6

Джой на секунду задохнулась, как от удара под дых. Словосочетание это произнесла леди Мелдон, та самая глуховатая, полная, величественная дама (она была одной из самых ценных пациенток доктора Траверса). Днем раньше Персиваль Артур торопливо объяснил:

— Я вынужден был пригласить ее на день рождения, потому что ее племянник был так любезен, что возил меня после операции в Бруклэндс в своем лимузине. Он тоже придет. Вы не возражаете, если она поглазеет на обрученную пару в свою лорнетку? Я знаю, что нет, так что не возражайте!

Как и предвидел Персиваль Артур, леди Мелдон смотрела на нее через свой эдвардианский лорнет. Джой не возражала. Джой, просто ничего не замечала. Ей показалось, что она опять слышит голос Джеффри: медовый месяц мы проведем в Итальянских Альпах. О дорогая, мы будем очень счастливы! С этим покончено. Здесь, на приеме по случаю своей помолвки, Джой чувствовала себя, как узник в темнице, украшенной, словно ночной клуб для гала-представления, в темнице, пахнущей конфетами и свежеразрезанным шоколадным тортом, в темнице, полной улыбающихся чудовищ, одно из которых с материнской заботливостью поинтересовалось, решили ли уже они с дорогим доктором Траверсом, где проведут свой медовый месяц. В этот момент Персиваль Артур как раз выключил граммофон, и над столом нависла тишина, все на мгновение перестали разговаривать, и эту тишину разорвал голос Джой:

— Не будет никакого медового месяца!

Эти слова прозвучали неестественно громко, так что даже глуховатая леди смогла расслышать их, не говоря уже обо всех остальных. Все — от майора Мюрхэда до самой младшей из его дочерей — повернули головы к Джой. Девушке страстно захотелось, чтобы ее стул во главе стола провалился сквозь пол, в тартарары, на кухню к кухарке, чтобы навсегда исчезнуть с глаз долой, потому что все эти люди уставились сейчас в немом изумлении (так, по крайней мере, воспринимала это Джой) на самую эксцентричную из невест.

— Но, мамочка! Разве месяц может быть медовым? — пискнула младшая из Мюрхэдовых девиц, и бедная Джой почувствовала, что ее щеки запылали, а сердце лихорадочно забилось. «Это страшная пытка. Я не вынесу больше ни секунды. Сейчас выйду как бы к телефону и уже не вернусь. Это предел, я больше не могу», — думала она. На глаза навернулись слезы ярости и смущения, и она раскрыла глаза шире, чтобы не дать им упасть, опозорив ее напоследок.

В эту минуту ее глаза встретились с голубыми спокойными глазами доктора Рекса Траверса.

Его потрясло то, что он прочел в ее глазах. В них были безнадежность, печаль, почти отчаяние. Он уже видел у нее такой взгляд. Ему стало искренне жаль ее.

Не меняя интонации светской беседы, тем же умиротворяющим, мягким голосом он пояснил:

— В самом деле, леди Мелдон, у нас действительно не будет времени для медового месяца.

У Джой гора свалилась с плеч, она снова смогла дышать. «Он спас ситуацию», — подумала она, расслабившись, и сделала жадный глоток чая под объяснения доктора леди Мелдон, что он должен приступить к новой работе уже через три недели и при этом успеть заселиться в новый дом. У Джой было время прийти в себя, дождаться, когда краска схлынет со щек, пока леди Мелдон изливала свои соображения, что, дескать, по ее воспоминаниям, ^время, когда новобрачная устраивает свой первый в жизни собственный дом, имея возможность купить все вещи, о которых мечталось, и расставить их в соответствии со своими желаниями, есть самое счастливое время в жизни женщины.

— Конечно, — спокойно соглашался Рекс Траверс.

— А как называется ваш дом на Лазурном берегу, доктор Траверс?

Траверс посмотрел на Джой почти извиняющимся взглядом.

— Ты ведь получила письмо. Как называется эта… э… вилла?

— Монплезир, — подсказала Джой, вполне овладев собой.

Но ее внутренний голос плакал все горше и горше: «Джеффри, вернись ко мне! Приди и забери меня отсюда!» В этот безмолвный призыв она вложила всю свою волю, все свои воспоминания — все свое существо. Ей казалось, что этот вопль не может не достичь его слуха. «Джеффри! Забери меня отсюда!»