VIII. Разделение Аравийского моря^{1977}

Это вошло в привычку у торговца игрушками Шриниваса — время от времени грозить жене и детям, что однажды, когда материальный мир потеряет свой особый вкус, он бросит все, включая собственное имя, и сделается саньясином^{1978}, блуждающим от деревни к деревне с чашей для подаяний и посохом. Госпожа Шринивас относилась к этим угрозам терпимо, зная, что ее студенистый и добросердечный муж любит размышлять как набожный, но также и несколько авантюрный человек (разве он не настоял на этом абсурдном и изнурительном полете над Большим Каньоном в Амрике^{1979}, много лет назад?); идея стать нищенствующим святым удовлетворяла обе потребности. Пока же, видя, как он, вполне довольный происходящим, так уютно устроился в кресле на переднем крыльце, глядя на мир сквозь крепкую проволочную сетку, — или наблюдая, как он играет с их младшей дочуркой, пятилетней Мину, — или замечая, что его аппетит, далекий от уменьшения до пропорций чаши для подаяний, устойчиво увеличивается с течением лет, — госпожа Шринивас надувала губки, принимая выражение обиженной кинодивы (несмотря на то, что была столь же пухленькой и желеобразной, как и ее супруг), и, посвистывая, удалялась в дом. Поэтому, обнаружив его стул пустым, с недопитым стаканом лайма^{1980} на подлокотнике, она оказалась застигнутой врасплох.

По правде говоря, сам Шринивас так и не смог как следует объяснять, что заставило его покинуть уют своего утреннего крыльца и отправиться наблюдать за прибытием титлипурских селян. Мальчишки-непоседы, знавшие обо всем еще за час до того, как это случилось, кричали на улице о невероятной процессии людей, идущих с мешками и поклажей по картофельному пути к великой магистральной дороге, во главе с серебряноволосой девочкой, с вопиющим великолепием бабочек над головами и, позади, Мирзой Саидом Ахтаром в фургоне оливково-зеленого мерседеса-бенц^{1981}, воспоминания манговой косточкой^{1982} застряли у него горле.

При всех своих картофелехранилищах и знаменитых игрушечных фабриках Чатнапатна была не таким уж большим местом, чтобы появление полутора сотен человек могло пройти незамеченным. Прямо перед прибытием процессии Шринивас принял депутацию от своих фабричных рабочих, просящих разрешения прекратить работу на пару часов, чтобы иметь возможность стать свидетелями сего великого события. Зная, что им так или иначе нужно давать отдохнуть, он согласился. Но сам какое-то время продолжал упрямо сидеть на крыльце, пытаясь притвориться, что бабочки волнения не закружились в его просторном животе. Позже он доверится Мишале Ахтар: «Это было наитие. Что тут сказать? Я знал, что все вы пришли сюда не просто освежиться. Она пришла за мною».

Титлипур прибыл в Чатнапатну в испуганном плаче младенцев, криках детворы, кряхтении стариков и кислых шуточках от Османа и его бу-бу-быка, которые Шриниваса не волновали ни на самую малость. Затем уличные пострелы проинформировали игрушечного короля, что среди путешественников находятся жена и теща заминдара Мирзы Саида, и что они, подобно крестьянам, идут пешком, одетые в простые курта-пижамы^{1983} и совершенно без драгоценностей. После этого Шринивас отправился к придорожной столовой, вокруг которой толпились титлипурские паломники, пока им раздавали картофельное бхурта^{1984} и паратас^{1985}. Он прибыл одновременно с полицейским джипом Чатнапатны. Инспектор стоял на пассажирском месте, крича в мегафон, что собирается применить силу против этого «коммуналистического»^{1986} марша, если его участники немедленно не разойдутся. Индуистско-мусульманские разборки, думал Шринивас; плохо, плохо.

Полиция приняла пилигримов за какую-то сектантскую демонстрацию, но когда Мирза Саид Ахтар выступил вперед и поведал инспектору правду, офицер смутился. Шри Шринивас, Брамин, был, очевидно, не тем человеком, что когда-либо собирался предпринять паломничество в Мекку, но, тем не менее, он был заинтригован. Он пробрался сквозь толпу, чтобы послушать, что говорит заминдар:

— А цель этих добрых людей — пройти через Аравийское море, веруя, что они сделают это, ибо воды расступятся перед ними.

Голос Мирзы Саида звучал неуверенно, и инспектора, старшего полицейского офицера Чатнапатны, грызли сомнения.

— Вы это серьезно, джи?

Мирза Саид отвечал:

— Я — нет. Зато они серьезны как черти. Я собираюсь передумать прежде, чем случится что-нибудь безумное.

СПО^{1987}, весь в ремнях, усах и самомнении, встряхнул головой.

— Но взгляните сюда, сэр, как я могу позволить такой огромной толпе собираться на улице? Настроения могут распалиться; возможны инциденты.

Именно в этот момент толпа паломников расступилась, и Шринивас в первый раз увидел фантастическую фигурку девочки, целиком укутанной бабочками, со снежными волосами, стекающими прямо к лодыжкам.

— Arr'e deo^{1988}, — воскликнул он, — Аиша, ты ли это? — И добавил, несколько глуповато: — Тогда где же мои куклы Планирования семьи?

Его вспышка была проигнорирована; все смотрели на Аишу, ибо она приблизилась к портупеегрудому СПО. Она не сказала ни слова, но улыбнулась и кивнула, и парень, казалось, стал лет на двадцать моложе, пока не пробормотал с интонациями мальчишки лет десяти или одиннадцати:

— Окей-окей, маузи^{1989}. Прости, ма. Без обид. Прошу прощения, пожалуйста.

На этом неприятности с полицией закончились. В этот день, чуть позже, ближе к вечеру, когда воздух нагрелся, группа городских юнцов, известных своими связями с РСС^{1990} и Вайшва Хинду Паришадом^{1991}, стали швыряться камнями с близлежащих крыш; после чего Старший Полицейский Офицер арестовал их и за пару минут поселил в тюрьму.

— Аиша, дочурка, — громко произнес Шринивас в пустоту, — что, черт возьми, с тобой сталось?

В жаркое время дня путники отдыхали в каждой тени, которую могли найти. Шринивас блуждал среди них в некотором отупении, переполненный чувствами, понимая, что великий перелом в его жизни необъяснимым образом случился. Его глаза продолжали следить за преобразившейся фигуркой Аиши-провидицы, отдыхающей в тени фикусового дерева в компании Мишалы Ахтар, ее матери госпожи Курейши и томящегося от любви Османа с волом. В конце концов Шринивас наткнулся на заминдара Мирзу Саида, растянувшегося на заднем сиденье своего мерседеса — бессонного, измученного мужчину. Шринивас заговорил с ним со скромностью, порожденной недоумением.

— Сетджи^{1992}, Вы не верите в девочку?

— Шринивас, — Мирза Саид сел, чтобы ответить, — мы — современные люди. Мы знаем, например, что старики умирают в длинных переходах, что Бог не исцеляет рака, а океаны не расступаются. Мы должны остановить этот идиотизм. Пойдемте со мной. В машине много места. Может быть, Вы поможете отговорить их от этого; эта Аиша, она благодарна Вам, может, она Вас послушает.

— Сесть в машину? — Шринивас почувствовал себя беспомощным, как если бы могущественные руки обхватили его члены. — Но у меня есть мой бизнес.

— Эта миссия самоубийственна для многих из нашего народа, — убеждал его Мирза Саид. — Мне нужна помощь. Естественно, я смогу оплатить ее.

— Деньги — не цель, — Шринивас отступил, оскорбленный. — Простите, пожалуйста, Сетджи. Я должен подумать.

— Разве Вы не видите? — вскричал на него Мирза Саид. — Мы не коммуналисты, Вы и я. Хинду-Муслим бхаи-бхаи!^{1993} Мы можем открыть светский фронт против этого мумбо-юмбо!

Шринивас повернулся к нему.

— Но я — не неверующий, — возразил он. — Изображение богини Лакшми^{1994} — всегда на моей стене.

— Богатство — отличная богиня для бизнесмена, — согласился Мирза Саид.

— И в моем сердце, — добавил Шринивас.

Мирза Саид потерял нить его настроений.

— Но богини, помилуйте. Даже ваши философы признают, что они — всего лишь абстрактные концепции. Воплощения шакти^{1995}, которая и сама — абстрактное понятие: динамическая сила богов.

Торговец игрушками взглянул на Аишу, спящую под одеялом из бабочек.

— Я вовсе не философ, Сетджи, — молвил он.

И не стал говорить, что сердце подпрыгнуло у него в груди, ибо он понял, что у спящей девочки и у богини на календаре в его фабричном кабинете — идентичные, один к одному, лица^{1996}.