ГЛАВА 10
Когда Эрик добрался со своей спутницей до постоялого двора, купцы еще не вернулись с базара, чему Эрик немало обрадовался. Он привел девушку в комнату и, оставив там, снова спустился вниз. Отыскав хозяина постоялого двора, Эрик попросил его принести как можно больше горячей воды и бадью, в которой можно было бы помыться.
Толстый грек очень удивился и попытался объяснить необразованному варвару, что подобной услуги в его заведении не предусмотрено, поскольку для мытья в городе существует достаточное количество бань.
Однако Эрик продолжал стоять на своем. Наконец грек сдался и пообещал найти кипятку и бадью. За отдельную плату, само собой.
Эрик был весьма удивлен, когда, вернувшись в комнату, обнаружил, что девушка стоит там, где он ее оставил. Она не попыталась сесть, хотя весь ее вид выражал крайнюю степень усталости.
– Ты, это... Села бы, что ли... – выдавил Эрик, став почему-то вдруг ужасно косноязычным.
Девушка сверкнула на него глазами и покорно опустилась на пол, прямо там, где стояла.
«Ну что ж, хорошо, теперь я хотя бы уверен в том, что она понимает греческий», – решил про себя Эрик. О чем дальше говорить с новоприобретенной живой собственностью, он не знал. За всю дорогу к постоялому двору они не обменялись ни единым словечком.
Так и сидели молча – он на скамье, она на полу. Девушка так низко опустила голову, что Эрику показалось, что она заснула. Он встал, подошел к ней, нагнулся и дотронулся рукой до плеча. Девушка вздрогнула, будто обжегшись, и вскинула на Эрика свои невозможные зеленые глаза, в которых было столько пережитой боли и такой страх перед новой, что Эрик невольно отпрянул.
– Чего желает хозяин? – робко спросила девушка, и это были первые слова, произнесенные ей с момента встречи.
– Да, в общем-то, ничего я не желаю, – засмущался Эрик. – Ты бы, может, на ложе села? На полу неудобно же...
Девушка покорно поднялась с пола и, подойдя к ложу, присела на самый краешек. Эрик теперь уже совершенно растерялся. Он мало общался с женщинами, если не считать мать и сестру. К тому же, когда Эрик отправился служить князю, сестра была еще сопливой девчонкой, и никаких особых сложностей в общении с ней у Эрика по тем временам не возникало.
Последнее же время он был в родном доме редкими наездами, за время которых не успел как-то понять, что за звери эти молодые девки и как с ними говорить, чтобы не напугать, не смутить, не обидеть.
Эрик считал, что ему еще рано жениться – двадцать два всего-то! – а потому редко общался с девушками. Конечно, ничто человеческое не было ему чуждо и он время от времени заглядывал в гости к веселым вдовушкам, которые за подарок давали ему то, что муж получает от жены. Но ведь это совсем другое!
Теперь же на руках у Эрика оказалась молоденькая девушка, неведомо где родившаяся, неизвестно где скитавшаяся, говорившая на языке, который Эрик, как ни крути, всегда считал чужим и который вдалбливал в него старик-грек чуть ли не силой, по особому повелению покойного батюшки.
Что теперь делать с этой чужеземкой, как с ней себя вести, этого Эрик представить себе не мог даже примерно. Может, от этой неопределенности, а может, от пронзительной голубизны ее глаз, Эрик робел как отрок, впервые подглядевший за моющимися в бане бабами.
Эрик вспомнил, как однажды, в Купальскую ночь он вместе со всеми жителями деревни веселился возле реки. Сначала прыгали через костры и топили чучело, а потом, когда Купальская бражная ночь опьянила людей, бабы и мужики поскидывали одежду и начали сигать в реку.
Ночь была светлая, и Эрик отчетливо видел белые тела, мелькавшие по берегу. Он увидел материну служанку Варну – молодую, красивую девку, от которой так и пыхало всегда здоровьем и еще чем-то, чему Эрик по тем временам не знал названия.
Варна входила в воду осторожно, охая и ахая на каждом шагу, будто бы вели ее туда насильно. Но вдруг настал момент, когда медленная пытка холодной водой, видимо, стала нестерпимой. И, тогда, громко вскрикнув, Варна подпрыгнула в воде, плеснулась, как белорыбица, а затем уже беззвучно ушла под воду. И показалась вскоре вновь, великолепная в своей наготе, прикрываемой только копной черных волос, разметавшихся по плечам.
И от вида ее тела, молочно-белой кожи, оттененной темным пушком внизу живота, Эрику стало отчего-то трудно дышать. А женщина, оказавшись рядом с ним, засмеялась таинственным, грудным смехом.
– Совсем взрослым стал хозяин, – сказала она, постепенно, будто цепкими пальцами, ощупывая взглядом все тело Эрика. И от этого пристального взгляда Эрику стало еще жарче, еще тесней в груди, и захотелось ему припасть к манящему полному телу, окунуться в него, как в прохладную воду, и слиться с ним, как вода с водой...
Варна, видимо, поняла, о чем думает молодой хозяин, и чуть позже, в ракитовых кустах, под теплым купальским небом, она стала первой женщиной Эрика.
Мысли Эрика были прерваны стуком в дверь. На предложение войти в дверь протиснулся слуга. Он принес два огромных ведра, от которых валил пар, а вслед за слугой явилась девушка с огромной лоханью. Оставив все посреди комнаты, слуги ушли.
Лаура продолжала безмолвно сидеть на краю кровати.
– Ну вот, – сказал Эрик. – Воду принесли, можешь мыться.
Девушка поднялась с кровати и начала покорно стаскивать с себя грязную, порванную местами рубаху. Когда до Эрика дошло, наконец, что она собирается мыться при нем, его словно ветром выдуло из комнаты.
Стоя в коридоре и прислушиваясь к плеску воды, доносившемуся из комнаты, Эрик размышлял над тем, насколько он сам осложнил себе жизнь. Как говорится, не было у бабы забот – купила порося.
Да вот еще забота – что она наденет, когда вымоется? Платьишко-то ее грязное и рваное, как рыболовная сеть. Конечно, потом Эрик прикупит ей все, что ей будет угодно, а теперь как быть?
Плеск воды за дверью прекратился, значит, девушка вымылась. Эрик осторожно приоткрыл дверь и, стараясь не глядеть на нагую Лауру, прошел к ложу, где в сундуке, хранились его вещи.
Девушка, по всей видимости, истолковала появление хозяина весьма превратно, поскольку глаза у нее стали огромными и складывалось ощущение, что она вот-вот разрыдается.
Эрик открыл сундук и, покопавшись там, достал одну из своих сменных нательных рубах. Не глядя бросил ее Лауре, буркнув при этом: «Оденься».
Девушка смиренно натянула на себя рубаху. Росточку она была маленького, и рубаха нового хозяина прикрывала ее до колен.
– Завтра схожу на базар и куплю тебе одежду, – оповестил девушку Эрик.
– Спасибо, хозяин, – ответила Лаура. В ее голосе слышалась искренняя благодарность, как подумал Эрик, не столько за обещанную одежду, сколько за то, что он не воспользовался ее беспомощностью и своей властью.
Вскоре вернулись с базара торговцы, и Эрик понял, что проблемы начали нарастать как снежный ком. Лаура дичилась людей вообще, а в каждом мужчине видела потенциального врага. Мужики поначалу пробовали подшучивать над девушкой, но шуток она явно не понимала, воспринимая каждую из них как посягательство на себя. Каждый раз, когда кто-нибудь из торговцев отпускал очередную шутку в адрес девушки, ее глаза наполнялись слезами и она с надеждой смотрела на Эрика, как бы моля его заступиться и не допустить произвола.
Эрика сперва это веселило. Потом он не выдержал, отозвал Лауру в сторону и попытался объяснить ей, что шутки торговцев вполне безобидны и ей ничего не угрожает. Лаура понятливо закивала головой и стала вести себя поспокойней, хотя при каждом обращении к ней мужчин продолжала вздрагивать всем телом и делать большие глаза.
Эрик с ужасом подумал о предстоящей ночи и решил, пока не поздно, хоть как-то облегчить грядущее испытание. Он взял у одного из купцов отрез материи, которой и отгородил дальний угол комнаты вместе с ложем. Лаура наблюдала за его действиями с настороженностью дикого зверька, вышедшего на поляну и увидевшего человека, зато купцы начали веселиться с новой силой. Теперь объектом их шуток была не только Лаура, но и Эрик.
Накормив Лауру и поев сам, Эрик приказал девушке ложиться спать. Она быстро исчезла за сооруженным балдахином, и вскоре по тому, как тихонько скрипнула кровать, Эрик понял, что Лаура улеглась.
Эрик вздохнул. Лаура заняла его место, значит, ему придется лечь на полу. Купцы уже дружно храпели, порой слышалось ожесточенное почесывание и привычная русскому слуху ругань – хозяин-грек держал блох и клопов за домашний скот.
Однако не зловредные твари помешали Эрику отойти ко сну. Он уже задремывал, уже качала его по днепровским водам расписная лодья, как в блаженный после трудного дня сон ворвались малопонятные звуки – то ли стоны, то ли всхлипы. Стряхнув дрему, Эрик понял, что слышит и то и другое, и что звуки эти доносятся из-за балдахина, за которым спит Лаура. Он полежал еще немного, полагая, что девушке приснился дурной сон и она вскоре успокоится сама собой, но этого не произошло.
Пришлось Эрику подниматься и, натыкаясь в темноте на мебель, ругаясь сквозь зубы, тащиться к ложу.
– Ну, что случилось? – спросил Эрик, стараясь придать своему голосу необходимую, по его мнению, суровость.
Девушка съежилась в самом углу постели и горько плакала, закрыв лицо тонкими руками.
– Ну, я кого спрашиваю? Что опять не так? – переспросил Эрик.
– Хозяин мной недоволен? – спросила девушка, не отрывая ладоней от лица.
Эрик хотел уж было сказать, что, конечно, недоволен. Какое уж тут довольство, когда поднимают среди ночи, но сдержался из страха перепугать рабыню и дать повод для нового взрыва рыданий.
– С чего ты взяла? – только спросил Эрик.
– Хозяин не лег со мной. Хозяин лег спать на полу. Хозяин жалеет о том, что купил меня? – речитативом произнесла девушка.
Эрик чуть не рассмеялся. Ну надо же! Весь вечер она шарахалась от мужиков, как от прокаженных, а теперь, видите ли, рыдает оттого, что он на полу спать лег.
– Успокойся немедленно! – прикрикнул он на девушку. – Я лег на полу, чтобы тебе удобней было! Понятно?
– Понятно, – подтвердила девушка, – хозяину я не нравлюсь.
И опять залилась слезами.
Эрик выругался шепотом, как уже давно не ругался, потом сгреб девушку в охапку, положил ее к самой стенке, а сам улегся рядом. Ложе в константинопольском постоялом дворе не рассчитано было на русских богатырей. Эрику и одному-то на нем было тесновато. А тут примостился под боком эдакий цыпленок! Придавишь еще ночью, заспишь, как нерадивая мать новорожденного младенчика. Ну что ж, сама будет виновата. Ей, по всей видимости, и сейчас уже приходилось несладко, но, к удивлению Эрика, Лаура молчала и не проявляла недовольства.
Эрик закрыл глаза и постарался заснуть. Это ему вполне уже удалось, когда вдруг он почуял рядом движение, и вдруг горячее тело прильнуло к нему. Эрик открыл глаза и прямо перед собой увидел лицо Лауры. Она улыбалась, блестя глазами в темноте, и жалась к нему, лопоча на незнакомом языке что-то очень нежное. Последним усилием воли Эрик попытался отодвинуться от девушки, но ее руки обхватили его, к его сухим, жестким губам прильнули горячие, мягкие губы, и он потерял всякую способность мыслить, затуманенный сладким поцелуем.
Дальнейшее вспоминалось Эрику наутро как сладостный, темный омут несказанного блаженства. Он проснулся рано и, не дав себе очнуться, покинул постоялый двор. Долго бродил по подворью и окрестностям, ожидая, когда купцы уйдут на базар и пытаясь привести в порядок собственные мысли.
Не рассчитал немного – вернувшись в комнату, застал всю братию в сборе. Купцы громко переругивались и перешучивались, готовясь к предстоящему торговому дню. Заглянув за ширму, Эрик надеялся увидеть Лауру, сладко посапывающую под одеялом, но к его величайшему удивлению девушки там не оказалось. Эрик вынырнул из угла в полном недоумении.
– Что, потерял что-нибудь? – спросил Стародум, низко подпоясывая алым кушаком свой большой, похожий на барабан живот.
– Да не то, чтобы потерял...
– Уж не девушку ли ищешь? – усмехнулся Стародум.
– Где она? – не выдержал Эрик.
– Да кто ж ее знает? Твоя девушка, ты за ней и следи...
Эрик уже готов был вспылить, но тут дверь открылась и в комнату вошла Лаура. В руках у нее было ведро воды и большая тряпка. Чувствовала она, по всей видимости, себя намного лучше, чем вчера. Во всяком случае, на лице ее читалось спокойствие и уверенность в себе. На мужчин, которые так пугали ее накануне, Лаура не обращала ни малейшего внимания.
Что-то неуловимо изменилось в девушке. Даже внешне она мало чем напоминала вчерашнюю замарашку. Перед Эриком предстала хорошенькая девушка, совсем юная и свежая, как весенний цветок. Правда, у нее еще не до конца сошли синяки, оставленные прежним хозяином, но и они не могли испортить красоты точеного смуглого лица с огромными, зелеными, как молодые листья, глазами, изящности фигуры, скрытой под огромной мужской рубахой.
У Лауры, оказывается, были густые каштановые волосы, из которых лучи солнца выбивали золотистые искры, пушистые ресницы, полные, будто припухшие от поцелуев, губы и безукоризненный прямой нос.
Предстань она перед чиновником в своем теперешнем обличье, и тот не удивился бы тому, что из-за этой рабыни посол варварского князя устроил скандальную потасовку на базарной площади.
Но еще сильней изменилась душа девушки. Не дрожала она больше, как лист на ветру, не смущалась направленных на нее мужских взглядов. Как будто бы ночь, проведенная вместе с Эриком, придала ей уверенности в себе. Лаура обрела мужчину, защитника, который не будет жестоко с ней обходиться и не станет продавать, по крайней мере, в ближайшее время. О чем же еще мечтать рабыне? Ей достался добрый хозяин, к тому же молодой, сильный и ласковый, а если разобраться, то даже очень симпатичный.
Таким образом, уверившись в том, что ей необыкновенно повезло, Лаура вздохнула с облегчением и стала стараться делать все, чтобы остаться для хозяина желанной и угодить ему. Вот теперь она стояла посреди комнаты и ждала, когда остальные, ничем не интересующие ее мужчины уберутся по своим делам, и она сможет спокойно навести порядок в этой донельзя захламленной комнате, куда служанки постоялого двора не заглядывали уже, кажется, целую вечность. И сразу после ухода перемигивающихся купцов начала хлопотать, вывозя из палаты многодневную грязь.
Эрик потоптался на месте, потом тоже ушел. Прибирать палаты – дело женское, а у него дело свое. Нужно прикупить Лауре одежду. Без этого, известно, красная девица вянет и сохнет.
Утро выдалось солнечное, и по всему видно было, что день будет очень жарким. Базар, как всегда, кипел своей многоликой жизнью. Эрик долго ходил по рядам, пока не наткнулся на торговца тканями из Индии. Торговец, почуяв выгодного покупателя, раскладывал перед ним товар, рассыпаясь в похвалах и грубой лести. Эрик только согласно кивал головой и щупал ткани.
Дивная страна Индия! Никогда не приходилось Эрику видеть такой радуги красок. Один отрез, казалось, был выткан из мотыльковых крыльев, другой – из легкой морской пены, третий – из золотых лучей жаркого солнышка.
На платье Лауре, подарок матери, подарок сестре... Эрик накупил столько тканей, что можно было обрядить в обновы всех придворных женщин византийского императора. Мошна его порядком похудела, но это не беда! Как вернуться домой без подарка?
Эрик уже сполна расплатился с торговцем и повернулся, чтобы уходить, когда внимание его привлек кусок ткани, лежащий в дальнем поставце. Даже ему, богатому покупателю, не показал торговец индийский этого добра – не надеялся, что хватит у него денег.
А платить было за что! Словно соткан был отрез неведомой мастерицей из восточного камня бирюзы, из морской зеленой воды и нежнейших липовых листочков. На солнце переливалась ткань и блестела так, что глазам больно было. Эрик представил себе, как вернутся они с Лаурой в Киев, как приведет он ее к матери... И если на Лауре будет платье из этой ткани, то мать уж наверняка не проглядит красоту сыновней избранницы. И все будут смотреть на нее и восхищаться ее красотой...
Заплатив за ткань и даже порадовавшись большой ее цене, Эрик вышел из лавки, щурясь на солнце. И тут остановился как вкопанный. Впервые пришла ему в голову мысль, что обрел он Лауру на веки вечные. Не думал, не гадал – вот где нашел свою судьбу! Поплывет она с ним теперь не только к родным берегам, но и по всей жизни в одной лодии. Плохо ли это, хорошо ли – зачем судить? Особенно если при мысли о рабыне-фряженке, о прекрасной Лауре, чьи губы так сладки, а глаза лучисты – замирает в груди сердце.
Прислонился богатырь могучим плечом к горячей стене какого-то дома, утер пот со лба, передохнул. А как пот утирал – кольнула зрачок огненная иголочка. Батюшкин перстенек обережный о себе напомнил.