ГЛАВА 9

Осеннее море неторопливо катило мелкую волну к далеким берегам. Еще не наступило время штормового ненастья, и скучные буревестники безмолвно скользили над морской бездной в поисках пищи. Небо казалось высоким, прозрачным, но уже не было в нем той летней ясности и праздничности, побуждающей стремительных дельфинов устраивать веселые забавы с прыжками и удивительными игрищами.

В такой спокойный осенний день достаточно пустынные воды Понта Евксинского бороздили три небольшие эскадры. Видимо капризной и своенравной фортуне надоело ждать событий, достойных как-то скрасить ее скучную жизнь, и она воспользовалась властью, которой наделил богиню Юпитер, чтобы подтолкнуть колесо судьбы, ускорить его бег.

Первая эскадра состояла из трех бирем, изрядно потрепанных штормами и давно нуждающихся в килевании. Ракушки и водоросли толстой корой наросли на днищах, затрудняя вольный бег некогда быстроходных посудин, но хозяев бирем это обстоятельство не смущало – воинственные пираты-сатархи, эти гончие псы Понта Евксинского, в предверии зимнего безделья вышли на свою последнюю в этом году кровавую охоту. Зная, что возле берегов Таврики богатой добычи им не сыскать, сатархи рискнули выйти в открытое море в надежде перехватить какой-нибудь караван понтийских купцов, направляющийся к берегам Фракии или в Элладу.

Вторую эскадру возглавлял Селевк. Четыре миопарона под его командованием все лето наводили страх на мореплавателей Понта Евксинского, пуская на дно не только суда охраны караванов, но и пузатые грузовые посудины, набитые доверху продуктами и разнообразными товарами – киликийцы брали только золото, серебро, драгоценности, дорогие ткани и благовония. Причина, побудившая знаменитого пирата оставить благословенную Эгеиду и перебраться в неприветливый и мало знакомый ему Понт Евксинский, была одна – Селевк горел желанием вернуть свой любимый «Алкион» и примерно наказать похитивших его рабов.

И последняя группа судов, которую можно было назвать эскадрой только с натяжкой, бороздила синюю морскую глубь под вымпелами Понта. В ее состав входили неуклюжий грузовоз, бирема охраны и совсем крохотное посыльное судно, напоминающее боевую унирему^[253], но без тарана и под большим парусом, позволяющим быстро набирать скорость и уходить, если потребуется, от любых противников.

Любопытный и сведущий в морском деле наблюдатель мог заметить некоторую странность в прокладке маршрута этой эскадры и в оснащении грузового судна. Выйдя из Трапезунта, суда взяли курс на запад, а потом, будто опомнившись, вдруг дружно нацелили форштевни едва не в противоположном направлении. Этот маневр был совершен глубокой ночью и в открытом море, что уже казалось необычным для торговых караванов, следующих через Боспор Фракийский в Эгейское море. Во избежание неприятных и опасных встреч с пиратами они держались вблизи берегов Малой Азии, чтобы в случае нападения укрыться в ближайшей гавани.

Грузовой корабль, несмотря на солидную тяжеловесность, тем не менее обладал превосходными мореходными качествами, чему способствовал дополнительный парус. Судно явно было недогружено, а по палубе, изнывая от скуки, слонялись вооруженные гоплиты. Они с тревогой посматривали по сторонам и дружно игнорировали сытные обеды, предлагаемые корабельным поваром. Похоже, морское путешествие они предпринимали впервые, подтверждением чему служили их бледные лица и неуверенная походка.

Не лучше чувствовали себя и пассажиры судна, укрывшиеся в достаточно обширной палатке на корме. Они покидали ее только ночью, чтобы подышать свежим воздухом. Такая таинственность вызывала любопытство команды, но хозяин судна, смуглый, диковатого вида мужчина лет пятидесяти, купец из Фасиса^[254], решительно пресек всяческие расспросы и попытки познакомиться с пассажирами поближе под страхом жестокого наказания. В палатку имели право входить только кибернет и он сам.

Сатархи наткнулись на караван около полудня на вторые сутки плавания в открытом море. С дикими воплями пираты, не мудрствуя лукаво, сразу же пошли на абордаж грузового судна. Их радость была понятна – они с трудом верили в возможность удачной охоты в такое позднее время года, и только непреклонная воля вождя заставила морских разбойников смириться с заведомо, как им казалось, пустой тратой времени и сил.

Но если гоплиты были моряками никудышными, то в бою они чувствовали себя, как рыба в воде. Сомкнувшись в железный кулак, ощетинившись короткими копьями, воины Понта вмиг разметали нестройные толпы орущих сатархов. Будь на месте пиратов кто-нибудь иной, единственным выходом казалось только поспешное отступление. Однако не зря сатархи отличались невероятной цепкостью в сражениях и большими познаниями в мореходном искусстве. По команде вождя они обрубили абордажные крюки и их биремы дружно отвалили от бортов грузовоза. Но не успели понтийцы с облегчением вздохнуть, как, совершив немыслимый по скорости и красоте маневр, суда пиратов взяли грузовое судно в клещи и вогнали в борта острозубые тараны. Едва раздался треск ломающихся досок, сатархи метнули длинные арканы с многочисленными крючьями, чтобы запутать снасти на корабле противника, лишить его возможности передвигаться в нужном направлении. Теперь три корабля составляли единое целое, и для их команд было только два выхода из создавшейся ситуации – победить или умереть.

Тем временем в бой вступила и бирема понтийцев. Ей противостоял самый тихоходный корабль сатархов, патриарх эскадры, с облупившейся краской на бортах и латаным-перелатаным парусом. Но биремарх^[255] понтийцев зря понадеялся на добротность своего судна и преимущество в скорости. Судном сатархов управлял старый, видавший виды, как и его корабль, пират, седобородый, весь в шрамах великан. Он только криво ухмыльнулся, когда бирема понтийцев показала ему корму – биремарх противника пытался увести за собой судно пиратов с поля боя, чтобы на морском просторе доказать свое явное превосходство в быстроте и маневренности.

Великан-сатарх что-то прокричал, и один из пиратов подал ему канат с крюком-«кошкой». Раскрутив над головой крюк, старый пират с яростным воплем метнул его в сторону быстро удаляющейся биремы понтийцев. И достал: остро заточенные лапы впились в кормовой акростоль в виде рыбьего хвоста и канат натянулся, как струна. Вскричав от радости, пираты схватились за свободный конец и начали тянуть его изо всех сил. Вскоре корабли сблизились настолько, что можно было видеть даже выражения лиц команды понтийской биремы, напуганной таким неприятным поворотом событий.

Глядя, как новые абордажные крюки замелькали в воздухе, биремарх только скрипнул зубами. Это был отважный воин, не очень опытный в морском деле, но хладнокровный и решительный. Нимало не колеблясь, он с удивительным спокойствием начал зажигать фитили, торчащие из сосудов с «греческим огнем». И когда оба судна сцепились намертво и пираты ринулись на абордаж, биремарх стал размеренно швырять свои грозные снаряды на палубу биремы сатархов.

Увлеченный боем сатарх-великан заметил опасность чересчур поздно, когда огонь уже широко разлился по сухим, чисто выскобленным доскам помостов и начал лизать недавно просмоленные борта понтийской биремы. В отчаянии, отбив нападение одного из гоплитов, он ринулся к борту и начал рубить связывающие суда канаты. Но биремарх, глядя на его усилия, презрительно засмеялся и оставшиеся два сосуда разбил о палубу своей биремы. Он знал, что от сатархов пощады не дождаться, а потому решил умереть, как подобает воину.

Вскоре оба судна пылали, как факелы. И сатархи и понтийцы прыгали в воду, спасаясь от огня, но души их были смущены – продержаться в холодной воде до прихода подмоги они не чаяли. Тем более, что бой между биремами сатархов и грузовозом еще продолжался.

А где же посыльное судно? Ускользнув от нападения, крохотная унирема отошла на безопасное расстояние и теперь медленно удалялась в сторону понтийских берегов, готовая в любой момент поднять парус и скрыться в морских далях. Угрюмые моряки старательно избегали смотреть друг друга в глаза, а командир униремы, пристально наблюдая за сражением, утешал себя крепким ругательствами и не менее крепким вином. Его первоначальный испуг уже прошел, и теперь он мучительно искал оправдания своей трусости.

Тем временем кровавая схватка на палубе грузового судна близилась к завершению. Поредевший отряд гоплитов с трудом сдерживал ревущих пиратов. В воздухе густо роились стрелы, с сухим треском ломались копья, бряцали мечи, слышались предсмертные вопли и хрипы противников. Над кораблями с радостными криками летали буревестники, эти грифы морей, в предвкушении богатой поживы.

Вместе с гоплитами дрались и пассажиры торгового судна, два грозных воина, закованных в броню. Их мечи не знали устали, сея смерть и увечья. Спиной к спине, в полном безмолвии и с опушенными забралами шлемов, воины сражались, как одержимые.

Это были Митридат и его слуга Гордий. Ускользнув в Трапезунте от вездесущих ищеек Оронта, они ночью пробрались на торговое судно, с хозяином которого было уговорено, что он доставит таинственных пассажиров в Патикапей без лишних расспросов. Диофант позаботился и об охране царевича, но, к сожалению, наварх понтийского флота не числился в приверженцах Митридата, а потому пришлось довольствоваться лишь судами, мало приспособленными к подобному роду занятий.

Вождь сатархов был хитер и проницателен. Он сразу заметил, что корабль недогружен, а значит расчет на богатую добычу оказался скоропалительным. Его взгляд прояснился только тогда, когда на глаза ему попались Митридат и Гордий. Их очень дорогие и редкие даже по тем временам панцири подсказали сатарху, что перед ним люди достаточно состоятельные, чтобы оплатить немалые деньги за свою свободу.

– Хей! – его громовой возглас перекрыл шум битвы, привлекая внимание пиратов. – Взять живыми! – проорал он, указывая на окруженных воинов.

Несколько сатархов тут же отошли в сторону и достали из подвешенных к поясу сумок тонкие цепи с металлическими грузиками на концах. Улучив момент, они дружно швырнули их в сторону царевича и его слуги. Цепи словно сверкающие змеи в мгновение ока оплели руки и ноги воинов, и вскоре Митридат и Гордий были погребены под телами сатархов…

Селевк жадно всматривался в едва различимые контуры сражающихся суден. Наконец впередсмотрящий киликийцев заметил столб дыма от горящих бирем, и предводитель пиратов Егеиды понял, что там идет морской бой. Подняв паруса, миопароны быстро пошли на сближение с неизвестными судами – Селевк не сомневался, что ослабленные противоборством стороны не смогут оказать достаточно мощного сопротивления, и чужой, но сладкий плод добычи сам упадет ему в руки.

Он появился в виду сатархов, когда те пытались освободить тараны бирем, глубоко засевшие в бортах грузовоза. Митридат и Гордий были привязаны к мачте, и обозленные большими людскими потерями и полупустыми трюмами корабля пираты награждали их увесистыми тумаками и зуботычинами.

Предводитель киликийцев недовольно поморщился, узнав собратьев по ремеслу. В другое время и при других обстоятельствах он, возможно, и не ввязался бы в драку с сатархами, но последний месяц удача покинула его, и Селевк вынужден был бросить эту кость своим изголодавшимся по настоящей охоте, а от того злым и раздражительным пиратам.

Узнал киликийцев и вождь сатархов. Человек храбрый и бывалый, он в отчаянии вознес молитву богине Деве – устоять перед напором зловещих пиратов Эгеиды, о которых сатарх был наслышан немало, не мог никто. Если уж они выбирали жертву, то спасти ее могло только чудо, а в чудеса грубый варвар верил слабо.

Сатархи сдались почти без боя. Они стояли на палубе грузового корабля понурые и отрешенные, со стоицизмом, вообще присущим их нелегкому и опасному ремеслу. Высокомерный Селевк в белоснежном тюрбане и щегольском наряде восточных варваров, брезгливо переступая кровяные лужи, подошел к вождю сатархов. Какое-то время они молча разглядывали друг друга, а затем сатарх глухо спросил:

– Кто ты и почему нарушаешь законы морского братства?

– Я – Селевк, – отрезал предводитель киликийцев, считая, что этим все сказано.

Заслышав достаточно известное имя, вождь сатархов только кивнул в ответ. Надежда оставила великана, и он приготовился достойно встретить смерть.

– В трюмах больше крыс, чем товара, – угрюмо сообщил Селевку его кривоногий помощник. – Что будем делать с этими? – он показал на сатархов. – Отправим в Эреб? – чиркнул для большей убедительности ребром ладони по горлу.

– Пусть забирают свои лохани и отправляются на все четыре стороны, – ответил Селевк, зная, что такое решение понравится его подчиненным – ссора с сатархами ничего, кроме неприятностей, принести не могла; а то, что случилось сегодня, можно будет представить обычным недоразумением, случающимся изредка среди пиратов как Эгеиды, так и Понта Евксинского.

Когда сатархи в радостном возбуждении зашлепали веслами по морским волнам, торопясь отплыть подальше, Селевк наконец заметил и пленников. Некоторое время он безмоловно любовался великолепными мышцами Митридата – его одежду и панцирь уже успел содрать какой-то чересчур шустрый сатарх. Утолив любопытство, Селевк, все так же без слов, указал на бывшую добычу сатархов, и киликийцы быстро развязали узлы веревок, которыми Митридат и Гордий были привязаны к мачте. И только когда пленникам нашли их одежду и налили по чаше вина, Селевк спросил:

– Куда путь держите?

– В Пантикапей, – помедлив немного, осторожно ответил Митридат.

– По виду вы на купцов не похожи, – в раздумье сказал пират. – А имена ваши мне ничего не скажут, да вам и солгать недолго. Поэтому, меня беспокоит лишь одно – сколько золота за вас дадут мне родственники?

– Надеюсь, что много, – с презрением улыбнулся Митридат.

– Это радует, – удовлетворенно прищурился Селевк. – Но не очень. Потому что придется отправлять гонцов в ваши дома, долго ждать ответа… а стоит ли шкурка вычинки? Не проще ли продать вас на невольничьем эмпории за хорошую цену, например, гребцами на римские галеры. Квириты – народ щедрый, за таких богатырей не поскупятся.

– У тебя есть еще один выход, – спокойно сказал Митридат, потягивая вино.

– Да? – удивился Селевк. – Интересно, какой?

– Высадить нас где-нибудь на побережье Таврики, если на Боспор тебе путь заказан, и всемогущие боги когда-нибудь дадут мне возможность отплатить тебе тем же, – Митридат молвил эти слова с необычайным достоинством.

– Ол-ла-ла… – ответ пленника показался Селевку верхом нахальства, но что-то в его манере говорить и держаться подсказало опытному, несмотря на молодость, пирату, что перед ним птица высокого полета. – Так кто же вы такие, провалиться нам всем вместе в Эреб?! – разозлившись рявкнул предводитель киликийцев.

Митридат поймал вопрошающий взгляд Гордия и кивнул: говори, хуже уже все равно быть не может. Оруженосец выступил вперед и с некоторой напыщенностью сказал:

– Перед тобой будущий царь Понта Митридат Дионис, законный наследник престола.

Селевк был ошеломлен. Он лихорадочно соображал, как поступить в этой ситуации. Пират понимал, что теперь, когда он знает имя пленника, продать его на невольничьем эмпории нет никакой возможности. Селевк ни на миг не усомнился в правдивости Гордия – царевич был очень похож на своего отца, а монет с изображением бывшего владыки Понта предводитель киликийцев держал в руках немало. Может, отправить этих двоих на дно? Море умеет хранить тайны… Но тут же Селевк вспомнил сатархов, биремы которых уже скрылись за горизонтом – им-то теперь рты не закроешь. Прослыть цареубийцей – это и в страшном сне не приснится. Селевк знал, что стоит ему умертвить Митридата, и он мгновенно станет отверженным. И тогда на него будет открыта настоящая облавная охота. Ни одна гавань не примет его корабль, и все мореплаватели будут считать своим долгом сообщить куда нужно о маршруте эскадры Селевка. Не говоря уже о правителях Малой Азии, в обычное время дерущихся, как мартовские коты, но готовых, если дело будет касаться жизни и чести порфирородных особ, стать стеной на их защиту. И тут уж они не пожалеют ни денег, ни войск – в назидание другим.

– Я приветствую царя Понта… – попытавшись улыбнуться, Селевк слегка кивнул – поклонился. – Будь моим гостем. Все твои желания исполним…

«Если уж пошла полоса невезения, так это надолго, – с горечью размышлял какое-то время спустя Селевк. – И надо же было мне наткнуться именно на Митридата! Но с другой стороны, я ведь оказал ему большую услугу и, надеюсь, будущий царь Понта не страдает забывчивостью. Ладно, что теперь гадать, дело слажено, назад хода нет – мое слово твердо…»

Под покровом ночи эскадра киликийцев взяла курс на Нимфей^[256]…

Спустя полмесяца из гавани Нимфея вышел достаточно солидный купеческий караван с охраной, направившийся в Боспор. На судне известного купца Евтиха находились и Митридат с Гордием, одетые в скромные одежды небогатых путешественников. Их появление на палубе не вызвало особого любопытства у команды, что вполне устраивало Евтиха, старого приятеля понтийского купца Менофила, ярого сторонника Митридата Диониса.

Море было седым и мрачным. Сильный ветер надувал тугие паруса кораблей и со свистом срывал с гребней волн клочья пены. По левому борту чернели скалы Таврики. Там диким зверем ревел прибой, и косой дождь хлестал по осклизлым утесам и крышам редких жилищ, чтобы излиться грязными ручьями в бухты и заливы. Поздняя осень поила живительной влагой высохшую за лето до каменной твердости землю прибрежной полосы и предгорий.

Где-то там, впереди, за бесчисленными бурунами мелководья и крутыми боками уснувших мысов, скитальцев ждал Пантикапей.