Освобождение обрушилось на него, как всегда, внезапно. Он уже не воспринимал его как нечаянный дар, который нужно брать, а потом всю жизнь за него расплачиваться. Теперь это была некая ступень, с которой он должен шагнуть еще выше.

Поначалу он наслаждался свободой, как простой «баклан», вырвавшийся из-под пристального внимания караульных вышек: кутил с бабами, сорил деньгами, которые валились на него невесть откуда, навещал старых друзей, быстро обзаводился новыми. Но очень скоро от всего этого устал и все чаще ловил себя на мысли о том, что начинает если не тосковать, то уж скучать по зоне. Это точно. Скажешь кому-нибудь – еще не поверят. Но все было именно так. Здесь, на воле, он был одним из многих: он терялся в толпе, на него не обращали внимания. Там, на зоне, он был личностью, с мнением которой считались даже самые отпетые, и не находилось смельчака, который пошел бы против его воли. И от этой ностальгии по жесткому лагерному порядку становилось тошно. Варяг понял, что год на свободе – слишком большой срок, и его потянуло туда, откуда он недавно вернулся. Вспоминались одноэтажные бараки, уютная каморочка, оклеенная светлыми обоями, гитара на стене. И вообще: чем та жизнь хуже этой? Свежий воздух, в конце концов! Работа? Так на то мужики есть, пусть они и вкалывают. А ему скорее пальцы обрубят, чем он возьмет молоток в руки. Само начальство к нему на поклон идет, когда план не выполняется. Просит, уговаривает, чтобы поднажал, поблажки сулит. Еще неизвестно, кто в лагерях большее начальство – администрация или вот такие урки, как он.

...В тот день от перепоя стонала голова. Варягу подумалось о том, что сходняк явно не одобрил бы его загула: уж слишком лихо отмечал он свое освобождение. Варяг и сам недолюбливал пьющих. Такие никогда не делали настоящей воровской карьеры. Но сейчас ему было абсолютно все равно. В такие утренние часы он становился злым, и знавшие Варяга старались не перечить ему, понимая, что можно нарваться на жесткий, словно кирпич, кулак вора. Он и сам не знал, где проводит время. Его водили с одной хаты на другую, подкладывали девок, и он удивлялся всякий раз и с трудом вспоминал, как она оказалась рядом с ним.

К Светке он не являлся нарочно. Хотел забыть. Но чем больше он совершал над собой усилий, тем навязчивее становился ее образ. Она вспоминалась ему именно такой, какой он видел ее в вагоне: коротенькое платьице, пушистые и светлые, словно лен, волосы. Он помнил все: и как она села рядом, и как он сорвал с нее одежду и взял как вокзальную шлюху. И еще помнил Варяг: при прощании – ни слезинки. Светка смотрела строго и прямо; видно, в ту ночь она многое для себя решила. И долго ей вслед смотрела солдатня, явно завидуя коронованному вору.

Варяг с трудом открыл глаза, но не увидел ничего, кроме множества пустых бутылок. Опять незнакомая хата. Из мебели – пара стульев и скрипучий стол, да еще на кухне радио орет.

– Очухался? – раздался голос откуда-то сверху.

Варяг повернул голову, и в затылке тупо заныло.

– Кто ты? – уставился он на незнакомца. – И где все остальные?

– Всю шушеру, что около тебя вертелась, я разогнал. Ты – вор в законе, не забывай этого! И если тебе приспичило вмазать, так нужно пить с теми, кто тебе по чину. Это то же самое, как при игре в карты: садишься играть только с равными! Или ты к мужикам хочешь перейти? А может, в обиженники?

Варяг похолодел. Даже голову отпустило. Обиженником называли человека, потерявшего авторитет среди воров. Многие тогда захотят на нем отыграться. Упавшего любому всласть ударить.

– А ты кто такой? – посуровел Варяг. – Откуда взялся, чтобы меня учить? Я сам ученый! Что ты из себя фраера захарчеванного гнешь! Пошел отсюда, и чтобы я тебя не видел больше!

Незнакомец выслушал молча, словно раздумывал, а потом выставил вперед кулак, и Варяг увидел на среднем пальце державную корону. Она могла принадлежать только человеку из сходки. И даже более того – ее самому доверенному лицу. Вот уж кому никогда не играть в обиженку.

– Кто ты? – спросил Варяг, и тупая боль снова запульсировала в черепе.

Незнакомец опустился рядом. Ему на вид было не более сорока: поджарый, с сухим, слегка обветренным лицом, он казался еще моложе, и, только всмотревшись, можно было увидеть, как глубоки были морщины. Он пнул попавшую под носок банку из-под пива, внимательно проследил за тем, как она проделала свой нехитрый путь в угол и, звякнув обиженно о трубу, еще долго сетовала, вращаясь на боку.

– Об Ангеле слышал? – Ни ухмылки, лицо по-прежнему серьезно.

– Ты Ангел? – опешил Варяг.

Вор вору рознь. Если Варяг был коронованным вором, каких можно было насчитать по всему Союзу не более пяти сотен, то Ангел был единственным в своем роде. Законники в последние годы стали неоднородны: это были и нэпмановские воры и авторитеты. А Ангел был вором, которому доверяли все. Он был тем цементирующим составом, который накрепко связывал между собой камешки, разные как по своей форме, так и по составу. В некоторой степени Ангел был идеологом воровского мира, неукоснительным авторитетом для всех. Самые крупные операции шли с его благословения, региональные разборки решал тоже он. И во многом именно он руководил дележкой пирога, которую затеяли между собой коронованные законники. Одного слова Ангела было достаточно, чтобы укоротить зарвавшегося вора и отправить его в обиженники, а оттуда только одна дорога – петля.

Варяг почувствовал неловкость, словно молоденький солдат в присутствии боевого генерала.

– Одному из наших сороковник стукнул. Вот посиделки устроили, выпили малость. – Он явно оправдывался.

Последний раз он лепетал так лет шестнадцать назад, когда отец застукал его в окружении приятелей со стаканом в руке. И Варягу сейчас оставалось лишь ломать голову: отчего эта звезда сошла с небес и устроилась рядом с ним на стареньком топчанчике? А может, кто-то решил развенчать его, прослышав про многочисленные чудачества, которые он вытворял на свободе?

Варяг мгновенно перебрал все свои грехи, но, по его мнению, они были незначительны. А если случалось пить без меры, так это от радости. Если за выпивку в ад посылать, тогда в раю никого не сыщешь. И если Ангел пришел к нему для того, чтобы развенчать и превратить воровскую корону в шутовскую, то Варяг будет бороться до конца. Он потребует созвать сход!

От этой мысли сделалось легче, и в знак того, что он принадлежит только себе и сам волен распоряжаться собственной судьбой, Варяг, не оглядываясь на Ангела, поднял с пола бутылку с остатками вина и осушил ее до капли. Вот так!

Ангел терпеливо дожидался, пока Варяг утолит жажду, и с его губ не сходила едва заметная ухмылка, смысл которой знал только он сам.

– Ты в тюрьме сидел? – вдруг спросил Ангел.

– Только в изоляторах, – честно признался Варяг.

Не каждый сидел в тюрьме. Это было одно из самых страшных наказаний, которым администрация пугала наиболее строптивых. Даже самый закоренелый рецидивист делался послушным мальчишкой, когда ему угрожали замкнутые стены. А побывавшие в тюрьме имели полное право снисходительно посматривать на любого зэка, справедливо полагая, что прошли на этой земле через чистилище.

– А мне приходилось... Четыре года сидел, – сообщил Ангел и спросил: – Сколько тебе лет?

– Тридцать.

– Мне тридцать девять. Когда мне было двадцать восемь, я попал в одиночку. Тогда мне казалось, что я буду сидеть там вечность. Единственным развлечением было гонять паука из одного угла в другой. Я даже придумал ему имя – Игорек. И очень боялся, что он сдохнет раньше, чем меня выпустят. Потом я ушел, а паук так и остался дальше мотать срок. Живучий оказался. Там, в камере, я нашел себе еще одно занятие – выискивать надписи, которые делали другие зэки, – и находил их на самых немыслимых местах: на решетке, в углах, а кто-то даже умудрился сделать надпись на потолке. Я так и не понял, как это сделали. Потолок высокий, до него не допрыгнуть, даже при всем желании. И мне тогда представлялось, что моя камера заселена всеми этими людьми, я даже пытался с ними разговаривать. А потом вдруг обнаружил, что пугаюсь собственного голоса. Меня выводили на прогулку только одного. Всего лишь на час! Единственное, что я видел, так это рожу своего надзирателя.

Варяг молчал. Да и что тут скажешь: только двум святыням подчиняется вор в законе – кресту и тюрьме...

– К чему я это говорю, Варяг. В тюрьме обострены все чувства, и любое, даже самое малейшее событие, которое ты просто не заметил бы на воле, воспринимается как нечто великое. Не подумай, что я решил прочитать тебе проповедь, ты сам с головой... Только жрать водяру среди десятка жиганов – не лучший способ скоротать время. На воле ты уже шесть месяцев, готов возвращаться обратно?

Как ни храбрился Варяг, но сейчас понял, что ему хотелось бы отгулять и этот шестимесячный отпуск перед новой отсидкой. А еще бы Светку повидать.

– Готов, – как можно спокойнее произнес Варяг.

– Что ж, отлично.

Ворот у Ангела был распахнут, и Варяг увидел у него точно такую же наколку – крест с летящими ангелами. Значит, Ангел представляет интересы нэпмановских воров. Варяг и сам принадлежал к ним, хотя ему и становился порой в тяжесть их аскетический минимализм.

– Только скажу тебе честно: не для того я сюда пришел, чтобы тебя об этом спросить, – продолжал Ангел. – Для этого можно было гонца послать. Мне ж интересно было посмотреть на тебя. На зону ты не пойдешь. Пора тебе отходить от нэпмановских воров и переходить в авторитеты. И не спорь! Выслушай, а потом решай. Мы задумали тут одно дело. Ты молодой, должен работать на будущее. Когда мне будет пятьдесят, это дело принесет богатый урожай. И ты здесь будешь одной из ключевых фигур.

Варяг успел накинуть на себя рубашку. Без множества наколок он мало чем отличался от всякого другого смертного.

– Что я должен сделать?

Варяг уже был готов ко всему.

– Сначала ты умоешься и почистишь зубы. Терпеть не могу запах перегара! А потом я тебе объясню остальное.

Тон, с каким сказаны были эти слова, Варяг не простил бы никому, но перед ним был Ангел, и он покорно поднялся с топчана и пошел полоскать лицо.

Вода освежила. Полегчало. Даже боль в затылке сделалась глуше. Варяг стал с интересом рассматривать свое отображение. Зеркало было маленьким, видно только пол – лица, и Варяг долго вертел головой, прежде чем рассмотрел себя всего: прямой нос, узкий лоб, сухие щеки, выражение глаз настороженное и серьезное одновременно. Если бы не наколки на пальцах, его можно было бы принять за добропорядочного инженера, который каждый день из года в год ходит на свою службу. А по лицу бери выше! Интеллигентное, без единого шрама: такие лица бывают у начальников, в которых без оглядки влюбляются молоденькие секретарши.

Когда Варяг вернулся в комнату, Ангел продолжал без всякого предисловия:

– О том, что ты – Варяг, придется забыть. Мы достанем для тебя чистые документы. Ты должен будешь забыть не только, что ты вор в законе, но и всю прошлую свою жизнь. Отныне считай, что ты родился заново и впереди у тебя новая жизнь. Тебе сделают пластическую операцию, чтобы тебя никто не мог узнать и чтобы тебе самому твое лицо не напоминало о прошлой жизни. И упаси боже попасть тебе на зону под новым именем, тогда ты просто перечеркнешь все наши усилия. Сход тебе этого не простит.

– Сколько человек будут знать мое новое имя? – поинтересовался Варяг.

Он всегда чувствовал, что рожден для великих дел, и сейчас ему казалось, что сама судьба шагает ему навстречу.

– О нем будут знать немногие. А Варяг просто исчезнет. Мы можем распустить слух, что тебя ткнули пером в одной из разборок.

– Меня не устраивает эта легенда!

– Ну тогда просто скажем, что ты исчез. Можно пустить слух, что ты уехал за бугор. На самом деле это все равно. Важно, чтобы ты жил с новым лицом.

Варяг был удивлен. Он ожидал чего угодно, даже вызова на сходняк, но судьба неожиданно изломилась сдобным кренделем и показала маковый бок.

– Но я чист, за мной ничего нет.

– Дело не в этом. Все гораздо сложнее и круче. Ты должен гордиться, что выбор пал именно на тебя.

– Что я должен буду делать?

– Об этом узнаешь позже. А сейчас нужно собираться в Москву.

– Могу я попрощаться с одной кралей?

– Это та, что гостила у тебя в вагоне?

Варяг удивился. И это тоже известно Ангелу!

– Да...

– Сейчас не будет времени, – неожиданно посочувствовал вор. – Внизу ждет машина, билеты на Москву уже заказаны, и через полтора часа мы будем в столице. Ты с ней потом встретишься, но тебя она увидит уже с новым лицом. А теперь собирайся.

– У меня ничего нет.

– Да, ты настоящий вор, если до сих пор не нажил добра, – ласково улыбнулся Ангел. – Тогда пошли.

И, пнув ногой валявшуюся на полу бутылку, Ангел красивым холеным зверем скользнул к двери.

Очутившись в Москве, Варяг понял, что отвык от шума большого города. Это тебе не безмолвная тундра с запахом багульника и с тремя бараками посередине. Звуки, запахи, лица – все было иным.

За время полета Ангел едва обмолвился десятком слов. Варяг тоже не лез с разговорами и, прикрыв глаза, слушал рев двигателей. Когда самолет пошел на посадку, Ангел негромко сказал:

– Нас будут встречать. Ни о чем не спрашивай. Куда везти, они знают сами.

Варяг попытался изобразить на лице равнодушие и согласно кивнул:

– Хорошо, пусть будет так.

Черная «Волга» нахально дожидалась гостей у самого трапа, и, когда Варяг садился в кожаные кресла, он успел заметить удивление на лицах окружающих, которые явно не понимали, за что такая честь самым обычным пассажирам. «Волга», ядовито фыркнув темным дымом, мягко набрала ход и, черной кошкой скользнув в ворота, покатила по шоссе.

Кроме Ангела, в машине сидел еще один человек, представившийся Алеком.

Варяг не знал его. Алек без конца дружески улыбался, угощал дорогими сигаретами и наконец через полчаса пути обмолвился:

– Большой сход пройдет за городом. На такой даче, где никому и в голову не придет нас искать. Эта «крыша» абсолютно надежна.

Варяг согласно кивнул, Ангел безразлично смотрел в окно.

Значит, все-таки сход.

Варяг хотел спросить, сколько будет народу, но вспомнил о предостережении Ангела и промолчал.

Машина выехала на шоссе, уверенно оставляя позади громоздкие автобусы, подвижные легковушки. Шофер был опытный, он умело лавировал между машинами, совсем не сбавляя скорости, и скоро они въехали в город.

– От пригорода эта дача километрах в двадцати. Скоро будем на месте. Нас уже ждут.

Варяг не любил Москву. Не любил за суету, за толпы на улицах; сам город все больше превращался в сплошную толкучку, не торгующую разве что атомными бомбами. Но сейчас ему все доставляло удовольствие: переполненные людьми улицы, обшарпанный асфальт и нетерпеливые гудки машин на перекрестках.

Варяг волновался. Сход – это всегда проба сил, экзамен, и нужно иметь собственное лицо, чтобы не затеряться среди этих генералов.

Конечно, ему и раньше приходилось бывать на сходках, несколько раз он их организовывал сам. Но все это происходило по-мелкому, где-нибудь на одной из зон, когда по воле случая или по договору с администрацией авторитеты сходились вместе. Чаще всего на такой сходняк являлось несколько воров в законе, каждый из которых отвечал за свою территорию, и, когда они собирались вместе, становилось ясно, что влияние свое они распространяют на тысячи и тысячи квадратных километров. Большой сход собирал до нескольких десятков урок, и на нем решались глобальные, стратегические вопросы.

– Большой сход? – спросил Варяг у Алека.

Тот, глядя на дорогу, улыбнулся загадочно:

– Самый большой.

Варяг кивнул. Дальше спрашивать не имело смысла – все равно Алек ему ничего не ответит. Да и Ангел, сидевший рядом, неодобрительно пошевелился.

Машина выехала на большое шоссе, и вскоре замелькали вдоль дороги березовые рощи, а когда автомобиль свернул на боковую дорогу, они сменились величественными елями.

Шофер сбавил скорость, и «Волга», мягко перекатываясь на кочках, словно лодка на горбатых волнах, съехала на грунтовую дорогу. Видно было, что еще вчера здесь прошел дождь, – земля раскисла, а ямы и колдобины были полны воды. Временами казалось, что через них можно переправиться только вплавь.

Но машина, словно амфибия, уверенно сползала в воду и, наматывая на колеса килограммы грязи, уверенно следовала дальше.

– Ну и дорога! – хмыкнул Алек и повернулся к Варягу. – Еще три дня назад такая жара стояла, – поделился он, – что хоть помирай. А потом как грянул дождь, все вокруг залил... Обычно мы здесь без хлопот проезжали, а сегодня прямо море разливанное...

– Может быть, оно и к лучшему, – неожиданно подал голос молчавший до сих пор Ангел.

Алек, мгновенно поняв намек, отозвался:

– Пока все чисто, никто ничего не вынюхивает, думаю, и дальше так будет. Люди, расставленные нами вдоль дороги, просигналили, что все тихо, можно ехать дальше. Еще пару километров проедем и, если никто не пасет, свернем, куда нужно.

Варяг удивился: как он ни смотрел по сторонам, однако не заметил никого, кто подавал бы какие-нибудь знаки их «Волге». Хотя, конечно, знаком ведь может быть и просто какой-нибудь предмет, брошенный у развилки.

Пока он размышлял об этом, Алек, явно подметивший его удивление, не без самодовольства сообщил:

– Мне подали еще один сигнал. Все в порядке, можем ехать дальше.

Вскоре машина подкатила к высокому дощатому, выкрашенному зеленой краской забору, за которым виднелся довольно скромный, средних размеров двухэтажный дом, наполовину скрытый высокими деревьями. Заметив висевшую над воротами камеру, Варяг усмехнулся: какой в ней толк при таком-то хлипком заборе? Но, когда ворота, недружелюбно скрипнув, отворились, он присвистнул: за дощатым забором был другой – пониже, но сделанный из кирпича, и пущенная по его верху колючая проволока была наверняка под высоким напряжением.

Распахнулись вторые, железные, ворота, и «Волга» въехала в большой двор, сплошь заставленный «Мерседесами», «Вольво» и «БМВ» последних марок. «Волга» здесь казалась бедной родственницей на пиршестве богатого кузена, теряясь среди великолепия дорогих автомобилей.

По двору с автоматами на плечах бродила дюжина «быков», которые недоверчиво покосились на вылезавшего из машины Варяга, но, заметив его в обществе Ангела и Алека, сейчас же потеряли к нему всякий интерес.

Сходняк решил обезопасить себя от любых неожиданностей: по углам двора, на небольших вышках Варяг разглядел стволы гранатометов. Алек, заметив его взгляд, пояснил:

– Вообще до этого дойти не должно. При малейшей опасности нам сообщат по рации, и все разъедутся в разные стороны. Здесь с десяток тихих дорог. Нас не смогут застать врасплох, а тем более взять, даже если сюда подтянут целый полк – на дорогах будут работать группы заслона...

Варяг отметил, что Алек упорно не называет ментов своим именем, и улыбнулся его брезгливости, узнавая в нем себя.

– Из дома прорыт тоннель, который уходит далеко в лес, – слегка рисуясь, продолжал Алек. – Здесь, конечно, есть еще несколько сюрпризов, но о них лучше не распространяться. Чувствуй себя в безопасности, – заключил он, подходя к дверям дома.

Открыв двери, он радушно развернул ладонь, приглашая войти в дом.

В отличие от своего скромного внешнего вида, изнутри дом поражал воображение великолепием и размахом: все коридоры были покрыты пушистыми коврами, комнаты напоминали увешанные картинами дворцовые галереи, инкрустированная, выполненная на заказ мебель идеально вписывалась в каждый уголок, составляя единый гармоничный ансамбль с коврами, картинами и другими дорогими вещицами – часами, статуэтками, китайскими вазами. Драгоценные люстры мягким белым светом заливали богатое убранство комнат; гроздья хрусталя, ломая свет на радужные блики, разбрызгивали его во все стороны. Варяг сразу обратил внимание на чеканку, великолепным широким панно занимавшую трехметровую стену. Чеканка была выполнена в цвете и притягивала к себе взгляд, как это умеет делать только по-настоящему красивая женщина.

На чеканке была изображена парящая среди облаков Мадонна с младенцем. Из-за спины Мадонны осторожно выглядывали лучи креста.

Такая же картинка была наколота и у Варяга. Она была выполнена искусно, как и панно, и похоже, была сделана тем же автором. Та же цепь, что, спадая с руки Мадонны и мягко изгибаясь, проваливалась в облака; тот же хитон, бережно укутывающий плечи Девы. Эта наколка была своего рода символом и обозначала: тюрьма – дом родной. Варяг бросил последний взгляд на алый амофор Богородицы и по длинному коридору поспешил вслед за остальными.

Дом оказался на деле настоящим замком, в котором легко можно потеряться. Судя по всему, он вмещал в себя огромное количество комнат, коридоров, переходов и всякого рода закоулков.

– Чей это домина? – догнав спутников, спросил Варяг, и Ангел, резко обернувшись, строго посмотрел на него.

Алек, настроенный очень благодушно, весело отозвался:

– Если я скажу, чей это дом, ты все равно не поверишь. – На миг притормозив, он спросил: – Может, с дорожки – в баньку, а потом в бассейн?

– Не мешало бы и то и другое, – отозвался Варяг, обожавший баню.

– Тогда сюда.

Спустившись вниз по лестнице вслед за гостеприимным Алеком, Варяг понял, что под землей находится большая часть помещений дома. Хотя, по его мнению, места для бани хватило бы и наверху.

Подземный дом по своему убранству ничем не уступал верхним этажам и в чем-то даже превосходил их: стены комнат были выложены яшмой, пол – мрамором, а винтовая лестница закручивалась штопором, будто вознамерившись продырявить преисподнюю.

Сауна была верхом совершенства: обитый мореным дубом предбанник был расписан на тему «деревенская баня». Чувствовалось, что художник, обладающий недюжинным талантом и фантазией, повеселился на славу. Вот деловито натирающие друг другу спины мужики и бабы, а между ними на банных полках вдруг оказывалась пара скрещенных ног. Рядом – мужик и баба весело полощутся в одной большой кадке, за ними – тощая девка шлепает веником по круглому заду здоровенного детину, возлежащего на полке?.

А вот незадачливая толстуха, которая сослепу присела на поло?к и не заметила лежащего там мужика. Девицы и отроки, невинно разглядывающие друг друга, бородатый старец, лапающий юную красу, – все персонажи выглядели так естественно, так органично вписывались в общий колорит, что казалось, вот-вот оживут.

Пройдя мимо бассейна с маняще голубой водой, гости подошли к стене, где на крючках висели белые пушистые халаты. Рядом лежали махровые простыни.

– Все стерильное, можете брать, что понравится.

Не дожидаясь остальных, Варяг быстро разделся, на манер древнеримской тоги повязал простыню и вошел в сухой банный пар. В нос ударил ни с чем не сравнимый запах сухого дерева, пропаренных листьев и еще чего-то ароматного, приятно раздражающего гортань.

– Эту травку хозяину привезли откуда-то с Приморья, – не давал скучать Алек. – Уверяли, что помогает от всех болезней сразу. А какой запах! Ладан так не пахнет, как эта травка.

Казалось, Алек задался целью вырвать улыбки у своих неразговорчивых гостей.

Варяг вдруг впервые в своей жизни подумал о том, как много он потерял, неотлучно находясь в зоне, скольких радостей лишил себя. Он сидел в парилке до тех пор, пока сердце не начало стучать гулкими ударами в виски, и, медленно поднявшись, отправился в бассейн. Он нырнул и почувствовал, как ледяная вода обожгла его разгоряченную кожу, и тело его завибрировало каждой своей клеточкой. Плывя под водой, он слышал, как гулко ухнули в бассейн один за другим Алек и Ангел. Варяг вынырнул, с удовольствием фыркнул и снова нырнул. Потом, выйдя из бассейна, с удовольствием растянулся на низенькой мраморной скамейке.

– Хорошо, – сказал он сам себе, но мигом оказавшийся рядом Алек подхватил, разрушая очарование момента:

– Нравится? То-то. Плитка какая, видал? Спецзаказ. Такой во всей столице не сыщешь. На каждой плиточке какая-нибудь картинка нарисована, и ни одна не повторяется.

Он уже начал надоедать Варягу, и тот, лениво приоткрыв один глаз, со скрытым сарказмом спросил:

– А бабы где?

С соседней скамейки хмыкнул Ангел.

– Не то это местечко, чтобы баб приглашать, – не заметив издевки, посерьезнел Алек. – Баб можно организовать и в другом месте.

Снова направляясь в парилку, Варяг заметил стоявшие на полочке телефоны. Один из них был без диска, и Варяг усмехнулся про себя: «Не в Кремль ли ведет этот телефончик?»

Тело благодарно ныло, прося то сухого пару, то освежающей бодрящей радости, и Варяг то томил себя сауной, то погружался в пьянящий холод бассейна. Он чувствовал, как выходит из него зона, как просыпается каждая клетка, начиная дышать в унисон с остальными. И тело, здоровое, крепкое, звенело единым оркестром, имя которому были молодость и здоровье.

...После бани Алек проводил их в комнаты. Варягу досталась комнатка на втором этаже: небольшая и уютная, с видом на просторный двор, где скучала охрана, развлекая себя тем, что расхаживала из одного конца в другой.

Варяг постоял возле окна, наблюдая за тем, как во двор одна за другой въехали еще несколько машин, из которых выходили хорошо одетые мужчины с цветом лица, который дает только хорошее питание и своевременный отдых где-нибудь на Канарах.

Неожиданно дверь отворилась, и Варяг увидел старика, которому на вид можно было дать лет семьдесят пять: усталые глаза, глубокие морщины и темный цвет лица. Было видно, что старик много пожил и много видел. Своими внимательными глазами он разглядывал Варяга так, как будущий тесть присматривается к жениху своей единственной дочери: достоин ли?

За спиной у старика стояли Ангел и Алек.

– Что ж, именно таким я тебя и представлял. Думается мне, что я не ошибся в тебе. Ты тот человек, который нам нужен. – Он протянул сухую теплую руку. – Ты сказал ему, о чем речь? – повернулся старик к Ангелу.

– Как и договаривались, в общих словах. Остальное вы обещали рассказать сами.

Это подчеркнутое уважение к старику удивило Варяга. Неужели этот старый, как корни древнего дерева, человек и есть хозяин? Тогда почему он о нем никогда не слышал и даже не знает, как его зовут? А сам Ангел, беспрекословный авторитет в воровской среде, обращается к нему на «вы».

– Меня зовут Георгий Иванович, – продолжал старик. – Скорее всего обо мне ты никогда не слышал. Мне хочется, чтобы ты никогда и никому обо мне не рассказывал. Зато о тебе нам известно почти все: ты самый молодой вор в законе в России, ты молод, здоров, авторитетен, будем надеяться, что также и умен. Портфель! – Старик протянул руку, и тотчас Алек вытащил большой портфель. Старик осторожно взял его, как бы пробуя на вес. – Здесь пятьсот тысяч долларов. Они тебе даются не за твои красивые глаза. Мы готовимся к большим делам и очень рассчитываем на тебя, ты должен всем нам помочь. Возможно, я не доживу до триумфа, но до него доживет Ангел, доживет Алек, доживут другие.

Варяг не знал, как себя вести, чувствуя себя скованным.

– Что я должен сделать за эти деньги? Если кого-то замочить, так это не по адресу.

Старик стоял, держа в руках портфель с деньгами.

– Знаешь ли ты, сколько воров в законе в бывшем Союзе? – спросил он.

– Около пяти сотен.

– Совершенно верно, – согласился старик. – И только пятнадцать из них стоят на самой высшей ступени. Только эти люди контролируют миллиарды, которые стекаются со всех концов бывшего Союза. Только эти пятнадцать решают, куда делать вложения и с кем иметь дело здесь и за рубежом. Именно они определяют генеральное направление воровской политики. Только они видят перспективы развития всего воровского и неворовского мира. Мы такой же живой организм, как и всякий другой, мы живем, мы развиваемся. И мы бы хотели тебя видеть равным среди нас... Вопреки нашим правилам ты будешь шестнадцатым, а теперь бери деньги.

Варяг взял портфель и почувствовал теплоту от старческой ладони. Старик продолжал тем же неторопливым голосом:

– Не думай, что мы пришли к этому сразу. Были свои трудности. Было много «за» и «против». И все-таки мы решили остановиться на твоей кандидатуре. Главные твои козыри – это ум и молодость. Если последнее проходит быстро, то ясный ум можно сохранить до глубокой старости, – старик улыбнулся, тем самым давая понять, кого он имел в виду. – Сейчас в этом доме находятся все пятнадцать, и тебе совершенно необязательно пока их видеть. Мы с Ангелом просто выступаем от их имени. Пока ты не станешь шестнадцатым, я не могу назвать тебе их имена. Конечно, некоторых ты знаешь, о некоторых, возможно, слышал, но не будем торопить время. У нас есть одно условие.

– Какое? – напрягся Варяг, готовый вернуть портфель.

– Воровской люд, как никто, реагирует на политическую ситуацию. Иначе нам просто не выжить. Но мы выжили при Ленине, выжили при Сталине, значит, будем жить и дальше. Ты должен изменить свою внешность, – и, заметив сомнение в лице Варяга, добавил жестче: – Это непременное наше условие. Прежний вор в законе Варяг должен для всех умереть. Вместо него обязан родиться совершенно новый человек. Ты изменишь лицо, выведешь наколки, ты обязан будешь научиться хорошим манерам и всему тому, что свойственно деловым людям.

– Во имя чего я должен идти на такие жертвы?

– Меняется политика, меняются и воры. Создаются новые структуры: экономические, политические, социальные, – загибал он пальцы. – Так было в Европе. Так было в Америке. И нам важно не остаться в стороне и глубоко проникнуть в политику, бизнес. Нам нужно твердо держаться в фарватере.

– А не проще будет подкупить нужных людей, если есть такие деньги? – кивнул Варяг на портфель.

– Если мы можем подкупить этих людей, то точно так же их могут купить и другие. Они ссученные, – впервые сказал старик воровское словечко. – А мы нуждаемся в своих людях, на которых можно рассчитывать на все сто процентов. Через них мы будем делать политику, внедрять свои деньги в экономику. Конечно, мы будем подкупать политиканов, чтобы они представляли в правительстве и Думе наши воровские интересы, но первую скрипку должны будут играть такие, как ты, Варяг. Теперь еще раз обдумай все основательно и скажи: согласен ли ты пойти с нами?

Варяг чувствовал в руке тяжесть портфеля. Пятьсот тысяч долларов!.. Несколько лет безбедной жизни... Но деньги мало интересовали Варяга. Его манила неизвестность, азарт, желание сделать что-то по-настоящему великое. Предложение старика походило на игру по-крупному, и такие головокружительные повороты судьбы Варяг обожал. Накрутить банк, чтобы сорвать его потом удачной картой!..

– Я согласен, что бы вы мне ни предложили. Я – вор в законе, и приговор схода для меня закон. Я согласен даже в том случае, если это не совпадет с моими убеждениями.

– Ты из Казани?

– Да, из Казани.

– Мне приходилось там сидеть, – улыбнулся старик, – так что считай меня своим земляком. Я знаю казанцев, это крепкий замес. И я знал, что ты ответишь только так. Мы не ошиблись в тебе. На следующей неделе назначена пластическая операция. Мы уже обо всем договорились с врачами. О том, что ты жив, будут знать только пятнадцать человек, для всех остальных ты исчезаешь навсегда. Ты не умрешь, ты будешь жить под другим именем, и это только самое начало большого пути. Ты должен поступить в университет, на экономический или юридический. Хлопоты о твоем поступлении мы берем на себя. Ты не должен быть замешан ни в каких делах, не должно быть даже привода в милицию. Запомни, ты – другой человек и мыслить должен по-новому. Идет обычная смена поколений, пройдет десяток лет, и такие парни, как ты, будут у руля. Мы проникнем в самые высшие структуры власти. У нас есть все: деньги, сила, авторитет, и единственное, чего нам не хватает, так это легальной власти. Вот ее мы добудем с помощью таких, как ты. Готов ли ты пойти на благое дело?

– Готов, – ответил Варяг взволнованно. Он вдруг понял, что это то самое мгновение, к которому он стремился долгие годы.

– Мы с тобой встретимся еще не раз, и наши разговоры будут длинными и серьезными. Через меня ты будешь получать инструкции. Но частых встреч я тебе не обещаю. Я бы не хотел, чтобы ты засветился. Я меченый, а тебе нельзя пачкаться. Для всех я давно исчез, но вполне уверен, что в комитетах подозревают о моем существовании. Если мы долгое время не будем давать о себе знать, это не значит, что тебя забыли. Мы будем оберегать тебя от неверных шагов, радоваться твоим успехам, спасать от возможных неприятностей. Ты будешь чувствовать нашу опеку, хотя и не будешь нас видеть. Мы дадим тебе телефон, по которому ты сможешь связаться с нами, но ты имеешь право воспользоваться им только в самой критической ситуации. Мы не требуем от тебя многого. Нэпмановские воры запрещают своим жениться, они слишком аскетичны. Так вот, ты можешь даже жениться, – махнул рукой старик. – Ту девушку в вагоне звали, кажется, Света?

Варяг сумел спрятать поглубже удивление и спокойно ответил:

– Света.

– Это свидание организовали тебе мы. У нас большие возможности, когда мы вместе. Ты же должен эти возможности усилить многократно. Только о зазнобе своей тебе придется забыть – никто не должен знать о твоей прежней жизни.

Лицо Варяга закаменело, желваки на скулах задвигались. Старик с интересом смотрел на него. Заметив это, Варяг взял себя в руки. «Это мы еще посмотрим», – подумал он, а вслух спросил:

– Можно вопрос?

– Задавай, – великодушно разрешил старик.

– Не могу же я родиться заново? Как же быть с моей биографией?

Старик улыбался и напоминал доброго деда, наблюдавшего за чудачествами любимого внука.

– Проблем действительно будет много, но мы собираемся обезопасить тебя максимально. Твои фамилия и имя будут самыми реальными. Но в отличие от большинства наших людей ты родишься за границей, так будет записано в твоем свидетельстве. За границей ты закончишь школу и некоторое время будешь жить там. Проверять это сейчас никто не будет. Нужно делать массу запросов, чтобы удостовериться в том, что так было на самом деле. А если и документы в порядке, других запросов уже не будет. А даже если и будут, комитет получит подлинные фотографии и справки. У нас достаточно связей, чтобы такого рода нестыковки решать без проблем. Это будет стоить дорого, но это выполнимо и не должно тебя беспокоить. Мы поработаем еще над твоей биографией. Скажем, ты длительное время мог болеть и лечиться за границей, а потом у тебя начнется настоящая жизнь. И конечно, ни слова о твоей прежней жизни. Биография у тебя должна быть абсолютно чиста. Детали тебе сообщат. Ты удовлетворен, Варяг?

– Вполне.

– Тогда готовься, парень. А теперь у меня дела, желаю тебе счастливой дороги, – закончил старик воровским пожеланием и вышел в сопровождении Алека, оставляя Варяга наедине с Ангелом.

Даже Ангел в обществе старика напоминал мальчишку, с опущенной головой стоящего перед строгим дедом. И когда старик удалился, Варяг готов был поклясться, что Ангел почувствовал облегчение.

– Кто это?

Ангел немного помолчал, словно соображая, стоит ли отвечать на вопрос, а потом уверенно произнес:

– Это Медведь.

– Медведь?! – едва не поперхнулся Варяг.

Это была легенда воровского мира. И сейчас эта легенда, потревоженная голосами, воскресла из мира прошлого и приобрела плоть. Она не только казалась осязаемой: ходила, разговаривала, делала распоряжения. Она вела себя так, как будто, кроме нее, здесь никого не существовало. Воскреснув из тьмы, она стала еще более величественной.

– Так вот он какой! А я думал, что его давно нет в живых.

Ангел усмехнулся своей знаменитой улыбочкой, которая шла от уголка рта к правому виску.

– Для всех остальных Медведь действительно умер. Он умер семь лет назад и похоронен на Ваганьковском кладбище. На гранитном обелиске ты найдешь его фотографию, дату рождения и дату смерти. Его гроб тоже не пустой, его занял один бродяга. Кого нет в могиле, так это самого Медведя. Думаю, комитеты облегченно вздохнули, когда узнали о его смерти. Представляю, как бы они удивились, когда б узнали, что он сейчас работает так же, как когда-то в нэпмановской молодости. Не знаю почему, но ты очень нравишься Медведю. Он выделил тебя среди многих, а когда узнал, что ты знаешь английский, да еще обладаешь феноменальной памятью и почти такой же дьявольской хитростью, сказал: «Больше никого не ищите. Это человек наш. Мне он нужен». Воры говорят, что ты на слух можешь запомнить несколько сотен цифр и произнести в той последовательности, в какой они были названы.

– Это правда, – Варяг улыбнулся. – Если не веришь, можешь проверить. Мне достаточно взглянуть один раз на обстановку, чтобы описать ее в точности. – И закрыл глаза: – Спрашивай.

Подумав, Ангел произнес:

– Что находится в правом углу?

Варяг ни секунды не задумывался, будто готовился именно к этому вопросу, и стал перечислять:

– В правом углу стоит кресло. На задней ножке – царапина, передних не видно, они скрыты ковром, который наброшен на кресло. Ковер желтого цвета с красными узорами в виде ломаных линий. На сиденье лежит спичечный коробок, он слегка приоткрыт, и оттуда торчит горелая спичка. – Варяг говорил так уверенно, как будто смотрел сейчас в правый угол. Сам же он удобно разместился на диване и бесстрастно перечислял дальше: – Над креслом на стене длинная полка. На ней стоит шкатулка из змеевика, ручка у шкатулки медная. Рядом со шкатулкой французский одеколон...

– Левый угол, – поразился Ангел.

Варяг переключился мгновенно, не оставляя себе на обдумывание ни секунды:

– В левом углу висит картина с полметра на метр, на высоте около метра восьмидесяти. На этой картине – хвойный лес, на переднем плане сломана сосна, рядом проходит тропинка и ведет на опушку. На полу стоит торшер с синим абажуром...

– Хватит, Варяг! Признайся, когда ты успел все это запомнить, – искренне удивлялся Ангел.

– Я и не запоминал, – с улыбкой признался Варяг. – То, что я видел однажды, запоминаю на всю жизнь.

– Как же это у тебя получается?

– Просто нужно слегка напрячь память и вытащить на поверхность то, что увидел. Ты можешь, например, сказать, сколько было ступенек в бассейне?

– Нет, – признался Ангел.

– Ступенек было пять. Четыре ступеньки были оклеены коричневой ребристой резиной, пятая находилась в воде.

– Я давно так не удивлялся, Варяг. Теперь я понимаю, почему о тебе ходят легенды, как об удачливом картежнике. Ты ведь чаще играешь в лобовую, признайся, ты запоминаешь рубашку на картах.

Варяг улыбался все так же лучезарно.

– В картах есть свои секреты, но рубашку я тоже запоминаю.

– Медведь никогда не ошибается в людях, мне кажется, что он не ошибся и на этот раз.

– Расскажи мне подробно об операции.

– Тебе изменят не только лицо, но и произведут микрохирургическую операцию на кончиках пальцев. Тебе пересадят другую кожу. Конечно, прежний рисунок можно было бы вытравить кислотой или ожогом, но это может вызвать подозрения, а так у тебя появятся совершенно другие отпечатки пальцев. Медведь просил меня лично проконтролировать предстоящую операцию, так что послезавтра тебя ждет новое рождение. Связь с законниками будет проходить через меня. Я тебе дам телефон, куда ты можешь звонить в любое время суток. В этот же день мне передадут о твоем звонке, и я найду тебя. По телефону лучше ничего не говорить. Мало ли! Закрой глаза, – вдруг попросил Ангел, Варяг закрыл. – Что стоит на журнальном столике?

– Если на остальное я не обращал внимания, то это я увидел сразу. На столике стоят бутылка русской водки, армянский коньяк пять звездочек и коньяк «Наполеон». И еще два простых граненых стакана.

– Совершенно точно! Открой глаза, и давай выпьем за твое предстоящее рождение, – Ангел стал откупоривать бутылку.

Разлив водку по стаканам, он обернулся к Варягу. В лице Ангела было нечто такое, что Варяг вдруг понял: с сегодняшнего дня он – Варяг – стал шестнадцатым.