ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Сегодня закат был особенно красив. Он окрашивал причудливой формы облака в такие оттенки пурпура, что Леодан невольно залюбовался этой игрой красок. Но любоваться закатом он смог недолго; сумерки и крепчающий бриз заставили его уйти с пирса.

Юноша шел по пристани мимо пришвартованных торговых кораблей, рыболовецких фелюг и баркасов, мимо пирамид из мешков и ящиков, мимо огромных груд отбросов, сваленных прямо на пристань и облепленных тучами мух. Грузчики и моряки, полуголые, до черноты сожженные солнцем, благоухающие морской солью и застарелым потом, хмуро косились на Леодана — ярко одетый, с длинными завитыми волосами, он совершенно не вписывался в местный пейзаж. Порой в спину юноше неслись смешки и непристойные выкрики и предложения, но Леодан не обращал на них никакого внимания. Он думал о том, что прождал в порту напрасно — «Стриж» и сегодня не вернулся.

— Если бы я мог молиться тебе, Игерабал, — прошептал юноша, встав у края пирса и глядя в грязную воду, в которой плавали отбросы, дохлая рыба и бурые плети водорослей, — я бы просил тебя сделать меня дельфином, чтобы я мог доплыть до них и еще раз увидеть Вислава! Ты ведь не сделаешь так, что он забудет обо мне, правда? Он ведь вернется за мной, верно?

Дохлые рыбины выставляли из мутной черно-зеленой воды свои белые брюшки и молчали, как и положено молчать рыбе — что живой, что дохлой. Над головой носились чайки, но от их пронзительных криков Леодану стало еще тоскливее. Небо стало вино-красным, а корабли на рейде все больше превращались в черные силуэты на фоне сумеречного неба. Ветер усилился. Поежившись, Леодан зашагал к воротам гавани.

То, что за ним следят, он заметил уже в городе. Леодан остановился у прилавка зеленщика, разглядывая фрукты — и тут обратил внимание на немолодого человека, который стоял шагах в двадцати от Леодана и с любопытством разглядывал юношу. Человек был ухожен и элегантно одет, но Леодан сразу вспомнил историю с перстнем, двух жуликов, из-за которых едва не погиб в море, и потому быстро отошел от прилавка, пересек улицу и не оборачиваясь зашагал в сторону рыночной площади. Пока беспокоиться было не о чем — на улице было еще людно, а на углу, рядом с жаровней, на которой хозяин маленькой харчевни подрумянивал умопомрачительно пахнущие шашлыки, стояли двое солдат из городской гвардии Фанары и глазели на проходящих мимо молодых женщин. Поравнявшись с жаровней, Леодан оглянулся и увидел, что незнакомец продолжает идти за ним, как привязанный. И Леодан решился.

— Господин, — сказал он, подбежав к солдатам, — прошу у вас помощи! Вон тот человек следит за мной от самого порта, я уверен.

— Что? — Рослый гвардеец смерил Леодана презрительным взглядом. — Следит за тобой? Клянусь Америей, матерью богов, а мне какое до этого дело?

— Я боюсь, господин.

— Боишься? — Гвардеец посмотрел на своего приятеля, и оба расхохотались. — Ты, видать, ему понравился. Будь я проклят, если этот молодец не собирается провести с тобой веселый вечерок. Посмотри на себя! Я тебя сначала за девку принял.

— Господин, я в самом деле боюсь.

— Проваливай-ка отсюда, красавчик, — гвардеец сплюнул сквозь зубы и похлопал себя по рукояти меча. — Не то доставлю тебя в холодную. В Фанаре, хвала богам, уличная проституция запрещена, что женская, что мужская. Что стоишь, урод? Я не ясно сказал?

Леодан испуганно шарахнулся от стражников и побежал вверх по улице, стремясь побыстрее добраться до своей гостиницы. Впрочем, запала ему хватило ненадолго — миновав один квартал он остановился, чтобы отдышаться. И с ужасом увидел, как незнакомец вышел из проулка между домами и направляется прямо к нему.

— Убирайся прочь! — завопил Леодан. — Я людей позову, я буду кричать!

— Дориец? — Незнакомец просиял. — О, воистину сегодня у меня счастливый день. Мало того, что я нашел волшебный цветок, так он еще и вырос на моей родной земле.

— Люди, помогите! — слегка повысив голос, крикнул Леодан.

— О, не беспокойся, друг мой, я не намерен причинить тебе зло, — заговорил незнакомец, прижимая руки к сердцу. — Боги свидетели, я шел за тобой лишь потому, что был восхищен твоей внешностью. Какая стать, какая походка! Я раньше не видел тебя в нашем городе. Кто ты, друг мой?

— Разве это так важно?

— Поверь мне, очень важно! Но вначале позволь мне представиться. Меня зовут Залман, я тоже уроженец Дории, поэт и сочинитель пьес. Еще я совладелец местного театра. В Фанаре я, скажу без ложной скромности, весьма знаменит, да что там в Фанаре — во всей Оргелле. А ты, как я понимаю, приезжий?

— Верно, — Леодан немного успокоился. У Залмана было открытое и улыбчивое лицо весельчака и гуляки: человека с таким лицом трудно заподозрить в чем-то нехорошем. — Я Леодан, раб госпожи Касты.

— Раб? — Залман всплеснул руками. — Ты — раб? Что за счастливица твоя хозяйка, если может позволить себе иметь такого раба?

— Я вполне доволен своей судьбой.

— Боги, какая жалость!

— Это почему?

— Глядя на тебя, я подумал, что ты актер или танцовщик. Прости, друг мой, я ошибся. Приятного тебе вечера.

— Погоди, с чего ты взял, что я актер?

— Мне так показалось. Ты весьма изысканно одет, красиво двигаешься, и твои жесты полны изящества. Прости, друг мой, но я даже принял тебя вначале за девушку. Поэтому я подумал, что ты актер, играющий роли женщин. А мне как раз сейчас позарез нужен такой актер. Конечно, я знаю всех актеров в Фанаре, и мне стало безумно интересно — что за новая звезда появилась в нашем городе? Поэтому я и шел за тобой в надежде свести знакомство. Но теперь понимаю, что ошибся. Прощай!

— Стой, Залман. Прости, что я заподозрил тебя в дурных намерениях.

— О, не стоит! — Поэт внимательно посмотрел на Леодана. — Послушай, друг мой, а что ты делал в порту?

— Моя госпожа вместе с моим другом уплыли на корабле по важному делу. Я жду их возвращения и каждый день хожу в порт, чтобы встретить корабль.

— Надо же! Впервые встречаю такого вышколенного раба. Наверное, твоя хозяйка очень достойная женщина.

— Женщина? — Леодан закатил глаза в театральном ужасе. — Боги пошутили, когда дали ей при рождении женское тело. Готов поклясться, что во всей Оргелле не сыщется ни единого мужчины, который устоит против нее в поединке на мечах. Она не женщина — настоящая богиня войны.

— Как ты сказал, ее имя? Каста? Я что-то слышал о твоей госпоже, — Залман почесал переносицу, исподлобья посмотрел на Леодана. — Мои…компаньоны рассказывали мне о ней. Но давай лучше поговорим о тебе. Чем больше я наблюдаю за тобой, тем больше у меня появляется желание попробовать тебя как актера. В конце концов, твоей госпожи сейчас нет в Фанаре. Не думаю, что ты слишком загружен делами, иначе не торчал бы целыми днями в порту. Нет желания поиграть на сцене? Я предлагаю хорошее дело, друг мой. Сможешь заработать дюжину ардженов.

— Твое предложение звучит заманчиво. А если я откажусь?

— Если бы ты был свободным человеком, я бы взял тебя измором. Я бы спал под твоей дверью и ходил бы за тобой по пятам. Но ты раб. Могу обещать тебе только одно: когда твоя госпожа вернется в Фанар, я сделаю все, чтобы выкупить тебя и сделать звездой своей труппы.

— Ты настырный человек, Залман.

— Очень настырный. И я умею ценить красивые вещи и талантливых людей.

— Я уже это заметил, — Леодан так и не понял, куда его определил поэт, в красивые вещи или в талантливые люди. — Но я никогда не играл на сцене.

— Это совсем не важно! Глядя на тебя, я уверен, что ты умеешь декламировать стихи. Ты ведь обучен грамоте?

— Обучен, но только дарнатской азбуке.

— Вот как? Бьюсь об заклад, у тебя куча талантов.

— Кое-что я умею, — опустив глаза, сказал Леодан. — Немного могу петь и танцевать, играю на цитре и флейте.

— Прекрасно! Я знаю дарнатский алфавит и смогу переписать для тебя роль знакомыми тебе письменами. А уж остальным актерским премудростям тебя быстро обучит Мамуля.

— Какая еще Мамуля?

— Мой друг и совладелец театра. Вообще-то его зовут Эгон, но мы зовем его Мамуля. Ты поймешь, почему. Ну так как, попробуем?

— Вообще-то я не против. А когда?

— Да хоть сейчас. Мой театр недалеко, в трех кварталах отсюда. И мои друзья как раз собираются разучивать мою новую пьесу. — Залман с улыбкой протянул юноше руку. — Идем, я приглашаю тебя.

Леодан колебался лишь одно мгновение. Где-то в душе еще шевелилось беспокойство, но любопытство взяло верх, и юноша ответил на рукопожатие Залмана.

— Друзья? — спросил он.

— И единомышленники, — добавил Залман.