, в цветах и в деревьях...

Или еще:

– Отдавая, ты получаешь. Мудрый никогда не рождается, никогда не умирает...

И еще он говорил:

– Ограниченный человеческий разум видит не достаточно далеко. У него нет доступа в страну богов...

Все эти слова приводили Альдо в восторженное удивление своей ясной простотой.

– Иисус говорил почти так же. Тогда что же нас разделяет?

– Многие ненужные человеку вещи, такие, как цвет кожи, способ истолковывать божественные слова, а главное – безумие, потребность в могуществе и уверенность каждого в том, что он лучше своего брата...

– И этому ты учил Джая Сингха? С трудом верится!

– И все же это правда. Но его уши слышат только то, что им хочется услышать. Он вывел из моего учения, что оно, несомненно, пригодно для большинства смертных, но не для него. Он считает, что принадлежит к сонму божеств...

– Так я и думал: он сумасшедший!

– Тем не менее он вовсе не безумен, когда речь идет о его интересах. Никто не может сравниться С ним в ловкости и хитрости. Он начинает бредить лишь тогда, когда речь заходит о его будущей жизни. Считая себя поистине святым, он полагает, что ему не придется возвращаться на землю в ином обличье. По его мнению, цикл его реинкарнаций завершится апофеозом...

– Как ему хорошо, что он заботится лишь о своей будущей жизни, – вздохнул Альдо. – А меня тревожит моя теперешняя жизнь. Если я должен всю ее провести в этом месте...

Сухая рука Чандры легла на руку Альдо.

– Не думаю, что твое предназначение – остаться здесь. Тебе подвернется случай... и скоро.

– В самом деле? Случай? Какой? И когда?

– Успокойся! Я говорю тебе то, что приходит на ум... то, что я чувствую... но больше ни о чем не спрашивай! Пойдем лучше вместе со мной смотреть на звезды! Ночь должна быть ясной...

Они поднялись на площадку, и Морозини полной грудью вдохнул прилетевший с севера ветер. День выдался слишком тяжелый, напряженный, и прохладная свежесть воздуха бальзамом омывала его разгоряченное тело. А ночь и в самом деле обещала быть великолепной: мириады звезд украшали ее такими алмазами, перед которыми все сокровища мира казались обычным песком. Будто сам небесный Иерусалим в сиянии огней приближается к слепой, погрязшей в грехах земле!

– Вот видишь, – сказал мудрец, – когда небо облекается таким великолепием, мне случается провести здесь всю ночь, проникаясь его красотой, потому что...

В это мгновение что-то просвистело у них в ушах, затем послышался глухой удар. Стрела почти вертикально вонзилась в стропила колоколенки. К ней тонкой бечевкой, конец которой исчезал в пропасти, была привязана записка... Развернув записку, Альдо сел на пол, чтобы при свете зажигалки прочесть ее, не рискуя быть замеченным:

«Тяните за нитку до тех пор, пока в ваших руках не окажется привязанная к ней веревка. Затем положитесь на друга и на свою удачу...»

Подписи не было. Чандре незачем было читать записку, чтобы понять, что означает бечевка, он уже тянул за нее. Наклонившись над пропастью, Альдо смутно различил чей-то силуэт на скалистом уступе с другой стороны пропасти.

– Там, кажется, человек? Ты знаешь, кто это?

– Может быть, посланец Провидения... Или твой злейший враг. Выбирать тебе.

– А что будет с вами, если я сбегу?

– За меня не переживай. Джай Сингх никогда и пальцем меня не тронет: я для него представляю собой нечто вроде страховки с того самого дня, как он узнал, что его смерть прямо связана с моей...

Веревка теперь была надежно закреплена. Альдо обнял старика.

– Спасибо!.. От всего сердца спасибо! Храни вас бог! И шагнул через парапет.