Том 1. Рэмбо 1-2-3 Дэвид Моррелл Рэмбо. Первая кровь ЧАСТЬ I Глава 1 Его звали Рэмбо, и он был с виду вполне обыкновенным парнем с длинной густой бородой и спадающими на шею волосами. Он стоял у бензоколонки на окраине города Мэдисон, штат Кентукки, вытянув вперед руку в надежде, что его подберет машина, и потягивал кока-колу из большой бутылки; возле его ног лежал спальный мешок, и кто бы мог подумать, что через день, во вторник, на него будет охотиться вся полиция округа Бэзэлт. И уж никак нельзя было предположить, что к четвергу он будет скрываться от Национальной гвардии штата Кентукки, полиции шести округов и множества частных лиц, любящих пострелять по живой мишени. Впрочем, Рэмбо знал, что его ожидают неприятности. Крупные неприятности, если он не будет начеку. Машина, в которую он просился, чуть было не сбила его, отъезжая от бензоколонки. Потом из потока автомобилей выскочила полицейская машина и подкатила прямо к нему — он уже знал, что будет дальше, и весь напрягся. «Нет, черт возьми. Только не в этот раз. Больше я не уступлю». На машине крупными буквами было написано: «НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. МЭДИСОН». Она остановилась рядом с Рэмбо, покачивая радиоантенной, и полицейский, перегнувшись через переднее сиденье, открыл дверцу для пассажира. Он смотрел на залепленные грязью сапоги, мятые джинсы с заплатой на одной штанине, голубой свитер с пятнами чего-то, похожего на засохшую кровь, и куртку из оленьей шкуры. Его взгляд задержался на бороде и длинных волосах. Нет, не это его беспокоило, а что-то другое, но начальник полиции не мог понять, что именно — Ну, полезай сюда, — сказал он. Рэмбо не шелохнулся. — Я сказал, полезай сюда. Должно быть жарко под солнцем в такой куртке. Рэмбо отпил кока-колы, взглянул на проходившие мимо машины, посмотрел сверху вниз на полицейского — и… остался на месте. — У тебя что-то со слухом? — поинтересовался полицейский. — Садись в машину, пока я не разозлился. Теперь Рэмбо изучал его, как только что тот изучал Рэмбо: небольшого роста и плотный, морщинки у глаз и неглубокие оспины на коже, из-за которых его лицо казалось грубым. — Не глазей на меня. Рэмбо продолжал его изучать: серая форма, верхняя пуговица рубашки расстегнута, узел галстука ослаблен, рубашка спереди промокла от пота. Какое у него оружие — Рэмбо видно не было. Кобура была пристегнута слева, с противоположной от пассажира стороны. — Я тебе говорю, — сказал полицейский. — Мне не нравится, когда на меня глазеют. — А кому нравится? Рэмбо еще раз глянул по сторонам, потом поднял свой спальный мешок. Садясь в машину, положил мешок между собой и полицейским. — Давно ждешь? — спросил полицейский. — Целый час. — Мог бы прождать и дольше. Здешние обычно никого не подвозят. Особенно таких, как ты. Это незаконно. — Быть таким, как я? — Не умничай. Я хотел сказать, что подвозить незнакомых у нас не разрешается. Многие из тех, кто останавливается кого-то подвезти, расстанется с кошельком, а то и с жизнью. Закрой дверь. Рэмбо неспеша отпил кока-колы, а потом сделал то, что ему было ведено. — Не беспокойтесь, — сказал он полицейскому. — Я не собираюсь вас грабить. — Очень смешно. — Кстати, если ты не обратил внимания на надпись на машине: я здешний начальник полиции Тисл. Уилфред Тисл. Хотя вряд ли имеет значение, как меня зовут. Они пересекли центральный перекресток города, где светофор переключался на желтый. По обе стороны улицы вплотную стояли магазины — аптекарский, бакалейный, оружейный, скобяной, а также десятки других. Вдали виднелись холмы, высокие, зеленые, кое-где тронутые красноватой желтизной умирающей листвы. — Куда направляешься? — спросил Тисл. — Это имеет значение? — Нет. Честно говоря, никакого значения это не имеет. И все же — куда ты направляешься? — Может быть, в Луисвилль. — А может быть, нет? — Вот именно. — Где спишь? В лесу? — Именно. — Сейчас, я думаю, в лесу безопасно. Ночью холодает, и змеи залезли в свои норы. Рэмбо отпил кока-колы. — Тебя подвез сюда кто-то из нашего города? — поинтересовался Тисл. — Я шел пешком. Встал на рассвете и шел пешком. — Ну, я тебе очень сочувствую. Значит, недаром я взял в свою машину. Рэмбо ничего не сказал. Он знал, что случится дальше. Они проехали по мосту над ручьем, миновали здание суда. — Полицейский участок рядом с судом, — показал Тисл. Однако не свернул к участку, а повел машину дальше, к выезду из города. И только за щитом с надписью «ВЫ ПОКИДАЕТЕ МЭДИСОН. СЧАСТЛИВОГО ПУТИ» остановился у обочины. — Будь осторожен, — сказал Тисл. — И не напрашивайся на неприятности, — закончил за него Рэмбо. — Вы это хотели сказать? — Правильно. Ты это уже слышал. Поэтому мне не надо объяснять, почему из-за похожих на тебя парней, часто бывают неприятности. — Он положил спальный мешок на колени Рэмбо и потянулся, чтобы открыть дверцу. — Ну, будь осторожен. Рэмбо медленно вышел из машины. — Еще увидимся, — сказал он, захлопывая дверцу. — Нет, — покачал головой Тисл. — Думаю, не увидимся. Он развернул машину и поехал обратно в город, посигналив на прощание. Рэмбо смотрел вслед удалявшейся машине. Потом допил кока-колу, швырнул бутылку в канаву и, перекинув ремень спального мешка через плечо, направился в город. Глава 2 Воздух был густ от чада — что-то жарилось на жире. Старуха за стойкой уставилась на Рэмбо через свои бифокальные очки, рассматривая его одежду, шевелюру, бороду. — Два гамбургера и- кока-колу, — сказал Рэмбо. — Сделай это на вынос, — услышал он сзади. Глянув в зеркало за стойкой, Рэмбо увидел в проеме входной двери Тисла. — И сделай это побыстрее, Мерль, ладно? — добавил Тисл. — Парень очень спешит. Старуха недоуменно склонила набок голову. — Да, да, Мерль, а пока ты этим занимаешься, как насчет чашки кофе для меня? — Как скажете, Уилфред, — проговорила она, по-прежнему недоумевая, и пошла налить кофе. Рэмбо смотрел в зеркало на Тисла, а Тисл смотрел на Рэмбо. На рубашке у Тисла красовалась булавка Американского легиона. Интересно, на какой войне ты был, подумал Рэмбо. Для второй мировой ты слишком молод. Он повернулся. — Корея? — спросил Рэмбо, показывая на булавку. — Правильно, — ответил Тисл без всякого выражения. Они продолжали смотреть друг на друга. Рэмбо перевел взгляд на левый бок Тисла, где висела кобура. И удивился там был не стандартный полицейский револьвер, а полуавтоматический пистолет, судя по его большой рукоятке — 9-миллиметровый «браунинг». Рэмбо доводилось пользоваться «браунингом». Рукоятка большая потому, что там тринадцать патронов, а не семь или восемь, как в большинстве пистолетов. Рэмбо отметил, что пистолет чертовски идет Тислу, в котором было пять футов и шесть или семь дюймов, а на невысоком мужчине такой большой пистолет должен выглядеть неуклюже — но не выглядел. — Я тебе говорил не глазей на меня. — Прислонившись к музыкальному автомату, Тисл достал из пачки в кармане рубашки сигарету и зажег. — Ну, ты меня обдурил, верно. — Не нарочно. — Конечно, не нарочно. И все же ты меня обдурил? Хозяйка принесла Тислу кофе и повернулась к Рэмбо. — Какие вам сделать гамбургеры? Простые или огородные? — Что? — Одно мясо или с зеленью? — Побольше луку. — Как хотите. Старуха ушла жарить гамбургеры. — Вот обдурил так обдурил, — сказал Тисл и как-то странно улыбнулся. — Я хочу сказать, на вид ты умный. И говоришь вроде как умный, вот я и решил, что ты все понял. А ты взял и вернулся. Может, у тебя с головой не все в порядке, а? — Я голоден. — Ну, это меня не интересует, — сказал Тисл, затягиваясь сигаретой. Такому парню, как ты, должно хватать мозгов, носить еду с собой. На тот случай, если он спешит, как ты сейчас. Он поднял кувшинчик со сливками, собираясь налить их себе в кофе, но заметил сгустки на дне и брезгливо скривился. — Тебе нужна работа? — тихо поинтересовался он. — Нет. — Значит, у тебя уже есть работа? — Нет, работы у меня нет. Мне не нужна работа. — Это называется бродяжничеством. — Черт возьми, называйте это как хотите. Тисл резко хлопнул рукой по стойке. — Укороти язычок! Немногочисленные посетители забегаловки сразу же устремили взгляды на Тисла. Он оглядел их и улыбнулся, будто сказал что-то смешное, потом прислонился к стойке и начал пить кофе. — Теперь им есть о чем поговорить. — Он зло улыбнулся. Шутки кончились. Послушай, я тебя не понимаю. Все это — одежда, волосы и прочее. Неужели ты не знал, что стоит тебе появиться на главной улице, ты будешь там выделяться, как чернокожий? Да мои патрульные сообщили о тебе по радио через пять минут после того, как ты вернулся. — Им понадобилось так много времени? — Язычок, — сказал Тисл. — Я тебя предупреждал. Похоже, он хотел добавить что-то еще, но тут старуха принесла Рэмбо еду в бумажном пакете и сказала: — Доллар тридцать один цент. — За что? За эти крохи? — Вы сказали вам с зеленью. — Заплати ей, — сказал Тисл. Она не выпускала из рук пакет, пока Рэмбо не отдал ей деньги. — Окей, поехали, — сказал Тисл. — Куда? — Туда, куда я тебя повезу. — Он осушил чашку четырьмя глотками и положил на стойку монету в двадцать пять центов. — Спасибо, Мерль. — Когда они шли к двери, все взоры были устремлены на них. — Чуть не забыл, — спохватился Тисл. — Эй, Мерль, как насчет того, чтобы почистить у кувшинчика дно? Глава 3 Машина стояла у выхода. — Полезай, — велел Тисл, оправляя свою потную рубашку. — Черт возьми, жарковато для первого октября. Не понимаю, как ты можешь ходить в этой куртке. — Я не потею. — Конечно, не потеешь. После полумрака закусочной, у Рэмбо болели на солнце глаза, он закрыл их, откинулся на сиденье машины. А когда снова открыл, увидел щит с надписью «ВЫ ПОКИДАЕТЕ МЭДИСОН». Тисл резко остановил машину на щебеночном крае дороги и повернулся к Рэмбо. — Пойми наконец, — я не хочу видеть в своем городе парней, которые выглядят как ты и у которых нет работы, — сказал он. — А то не успеешь оглянуться, тут появится целая куча твоих друзей — будут попрошайничать, может даже воровать или продавать наркотики. Я и так уж подумываю, не посадить ли тебя за решетку за то неудобство, которое ты мне причинил. Но я так понимаю: парень вроде тебя, имеет право на ошибку. У тебя ум еще не такой развитой, как у людей постарше, на что я и делаю скидку. Но если ты вернешься снова, я оторву тебе задницу. Я выражаюсь ясно? Ты меня понял? Рэмбо подхватил пакете едой, спальный мешок и выбрался из машины. — Я у тебя спрашиваю: ты слышал, что я велел тебе не возвращаться. — Слышал, — ответил Рэмбо захлопывая дверцу. Тисл утопил педаль газа, и машина рванула с места, метнув в Рэмбо две пригоршни щебенки. Потом круто развернулась, визжа покрышками, и уехала в сторону города, на этот раз не посигналив Рэмбо. Когда машина скрылась из вида, Рэмбо опустился в придорожную канаву, вытянулся на длинной пыльной траве, открыл пакет с едой. Черт знает что за гамбургер. Он просил побольше луку, а получил одну чахлую стрелку. Кружок помидора был тонкий и желтый. Булочка оказалась жирной, рубленый бифштекс в ней — жестким. Запив эту еду кока-колой, он сложил вощеную бумагу от гамбургеров в бумажный пакет и поджег его. Потом растоптал пепел сапогом и рассеял в разные стороны, удостоверившись, что искр нет. Черт возьми, уже шесть месяцев, как он вернулся с войны, а все еще по-прежнему тщательно уничтожает следы своего пребывания — чтобы никто не мог его по ним вычислить. Он тряхнул головой. Не нужно думать о войне. И тут же вспомнил другие привычки оставшиеся у него с войны: привычка к бессоннице, пробуждение при малейшем шорохе, потребность спать на открытом месте — это все после долгого пребывания в плену… — Да, лучше думай о чем-нибудь другом, — сказал он вслух и понял, что разговаривает сам с собой. — Ну и как? В какую сторону пойдешь? — Он посмотрел в направлении города, в противоположную сторону, куда вела такая же дорога, и принял решение. Подхватив спальный мешок, повесил его на плечо и зашагал в город. На дороге валялись повсюду животные, задавленные машинами. Сначала кошка, полосатая как тигр, — похоже, красивая была кошка — потом кокер-спаниель, кролик, белка… Это тоже осталось у него с войны — теперь он больше замечал мертвых, испытывая при этом не ужас, а любопытство — как они расстались с жизнью. Он шел мимо этих трупиков по правой стороне дороги, безмолвно голосуя в надежде, что его подвезут. Одежда Рэмбо была желтоватой от пыли, длинные волосы на голове и борода свалялись, и все, кто проезжал мимо, окидывали его взглядом. Но никто не остановился. Ну, думал он, что ж ты не приведешь себя в порядок? Постригись и побрейся. Почисти одежду. Тогда тебя охотно будут сажать в машину. Все это так, возражал он себе, но бритва — одна из тех вещей, которые ограничивают свободу, а стрижка стоит денег, которые лучше потратить на питание. И вообще невозможно спать в лесу и выглядеть принцем. Но тогда зачем бродить вот так, зачем спать в лесу? На этой мысли круг замкнулся, возвращая его к войне. Думай о чем-нибудь другом, велел он себе. Почему бы не повернуться и не уйти прочь? Зачем возвращаться в этот город? Что в нем особенного? А вот зачем, я сам имею право решать, оставаться мне здесь или нет. Я никому не позволю решать за меня. Этот полицейский оказался дружелюбней большинства из них. Разумнее. Может, не стоит задирать его? Сделать как он говорит и… Нет, если кто-то улыбается, давая тебе мешок дерьма, это еще не значит, что ты должен этот мешок принять. Плевал я на его дружелюбность. Главное — это поступки. Но ты выглядишь не очень-то мило, и от тебя можно ждать неприятностей. Он в чем-то прав. И я тоже в чем-то прав. Со мной произошло одно и то же в пятнадцати городах. Этот последний. Больше не позволю себя толкать. Но почему бы не объяснить ему все, не привести себя в порядок? Или ты жаждешь этих неприятностей? Надоела спокойная жизнь, а? Хочешь доказать ему, на что ты способен? Я не обязан объясняться ни перед ним, ни перед кем-то. После того, через что я прошел, я имею право никому ничего не объяснять. Тогда по крайней мере расскажи ему про свою медаль, про то чего она тебе стоила. И снова его мысли вернулись к войне. Глава 4 Тисл его ждал. Развернувшись и проехав мимо него, он увидел парня в зеркало. Тот стоял на месте, глядел вслед удаляющейся машине и, вроде бы, никуда не собирался уходить. Боже мой, а ведь ты собираешься вернуться, вдруг понял Тисл и от неожиданности расхохотался. Ты искренне хочешь вернуться. И выражение у тебя на лице такое… Вот Тисл и ждал. Улица, на которой стояла его полицейская машина, пересекала главную наподобие буквы «Т». Где же парень? Возможно, он не появится. Возможно, он ушел. Нет, я видел, какое у него было лицо. Он придет. — Тисл вызывает участок, — проговорил он в микрофон радиопередатчика. Есть какие-нибудь новости? Как всегда, Шинглтон, дневной радист, отозвался сразу же, — его голос потрескивал в атмосферных разрядах. — Нет, шеф. Ничего интересного. — Ладно. Я задержусь. Этот парень раздражал Тисла — его еще и приходится ждать. Он зажег сигарету, огляделся по сторонам. Потом включил двигатель и выехал на главную улицу — посмотреть, где же парень, черт бы его побрал. Парня нигде не было видно. Конечно. Он взял и ушел, а такое лицо сделал специально, чтобы я подумал он вернется. Тисл ехал по главной улице, уже уверенный в том, что парень где-то далеко отсюда, и когда тремя кварталами дальше, вдруг увидел его на левом тротуаре, прислонившегося к проволочной изгороди у ручья, то от удивления так резко нажал на педаль тормоза, что следовавшая за ним машина врезалась ему в задний бампер. Человек, налетевший на него, от неожиданности прикрыл рот рукой. Тисл открыл свою дверцу и несколько секунд смотрел молча на провинившегося водителя, а потом направился к парню у изгороди. — Каким образом ты попал в город? — Волшебным образом. — Садись в машину. — Не думаю, что мне туда хочется. — Тогда подумай еще раз. Позади машины, которая смяла ему бампер, уже выстроилась очередь из других машин. Водитель стоял сейчас посреди дороги, рассматривал разбитую заднюю фару и качал головой. Открытая дверца Тисла перегораживала встречную дорожку, замедляя движение. Гудки звучали все раздраженнее, начала собираться толпа. — Послушай, — сказал Тисл, — я пойду разберусь с этим делом, а когда закончу, чтоб ты сидел в машине. Они смотрели друг на друга. Потом Тисл отошел к человеку, который стукнул его машину. Тот все еще качал головой, глядя на причиненный ущерб. — Пожалуйста, удостоверение водителя, карточку страховки, документы на машину, — проговорил Тисл и закрыл дверцу своей машины. — Но я не имел возможности остановиться. — Вы ехали слишком близко. — Но вы слишком резко затормозили. — Это не имеет значения. По правилам всегда виновата задняя машина. Вы не соблюдали дистанцию, положенную на случай экстренной ситуации. — Но… — Я не собираюсь с вами спорить, — оборвал его Тисл. — Пожалуйста, дайте мне свое удостоверение водителя, карточку страховки и документы на владение машиной. — Он повернулся взглянуть на парня — его, конечно, уже не было. Глава 5 Рэмбо нарочно шел по открытому месту, тем самым показывая, что он вовсе не прячется. На этом этапе Тисл мог бы окончить игру и оставить его в покое — а если не оставит, что же, значит, это Тисл хочет неприятностей, а не он. В центре города он свернул влево, очутился на большом оранжевом мосту и дошел до его середины, ведя рукой по гладкой теплой краске на перилах. Там он остановился, стал смотреть на воду. День был жаркий, вода — быстрая и прохладная на вид. Рядом с ним оказался автомат с шариками жевательной резинки, приваренный к перилам. Он вытащил из кармана джинсов пенни, собираясь сунуть его в прорезь, но вовремя остановился. В автомате были не шарики жевательной резинки, а рыбьего корма. Маленькая металлическая пластинка на автомате гласила: «ПОКОРМИТЕ РЫБ. 10 ЦЕНТОВ. ДОХОДЫ ИДУТ МОЛОДЕЖНОМУ КОРПУСУ ОКРУГА БЭЗЭЛТ. ЗАНЯТАЯ МОЛОДЕЖЬ — СЧАСТЛИВАЯ МОЛОДЕЖЬ». Ну, конечно, подумал Рэмбо. А кто рано встает, тому боженька пинка дает. Он опять стал смотреть на воду. Скоро услышал чьи-то шаги за спиной, но даже не побеспокоился взглянуть, кто это. — Садись в машину. Рэмбо не отвел взгляда от воды. — Взгляните на рыб. Их, наверное, тысячи две. Как называется эта большая золотистая? Вряд ли это настоящая золотая рыбка. Слишком она большая. — Форель «паломино». Садись в машину. Рэмбо продолжал смотреть на воду. — Наверно, новая разновидность. Никогда о ней не слышал. — Эй, парень, я с тобой говорю. Смотри на меня. Но Рэмбо его не послушался. — Я когда-то тоже ловил рыбу. Когда был маленький. Сейчас-то мало осталось рыбных ручьев — слишком грязная вода. А что за этим ручьем следит город, и рыбу в него специально запускают? Ее потому так много? Именно потому. Сколько Тисл помнил себя, город всегда запускал рыбу в этот довольно глубокий ручей. Отец часто приводил его смотреть, как рабочие с рыборазводного завода штата выпускали сюда молодь. Рабочие несли от грузовика к воде ведра, ставили их в воду и наклоняли — рыбы скользили через край, иногда они радужно поблескивали. — Черт возьми, смотри на меня! — велел Тисл. Рэмбо почувствовал, как его схватили за рукав. Он высвободился. — Не трогать, — произнес он, глядя на воду. — Потом снова почувствовал, что Тисл схватил его. На этот раз он резко обернулся. — Я вам сказал! Не трогать! Тисл пожал плечами. — Ладно, ты сам на это напросился. — Он отцепил висевшие на ремне наручники. — Давай сюда руки. — Я серьезно вам говорю. Оставьте меня в покое. Тисл рассмеялся. — Ты серьезно мне говоришь? Тогда пойми наконец, что я тоже говорю тебе серьезно. Рано или поздно ты сядешь в машину. Вопрос только в том, сколько силы мне придется на это употребить. — Он положил левую руку на пистолет и улыбнулся. — Это такой пустяк — сесть в машину. Может, не будем делать из мухи слона? Мимо шли люди, с любопытством поглядывавшие на них. — А ведь вы эту штуку вытащите, — сказал Рэмбо, глядя на руку Тисла на пистолете. — Сначала я думал, что вы другой. Но теперь вижу, что психов вроде вас уже встречал раньше. — Тогда за тобой преимущество, — заметил Тисл. — Потому что я таких, как ты, еще не встречал. — Он перестал улыбаться и крепко вцепился в рукоятку пистолета. — Ну, пошевеливайся. Теперь все, решил Рэмбо. Одному из них придется уступить, иначе Тисл пострадает. Сильно пострадает. Он смотрел на руку Тисла, сжимавшую пистолет в кобуре, и думал: глупый ты легаш, да прежде чем ты успеешь вытащить свою пушку, я оторву тебе обе руки и ноги. Я могу вырвать тебе горло и бросить тебя через перила. У рыб в таком случае окажется много корма. Но разве можно делать с человеком подобное за такие пустяки? Мысль о том, что он способен сотворить с Тислом, умерила его гнев, позволила взять себя в руки. Еще совсем недавно он не умел себя контролировать. Шесть месяцев назад его отпустили из госпиталя как выздоровевшего. Месяцем позже, когда он спал ночью у озера, громадный негр напал на него с ножом. Он перерезал этому негру горло его же ножом, потом погнался за его товарищем, гнался через весь парк и, конечно, поймал, когда тот уже пытался завести двигатель своей машины. Нет, нельзя, сказал он себе. Сейчас с тобой все в порядке. Настала его очередь улыбаться. — Окей, давайте снова прокатимся, — сказал он Тислу. — Хотя — какой смысл? Я все равно приду обратно. Глава 6 Iолицейский участок располагался в старом школьном здании. Да еще красном, подумал Рэмбо, когда они въезжали на стоянку для машин. Он даже чуть не спросил у Тисла — что это, шутка, что ли, выкрасить школьное здание красным он знал, что все это не шутка, — просто ему захотелось выйти из этой ситуации, не пролив крови, с помощью языка, что ли… Тебе даже не нравится этот городишко. Он тебя не интересует. Если бы Тисл к тебе не прицепился, ты бы так и прошел дальше, убеждал он себя. Какая теперь разница? Цветные ступени, ведущие к передней двери участка, показались ему новыми, блестящая алюминиевая дверь тоже явно была новой, а внутри он увидел ярко освещенную белую комнату во всю ширину здания и в половину его длины. В комнате стояло много столов, но только за двумя из них сидели полицейский, печатавший на машинке, и еще один, разговаривавший по приемопередатчику. Увидев его, они побросали свои дела, ион уже знал, что сейчас будет. — Какое печальное зрелище, — сказал сидевший за пишущей машинкой. Так было всегда. — Разумеется, — ответил Рэмбо. — А теперь вы должны спросить у меня: «Кто ты, мальчик или девочка?» Потом должны сказать, что если я такой бедный и мне не на что принять ванну и постричься, вы устроите для меня сбор пожертвований. — Лично меня раздражает не его внешность, — заметил Тисл, — а его язык. Шинглтон, есть какие-нибудь стоящие новости? Полицейский у приемопередатчика был высокий и массивный с почти прямоугольным лицом, аккуратными бакенбардами. — Машину украли, — сказал он. — Кто занимается этим делом? — Уорд. — Хорошо. — Тисл повернулся к Рэмбо. — Ладно. Давай кончим с тобой. Они пересекли комнату и направились по коридору в заднюю часть здания. Тисл открыл дверь в конце холла, и Рэмбо на мгновение приостановился. Он спросил себя: а ты совершенно уверен в том, что хочешь пройти через это? Еще не поздно перевести все в шутку. Что перевести в шутку? Я не сделал ничего плохого. — Ну, давай, входи сюда, — сказал Тисл. — Сам ведь на это напрашивался. Было ошибкой, что он не вошел туда сразу же. Секундная заминка у двери давала повод думать, что он боится, а он не хотел, чтобы так думали. Если же он войдет после того, как Тисл приказал ему, это будет выглядеть так, будто он подчиняется, а Рэмбо этого не хотел. Поэтому вошел прежде, чем Тисл успел приказать ему еще раз. Ему казалось, что потолок кабинета давит ему на голову, захотелось пригнуться, но он себе это не позволил. На полу был ковер, зеленый и потертый, похожий на подстриженную слишком коротко траву. Садись на скамейку, парень, — сказал Тисл. — Как твое имя? — Называйте меня просто парнем, — ответил Рэмбо. Скамья стояла у правой стены. Он прислонил к ней свой спальный мешок и сел — очень прямо и напряженно. — Это уже не смешно, парень. Так как же тебя зовут? — Парень. — Ладно, я тебя так и буду называть, — кивнул Тисл. — Ты довел меня до такого состояния, когда я готов называть тебя любым именем, каким мне вздумается. Глава 7 Ну что ж, придется все делать по правилам. Этот парень не хочет назвать свое имя — а единственной причиной, по которой люди не хотят называть свое имя, обычно оказывается то, что они где-то что-то под этим именем натворили. И теперь боятся, что их могут найти, справившись в картотеке розыска. Возможно, перед ним не просто парень, который никак не хочет уяснить себе истину. Прекрасно, все равно рано или поздно он ее уяснит. Тисл сел на краешек стола, напротив парня, и спокойно прикурил сигарету. — Хочешь закурить? — предложил он парню. — Я не курю. Тисл кивнул и неторопливо затянулся сигаретой. — А не попробовать ли нам еще раз? Как тебя зовут? — Вас это не касается. Боже мой, подумал Тисл, невольно он оттолкнулся от стола и сделал несколько шагов в сторону парня. Не спеши, сказал он себе. Спокойно. — Ты этого не говорил. Я не могу поверить своим ушам. — Придется. Мое имя — это мое дело. Какие у вас причины знать его? — Я начальник полиции. — Это недостаточно веская причина. — Это самая веская причина в мире, — сказал Тисл и подождал, пока от лица отхлынет жар. — Покажи мне свой бумажник. — Не ношу… — Покажи свои документы. — Тоже не ношу. — Ни удостоверения личности, ни карточки социального страхования, ни призывной карточки, ни свидетельства о рождении, ни… — Совершенно верно, — прервал его парень. — Ты мне не пудри мозги. Предъяви документы. Парень даже не удостоил его взглядом. Он смотрел на висевшую на стене медаль. — Медаль за Корею. Вы им там дали жару, а? — Хватит, — сказал Тисл. — Встать. Медаль он заслужил в жестоких боях. Тогда ему было двадцать лет, и он не позволит мальчишке, который выглядит не старше двадцати, смеяться над ним. — Встать. Мне надоело все повторять тебе дважды. Встань и выверни карманы. Парень пожал плечами и очень медленно встал. Вывернул карманы джинсов, в которых ничего не оказалось. — Ты не вывернул карманы куртки, — заметил Тисл. — Боже мой, вы правы, — В карманах куртки оказались два доллара двадцать три цента и пакетик GO Спичками. — Зачем тебе спички? — спросил Тисл. — Ведь ты сказал, что не куришь. — Мне нужно разводить костер, чтобы приготовить пищу. — Но у тебя нет ни работы, ни денег. Где ты берешь пищу? — Какого ответа вы от меня ждете? Что я ее краду? Тисл посмотрел на спальный мешок парня, прислоненный к скамье, недоумевая, где могут быть документы. Он развязал мешок и развернул его на полу. Внутри оказались чистая рубашка и зубная щетка. Когда он начал прощупывать рубашку, парень сказал: — Эй, я эту рубашку долго гладил. Постарайтесь не помять. И тут Тисл вдруг почувствовал, что чертовски устал от этого парня. Он нажал на кнопку интеркома на столе. — Шинглтон, ты видел этого парня, когда он проходил. Передай по радио его описание полиции штата. Скажи, я хочу, чтобы его идентифицировали как можно быстрее. Потом взгляни, не соответствует ли он какому-нибудь описанию в наших досье. У него нет ни работы, ни денег, но выглядит он упитанным. Я хочу знать, как ему это удается. — Значит, вы решили пойти на обострение, — сказал парень. — Ошибаешься. Это не я решил. Глава 8 В кабинете мирового судьи стоял кондиционер. Время от времени он жужжал и погромыхивал, и так сильно охлаждал воздух, что Рэмбо начал дрожать. На человеке за столом был просторный голубой свитер. Его звали Добзин, о чем свидетельствовала табличка на двери. Он жевал табак, но, увидев Рэмбо, перестал. — Ну, будь я… — сказал он, скрипнув вращающимся креслом. — Когда ты мне звонил, Уилл, ты должен был сказать, что в город приехал цирк. Ну началось. Везде одно и то же. Всегда. Дело принимало поганый оборот, и он понимал, что ему следует уступить, иначе эти люди могут причинить ему массу неприятностей. Однако ж ему снова швыряют в лицо дерьмо, снова не дают житья, и будь он проклят, если снова смирится с этим. — Послушай, сынок, — сказал Добзин. — Я должен задать тебе один вопрос, я просто не могу его не задать. — У него было очень круглое лицо. Когда Добзин говорил, он языком запихивал табак за одну щеку, отчего она вспухала. — Я вижу ребят по телеку, они демонстрируют, бунтуют и вообще… — Я не хожу на демонстрации. — Интересно, у тебя не чешется от волос шея? Всегда они спрашивают одно и то же. — Раньше чесалось. Добзин почесал бровь, обдумывая свой ответ. — Да, наверное, ко всему можно привыкнуть, если, конечно, очень захочешь. А борода? Чешется под ней в такую жару? — Бывает. — Тогда зачем ты ее отрастил? — Мне нельзя бриться из-за раздражения на лице. Стоявший у двери Тисл, хихикнул. — Погоди секунду, Уилл, быть может, он говорит нам правду. Рэмбо не устоял перед искушением. — Нет. — Тогда зачем ты все это сказал? — Надоели вечные расспросы насчет бороды. — А почему ты отрастил бороду? — У меня раздражение на лице и мне нельзя бриться. Добзин словно получил пощечину. — Ну, пожалуй, я сам на это напросился, — сказал он через некоторое время, медленно растягивая слова. — Верно, Уилл? — Он коротко хихикнул. — Взял и сел в лужу. Это уж точно. Да, да. — Он пожевал табак. — Так какое у тебя обвинение, Уилл? — Их два. Бродяжничество и сопротивление аресту. Но это для начала, просто чтобы его задержать, пока я выясню, не разыскивают ли за что-нибудь этого парня. Лично я думаю, что его разыскивают за кражу. — Займемся сначала бродяжничеством. Это так, сынок? Рэмбо ответил, что нет. — У тебя есть работа? Ты располагаешь суммой больше десяти долларов? Рэмбо сказал, что нет. — Тогда ничего не поделаешь, сынок. Ты бродяга. За это полагается пять суток тюрьмы или пятьдесят долларов штрафа. Что выберешь? — Я только что сказал, что у меня нет десяти, где же черт возьми, я возьму пятьдесят? — Ты находишься в зале суда, — сказал Добзин, резко наклонившись вперед. Не потерплю бранных выражений в моем суде. Еще одно нарушение, и я накажу тебя за неуважение к суду. — Он умолк и принялся с задумчивым видом жевать табак. Мне так будет трудно сохранить беспристрастность, когда придется выносить приговор по второму обвинению. Я имею в виду сопротивление аресту. — Невиновен. — Я тебя еще не спрашивал. Подожди, когда спрошу. Что там с сопротивлением аресту, Уилл? — Я его подобрал, когда он пытался сесть в попутную машину, и сделал одолжение, вывезя за город. Я подумал, для всех будет лучше, если он у нас не задержится. — Тисл помолчал. — Но он вернулся. — У меня на то есть право. — Я опять увез его из города, а он снова вернулся, а когда велел ему сесть в мою машину, он отказался. И подчинился только под угрозой применения силы. — Думаете, я сел в машину, потому что испугался вас? — Он не хочет назвать свое имя.: — А зачем оно вам? — Говорит, что у него нет документов. — За каким чертом они мне нужны? — Хватит, хватит, я не могу сидеть тут вечно и слушать, как вы препираетесь, — прервал их Добзин. — Моя жена больна, и я должен был в. Пять уже быть дома и готовить детям обед. Тридцать суток тюрьмы или штраф двести долларов. Что выбираешь, сынок? — Две сотни? Господи, я же только что сказал, что у меня и десяти нет. — Тогда тридцать пять суток тюрьмы, — объявил Добзин, поднимаясь и расстегивая свитер. — Я хотел отменить пять суток за бродяжничество, но ты ведешь себя хуже некуда. Мне пора. Я опаздываю. Кондиционер зажужжал и загрохотал пуще прежнего, и Рэмбо теперь не знал, отчего он дрожит — от голода или от ярости. — Эй, Добзин, — вы еще не спросили, виновен ли я в сопротивлении аресту, сказал он. Глава 9 Рэмбо направился было обратно в кабинет Тисла. — Ну, нет, теперь сюда, — сказал Тисл и указал на последнюю дверь справа, с решеткой в маленьком окне вверху. Он хотел отпереть ее ключом, но тут заметил, что дверь приоткрыта на четверть дюйма. Недовольно покачав головой, Тисл распахнул дверь, Рэмбо увидел лестницу с железными перилами и цементными ступенями. На потолке горели люминесцентные лампы. Рэмбо вошел, Тисл тут же последовал за ним и запер дверь. Они стали спускаться, сопровождаемые двойным эхом. Рэмбо издали услышал шум льющейся воды. Цементный пол был мокрый и отражал флюоресцентные огни, у дальней стены тощий полицейский поливал из шланга пол камеры. Увидев Тисла и Рэмбо, он перекрыл воду. — Голт. — Голос Тисла отозвался гулким эхом. — Почему верхняя дверь опять отперта? — Разве я?.. Но ведь у нас нет сейчас заключенных. Последний недавно проснулся, и я его выпустил. — Не имеет значения, есть у нас заключенные или нет. Стоит тебе привыкнуть оставлять дверь незапертой, когда у нас никого нет, и ты можешь забыть запереть ее, когда у нас кто-то будет. Так что изволь запирать дверь всегда. Рэмбо было здесь также холодно, как и в кабинете Добзина, он дрожал. Ему казалось, что лампы на потолке чуть ли не касаются его головы, но все равно было слишком темно. Железо и цемент. О Господи, напрасно он позволил Тислу привести его сюда. Когда они шли от судьи, надо было вломить Тислу и убежать. Уж лучше спастись бегством, чем провести здесь тридцать пять дней. Но, сказал он себе, какого же черта ты ожидал? Сам напросился, разве нет? Не захотел уступить. Вот именно — не захотел. И сейчас не хочу. Если меня запрут, это еще не значит, что мне конец. Буду сопротивляться. Чтобы когда придет время отпустить меня на свободу, Тисл вздохнул бы с облегчением. Конечно, ты будешь сопротивляться. Смех да и только. Посмотри на себя. Ты уже дрожишь. Ты же знаешь, что тебе никак нельзя сидеть в камере. Двое суток в тесной камере — и ты свихнешься. — Вы должны понять, что мне здесь нельзя оставаться. — Это сорвалось с языка против его воли. — Сырость. Я не выдержу пребывания в сыром месте. Когда Рэмбо попал в плен, его долго держали в камере, где земляной пол был вечно сырой. Вот и расскажи ему об этом, черт возьми. Но он еще решит, будто я его умоляю. Ну вот, подумал Тисл, сейчас, когда уже поздно, парень пришел в чувство и пытается выкрутиться. Тисла ужасно раздражала такая непутевость — ведь парень фактически сам запрятал себя сюда. — Скажи спасибо, что здесь влажно. Что мы все моем из шлангов. По уик-эндам здесь сидят пьяные, и когда мы в понедельник их вышвыриваем, со всех сторон свисает блевотина. Тисл окинул взглядом камеры, блестевшие лужицами воды. — Хоть ты, Голт, и оставляешь ту дверь наверху открытой, моешь ты прекрасно, — заметил он. — Немедленно принеси парню все, что полагается. — Эй, ты, — повернулся он к Рэмбо, — думаю, средняя камера тебе подойдет. Иди туда, снимай сапоги, брюки, куртку. Оставь на себе носки, трусы, свитер. Сними все украшения, цепочки, если есть, часы… Голт, на что ты там уставился? — Ни на что. Я ж вроде бы послал тебя за постелью и всем остальным. — Я просто смотрел. Сейчас принесу. Он поспешил наверх. — Может, напомните, чтобы он запер дверь? — поинтересовался Рэмбо. — Нет надобности. Тисл прислушивался к звяканью отпираемой двери. Потом стало слышно, как Полт ее запер. — Начинай с сапог. Интересно, чего он ждет? Парень снял куртку. — Ну вот, опять за старое. Я же велел начать с сапог. — Пол мокрый. — А я тебе сказал войти туда. — Я войду туда не раньше, чем это будет необходимо. — Рэмбо сложил куртку, покосился на лужицы воды на полу и положил куртку на ступеньках. Сапоги он поставил рядом, снял джинсы, сложил их и аккуратно пристроил поверх куртки. — Что это у тебя за шрам над левым коленом? — спросил Тисл. — Что с тобой случилось? Рэмбо молчал. — Похоже на пулевое ранение, — не унимался Тисл. — Где ты его получил? — У меня носки промокли на этом полу. — Тогда сними их. Тислу пришлось отойти в сторону, чтобы в него не попали летящие носки. — Теперь снимай свитер. — Зачем? Только не говорите, что все еще ищете мои документы. — Я произвожу тщательный обыск, чтоб убедиться в том, что ты ничего не спрятал подмышками. — Что? Наркотики что ли? — Кто знает? Все может быть. — Ну, только не я. Я давно с этим завязал. Черт возьми, это же противозаконно. — Очень смешно. Снимай. Свитер. В порядке исключения парень сделал то, что ему было сказано. Как можно медленнее, разумеется. У него на груди было три прямых шрама. — А это откуда? — удивился Тисл. — Ножевые ранения. Чем ты вообще занимался? Парень щурился на лампы у потолка и молчал. Посреди груди у него был большой треугольник черных волос. Два из трех шрамов пересекали его наискосок. — Подними руки и повернись, — велел Тисл. — Это не обязательно. — Если бы существовал более быстрый способ тебя обыскать, я бы его нашел. Повернись. На спине у парня был небольшой, но глубокий шрам. — Чем тебя протыкали? Штыком, подумал Рэмбо, штыком. — Ладно, теперь опусти трусы. Парень повернулся и измерил Тисла долгим взглядом. — Спокойно. Я должен проверить, нет ли у тебя скрытого оружия. Мало ли что… Рэмбо медленно приспустил трусы. Голт отпер верхнюю дверь и вошел. — Окей, ты чистый, — сказал Тисл. Тисл слушал, как Голт запирает дверь, потом по цементу зашаркали его шаги. Он нес выцветший хлопчатобумажный комбинезон, тонкий матрас, прорезиненную простыню и серое одеяло. Голт прошел в камеру. Парень последовал было за ним, шлепая по лужам босыми ногами. — Не спеши, — остановил его Тисл — Ну, решайте наконец. Сначала вы хотели, чтобы я вошел в камеру. Теперь вы этого не хотите. Как мне быть? — Прежде всего ты должен пройти вон туда, в душ. Помойся очень тщательно. И хорошенько промой волосы. Я не хочу прикасаться к грязным. — То есть как это — прикасаться? — Я должен их обстричь. — Этого еще не хватало. У вас ничего не выйдет. Я попросту не подпущу вас к себе ни с какими ножницами, ясно? — Это обязательная процедура. Через нее проходят все от автомобильных воров до пьяных, их обыскивают, как тебя, ставят под душ и обрезают волосы, если они у них длинные. Мы даем тебе чистый матрас, и хотим получить его обратно тоже чистым, а не полным клещей и блох — ведь ты спал где попало, в лесу, в сараях и еще черт знает где. — Волосы обрезать не дам. — Если ты меня снова разозлишь, я устрою тебе еще тридцать пять суток отсидки. Ты сам очень хотел сюда сесть и теперь получишь все, что получают Другие. Может, успокоишься и перестанешь усложнять жизнь нам обоим? Голт, принеси ножницы, крем для бритья и бритву. — Я соглашусь только на душ, — сказал парень. — Вот и хорошо. Не все сразу. Парень медленно пошел к душу, а Тисл взглянул на часы. Около шести вероятно, скоро полиция штата сообщит ему что-нибудь об этом парне. Глава 10 Ему не хотелось туда возвращаться и он сколько мог оттягивал эту минуту. Он знал, что ни за что не вынесет, если Тисл начнет обрезать ему волосы. Выглянув из душа, он увидел Голта — тот держал в руках ножницы, крем для бритья и опасную бритву. Внутри у него все сжалось в тугой комок. Он в ужасе следил за Тислом, который показал на стол и стул рядом с лестницей, сказал что-то Голту — что именно, он не расслышал из-за шума воды. Голт поставил стул перед столом, вытащил из стола несколько газет и разложил их под стулом. На все это у него ушло совсем немного времени. Тисл подошел к Рэмбо, громко стуча ногами. — Закрой кран, — велел он. Рэмбо притворился, что не слышит. Тисл подошел еще ближе. — Закрой кран, — повторил он. Рэмбо продолжал мыть руки и грудь. Ему дали огромный желтый кусок мыла, сильно пахнущий дезинфектантом. Потом он начал намыливать ноги — он намыливал их уже в третий раз. Тисл кивнул и отошел налево, где, наверное, был общий вентиль, потому что через секунду вода кончилась. Рэмбо замер, с него капала вода — и тут опять появился Тисл и протянул ему полотенце. — Оттягивать нет смысла, — заметил Тисл. — Только простудишься и все. У Рэмбо не было выбора. Он медленно вышел из-под душа, зная, что если не выйдет, Тисл вытащит его оттуда, а он не хотел, чтобы к нему кто-то прикасался. Он несколько раз вытер себя полотенцем. — Еще немного, и полотенце все пойдет дырками, — усмехнулся Тисл. Рэмбо продолжал вытирать себя полотенцем. Тисл попытался подтолкнуть его к стулу, но Рэмбо уклонился. Он пятился к стулу, держась лицом к Тислу и Голту. С этой минуты события развивались в стремительной последовательности. Вначале Тисл коснулся ножницами его головы сбоку и выстриг клок волос. Рэмбо постарался сдержаться, но все же дернулся. — Сиди смирно, — сказал Тисл. — А то пораню нечаянно. Затем Тисл отстриг большой клок волос, и открывавшемуся левому уху стало холодно в сыром воздухе подвала. — У тебя тут больше, чем я думал, — сказал Тисл, стряхивая волосы на газету. — Скоро твоей голове станет легче. — Газета впитывала воду и становилась серой. Потом Тисл отстриг еще, и Рэмбо снова дернулся. Тисл отступил за его спину, и Рэмбо напрягся: ему не было видно, что делается сзади. Он повернул голову, а Тисл надавил на нее сбоку, возвращая на прежнее место. Рэмбо высвободил голову резким движением. Тисл снова щелкнул ножницами, и Рэмбо снова дернулся, его волосы запутались в шарнире ножниц, причинив ему боль. Все, хватит. Он вскочил со стула и резко повернулся к Тислу. — Хватит. — Садись. — Я больше не позволю вам себя стричь. Если это так необходимо, позовите парикмахера. — Сейчас уже вечер и парикмахерские не работают. А униформу я тебе не дам, пока не обрежешь волосы. — Тогда я обойдусь без нее. — Ты сейчас сядешь на этот стул. Голт, приведи Шинглтона. Я долго шел у него на поводу. Мы быстро приведем его в божеский вид, хотя у нас и нет ножниц для стрижки овец. Казалось, Голт был бы рад уйти. Рэмбо слушал, как он отпирает дверь наверху. Теперь все происходило куда быстрее. Рэмбо никому не хотел причинять вреда, чувствовал, как его гнев растет и выходит из-под контроля. В следующую минуту он увидел как вниз по лестнице бежит мужчина, а на полпролета сзади него Голт. Это был тот, кто сидел у передатчика в большой комнате, Шинглтон. Сейчас он казался огромным и чуть не касался головой ламп на потолке. Он смотрел на Рэмбо, и тот почувствовал себя еще более голым. — Неприятности? — спросил Шинглтон у Тисла. — Я понял, что у вас неприятности. — Нет, но неприятности у него, — ответил Тисл. — Ты и Голт посадите его на стул. Шинглтон подошел к Рэмбо. Голт, поколебавшись, последовал за ним. — Я человек покладистый, — сказал Голт Рэмбо. — Даю тебе выбор. Сам пойдешь или тебя отнести? — Думаю, вам лучше меня не трогать. — Рэмбо был полон решимости сохранить над собой контроль. Пять минут — и все останется позади. Он направился к стулу. Позади него Шинглтон сказал: — Какой-то у тебя шрам на спине странный. Где ты его получил? — На войне. — Напрасно он ответил на этот вопрос. — О, конечно. Я не сомневаюсь. В какой армии? В это мгновение Рэмбо готов был его убить. Но Тисл опять занялся его волосами и тем самым отвлек от себя внимание. Длинные лохмы волос валялись на серой мокрой газете, прилипали к голым ногам Рэмбо. Обрезая бороду, Тисл поднес ножницы слишком близко к правому глазу, и Рэмбо инстинктивно отклонил голову влево. — Сиди тихо, — велел Тисл. — Шинглтон и Голт, подержите его. Шинглтон коснулся его головы, и Рэмбо ее резко оттолкнул. Тисл хватил ножницами по бороде и уколол ему щеку. — Иисусе! — Он шевельнул плечами. Эти люди были слишком близко. Они теснили его со всех сторон и ему хотелось кричать. — Это может продолжаться всю ночь, — сказал Тисл. — Голт, подай со стола бритву и крем. Рэмбо снова шевельнул плечами. — Брить я не дамся. С бритвой не подпущу никого. Голт уже протягивал Тислу бритву. Рэмбо видел, как блестит длинное острое лезвие, — так блестит оружие, и это был конец. Он потерял контроль, схватил бритву и встал, оттолкнув их. Он не хотел на них нападать. Только не в полицейском участке, черт возьми. Он хотел всего лишь отнять у них бритву. Побелевший от страха Голт, смотрел на бритву и уже схватился за кобуру, пытаясь достать револьвер. — Нет, Голт! — крикнул Тисл. — Не стрелять! Но Голт уже вытащил револьвер. Похоже, он совсем недавно на этой работе, сам не верит в то, что в его дрожащей руке револьвер, на спусковой крючок которого он вот-вот нажмет. Увидев это, Рэмбо полоснул Голта по животу бритвой. Голт непонимающе уставился на глубокий разрез, кровь быстро пропитала рубашку и уже стекала по брюкам, внутренности выпирали, словно автомобильная камера в разрез покрышки. Он попытался запихнуть внутренности обратно, но они не поддавались. Голт с легким стоном завалился на стул, свалив его своей тяжестью. Рэмбо уже бежал вверх по лестнице. Он взглянул на Тисла и Шинглтона — один стоял возле входа в камеру, другой у стены — и понял, что они слишком далеко друг от друга и он не успеет зарезать обоих: кто-то наверняка опередит его выстрелом. Когда он был на площадке посредине лестницы, сзади раздался выстрел. Пуля шмякнулась в цемент. Верхняя половина лестницы располагалась под углом к нижней, и он теперь оказался вне поля зрения полицейских, выше их голов. Впереди был главный холл. Он слышал позади крики, потом топот бегущих ног на нижней половине лестницы. Дверь. Он забыл про дверь, Тисл напомнил Голту, что ее всегда нужно запирать. Он бежал молясь в мыслях, чтобы Голт забыл запереть эту дверь, когда спешил назад с Шинглтоном. — Стой! — услышал он позади, потом щелкнул курок. Он резко повернул ручку и — дверь открылась! Пригнув голову, он заворачивал за угол, когда в стену напротив впились две пули. Он толкнул на ходу малярные козлы, и на пол повалились доски, кисти, банки с краской. — Что происходит? — услышал он за спиной и обернулся. Совсем близко стоял полицейский, смотрел в удивлении на голого Рэмбо и уже тянулся к кобуре. Четыре стремительных шага, и Рэмбо ударил полицейского ребром ладони в переносицу, и когда тот начал падать, подхватил его револьвер. Кто-то уже пробирался через разбросанный на полу хлам, и Рэмбо дважды выстрелил. Услышав вскрик Тисла, он подумал, что его преследователи теперь наверняка замешкаются и он успеет добраться до передней двери. И он успел, по пути еще раз выстрелив в преследователей, — и очутился совсем голый под яркими косыми лучами вечернего солнца. Закричала старуха на тротуаре, мужчина в машине притормозил и разинул рот. Рэмбо бросился вниз по ступенькам. Проскочил мимо кричащей старухи, подбежал к мужчине в рабочей одежде, проезжавшему мимо на мотоцикле. Мужчина сделал ошибку, замедлив ход, чтобы посмотреть в чем дело. Когда он собрался дать газу, Рэмбо схватил его и сбросил с мотоцикла. Мужчина с грохотом стукнулся о мостовую головой в желтом шлеме. Рэмбо вскочил в седло, обжигаясь о его нагретую на солнце кожу, и мотоцикл с ревом понесся по улице. Рэмбо еще успел выпустить в Тисла, который как раз выскочил на крыльцо, последние три пули. Он вел мотоцикл зигзагом, чтобы Тисл не смог в него прицелиться. На углу стояли люди, и Рэмбо надеялся, что Тисл не станет стрелять из боязни попасть в них. Он слышал позади себя крики, кто-то кричал впереди. На мостовую выбежал какой-то мужчина и попытался его задержать, но Рэмбо пнул его ногой и завернул налево. Дорога впереди была пустая, и он выжимал из мотоцикла все, что можно. Глава 11 Шесть выстрелов, сосчитал Тисл. Теперь револьвер у парня пуст. Он выбежал на улицу и, щурясь от солнца, успел увидеть, как парень исчезает за углом. Шинглтон целился из револьвера. Тисл резко пригнул его руку. — Иисусе, ты видишь, сколько народу? — Я мог в него попасть! — И не только в него! — Он быстро вернулся в участок, мысленно отметив три пулевые дыры в двери. — Скорее сюда! Посмотри, что с Голтом и Престоном! Вызови врача! — Сам он уже бежал к радио. Хлопнула входная дверь — появился Шинглтон; Тисл включил передатчик и быстро заговорил в микрофон. У него дрожали руки, в животе, казалось, переливается горячая вода! — Уорд! Где ты, черт побери, Уорд! — кричал он в микрофон. Наконец Уорд ответил, и Тисл быстро рассказал о случившемся, обрисовал тактику. — Он знает, что по Центральной дороге можно выехать из города! Сейчас он едет на запад! Перехвати его! В комнату влетел Шинглтон. — Голт мертв. Господи, да у него кишки наружу вылезли, — запинаясь, пробормотал он и сглотнул, стараясь перевести дыхание. — Престон жив. Не знаю, сколько протянет. У него течет из глаз кровь! — Возьми себя в руки! Вызови по телефону «Скорую помощь!» Врача! — Тисл что-то переключил в передатчике. У него все еще дрожали руки. В животе происходило черт знает что. — Полиция штата! — крикнул он в микрофон. Мэдисон вызывает полицию штата. Срочно. — Ответа не было. Он повторил громче. — Я не глухой, Мэдисон, — послышался мужской голос. — Что там у вас? — Побег арестованного. Один полицейский убит. — Тисл быстро рассказал суть дела, жалея время, которое ушло на это. Потребовал перекрыть дороги. Шинглтон положил трубку телефона. — «Скорая помощь» уже едет, — доложил он. — Разыщи по телефону Орвала Келлермана. — Тисл снова переключил передатчик, вызвал другую патрульную машину. — Келлерман вышел. Я говорю с его женой. Она не хочет за ним идти, доложил Шинглтон. Тисл взял трубку. — Миссис Келлерман, это Уилфред. Мне срочно нужен Орвал. — Уилфред? — Голос у нее был тонкий и ломкий. — Какой сюрприз, Уилфред. Ты так давно не давал о себе знать. — Ну почему она говорит так медленно? Он был вынужден ее прервать: — Миссис Келлерман, я должен поговорить с Орвалом. Это очень важно. — Ох, мне ужасно жаль. Он поблизости, занимается своими собаками, а ты знаешь, что я не могу его беспокоить, когда он занимается с собаками. — Вы должны пригласить его к телефону. Пожалуйста. Поверьте мне, это важно. Она молчала, и он слышал ее дыхание. — Хорошо, я ему скажу, но не обещаю, что он подойдет. Ты же знаешь, какой он, когда занимается собаками. Тисл услышал, как она положила трубку рядом с аппаратом, и быстро зажег сигарету. За те пятнадцать лет, что он служил полицейским, он еще ни разу не упускал арестованного, и у него не убивали напарника. Он бы с удовольствием размозжил этому парню голову о стену. — Почему он это сделал? — спросил Тисл у Шинглтона. — Дикость какая-то. Забрел в город неизвестно зачем и за какой-то час из бродяги стал убийцей. Эй, ты в порядке? Совсем белый. Сядь и опусти голову между колен. — Я никогда не видел, как режут человека. Голт. Черт возьми, я с ним сегодня вместе обедал. — Дело не в том, сколько раз это видишь. В Корее я раз пятьдесят видел, как людей вспарывали штыком, и каждый раз меня выворачивало. Трубку на том конце снова подняли. Хорошо, если бы это оказался Орвал. — Ну, в чем дело, Уилл? Надеюсь, ты побеспокоил меня не из-за пустяка. Слава Богу, это он. Орвал был лучшим другом его отца, и они часто ходили втроем охотиться. Потом, когда отец Тисла погиб, Орвал стал для него вторым отцом. Он давно ушел на пенсию, но был в лучшей форме, чем мужчины вполовину его моложе, к тому же у него была самая обученная свора гончих в округе. — Орвал, у нас только что сбежал арестованный. Мне некогда объяснять все в подробностях, но мы сейчас разыскиваем этого парня. Я не думаю, что он задержится на дороге. Уверен, что парень пойдет в горы, а потому надеюсь, что вам захочется проветрить ваших собак. Глава 12 Рэмбо с ревом несся на мотоцикле по Центральной дороге. Ветер резал ему лицо и грудь, глаза слезились, и он боялся, что придется сбавить скорость ему было плохо видно, что делается впереди. Машины резко тормозили, водители глазели на него, голого на мотоцикле. Люди оборачивались и показывали на него пальцами. Далеко позади завыла сирена. Он выжал из мотоцикла все, что мог, проскочил на красный свет, едва не столкнувшись с бензовозом. Вторая сирена послышалась где-то слева. Мотоциклу никогда не уйти от полицейских машин. Зато он способен пробраться туда, куда нет дороги для полицейских машин: в горы. Нырнув в ложбину, дорога стала подниматься на холм. Сзади подгоняли сирены, и Рэмбо взлетел на вершину холма так стремительно, что мотоцикл чуть было не опрокинулся. Миновав щит с надписью «ВЫ ПОКИДАЕТЕ МЭДИСОН», Рэмбо свернул на грунтовую дорогу и теперь был вынужден ограничиться пятьюдесятью милями в час. Сирены быстро нагоняли. Если он останется на этой грунтовой дороге, то его настигнут до того, как он доберется до Я гор. Нужно свернуть куда-то, куда они не смогут проехать. Он взял влево и выехал через распахнутые ворота на узкую дорожку для телег с глубокой желтой колеей. Впереди была прочная деревянная изгородь. Он приближался к ней, морщась от вопля сирен и разглядывая скот. Около сотни голов. Коровы были на поле впереди Рэмбо и понемножку выходили через открытые ворота на лесистый склон. Рев мотоцикла заставил их перейти на галоп. Это были упитанные коричневые коровы джерсийской породы, они протискивались в ворота по три в ряд и неслись вверх по склону. Он миновал ворота вместе с последними коровами и тоже помчался вверх по склону. Подъем был крутой и пришлось наклониться вперед, чтобы не опрокинуться. Наконец подъем кончился. Он перескочил через ручей, чуть не свалившись на другом берегу. Горы были уже совсем близко, и он, с трудом удержав равновесие, выжал максимальную скорость. Впереди были редкие деревья, дальше чаща, камни, кустарники. Наконец он увидел то, что искал — лощину между двумя каменистыми грядами, — и повернул туда. Сирены звучали все тише. Это означало, что машины остановились. Полицейские выскочили из них и теперь целятся в него. Выстрел, пуля свистнула рядом с головой. Еще один выстрел, но свиста пули он не слышал. Замелькали деревья, и он скрылся из виду. В тридцати футах впереди дорогу преграждал завал из камней и упавших деревьев, он соскочил с мотоцикла — тот напоролся на камень — и стал карабкаться по густо заросшему склону. Острые ветки больно кололи голое тело. Скоро за ним кинутся полицейские. Много полицейских. Очень скоро. Но он к тому времени успеет подняться высоко в горы. Направится в Мексику. Обоснуется в маленьком мексиканском городишке на побережье и каждый день будет купаться в море. Но лучше ему не видать больше этого сукина сына Тисла — он пообещал себе, что не будет трогать людей, а этот сукин сын вынудил его убить еще раз. Если Тисл не отступится, Рэмбо устроит ему бой. Тисл еще пожалеет, что заварил эту кашу. ЧАСТЬ II Глава 1 У Тисла было мало времени, ибо он хотел собрать и отправить в лес своих людей до появления полиции штата. Он свернул машину с дороги на траву и проехал по следам двух машин и мотоцикла к открытым воротам в деревянной изгороди в конце поля. Сидевший рядом с ним Шинглтон упирался руками в приборный щиток, чтобы не разбить голову о стекло, — рытвины были такие глубокие, что машина с трудом их преодолевала. — Ворота слишком узкие, — предупредил Тисла Шинглтон. — Вы не проедете в них. — Другие проехали. Он резко затормозил перед самыми воротами, оставив не больше дюйма со своей стороны, медленно проехал в них, потом прибавил газу и стал подниматься по склону, где на четверть пути к вершине стояли две полицейские машины. Судя по всему у них заглохли двигатели. Когда он к ним подъехал, его мотор тоже начал чихать. Он переключил на первую скорость и утопил педаль акселератора задние колеса вгрызлись в землю, и машину рывком вынесло на вершину. Там ждал Уорд, весь красный в лучах заката. Он оказался возле машины еще до того, как Тисл ее остановил. — Вон туда, — Уорд указал на лощину. — Осторожно, ручей. Лестер уже упал. У ручья стрекотали кузнечики. Выйдя из машины, Тисл услышал шум мотора, приближающийся со стороны проселочной дороги. Он резко повернул голову, надеясь, что это еще не полиция штата. — Орвал. Старый фургончик «фольксваген», тоже красный в лучах заката, переваливался с ухаба на ухаб, потом остановился, заведомо зная о своей неспособности преодолеть подъем. Из него вышел Орвал, высокий и худой, и полицейский. Тисл решил, что собак в фургончике нет — он не слышал их лая. Правда, он знал, что у Орвала собаки дрессированы очень хорошо и без необходимости никогда не лают. Орвал и полицейский быстро поднимались по склону. Полицейскому было двадцать шесть лет — самый молодой у Тисла. Орвал легко работал своими длинными ногами и без труда оставил его далеко позади. Его лысина, обрамленная по бокам белыми волосами, блестела под солнцем. Он был в очках, в зеленой нейлоновой куртке, зеленых хлопчатобумажных брюках и полевых сапогах со шнуровкой. Полиция штата, снова подумал Тисл и посмотрел вниз дабы убедиться, что их еще нет. Потом перевел взгляд на приближающегося Орвала. Теперь были видны глубокие морщины на его лице и дряблая кожа шеи; Тисл ужаснулся тому, как постарел Орвал за те три месяца, которые он его не видел. Но если судить по движениям, то Орвал нисколько не постарел. На холм он поднялся почти без одышки, намного раньше молодого полицейского. — Собаки, — крикнул ему Тисл. — Вы привезли собак? — Конечно, только к чему такая спешка? Посмотри на солнце. Через час стемнеет. — Можно подумать я не знаю. — Я думаю, ты знаешь, — спокойно ответил Орвал. — Не собирался тебя учить. Тисл пожалел, что раскрыл рот. Сейчас никак нельзя ссориться со стариком. Слишком серьезная ситуация. Орвал всегда обращался с ним так, будто ему все еще тринадцать лет, поучал его на каждом шагу — совсем как раньше, когда Тисл мальчишкой жил в его доме. Тисл сделал усилие и выдавил из себя улыбку. — Ну, Орвал, не обращайте на меня внимания, просто я нервничаю. Рад вас видеть. — Он протянул ему руку. Тисл искренне любил этого человека, хоть он и часто его раздражал, и сейчас ему больно было смотреть на новые морщины, седые волосы, ставшие тонкими и легкими, как паутинки. Их рукопожатие было неловким. Тисл намеренно не встречался с Орвалом три месяца — после того, как в ярости покинул его дом. А спор вышел из-за пустяка: как нужно пристегивать кобуру, рукояткой вперед или назад. С тех пор он к Орвалу не ходил, хотя и понимал, что все дело не стоит выеденного яйца. — Так что с парнем? — спросил Орвал. У него был глубокий, звучный голос. Куда он направился? — Вот, смотрите, — сказал Уорд и повел обоих через ручей, по камням и вверх по лощине. Под деревьями было сумрачно и прохладно. Мотоцикл лежал на опавших листьях. Кузнечики уже не пели. Орвал кивнул на завал из камней и вывернутых с корнем деревьев, на кустарник по обе стороны. — Да, видно, что он карабкался справа — вон там. Его голос словно послужил сигналом. Наверху в кустах что-то громко зашуршало и Тисл на всякий случай отступил назад и выхватил пистолет. — Никого нет, — сверху посыпались камешки и земля — это был Лестер, с трудом удерживавший равновесие при спуске. Он насквозь промок, упав в ручей. При виде Тисла с пистолетом он выкатил свои и без того выпученные глаза. — Эй, эй, это я. Хотел проверить, нет ли парня поблизости. Орвал задумчиво почесал подбородок. — Напрасно вы это сделали. По всей вероятности вы перебили запах. Уилл, у тебя есть что-нибудь от парня, чтобы дать понюхать собакам? — В багажнике. Одежда, сапоги. — Тогда нам требуется пища и хороший ночной отдых. А на рассвете пойдем за ним. — Нет. Сегодня. — Как это? — Мы пойдем за ним сейчас. — Я только что сказал, что через час станет темно. Луны этой ночью не будет. Нас много, мы потеряем друг друга в темноте. Тисл так и думал, что Орвал захочет отложить погоню до утра. Что ж, вполне резонно. Однако к черту резон: он не может так долго ждать. — Будет луна или нет, мы должны идти за ним сейчас, — сказал Тисл Орвалу. — Парень уже вышел за пределы нашей юрисдикции, и за пределы города, и если мы хотим оставить его себе, то должны продолжить преследование. Если будем ждать до утра, то придется передать все это дело полиции штата. — Вот и передай. В любом случае это грязная работа. — Нет. — Ну какая тебе разница? Стоит хозяину этой земли пожаловаться по телефону, что по его полям разъезжают машины и полиция штата будет здесь. Так или иначе придется им все передать. — Не придется, если я уйду в лес еще до их появления. Орвал покачал головой: — Извини, Уилл, но я должен тебя разочаровать. Я бы для тебя многое сделал — но эти горы труднопроходимы даже днем, и я не поведу туда собак ночью, из-за твоей прихоти командовать парадом. — Вы не совсем правильно меня поняли. Я прошу только, чтобы вы с собаками вошли в лес, а как только решите, что уже слишком темно, мы сделаем привал до утра. Мне нужно, чтобы формально считалось, что я преследую беглого преступника. Ну же, нам ведь с вами уже доводилось ночевать в лесу. Будет совсем как раньше, когда еще был жив отец. Орвал вздохнул и оглядел лес. Стало темнее, прохладнее. — Неужели ты не понимаешь, как все это глупо? У нас нет снаряжения, чтобы охотиться за ним. Ни винтовок, ни пищи, ни… — Шинглтон может остаться и организовать все, что нам нужно. Мы дадим ему одну из ваших собак, чтобы утром он смог прийти по нашему следу. Шинглтон приведет еще четверых из моих полицейских. У меня есть друг в аэропорту округа, он говорит, что может одолжить нам свой вертолет — перебросит нас куда-нибудь, а потом полетит на разведку. А вы вот упрямитесь. Я спрашиваю вас: поможете? Орвал опустил глаза и стал водить кончиком сапога по земле. — У меня мало времени, Орвал. Если я смогу быстро углубиться в лес, полиции штата придется оставить руководство операцией за мной. Они будут страховать меня, расставят машины, чтобы понаблюдать за дорогами, предоставив нам ловить его в горах. Но я серьезно говорю: без ваших собак у меня нет ни единого шанса. Орвал поднял глаза и полез в карман за кисетом и папиросной бумагой. Он обдумывал услышанное, и Тисл знал, что его нельзя торопить. Наконец он сказал: — Может быть я соглашусь, если буду знать, что этот парень тебе сделал, Уилл? — Он разрезал одного из моих людей чуть ли не пополам, а второй после его удара может ослепнуть. — Ясно, Уилл. Но ты мне так и не ответил. Что этот парень сделал тебе? Глава 2 Местность была гористая, дикая, густо поросшая лесом, рассеченная ущельями и лощинами, испещренная впадинами. Совсем как холмы Северной Каролины, где он проходил военную подготовку. И очень напоминает холмы, в которых он воевал. Рэмбо бежал изо всех сил, пользуясь последним светом угасающего дня, все вверх и вверх, выше в горы. Его голое тело покрылось разводами крови от поцарапавших его веток, босые ноги разбиты о камни. Увидев пологий болотистый участок, он свернул в ту сторону, зная, что выйдет на ручей. И действительно, скоро показался питавший это болотце ручей. Рэмбо направился вдоль него по мягкой почве, но уже не бежал, а шел. По собственным подсчетам он проделал пять миль, и это расстояние его утомило: он был еще не в такой форме как перед пленом, еще не пришел в себя после проведенных в госпитале недель. Тем не менее помнил все, чему его учили, а его учили выживать в любых условиях, и хотя дальше бежать ему было бы трудновато, эти пять миль он пробежал прекрасно. Ручей извивался и изгибался, и Рэмбо следовал за его руслом. Он знал, что скоро за ним будут идти собаки, но он даже не стал заходить в ручей, чтобы попытаться сбить их со следа. Это бы замедлило его продвижение, а поскольку рано или поздно ему все же придется выйти из воды, человек, ведущий собак, просто разделит свою свору и пустит по обоим берегам ручья. Стемнело быстрей, чем он ожидал. Стояла тишина, нарушаемая лишь журчанием воды и пением ночных птиц, и он решил криками привлечь к себе внимание. Крикнул несколько фраз по-вьетнамски, потом по-французски, который учил в школе, потом громко заговорил на английском с южным акцентом, западным, негритянским… Наконец выпустил залп самых жутких ругательств… Люди, которых он ищет, наверняка поинтересуются, кто кричит что-то непонятное и ругается… Ручей нырнул в небольшую ложбинку сбоку склона. Там никого не было. Он продолжал время от времени выкрикивать какие-то фразы. Если в самое ближайшее время он никого не встретит, то окажется возле вершины холма, у самого истока ручья, и таким образом потеряет ориентир. Так и случилось. Он подошел к роднику, из которого брал начало ручей. Ну ладно. Он опять прокричал что-то на вьетнамском — и пошел дальше. Когда оказался в тридцати футах от источника, разом включились два фонаря, справа и слева. Он замер как вкопанный. При любых других обстоятельствах, он бы вышел из-под фонарей стремительным прыжком и уполз в кусты. Ходить ночью по этим холмам значило рисковать жизнью — скольких непрошенных визитеров здесь уже застрелили и оставили на съедение ночным животным. Свет одного фонаря бил ему прямо в лицо, другого — освещал голое тело. Он по-прежнему не двигался, стоял, подняв голову, и смотрел куда-то в сторону, смотрел очень спокойно, будто гуляет тут каждую ночь. — Ну-ка, бросай револьвер и бритву, — хрипло проговорил старик справа. Рэмбо облегченно вздохнул: они его не убьют, во всяком случае не сразу, ибо он разбудил в них любопытство. И все же есть риск в том, что он держит в руках револьвер и бритву — эти люди могут решить, что он представляет опасность и застрелить его. Но он не мог ходить по лесу без оружия. — Да, сэр, — ровно сказал Рэмбо и выронил револьвер и бритву. — Не беспокойтесь. Револьвер не заряжен. — Так я тебе и поверил. Если справа старик, подумал Рэмбо, то слева должен быть молодой. Вероятно отец с сыном. Или дядя с племянником. Так всегда бывает: старики командуют, молодежь делает работу. Рэмбо чувствовал, что эти двое с фонарями его оценивают. Старик молчал, Рэмбо тоже не собирался ничего говорить, пока его не спросят. — Па, пусть он скажет, чего голый-то ходит, — произнес тот, что слева. Судя по голосу, он был намного моложе, чем ожидал Рэмбо. — Заткнись, — приказал старик. — Я ведь предупреждал, чтоб ни звука. Рэмбо услышал, что старик взводит курок. — Подождите, — быстро проговорил Рэмбо. — Я один. Мне нужна помощь. Не стреляйте, пока не выслушаете меня. Старик молчал. — Это правда. Я ни на кого не собираюсь нападать, хотя и знаю, что один из вас мальчик. Он действовал интуитивно. Конечно, старик в конце концов может выстрелить. Голый и окровавленный, Рэмбо, несомненно, казался ему опасным. — я скрываюсь от полиции. Они забрали мою одежду. Я убил одного из них. А кричал для того, чтобы кто-нибудь услышал и пришел мне на помощь. — Да, помощь тебе нужна, это верно, — сказал старик. — Только — чья? — Они пошлют за мной собак. Они найдут вашу самогонную установку, если мы им вместе не помешаем. Момент был критический. Если они его убьют, то немедленно. — Самогонную установку? — переспросил старик. — А почему ты думаешь, что она тут есть? — Что еще могло привести вас ночью к ручью? Она у вас чертовски хорошо спрятана. Даже не видно пламени от очага. — Ты думаешь, если бы я знал, что тут есть самогонная установка, то стал бы прохлаждаться с тобой вместо того, чтобы идти к ней? Черт возьми, я охочусь на енотов. — Без собак? К чему тратить время на эти разговоры? Нужно успеть все сделать до того, как завтра появятся собаки. Старик вполголоса выругался. — Да, вы в сложном положении, — сказал Рэмбо. — Мне очень жаль, что в этом виноват я, но у меня не было другого выхода. Мне нужна пища, одежда и винтовка, и я вас не отпущу, пока не получу все это. — Давай его застрелим, па, — сказал мальчишка слева. — Он хочет нас обдурить. Старик не ответил, Рэмбо тоже молчал. Он давал старику время подумать. Если он будет наседать, старику может показаться, что его загнали в угол, и он выстрелит. Рэмбо услышал, как мальчишка взводит курок. — Опусти ружье, Мэтью, — сказал старик. — Но он что-то задумал. Разве ты не видишь? Наверное, его прислали федеральные власти. — Я тебе уши оборву, если ты не опустишь ружье. — Старик хихикнул. Федеральные власти. Чепуха. Посмотри на него — где бы он мог спрятать свою бляху? — Слушай своего папашу, — сказал Рэмбо. — Он все правильно понял. Если вы меня убьете, полицейские, которые найдут меня утром, поинтересуются, кто это сделал. И пошлют собак по вашему следу. Где бы вы меня ни закопали, они… Он помолчал, предоставив им возможность обдумать его слова. — Если вы не дадите мне пищу, одежду и винтовку, я отсюда не уйду, пока не отыщу вашу самогонную установку, а утром по моему следу придет полиция. Помолчав несколько секунд, старик снова выругался. — А если вы мне поможете и дадите все необходимое, я сразу уйду подальше, и полиция не найдет ваш тайник. Становилось все холоднее, и Рэмбо уже не мог сдержать дрожь. Наконец, старик заговорил: — Мэтью. Наверное, тебе лучше сбегать домой и принести то, что он просит. — Голос у него был не очень-то довольный. — И еще принеси канистру керосина, — сказал Рэмбо. — Раз уж вы мне помогаете, я позабочусь, чтобы вы не пострадали. Я смочу одежду керосином и высушу, прежде чем одеть. Керосин не помешает собакам выслеживать меня, но помешает уловить ваш запах и пойти по вашему следу. Мальчик продолжал светить в Рэмбо фонарем, его рука не дрогнула. — Я сделаю, как говорит па, а ты мне не указывай. — Ладно, можешь делать, как он сказал, — неохотно проговорил старик. — Мне он тоже не нравится, но он хотя бы понимает, во что нас втравил. Мальчик продолжал светить в Рэмбо, как будто раздумывал, подчиниться или нет, а может просто из упрямства. Потом луч переместился-с Рэмбо на кусты и погас. Рэмбо услышал, как мальчишка с шумом пробирается сквозь заросли. — Спасибо, — сказал Рэмбо старику, чей фонарь продолжал светить ему в лицо. Фонарь погас. — И за это спасибо, — сказал Рэмбо, у которого от яркого света уже начали болеть глаза. — Берегу батарейки. Рэмбо слышал, как он сделал несколько шагов в его сторону. — Лучше не подходите близко. Нельзя смешивать ваш запах с моим. — Я и не собирался. Здесь бревно. Я хочу сесть. Старик зажег спичку и поднес ее к трубке. Рэмбо успел разглядеть копну спутанных волос, обветренное лицо и верхнюю часть рубашки в красную клетку. Оба молча ждали. Глава 3 Тисла разбудило пение утренних птиц. Он лежал в темноте у костра, завернувшись в одеяло и глядя на поздние звезды над верхушками деревьев. Будить остальных не было смысла — еще не пришел Шинглтон с припасами и людьми. Тисл плотнее обернул вокруг себя одеяло. Его внимание привлек новый запах. Он огляделся по сторонам и увидел Орвала, который сидел в стороне и курил самодельную сигарету. — Я не знал, что вы проснулись, — прошептал Тисл, не желая беспокоить остальных. — Давно? — Раньше тебя. — Но я не сплю уже целый час. — Знаю. Сам-то я теперь сплю мало. Не потому что не могу. Времени жаль. Подхватив одеяло, Тисл перебрался к Орвалу и прикурил сигарету от горящей ветки у костра. — Ну и все-таки, что тебе сделал этот парень, — помолчав, спросил Орвал? Почему для тебя так важно его поймать? Тислу очень не хотелось отвечать. — Ну… вы же знаете мою работу. В городе спокойно, пока я контролирую всякие мелочи. Что касается ограбления или убийства, то этого не предотвратишь. Если кто-то очень хочет это сделать, он сделает. Но именно мелочи позволяют оставаться городу таким, каков он есть, поэтому за мелочами необходимо следить. Если бы я улыбнулся и спустил все это парню с рук, я и другим парням мог бы что-нибудь спустить, а потом перестал бы обращать внимание и на более серьезные вещи. Я беспокоился об этом парне как о себе. Я не могу себе позволить расслабиться. Нельзя поддерживать порядок в одном случае, и все пускать на самотек в другом. — Но ты уж больно стремишься его преследовать, хотя уже выполнил свою часть работы. Теперь дело за полицией штата. — Но он убил моего человека, поэтому я сам должен его арестовать. Все мои люди должны знать: я пойду на пролом, чтобы отомстить за каждого из них. Орвал посмотрел на окурок своей сигареты, швырнул его в огонь и кивнул. Где-то вдалеке послышался собачий лай, и это взбудоражило собак, привязанных к дереву рядом с Орвалом. Их было пять, они тоже не спали, лежали на животе и не сводили глаз с Орвала. Теперь они вскочили и подняли лай. — Ш-ш-ш, — велел Орвал, и они, взглянув на него, умолкли. Лежавшие по другую сторону костра, Уорд, Лестер и молодой полицейский забеспокоились во сне. Вдалеке опять залаяла собака — она была уже ближе. Собаки Орвала залаяли в ответ. Орвал прикрикнул на них построже. Проснулся Уорд. -: В чем дело? Что случилось? — Самое время вставать, — сказал Тисл. — Что? — спросил Лестер, поеживаясь. — Холодно, черт возьми. — Пора вставать. — Минуту. — Как раз через минуту они будут здесь. Через кустарник кто-то продирался, приближаясь в их сторону. Тисл зажег еще одну сигарету, отчего в пересохшем рту появился неприятный вкус. А ведь это может быть полиция штата, вдруг подумал он и быстро встал, вглядываясь в лес. — Холодно-то как, — пожаловался Лестер. — Хорошо если бы Шинглтон принес горячую пищу. Тисл надеялся, что это Шинглтон и его люди, а не полиция штата. Вдруг показались пятеро мужчин. В бледном утреннем свете они быстро шли между деревьями. Тисл не мог разглядеть, какого цвета на них форма. Люди переговаривались между собой, один споткнулся и выругался, но Тисл не узнал их голосов. Если это полиция штата, то ему во что бы то ни стало нужно придумать что-то такое, чтобы остаться во главе погони. Они уже совсем близко — Тисл разглядел Шинглтона, которого тащила собака на поводке, а за ним шли его люди, которых он как никогда был рад видеть. Они несли набитые холщовые мешки, винтовки, веревку, а у Шинглтона через плечо висел полевой радиопередатчик. — Ты принес горячую пищу? — сразу спросил Лестер. — Сэндвичи с ветчиной и яйцами, — ответил Шинглтон, тяжело дыша. — Термос с кофе. Лестер потянулся к его мешку. — Не здесь. У Митча. Митч с ухмылкой открыл свой мешок и вытащил завернутые в вощенку сэндвичи. Все жадно набросились на еду. — А вы здорово продвинулись в темноте, — прислонившись к дереву, сказал Шинглтон Тислу. — Я думал нагнать вас за полчаса, но пришлось потратить вдвое больше. — Что там происходит? Шинглтон усмехнулся. — Полиция штата в ярости от того, что вы выкинули такой финт. Как вы и велели, я остался ждать их в том поле. Они появились минут через десять после того, как вы углубились в лес и прямо-таки взбесились, что вы решили воспользоваться сумерками, чтобы преследовать парня. Меня удивило, что они сходу вас раскусили. — Ну и дальше? Шинглтон гордо улыбнулся. — Я провел с ними полночи в участке. Наконец они согласились поступить по-вашему. Будут блокировать ведущие вниз дороги, а сюда не сунутся. Можете мне поверить, уговаривать их пришлось долго. — Спасибо. — Тисл знал, что Шинглтон ждет благодарности. Шинглтон кивнул. — Окончательно убедило их вот что: я сказал, что вы знаете парня, поэтому скорее угадаете, что он отмочит. — А они не знают, кто числится ли за ним что-нибудь противозаконное? — Скоро будут знать — они этим занимаются. Велели держать связь по радио. Придут при малейшем осложнении во всеоружии. — Осложнений не будет. Послышался рокот мотора. Тисл не мог понять, что это, но рокот все приближался. Наконец над верхушками деревьев показался вертолет, огромный, блестевший на солнце. — Как он узнал, где мы? Залаяли, встревоженные шумом, собаки. К реву мотора примешивался свист рассекающих воздух лопастей. — Полицейские штата, — сказал Шинглтон, вытаскивая похожий на портсигар предмет, — вручили мне кое-что новенькое. Эта штука испускает радиосигнал. Они хотят каждую минуту знать, где вы находитесь, поэтому дали мне этот импульсатор, а приемник оставили человеку, который предоставил по вашей просьбе свой вертолет. — Кто из наших в вертолете? — спросил Тисл. — Лэнг. — По твоему радио с ним можно поговорить? — Разумеется. Шинглтон положил радиопередатчик в низкой раз вилке дерева. Тисл щелкнул переключателем и, глядя на зависший вертолет, проговорил в микрофон: — Лэнг. Портис. Вы готовы? — Ждем команду, шеф. — Голос был скрипучий. Казалось, что он доносится издалека. Тисл оглядел своих людей. Орвал торопливо собирал бумажные стаканчики и вощенку от сэндвичей и бросал в костер. Остальные укрепляли на себе снаряжение, вешали через плечо винтовки. Когда Орвал начал забрасывать костер землей, Тисл сказал: — Ладно, выступаем. Он был очень взволнован. Глава 4 Все утро, пока Рэмбо бежал и шел, бежал и шел, он слышал отдаленный гул мотора и редкие приглушенные выстрелы из винтовок, а порою низкий мужской голос что-то бормотавший в громкоговоритель. Потом звуки стали ближе, он различил рев вертолета — а с вертолетами он хорошо познакомился на войне — и прибавил шагу. Теперь уже почти двенадцать часов Рэмбо носил одежду, но после подъема в холмы голышом холодной ночью он с особенным чувством воспринимал сберегаемую одеждой теплоту. На нем были тяжелые старые башмаки, которые мальчишка принес где-то около полуночи в ложбину у ручья. Башмаки оказались чересчур большими, тогда он напихал в них листьев. Но все равно жесткая кожа натирала ему ноги, и он пожалел, что мальчишка не принес носки. А может быть, он их нарочно не захватил. Брюки же, наоборот, оказались слишком узкими — поняв, что это было сделано специально, он рассмеялся. Ботинки велики, брюки малы — над ним хорошо подшутили. Рубашка оказалась белая, хлопчатобумажная, потрепанная на обшлагах и воротнике; старик отдал ему свою толстую шерстяную рубашку в красную клетку, которую можно было натянуть поверх белой. Он удивился, что старик вдруг ста, таким дружелюбным. Наверно, здесь сыграло роль виски. Когда они съели холодную жареную курицу, которую принес сын, старик открыл кувшинчик самодельного виски. Все трое выпили, и старик в конце концов отдал свою винтовку и завязанные в платок патроны. — Когда выпутаешься из этого дела, пришли мне деньги за винтовку, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты дал мне слово. Не то чтобы меня волновали деньги. Благодаря виски я зарабатываю столько, что могу позволить купить себе другую. Но если ты уцелеешь, мне будет интересно узнать, как тебе это удалось, а винтовка, думаю, напомнит тебе, что я жду твоего рассказа. Это хорошая винтовка. Рэмбо с ним согласился. Из такой винтовки можно было прострелить человека, как кусок сыра на расстоянии в полмили. Старик сделал кожаную нашлепку на прикладе, чтобы смягчить отдачу, а на мушке имелось пятнышко светящейся краски, чтобы легче было целиться в темноте. Потом Рэмбо сделал то, что обещал: прошел вниз по ручью, прочь от того места, где старик держал бойлер, змеевики и кувшины. Вскоре он повернул на запад, позже собираясь свернуть на юг, в сторону Мексики. Он понимал, что добраться туда будет нелегко. Поскольку он не мог украсть машину — это всегда оставляет след — придется несколько месяцев идти пешком и кормиться подножным кормом. Солнце уже стояло высоко. Он успел проделать несколько миль и сейчас бежал вверх по длинной широкой лощине. Выстрелы становились все громче, голос из громкоговорителя звучал разборчивее, и Рэмбо знал, что скоро вертолет зависнет над этой лощиной. Он как раз пересекал открытое место — там не было деревьев, только трава и папоротники — и где-то в самом начале пути услышал чуть ли не над головой свист лопастей вертолета. Он метнулся в сторону. Поблизости была только упавшая сосна, вероятно, разбитая молнией, вернуться в лес он бы не успел. Рэмбо нырнул под толстые ветви сосны, оцарапав спину. Сквозь сосновые иголки увидел вертолет — он быстро увеличивался в размерах, поднимаясь вверх вместе с лощиной. — Это полиция, — проревел голос из громкоговорителя. — У вас нет никакого шанса, сдавайтесь. Все, кто в лесу! Возможно, вблизи вас опасный преступник. Покажитесь. Помашите, если вы видели одинокого молодого человека. — После короткой паузы голос зазвучал вновь, в точности с той же интонацией, как если бы читали по написанному: — Это полиция. У вас нет никакого шанса, сдавайтесь. Всем, кто в лесу. Возможно, вблизи вас опасный преступник. Покажитесь. Помашите, если вы видели одинокого молодого человека. И снова и снова, одни и те же слова. Рэмбо неподвижно лежал под прикрытием веток, зная, что его не видно с земли. Но вдруг его видно с воздуха? Вертолет кружил так низко, что можно было заглянуть в застекленный кокпит. Там сидели два человека и смотрели в окна каждый со своей стороны, гражданский пилот и полицейский в серой форме. Как и все люди Тисла, этот целился из мощной винтовки с телескопическим прицелом, выставив ее из окна. Грохнул выстрел, пуля ушла в завал из камней и кустарника на краю леса — вертолет только что пролетел над этим завалом. Господи, выходит, Тислу он очень нужен, если тот приказал своему человеку стрелять по всем подозрительным местам, не боясь попасть в невинного человека. Все невинные, конечно же, услышав объявление, выйдут чтоб показаться; по-своему Тисл прав — Рэмбо убил полицейского и его нельзя выпустить из рук. На его примере нужно показать, что бывает с тем, кто поднимает руку на полицейского. Но даже при этом Тисл был слишком хорошим полицейским, чтобы просто взять и прикончить Рэмбо, не дав ему шанса сдаться, — вот почему все время передают это объявление. А стрельба по всем подозрительным местам — это больше для того, чтобы его напугать. И тем не менее вполне возможно, что одна из пуль в него попадет, поэтому совсем не важно, с какой целью они стреляют. Еще один выстрел — по зарослям кустов у края леса. Сейчас вертолет уже летит над лугом и скоро окажется над ним. Почти наверняка последует выстрел в лежащую на земле сосну. Рэмбо прицелился сквозь ветки, метясь в лицо стрелка, готовый превратить в месиво его лицо, как только тот прильнет к прицелу. Он не хотел никого убивать, но у него не было выбора. Более того, если он застрелит полицейского, пилот успеет броситься на пол, где его уже не подстрелишь, и уведет вертолет в сторону, а потом вызовет по радио помощь. И все будут знать, где он. Разве что он остановит пилота, взорвав у вертолета бензобак — но думать об этом глупо. Конечно, он может в него попасть. Но взорвать? Только в плохих кинофильмах взрывают бензобаки обычными пулями. Он напрягся как струна и ждал с колотящимся сердцем, а вертолет ревел над его головой. Вот стрелок быстро склонился к телескопическому прицелу своей винтовки, и Рэмбо сам уже хотел было нажать на спусковой крючок, но тут увидел, куда тот прицелился. Хорошо, что увидел — еще было время ослабить палец. Ярдах в пятидесяти слева, рядом с большой лужей, в зарослях кустарника лежали валуны. Когда вертолет приближался, он чуть было не спрятался там, но это место оказалось слишком далеко. Сейчас вертолет несся в ту сторону. Выстрел — и он не мог поверить собственным глазам, ибо кусты зашевелились. Но это не было обманом зрения — из зарослей поднялся во весь рост большой олень с огромными рогами. Он стал неуклюже карабкаться через ведуны, упал, снова встал, поскакал по траве к лесу, а вертолет его преследовал. По ноге оленя стекал ручей густой крови, но, казалось, это не имеет значения — олень бежал без видимых усилий. Сердце Рэмбо бешено колотилось. Они вернутся. Олень — всего лишь игрушка. Как только он скроется в лесу, они прилетят сюда. Если кто-то прятался в кустах у лужи, они решат, что кто-нибудь может спрятаться и под упавшей сосной. Нужно убираться отсюда как можно быстрей. Но ему пришлось ждать, когда вертолет развернется к нему хвостом. Каждая секунда ожидания была невыносима. Но вот наконец пора, и он побежал в сторону леса, выбирая те места, где короткая трава, чтобы не оставлять следов. Он приближался к кустам — когда понял по звуку, что вертолет разворачивается. Значит олень уже успел скрыться в лесу. Пригнувшись, Рэмбо бросился в кусты, готовый, если нужно, выстрелить. Ка-рак! Ка-рак! Два выстрела в лежавшую сосну, над которой вертолет ненадолго завис. Опять прозвучало объявление, зачитанное по бумажке. От напряжения Рэмбо вырвало, во рту появился противный горький вкус. Он сейчас находился в узком конце лощины. Дальше скалы плотно смыкались. Он лежал на траве, ослабевший после рвоты и смотрел, как вертолет кружит, кружит над скалами, потом удаляется, голос затихает, рев мотора тоже… Рэмбо не мог стоять — так сильно дрожали ноги. Вертолет не должен был так напугать его. На войне он бывал в ситуациях куда более опасных и выходил из них потрясенный, но не настолько, чтобы тело отказывалось ему подчиняться. Кожа стала липкой от пота, очень хотелось пить, но вода в луже была гнилая, и от нее стало бы еще хуже. Ты слишком долго не воевал, вот и все, сказал он себе. Потерял форму. Но ничего, скоро привыкнешь. Схватившись за валун, он медленно встал и осмотрелся — нет ли кого поблизости. Поначалу он не был уверен, что услышал все, как есть: налетевший порыв ветра исказил звуки. Потом ветер стих, и он отчетливо расслышал дальний лай собак со стороны широкого конца лощины. Снова по его ногам пробежала дрожь. Он повернулся направо, туда, где начинались скалы и стояли одинокие деревья, и, напрягая мышцы, побежал. Глава 5 Парень не так уж и далеко успел от них оторваться, размышлял Тисл, пробираясь вместе со своими людьми сквозь деревья и кустарник. Сбежал он в шесть тридцать, стемнело в восемь тридцать. Не мог он покрыть ночью в этих холмах большое расстояние. У него наверное был час, максимум два. Как и они он вышел с рассветом, так что получается, что у него всего четыре часа форы. А если учесть кое-какие другие факторы, то еще меньше, всего около двух часов: он голый, и это замедляет продвижение, не знает этих мест, поэтому ему приходилось иногда заходить в расщелины, не имеющие выхода и тратить время на то, чтоб выйти и найти другой путь. К тому же у него нет пищи, а голодный человек устает быстрее и идет медленнее. — Он опередил нас меньше, чем на два часа, — сказал на бегу Орвал. Похоже, не больше, чем на час. Посмотри на собак. След такой свежий, что они даже не опускают нос к земле. Орвал был впереди Тисла и остальных и бежал вместе с собаками, держа их на общем поводке, Тисл старался изо всех сил не отстать от него. Собственно говоря, это было смешно: темп устанавливал семидесятидвухлетний старик, а они еле за ним поспевали. Однако Орвал каждое утро пробегал пять миль, выкуривал всего четыре сигареты в день и никогда не пил, а он, Тисл, выкуривал полторы пачки, без конца пил пиво, а физических упражнений не делал уже много лет. Правда, в морской пехоте он занимался боксом и кое-чему полезному для тела научился, но сейчас все приходилось вспоминать заново. Собаки лаяли где-то впереди, Орвал быстро перебирал своими длинными ногами, пытаясь не отставать от них. Полицейские надрывались, дабы не отстать от Тисла, а тот лишь каким-то чудом поспевал за Орвалом. Когда он бежал по траве и все его тело работало в одном слаженном ритме, ему показалось на какое-то мгновение, что он может бежать вот так вечно. Но вдруг Орвал рванул вперед, и Тисл отстал. Его ноги отяжелели, ощущение ритма и легкости исчезло. — Не так быстро, Орвал! Но Орвал будто не слышал его. Глава 6 Когда Рэмбо добежал до того места, откуда начинались деревья и камни, пришлось слегка замедлить шаги и ставить ступни осторожно, чтобы не поскользнуться и не сломать ногу. У подножия скалы он нашел расщелину, которая вела наверх, и стал карабкаться по ней. С вершины скалы лай собак был слышен лучше. Он огляделся — нет ли поблизости вертолета. Его не было — даже не доносился рокот мотора. Казалось, его никто не выследил. Он нырнул в заросли кустов и деревьев вблизи скалы и залег там, наблюдая, что делается внизу. Примерно в миле он увидел людей, перебегавших по открытому месту. Издали они казались совсем маленькими. Он насчитал десять, но не был уверен, что эта цифра точная. Собак он вообще не видел, но, судя по шуму, их было много. Однако его беспокоило не их число, а то, что они, очевидно, взяли его след и быстро идут по нему. Пятнадцать минут — и они будут здесь. Непонятно, как Тислу удалось столь быстро его догнать. Очевидно, кому-то из преследователей хорошо известны эти места, и он ведет их кратчайшим путем. Рэмбо вернулся к расщелине: он не позволит Тислу подняться в этом самом доступном месте. Он положил винтовку на траву, так, чтобы в нее не попала земля, и стал толкать валун, лежавший у края скалы. Валун был большой и тяжелый, но все же он подкатил его к нужному месту. Теперь он перекрывал выход из расщелины наверх. Человек, наткнувшись при подъеме на валуи, не сможет ни перелезть через него, не обойти сбоку. Людям Тисла придется долго мучиться, прежде чем они найдут способ убрать валун, а он к тому времени будет далеко. Во всяком случае он на это надеялся. Глянув вниз, в лощину, он удивился, как далеко вперед успели продвинуться его преследователи, пока он передвигал валун. Сейчас они были уже около лужи и кустов, в которых он прятался. Человечки остановились там и смотрели на собак, нюхавших землю и отчаянно лаявших. Наверное, что-то перебило его запах. Раненый олень, вдруг понял Рэмбо. Когда он нырнул в кусты, на него попало немного оленьей крови, и теперь собаки пытались решить, по чьему следу им идти — его или оленя. Выбрали они чертовски быстро. В ту секунду, когда собаки устремились по его следу к скале, он схватил винтовку и побежал прочь. Кусты были густые, колючие, и он заработал немало царапин. Но вот наконец выбежал на открытое место и увидел обрыв. Под ним был лес, весь в красных, оранжевых и коричневых листьях. Обрыв был почти отвесным и спуститься здесь было невозможно. Итак, впереди обрыв и почти такой же, только с валуном, сзади. Оставались два других пути. Если он пойдет на восток, то опять приблизится к широкому концу лощины. Но там скорее всего идет страховочная группа Тисла. Оставался путь на запад, куда улетел вертолет — в ту сторону он и побежал. Оказавшись на краю нового обрыва, он понял, что сам загнал себя в ловушку. Иисусе. Собаки лаяли все громче. Он стиснул винтовку, проклиная себя за то, что нарушил одно из основных правил: никогда не иди по пути, который может тебя завести в ловушку. Иисусе. Неужели у него не только тело, а и мозги размякли, когда он валялся в госпитале? Он не должен был влезать на скалу по той расщелине. Он заслуживал того, чтобы его поймали. Он заслуживал всего, что сделает с ним Тисл, если Рэмбо позволит себя поймать. Теперь собаки лаяли еще ближе. Он провел рукой по лицу и увидел на пальцах кровь — так сильно исцарапал его кустарник. При виде этой крови Рэмбо разозлился на себя. Он думал, что убежать от Тисла будет легко и просто, что, пройдя закалку войной, ему все ни по чем. Теперь приходилось многое пересмотреть. То, как он дрожал и трясся после инцидента с вертолетом, должно было стать серьезным предупреждением. Он же был столь уверен в том, что убежит от Тисла, что взял и сам загнал себя в угол. Теперь вся надежда на везение, иначе ему не удастся отделаться лишь той кровью, которая сочится из царапин на его коже. Остается только одно. Он пробежал по краю обрыва, прикидывая высоту, выбрал место, где скала казалась самой низкой. Двести футов. Ладно, сказал он себе. Сам ошибся, сам расплачивайся. Посмотрим, какой ты смелый на самом деле. Он засунул винтовку между ремнем и брюками, закрепил ее так, чтобы приклад упирался в подмышку, а дуло касалось колена. Лег на живот, спустил ноги и повис на руках. Опора для пальцев ног, он никак не мог найти опору для ног… Собаки истерично залаяли — вероятно, добрались до заблокированной расщелины в скале. Глава 7 Тисл, очевидно, сразу же вызвал по радио вертолет, чтобы воспользоваться лебедкой для подъема валуна, или же осмотреть сверху склоны на тот случай, если Рэмбо все еще там скрывается. Рэмбо уже спустился по откосу примерно на десятикратную длину тела, когда услышал приближающийся гул вертолета. На каждую длину тела ушло, по его оценке, около минуты: все трещины и выпуклости приходилось осторожно ощупывать и постепенно переносить вес… Часто он повисал в воздухе, не зная, найдет ли опору для ног, как это было в самом начале. Если он захочет подняться наверх, чтобы скрыться от вертолета, на это уйдет столько же времени. Значит он не успеет. Нет смысла карабкаться вверх, тогда как продвижение вниз может еще спасти его. Теперь он спускался быстрее, потому, что все время прислушивался к гулу вертолета и не так тщательно ощупывал скалу ногами. А, значит, рисковал. И вот вертолет появился, двигаясь в сторону этого обрыва и быстро увеличиваясь в размере. Шерстяная рубашка Рэмбо была красной, а камень серым. Рэмбо молча молился, чтобы стрелок его не заметил. Но он знал, что стрелок заметит его рубашку. Тупой толчок пули в камень поблизости от его правого плеча оглушил Рэмбо и так напугал, что он чуть было не разжал руки. Тряхнув головой, чтобы прийти в себя, он с лихорадочной быстротой стал спускаться вниз. Ка-ранг! Вторая пуля с визгом срикошетила от скалы чуть выше его головы, напугав его не меньше, чем первая — теперь его можно считать покойником. Пока его спасало только то, что вертолет в движении, а это мешает стрелку целиться. Но через несколько секунд вертолет зависнет, и тогда… А тут еще ноги никак не могли найти опору. Он висел на руках, цепляясь за камни окровавленными пальцами, а вертолет наскакивал на него, как чудовищная бабочка. Ка-ранг! Тупой удар, резкий визг осколков камня и расплавленных кусочков пули, впившихся ему в щеки. Он посмотрел на камни внизу — до них было футов сто. Пот заливал глаза, и он с трудом мог разглядеть пышное хвойное дерево, верхние ветки которого были всего в десяти футах от его ног. Может быть, в пятнадцати или двадцати, это трудно было определить на глаз. Вертолет завис рядом с ним, струи воздуха от лопастей били в лицо. Рэмбо нацелил тело на верхушку дерева и разжал руки. Он падал долго, невероятно долго, но наконец, пробил крону и застрял между толстой веткой и стволом. Удар его ошеломил. Он даже дышать по-настоящему не мог. Судорожно раскрывал рот, кривился от боли — болели грудь и спина. Ему казалось, что его ранила пуля. Но пулевого ранения не было. Грохот вертолета над головой и пробившая густую крону дерева пуля заставили его выйти из оцепенения. Он лежал довольно высоко на дереве. Винтовка по-прежнему была засунута между ремнем и брюками, но от удара сбилась на бок. Он потянул ее, она не поддалась. А наверху кружил вертолет, готовясь к новому выстрелу. Рэмбо сильно дернул винтовку, и она высвободилась. От этого резкого движения ветка, на которой он сидел, закачалась. Он потерял равновесие, заскользил бедром по жесткой коре и с трудом зацепился рукой за верхнюю ветку. Она треснула, и он перестал дышать. Если ветка сломается, падать ему очень далеко. Ветка треснула еще раз, потом все стихло, и он снова стал дышать. Но звук вертолета стал теперь иным. Ровным. Пилот сообразил, в чем дело, и завис над ним. Рэмбо не знал, видно ли его сквозь хвою, но это не имело значения. Рано или поздно в него попадут даже вслепую. Он поспешно раздвинул ветки, высматривая вертолет. Напротив него. Примерно на расстоянии с обычный дом. Стрелок высунул голову из кабины. Рэмбо отчетливо видел его круглое лицо с большим носом. Полицейский готовился к следующему выстрелу. Одного взгляда ему вполне достаточно. Он положил одним движением дуло винтовки на ветвь над головой и прицелился в круглое лицо, в кончик носа. Легкое прикосновение к спусковому крючку. Попадание точно в цель. Полицейский машинально прижал руки к изуродованному лицу. Он умер сразу, даже не успев вскрикнуть. Пилот еще мгновение удерживал вертолет на одном месте, словно ничего не случилось, потом до него дошло, что кабина вся забрызгана кровью и мозговой тканью, и что у его партнера исчезла верхняя часть черепа. Рэмбо видел, как он в ужасе смотрит на кровь, залившую его рубашку и брюки. Глаза у пилота полезли на лоб, он схватился одной рукой за пристежной ремень, другой — за рычаг управления, и нырнул на пол. Рэмбо попытался поймать его на мушку. Сейчас он не видел пилота, но довольно хорошо представлял в каком месте он съежился на полу, и прицелился в эту часть пола. Но тут вертолет качнуло к краю обрыва, и он задел за что-то хвостом. Рэмбо показалось, что он расслышал сквозь рев мотора резкий металлический треск, но не был в этом уверен. Казалось, вертолет завис там навечно, как вдруг он перевернулся кверху брюхом и рухнул вниз: грохот, визг металла, хруст ломающихся лопастей, тупой удар внизу, взрыв и ослепительный шар огня. Осколки металла пронизали крону дерева, потом все стихло. Рэмбо уже карабкался вниз по стволу дерева. Собаки лаяли громче, яростнее — вероятно, уже преодолели баррикаду и выбежали на гребень. Рэмбо не мог понять, как Тислу и его людям удалось взобраться так быстро. — Валун должен был отнять у преследователей больше времени. Он крепко сжимал винтовку, протискиваясь вниз между веток и почти не замечая, что иголки колют ему лицо. Болела грудь от падения на дерево — похоже несколько ребер треснули или сломались, но сейчас ему некогда об этом думать. Собаки лаяли совсем близко, и ему пришлось поторопиться. В двадцати футах от земли он обнаружил, что дальше спускаться нельзя: кончились ветки. Прыгать. Иначе никак. Он мрачно улыбнулся: именно этому его учили когда-то, он в течение нескольких недель прыгал с башен в парашютной школе. Зажав в одной руке винтовку, он обхватил другой самую нижнюю ветку, повис, потом отпустил руку и упал. Приземлился идеально. Колени согнулись как нужно, тело обмякло, он мягко прокатился и вскочил на ноги — как делал это тысячи раз. И только через несколько минут, когда бежал по камням, ощутил, что боль в груди стала сильнее. Намного сильнее. Черт возьми, так можно и проиграть. Он бежал вниз по склону, в сторону леса. Каменистая почва осталась позади, и сейчас под ногами была трава. Собаки наверху вдруг зашлись безумным лаем. Значит, они были там, где он слезал по откосу; следовательно, через несколько секунд в него будут стрелять. На открытом месте у него нет ни единого шанса, он должен добежать до леса, пригибаясь и петляя. Он напряг тело, готовясь принять первую пулю и не упасть, а бежать дальше… Кусты. Лес. Он задел за что-то ногой и упал, но не стал подниматься, а просто лежал, тяжело дыша, на мягкой лесной траве, от которой пахло так сладко. В него не стреляли. Он не мог понять почему. Но вдруг понял: да просто потому, что на вершине скалы никого нет. Они еще не дошли до этого места. А он попросту обманулся. Что с ним? Раньше слух никогда так его не подводил. Мексика. Он представил солнечный пляж и ласковые волны прибоя. Надо двигаться. Встать и идти. С трудом поднялся и уже сделал несколько шагов, когда сзади послышались крики, лай собак — вот теперь погоня была на вершине скалы. Он свернул налево, приближаясь к кромке леса, где его никак не могли ожидать. Когда деревья стали редеть, он пополз и вскоре, спрятавшись за кустом, увидел нечто для себя интересное: в сотне ярдов были люди и собаки. Они все бежали к тому месту, откуда он начал спускаться. Собаки лаяли, один человек держал их на общем поводке, за ним бежали остальные преследователи. У края все остановились, глядя на догоравший вертолет. Рэмбо еще не видел их ближе, чем сейчас, с начала охоты на него, а ярко светившее солнце казалось еще увеличивало фигуры. Шесть собак, сосчитал он, и десять человек, девять в серой полицейской форме, десятый в зеленой куртке и брюках. Он и держит на поводке собак. Больше всех интересовал его тот, кто ходил взад-вперед, похлопывая рукой по бедру. Тисл. Никак нельзя не задержать свой взгляд на этом коротком плотном торсе, выпяченной груди, осанке бойцового петуха. Именно петуха. Вот ты кто, Тисл, — петух. Он улыбнулся. Потом тщательно прицелился в Тисла, разговаривавшего с человеком в зеленом. Вот Тисл удивится, если ему сейчас пробьет горло пуля. Вот будет шутка. Он так увлекся это игрой, что чуть было не нажал на спусковой крючок. Это будет ошибкой. Конечно, ему хочется убить Тисла: после того, что он пережил, оказавшись зажатым между вертолетом и отрядом преследователей, он способен на все, только бы скрыться от погони. Думая о тех двух, погибших в вертолете, Рэмбо заметил, что волнуется меньше, чем после того, как убил Г опта. Он опять стал привыкать к смерти. Но здесь все сложнее. Скала не остановит Тисла, лишь задержит на час-полтора. А если он убьет Тисла, это вовсе не обязательно остановит погоню — у них останутся собаки, умеющие быстро выслеживать. Гончие. Это не такие злые собаки, как немецкие овчарки, с которыми он имел дело на войне, но все же прирожденные охотники. И если они его догонят, то вполне могут напасть, а не просто загнать в угол, как их учат. Значит, нужно застрелить их в первую очередь. Потом Тисла. Или человека в зеленом, если представится такая возможность. По тому, как этот человек обращается с собаками, видно, что он хорошо умеет ходить по следу, а если и он, и Тисл погибнут, остальные растеряются и разбегутся по домам. Конечно, эти люди понятия не имеют, как вести себя в подобных условиях стоят и сидят на виду у противника. Он презрительно фыркнул. Очевидно, им и в голову не приходит, что он еще может быть поблизости. Человеку в зеленом никак не удается успокоить собак. Он разделил общий поводок и передал троих полицейскому. Лежа в прохладной тени кустарника, Рэмбо прицелился в ту тройку, которую человек в зеленом оставил себе, и без особого труда застрелил двух из них. Он бы попал и в третью, но человек в зеленом успел рвануть за поводок и оттащить ее от края обрыва. Полицейские кричали, бросаясь в укрытие. Вторая тройка., собак бесилась, натягивая поводок и пытаясь освободишься от державшего их полицейского. Рэмбо быстро пристрелил одну из них. Другая испугалась, метнулась в сторону и сорвалась с края обрыва. Державший поводок полицейский попытался вытащить ее наверх, но потерял равновесие, и полетел вниз, увлекая за собой последнюю собаку. Прежде чем его тело ударилось о камни у подножья скалы, он успел вскрикнуть. Глава 8 В следующее мгновение они распластались на земле и лежали под палящим солнцем. Ни звука, ни дуновения ветерка. Это тянулось очень долго. Потом Шинглтон вдруг направил винтовку в сторону леса и начал стрелять. Он успел сделать четыре выстрела, когда к нему присоединился кто-то еще, потом третий, и вот уже все, кроме Тисла и Орвала, стреляли без перерыва — словно в костер бросили коробку патронов, которые беспорядочно взрываются. — Хватит! — приказал Тисл. Никто не подчинился. Полицейские палили беспрерывно. — Я сказал, хватит! — рявкнул Тисл. — Прекратить! Его никто не слышал. Винтовки были разных систем и различных калибров. Грохот получался разноголосый и оглушающий. Орвал, удерживавший последнюю оставшуюся в живых собаку, тоже кричал: — Перестаньте! Тисл, приподнявшись из ложбинки, пригрозил: — Кто еще выстрелит, тот потеряет двухдневную зарплату! Это возымело свое действие. Полицейские затихли, сжимая нагревшиеся стволы винтовок. — Иисусе, — прошептал Шинглтон. Он был бледен, кожа обтянула скулы, как на барабане. Уорд облизнул пересохшие губы. — Вот именно, Иисусе. — Никогда еще я не был в таком переплете, — пробормотал кто-то. — Ну что, кто-нибудь попал в парня, а? — спросил Митч. — Кто-нибудь ранен? Все Окей, — поинтересовался Уорд. — Все в порядке, — ответил Лестер. Тисл смерил его взглядом. — Это не так. Нас только девять. Джереми упал вниз. — И с ним три моих собаки. А две другие застрелены, — сказал Орвал. Он говорил монотонно, точно автомат, и все обратили на него удивленные взгляды. Пять. Пятеро погибли. — Лицо Орвала было серым, как цементный порошок. — Мне очень жаль, Орвал, — проговорил Тисл. — Что тебе еще остается делать? Ведь это была твоя дурацкая идея. Ты бы мог подождать, пока за это возьмется полиция штата. Последняя собака дрожала, прижавшись к земле, и скулила. — Ну, ну, ну, ну, — успокаивал ее Орвал, поглаживая по спине, он глядел на двух мертвых собак у края обрыва. — Мы с ним рассчитаемся, можешь быть спокоен. Если он еще жив, мы с ним рассчитаемся. — Он перевел взгляд на Тисла, и его голос стал громче. — Ты просто не мог дождаться полицию штата, да? Полицейские смотрели на Тисла, ожидая, что он ответит. Тисл пошевелил губами, но никто ничего не услышал. — Что такое? — спросил Орвал. — Если тебе есть что сказать, то наберись мужества и скажи. — Я говорю, вас никто не заставлял сюда идти. Вы наслаждались собой, демонстрируя всем нам, какой вы крепкий, бежали впереди всех, а чтобы мы видели, что вы умнее всех, быстренько поднялись по трещине в скале и сдвинули тот валун. Вы сами виноваты в том, что ваши собаки погибли. Вы так много знаете, вот и могли бы держать их подальше от края. Орвал затрясся от гнева, и Тисл пожалел, что раскрыл рот. Он уставился в землю. Не надо было ему высмеивать стремление Орвала превзойти всех. Тем более, что Тисл был благодарен, когда Орвал сообразил, как сдвинуть валун влез на него, обвязал концом веревки, а остальным велел тянуть за другой конец, сам же использовал как рычаг толстую ветку. Валун свалился вниз, кроша мелкие выступы скалы. — Ладно, Орвал, мне очень жаль, — примиряюще сказал Тисл. — Это были прекрасные собаки. Поверьте, я очень сожалею. Он почувствовал, как кто-то рядом с ним внезапно дернулся. Это Шинглтон, прицелившись из винтовки, выстрелил вниз, в заросли кустов. — Шинглтон, я сказал не стрелять! — Там кто-то двигался. — Тебе это стоило двухдневной зарплаты. Жена будет очень рада. — Но я видел, там что-то шевелилось. — Да брось ты — видел, видел… Слушай. Кстати, это всех касается. Слушайте. Никто из вас даже не оцарапал парня. Вы с такой задержкой ответили на его огонь, что он мог прочитать молитву подлиннее и спокойно уйти. — Ну чего там, Уилл, двухдневная зарплата? — обиженно протянул Шинглтон. Вы шутите. — Я еще не закончил. Посмотрите, сколько валяется гильз. Вы истратили половину патронов. Полицейские посмотрели на землю — гильз было на удивление много… — Что же вы будете делать, если снова на него наткнетесь? Расстреляете последние патроны и станете швырять в него камнями? Все подавленно молчали. Послышалось жалобное повизгивание. Одна из собак, застреленных Рэмбо и лежавших на краю обрыва, была еще жива. Очевидно, пуля ее оглушила, теперь же она из последних сил пыталась встать. Орвал вскочил и сделал несколько шагов по направлению к собаке. Вдруг он пошатнулся, уронил винтовку, каким-то странным жестом схватился за спину и рухнул на землю лицом вниз. Уже когда он падал, снизу донесся выстрел. В этот раз никто не открыл огонь. — Ложись! — скомандовал Тисл. — Всем лежать! — Полицейские вытянулись на земле. Последняя собака бросилась к тому месту, где лежал Орвал. Ее сшибла следующая пуля. Вжимаясь в землю и стискивая кулаки, Тисл дал себе слово, что будет гнаться за парнем вечно, схватит его и убьет собственными руками. Он никогда не отступит. И не потому, что он должен отомстить за одного из своих людей, Голта. Теперь это было нечто личное. Убит его приемный отец. Только сейчас, размышляя о том, как спуститься со скалы и добраться до парня, Тисл понял, какую большую ошибку он совершил. Не он гнался за парнем, а наоборот. Он позволил парню завлечь их в засаду. И, Господи, какую засаду! До ближайшего города тридцать миль по пересеченной местности, вертолет разбился, собаки мертвы. Парень, если захочет, может перестрелять их всех. Потому что местность позади них не ровная. Потому что в восьми футах от обрыва начинается подъем. Чтобы отступить, им придется бежать вверх по открытому месту, а парень будет стрелять в них из леса. Интересно, где он достал винтовку и где научился устраивать засады? В небе появились черные тучи. Над лесом прокатился гром. Глава 9 Орвал. Тисл не мог отвести от него глаз. Старик лежал лицом вниз у обрыва, и у Тисла так теснило в груди, что он с трудом мог дышать. Из-за меня, думал он. Единственный раз в жизни он проявил неосторожность, а я ему не напомнил, что подниматься нельзя. Он пополз к Орвалу. — Парень нас обойдет, — упавшим голосом проговорил Лестер. Слишком упавшим, подумал Тисл. Он неохотно повернулся: думать нужно прежде всего о живых. Их теперь семь, и у всех был растерянный вид. У всех, кроме Шинглтона. — Я говорю, что парень нас обойдет, — продолжал Лестер. У него были порваны на колене брюки. — Он выйдет на нас с тыла. Все головы повернулись к пологому подъему позади них, как будто парень уже мог появиться там. — Он сюда придет, это точно, — чуть не плача, проговорил самый молодой полицейский. — Боже мой, пусть меня кто-нибудь отсюда выведет. — Ну, иди, — сказал ему Тисл. — Беги вверх по склону. Сам увидишь, как далеко сможешь уйти, прежде чем он тебя подстрелит. Полицейский опустил глаза. — Ну, чего ты ждешь? — Тисл повысил голос. — Беги вверх по склону. — Нет, — прошептал молодой полицейский. — Не побегу. — Тогда заткнись. — Но мы должны подняться наверх, — сказал Лестер. — Пока он нас не опередил. Если мы станем мешкать, он придет туда первым и не выпустит нас отсюда. Темные тучи вспорола молния, потом долго грохотал гром. — Что это? Я что-то слышал, — встрепенулся Лестер. Звук был негромкий и какой-то странный — будто кто-то задыхается. Орвал. Он начал двигаться — как-то боком, неуклюже распрямляя колени, обеими руками сжимая грудь. Как гусеница, которая поднимает спину, чтобы чуть-чуть продвинуться вперед. Но он не продвинулся ни на дюйм. И через несколько мгновений его тело расслабилось. Кровь капала с пальцев, текла изо рта. Тисл ничего не мог понять. Он был уверен, что Орвал мертв. — Орвал, — выдохнул он. И поспешил к нему. «Не поднимай голову», напомнил он себе, изо всех сил вжимаясь в скалу, чтобы как Орвал, не сделать из себя мишень. Но Орвал лежал слишком близко к краю, и Тисл боялся, что парень видит его снизу. Он схватил Орвала за плечо и потащил назад в укрытие. Но Орвал был слишком тяжелый, а парень мог выстрелить в любую секунду. — Помогите мне! — крикнул Тисл своим людям. Орвал закашлялся кровью. — Эй, кто-нибудь, помогите мне! Быстрее! Вдруг кто-то оказался рядом с ним, они вдвоем оттащили Орвала подальше от края, где очутились в безопасности. Тисл судорожно, прерывисто вздохнул, смахнул с глаз пот и не глядя понял, кто ему помог. Шинглтон. А Шинглтон ухмылялся и даже смеялся. Не громко, не радостно, но все же смеялся. — Успели. Он не стрелял. Успели. Конечно, смешно, и Тисл тоже засмеялся. Но Орвал снова закашлялся кровью, и Тисл увидел, что ничего смешного тут нет. Он расстегнул окровавленную рубашку Орвала. — Спокойно, Орвал. Сейчас мы вас осмотрим, и сделаем все как надо. Рана оказалась страшной. — Насколько… тяжело? — морщась от боли поинтересовался Орвал. — Не беспокойтесь, — сказал Тисл. — Мы вас починим. — Он стал расстегивать свою рубашку. — Я спросил… как тяжело? — Это был едва слышный шепот. — Вы же видели много раненых, Орвал. Сами понимаете, насколько это серьезно. — Он свернул свою рубашку в шар и засунул в рану на груди Орвала. Рубашка сразу пропиталась кровью. — Я хочу, чтобы ты мне сказал. Я спросил… — Ладно, Орвал, берегите силы. Не нужно говорить. — Он застегнул на Орвале рубашку. — Не буду вам лгать, поскольку знаю, что вы бы этого не захотели. Крови много и трудно сказать наверняка, но мне кажется, что задето легкое. — О Господи! — Теперь молчите, нужно беречь силы. — Пожалуйста. Ты не должен меня оставлять. Не оставляй меня. — Вот уж об этом не, беспокойтесь. Мы доставим вас обратно в город и сделаем все, что сможем. Но и вы должны кое-что для меня сделать. Слышите? Я засунул в рану рубашку, а вы должны прижимать ее к груди. Нужно остановить кровотечение. Вы меня слышите? Вы поняли? Орвал облизнул губы и едва заметно кивнул, и Тисл почувствовал во рту тошнотворный вкус. Не было ни малейшего шанса, что свернутая комком рубашка остановит кровотечение из такой раны… Он подумал о воде. Тисл знал, что воду Орвалу давать нельзя. Это он хорошо усвоил еще в Корее. У человека, раненного в грудь или живот, выпитая вода вызывает рвотный рефлекс, а от рвоты расширяется рана, усиливается боль. Но Орвал облизывал губы, все облизывал губы, и Тисл не мог видеть, как он мучается. Дам ему немного, подумал он. Немного ему не повредит. У Орвала к ремню была пристегнута фляжка. Тисл дал ему чуть-чуть. Орвал кашлянул, и из его рта вылилась пенистая вода с кровью. — Боже мой, — сказал Тисл. Он не знал, что делать дальше. Но тут вспомнил про радио и потянулся к нему. — Тисл вызывает полицию штата. Полицию штата. Срочно. — Он повысил голос. — Срочно. До этого он принял решение не вызывать по радио помощь, что бы ни случилось. Даже не стал никого звать, когда увидел разбившийся горящий вертолет. Но Орвал… Орвал умирает. Радио трещало разрядами атмосферного электричества — приближалась гроза. Но вот послышался голос, хриплый и неразборчивый; — …лиция… штата… эт… — Я вас плохо слышу, — торопливо заговорил Тисл. — Наш вертолет разбился. У меня раненый. Мне нужен для него еще один вертолет. — …Невозможно. Идет… буря. Все… на земле. — Но, черт возьми, он умирает! Голос что-то ответил, Тисл не разобрал что, потом на несколько мгновений затерялся в атмосферных разрядах, и вновь он услышал обрывок какой-то фразы. — Не слышу! — завопил Тисл. — …Выбрали себе… дичь для охоты… Зеленый Берет… заслуженный… медаль… — Что? Повторите. — Зеленый Берет? — встрепенулся Лестер. Но голос окончательно затерялся в атмосферном шуме. Пошел дождь, его легкие капли прибивали пыль, холодили голую спину Тисла. Небо над головой заволокло черными тучами. Вспыхнула молния. — Медаль? — переспросил Лестер у Тисла. — Вот на кого вы нас натравили? Герой войны? Зеленый Берет, черт возьми? — Он не стрелял! — сказал Митч. Тисл внимательно посмотрел на него, опасаясь, как бы Митч не свихнулся. Но — нет. Он был взволнован, пытался им что-то сказать, Тисл знал, что именно: он уже успел это обдумать и решил, что у них ничего не получится. — Когда вы тащили сюда Орвала, — сказал Митч, — он не стрелял. Его уже там нет. Он сейчас обходит стороной, чтобы оказаться у нас в тылу — вот каков наш шанс спастись! — Нет, — сказал Тисл, дождь уже вовсю хлестал его по лицу. — Но мы могли бы… — Нет. Быть может, он уже в пути, но может и нет. Что если ему не нужна одинокая цель и он ждет, когда мы все потеряем осторожность и высунемся? Их лица стали пепельно-серыми. Тучи разверзлись, хлынул настоящий ливень. Глава 10 Такого ливня Тисл никогда не видел. К тому же еще ветер швырял воду в лицо, в рот… — Буря? Это не буря, это конец света. Он лежал в воде. Он думал, что хуже некуда, но дождь еще усилился. Молнии вспыхивали ярко, как солнце… Рукой Тисл прикрыл от дождя глаза. Орвал лежал лицом вверх, с открытым ртом. Он захлебнется, подумал Тисл. Рот наполнится водой, и он ее вдохнет. Прищурясь, Тисл смотрел на своих людей, которые тоже были в воде, и понял, что утонуть может не один Орвал. Место, где они все находились, было руслом сумасшедшего ручья. Вода стремительно сбегала по склону, перехлестывала через них и мчалась дальше, к обрыву. Хоть он и не видел края обрыва — видимости не было почти никакой — он мог себе представить, что это за водопад. А если польет еще сильней, их всех туда смоет. И первым Орвала. Он схватил Орвала за ноги. — Шинглтон! Помоги мне! — прокричал он, и его слова смешались с громом. — Хватай его за руки, Шинглтон! Мы отходим! — Температура резко упала. — Но, как же парень! — прокричал кто-то. — Он нас не увидит! Он ничего не увидит! — Но он уже может ждать нас там! — Неважно! Все равно отсюда нужно уходить! — Я здесь! — крикнул Шинглтон. — Я взял его за руки. Пошли! Они вытащили Орвала из воды и поволокли наверх. Дождь еще усилился, хотя казалось бы куда сильней. Тисл поскользнулся. Он сильно ударился плечом при падении и уронил Орвала в бурный поток. Теперь пытался ухватиться за Орвала, чтобы держать его голову над водой, но снова поскользнулся и с головой ушел под воду. И — от растерянности сделал вдох. Вода хлынула в рот, нос, горло. Кашляя, задыхаясь, он судорожно метнулся наверх. Кто-то крепко схватил его. Это был Шинглтон. — Нет! Орвал! Хватай Орвала! Они не смогли его найти. — Его смоет с обрыва! — Сюда! — крикнул кто-то. — Орвал! Я держу его. Вода доходила Тислу до колен. С трудом переставляя ноги, он побрел туда, где кто-то держал над поверхностью воды голову Орвала. — Его несло течение! — Это был Уорд, который с трудом удерживал Орвала. Он уже плыл в сторону обрыва! И наткнулся на меня! Тут появился Шинглтон. Вместе они вытащили Орвала и оттащили выше по склону. Здесь-то Тисл и понял, почему вода прибывает так быстро. В склоне была глубокая ложбина, и в нее стекали сверху ручьи. — Надо пройти немного в ту сторону! — сказал Тисл. — Там будет легче подняться! Так они и сделали. Шинглтон шел первым, пятясь в полусогнутом состоянии и держа Орвала за плечи. Тисл и Уорд следовали за ним, тоже согнувшись и стараясь взять на себя большую часть веса Орвала. А вода буквально сбивала их с ног и устоять было трудно. Но где же остальные, думал Тисл? Почему не помогают, черт возьми? От усталости он едва переставлял ноги, руки болели в суставах. Слишком медленно они идут. Они не смогут долго нести Орвала, это ясно. Нужно выбраться на самый верх. Вдруг Уорд поскользнулся и упал, и Тисл чуть не выронил Орвала. Течение протащило их на несколько футов вниз, но Орвала они не выпустили. И опять — вверх. Но далеко они не ушли. Шинглтон вдруг вскрикнул, упал на Тисла и ударился ему головою в грудь. Все покатились назад, выпустив Орвала. Тисл остановился уже у самого подножия склона. Он лежал на спине весь в воде. — Я ничего не мог сделать! — прокричал Шинглтон. — Мне под ногу попал камень! — Орвал! Его уносит течение! Тисл побежал к обрыву. Нельзя было подходить близко к краю — там слишком сильное течение. Но боже мой, он должен удержать Орвала. Вспыхнула молния. В ее ярком свете он отчетливо увидел, как тело Орвала падает с обрыва. Горячие слезы смешались с холодным дождем на лице Тисла, он кричал, пока горло не свело судорогой. — Проклятые мерзавцы, я убью их за то, что они не помогли! Рядом возник Шинглтон. — Орвал! Вы его видите? Оттолкнув его плечом, Тисл пошел наверх. Полусогнувшись, хватаясь за что попало, выбрался на гребень. Там было еще хуже: полная темнота, оглушительный шум, ветер пригибает деревья, дождь хлещет по ветвям. Совсем рядом молния словно топором расколола ствол дерева. — Шеф! — крикнул кто-то. — Сюда, шеф! Он не видел лица. Только тело, съежившееся у дерева. — Сюда, шеф! — Человек махал руками, призывая его. Тисл рванулся к нему, схватил его за рубашку. Это был Митч. — Что вы делаете? — сказал Митч. — Что с вами? — Он упал с обрыва! — прохрипел Тисл и, замахнувшись, сильно ударил Митча кулаком в зубы. Тот стукнулся затылком о дерево. — Иисусе, — прошептал Митч, тряхнул головой, еще раз тряхнул и застонал, схватившись за окровавленную челюсть. — Иисусе, что с вами? — Он плакал. Лестер и остальные убежали! А я остался с вами! Глава 11 Тисл уже должен был добраться до леса — Рэмбо в этом почти не сомневался. Буря бушевала слишком долго и свирепо, и Тисл и его люди не могли пережидать ее на этой открытой площадке. Дождь и мрак мешали ему стрелять, и они, конечно, воспользовались этим, поднялись по склону и скрылись в лесу. Ничего, они далеко не ушли. Он очень хорошо умеет охотиться на людей под дождем. Я многому научился на войне, с горечью подумал Рэмбо, а теперь принес войну на свою землю… Он вышел из лесу и направился к подножию скалы. Под прикрытием бури Рэмбо без труда мог бы уйти в другую сторону, глубоко в чащу. Он успел бы уйти так далеко, что его никогда бы не догнали. Но теперь это не имело значения: Рэмбо решил, что больше никогда не будет убегать. Независимо от того, преследуют его или нет. Он злился, что Тисл снова сделал из него убийцу. Но теперь он заставит Тисла убегать от него — пусть почувствует на собственной шкуре, что это такое. Каждый шаг отдавался болью в груди — сломано минимум одно ребро. Придется что-то предпринять — но чуть попозже. Поблизости от обрыва тела не было, и Рэмбо понял, что его отнесло подальше водой. Он прошел еще немного вниз и наткнулся на тело, лежавшее лицом в воде. Этот пояс со снаряжением погибшего — он пригодится. Рэмбо с трудом снял его, так у него болела грудь. Фляжка на поясе помялась, но не треснула. Револьвер на месте в кобуре. Поверх рукоятки — кожаная застежка, поэтому воды в кобуру попало немного. Он расстегнул кобуру, дивясь тому, как хорошо Тисл экипирует своих людей. Отличный револьвер, «кольт питон», из такого можно свалить оленя. В цилиндре — пять патронов; ячейка под бойком пуста. Он быстро засунул револьвер обратно в кобуру — от дождя — и осмотрел патронташ. В нем оказалось пятнадцать патронов. Быстро застегнул пояс на себе и нагнулся проверить карманы убитого. Ничего съестного, а он надеялся найти хотя бы шоколад. В согнутом положении грудь болела еще больше. Нужно ею заняться. Немедленно. Он снял с полицейского брючный ремень, стащил с себя обе рубашки. По телу хлестнул дождь. Ремнем Рэмбо туго перетянул грудь. Боль перестала быть режущей, теперь его грудную клетку распирало. Дышать было трудно, зато двигаться стало легче. Он оделся — теперь можно идти за Тислом. Съестное у них в скале, решил он. Если Тисл захочет спуститься со скалы как можно быстрее, там-то он его и настигнет. Возможно, он успеет встретить Тисла внизу. Рэмбо быстро повернул направо и вскоре наткнулся на второе тело. Это был старик в зеленом. Но почему он оказался так далеко от обрыва? На его поясе со снаряжением не было ни револьвера, ни пистолета, зато висел охотничий нож и патронная сумка, а в сумке пища. Мясные палочки. Целая пригоршня. Такие обычно называли охотничьей колбасой. Он стал быстро есть, почти не пережевывая, но спохватился, что так нельзя. Пищи мало и нужно использовать ее с большим толком. Глава 12 Тисл сжал кулак, раскрыл, снова сжал. Пальцы, ободранные о зубы Митча, распухли, но губы Митча распухли куда больше. Митч попытался встать, но его не держали ноги, и он с плачем упал. — Не надо было бить его так сильно, — сказал Шинглтон. — Как будто я сам не знаю. — Вы же боксер высшего класса. Совсем не обязательно было его так сильно бить. — Я сказал, что сам знаю. Его вообще не нужно было бить. Оставим это. — Но вы взгляните на него. Он даже стоять не может. Как он теперь пойдет? — Неважно. У нас проблемы посерьезнее. Винтовки, радио, — все смыто с обрыва. — У нас есть револьверы. — Дальнобойность у них какая? Никакая. Против винтовки-то? Как только рассветет, парень может перещелкать нас с расстояния в милю. — Если только не уберется отсюда, воспользовавшись бурей, — сказал Уорд. — Нет. Нужно исходить из того, что он от нас не отстанет. Мы вели себя и так слишком беспечно. Теперь же обязаны рассчитывать на худшее. Даже если он не появится, с нами покончено. Ни пищи, ни снаряжения. К тому же смертельно устали. Хорошо, если хоть ползком сможем вернуться в город. Он посмотрел на Митча, сидевшего в грязи и стонавшего. — Помоги мне, — сказал он. Вместе с Уордом они поставили Митча на ноги. Шинглтон покачал головой. — Черт знает что. Посмотрите, какие у него тусклые глаза. И вы… Каково вам ночью без рубашки? Вы же замерзнете. — Об этом не беспокойся Лучше высматривай Лестера и остальных. — Да они уже далеко ушли. — Только не в эту бурю. Видимость никудышная, поэтому прямо они идти не смогут. Они бродят кругами неподалеку, и если мы на них наткнемся, берегись. Лестер и самый молодой из наших так боятся парня, что могут подумать, это он идет, и начнут стрелять. Я видел подобное в Корее. Дождь подталкивал их в спину, и они осторожно вели Митча, лавируя между деревьями. Сначала его ноги волочились по грязи, потом он немного ожил. Герой войны, мрачно думал Тисл. Парень сказал, что был на войне, но кто бы ему поверил? Почему он не объяснил все толком? А разве от этого что-либо изменилось? Поступил бы ты с ним иначе, чем с любым другим? Нет. Не смог бы. — Эй, вы дрожите, — сказал Шинглтон. — Ты лучше смотрел бы по сторонам. Он напряг зрение, пытаясь разглядеть среди деревьев Лестера и остальных. Если они на самом деле сбились с пути и начнут с перепугу стрелять, виноват в этом только он, Тисл, и никто иной. И вообще, кто такие его люди? Заурядные полицейские в маленьком городишке, обученные бороться с мелкими нарушениями… Надеются, что ничего серьезного не случится, что помощь всегда придет, если они в ней нуждаются, но вот они в диких горах Кентукки, помощи ждать неоткуда, их противник опасный убийца — герой войны! Только Богу известно, каким образом они продержались до сих пор. Он не должен был вести сюда своих людей. Следовало подождать полицию штата. Пять лет обманывал он себя, думая, что его полицейский участок такой же боеспособный и дисциплинированный, как в Луисвилле, но теперь ясно, что за эти годы его люди понемногу привыкли к рутине, обросли жиром. Он тоже. Первый выстрел смешался с громом, и Тисл не был уверен, что в действительности его слышал. Он остановился и посмотрел на остальных. — Слышали? — Я не знаю точно, — сказал Шинглтон. — Впереди, кажется. Чуть правее. Потом три подряд — несомненно, из винтовки. — Это Лестер, — сказал Уорд. — Но он стреляет не в нашу сторону. — Не думаю, чтобы он сумел сохранить свою винтовку — мы-то не сохранили, возразил Тисл. — Это парень стреляет. Еще один выстрел, опять из винтовки. Он ждал следующего, но его все не было. — Он обежал кругом и встретил их у трещины в скале, — сказал Тисл. Четыре выстрела. Четыре человека. Пятым выстрелом он кого-то добил. Теперь пойдет за нами. — Он поспешно повел Митча в сторону, противоположную выстрелам. Уорду это не понравилось. — Постойте. Разве мы им не поможем? Нельзя их просто так оставить. — Кому поможем? Они мертвые. — И он уже идет за нами, — сказал Шинглтон. — Можно не сомневаться, — устало подтвердил Тисл. Уорд смотрел в ту сторону, где стреляли. Поток закрыл глаза: ему стало нехорошо. Бедняги. Он неохотно подхватил Митча, и они повернули налево, прибавив шагу. Дождь ненадолго приутих, потом хлынул с новой силой. — Вероятно, парень будет ждать нас у скалы — на тот случай, если мы не слышали выстрелов, — сказал Тисл. — Это даст нам время. Как только он убедится, что нас не будет, то пойдет искать наш след где-нибудь здесь, но дождь все успеет смыть. — Значит, мы от него избавимся, — сказал Уорд. — От него избавимся, — тупо повторил Митч. — Нет. Когда он не найдет наш след, он сделает вот что: побежит к дальнему концу скалы, стараясь опередить нас. — Ну, тогда мы должны оказаться там первыми, не так ли, — сказал Уорд. — Первыми, не так ли, — эхом отозвался Митч. Он шатался. У Уорда это получилось легко, а у Митча прозвучало как шутка. Тисл нервно рассмеялся. — Да, черт возьми, мы должны оказаться там первыми, — сказал он, глядя на Шинглтона и Уорда, и радуясь их самообладанию. Вдруг он подумал, что, быть может, все еще обойдется… Глава 13 К шести дождь перешел в крупный град и пришлось спрятаться под дерево. Тисл рвался как можно скорее продолжить путь, но он знал, что это безумие: такие здоровые градины могли убить человека. Однако чем дольше они просидят, съежившись под этим деревом, тем больше у парня будет времени и возможностей их нагнать. Надежда была лишь на то, что и ему придется где-то пережидать град. Тисл оглядывался по сторонам, готовый каждую секунду к нападению, но вот наконец град прекратился, немного посветлело, утих ветер — и они устремились вперед. Теперь, когда стало тихо, их шаги раздавались на всю округу — сигнал для парня. — Это плато когда-нибудь кончится? — пожаловался вслух Шинглтон. — Мы прошли уже несколько миль. — Миль, — отозвался Митч. — Миль. Миль. Миль. — Он опять подволакивал ноги. Вскоре он весь обмяк, и Уорд его дернул. Вдруг Уорд сам дернулся и упал на спину. Под деревьями раскатился треск винтовочного выстрела. Уорд лежал на спине и сучил ногами в предсмертной агонии. Оттуда, где лежал Тисл, ему было видно, что Уорд получил пулю в середину груди. Тисл удивился, обнаружив, что лежит на земле. Он не помнил, как бросился вниз — совершенно автоматически. И как пистолет выхватил, не помнил. Иисусе, теперь и Уорд мертв. Он хотел подползли к нему, но что толку? А как Митч? Неужели и он? Митч неподвижно лежал в грязи, будто его тоже подстрелили. Но нет, глаза открылись. То и дело моргая, он смотрел на дерево. — Ты видел парня? — прошептал Тисл, обращаясь к Шинглтону. — Ты видел, откуда он стрелял? Никакого ответа. Шинглтон лежал, вжавшись в землю, глядя прямо вперед. Его лицо осунулось. Тисл тряхнул его. — Отвечай, когда я спрашиваю. Очнись наконец! Шинглтон очнулся. Развернувшись, как пружина, он поднес кулак к лицу Тисла. — Убери от меня свои грязные лапы! — Я спросил, ты видел его? — Я сказал, нет. — Ты ничего не сказал! — Не сказал, — тупо повторил Митч. Оба посмотрели на него. — Быстро, помоги мне, — произнес Тисл, и они потащили его к небольшой впадине, окруженной кустами. Впадина была полна дождевой воды, и Тисл медленно опустился в нее, грудью и животом чувствуя холод. Его руки дрожали, когда он проверял пистолет — убедился, что вода не залилась в дуло. Он знал, что нужно делать сейчас, ему было страшно, но выбора у него не было. Он знал, что если будет думать об этом слишком долго, то ничего не сможет сделать. — Оставайся здесь с Митчем, — сказал он Шинглтону. Во рту у него пересохло от волнения. — Если кто-нибудь выйдет из этих кустов и не скажет сразу, кто это, стреляй. — Что вы имеете в виду — остаться здесь? Куда… — Вперед. Если мы попытаемся бежать назад, по собственным следам, он просто пойдет за нами. Попробует кончить все не сходя с места. — Но его учили таким боям. — Меня тоже обучали в Корее ночному патрулированию. Это было двадцать лет назад, но я еще не все забыл. — Мы можем подождать его здесь. Он обязательно придет. — Да, подкрадется и прикончит нас. Так нельзя. Ты же сам только что сказал, он обучен таким боям. Как раз на это я рассчитываю. Он не ожидает, что я пойду к нему и буду играть по его правилам. Он думает, что я буду убегать, а не нападать. — Тогда я пойду с вами. — Нет. Митча нельзя оставлять одного. К тому же вдвоем мы наделаем слишком много шума. — Он пополз в лес. Да чего там, думал Тисл, Шинглтон все равно не поймет, почему он должен сделать это сам. Не Шинглтон, а он был во главе и допустил ошибки, из-за которых погибли Орвал и Лестер, и самый молодой полицейский и Уорд, и Голт, и двое в вертолете и все остальные. Откуда же знать Шинглтону, что он больше никого не хочет подставлять вместо себя? На этот раз будут только он и парень и больше никого — так, как в самом начале — и если случится ошибка, отвечать будет только он. Опять стемнело, но уже не из-за густых черных туч и дождя. Просто наступил вечер. Снова похолодало, уже по-ночному, но лицо ползущего Тисла было покрыто потом. Это был страх. Адреналин в крови. Ему ужасно хотелось повернуть и бегом вернуться назад, но он заставил себя ползти. Если он упустит свой шанс с парнем, то не потому, что боится смерти. Нет, он ее не боится. Он задолжал Орвалу. И остальным. Потом, много позже, когда стало совсем темно, а сил почти не оставалось, Тисл повернул обратно и опять долго полз, все так же внимательно вглядываясь в каждую тень, вслушиваясь в каждый звук. Он чуть не забыл сообщить Шинглтону, что это он возвращается. Вот было бы смешно. Рисковать, выслеживая парня, и получить пулю от своего. — Это я, — прошептал он. — Это Тисл. Ему никто не ответил. Я шептал слишком тихо, и он меня не услышал, подумал Тисл. — Это я, — повторил он громче. — Это Тисл. — Ему опять никто не ответил, и он понял: что-то случилось. Он описал полукруг и приблизился к впадине с другой стороны. Да, что-то, несомненно, случилось. Шинглтона нигде не было, а Митч лежал спиной к воде, его горло было перерезано, кровь еще чуть-чуть дымилась на холоде. Шинглтон. Где Шинглтон? Возможно, он устал ждать и тоже отправился за парнем, оставив Митча, а парень появился здесь и тихонько перерезал Митчу горло. Парень, вдруг понял Тисл, парень должен быть очень близко. Он пригнулся, быстро поворачиваясь, и чуть не закричал: Шинглтон, вернись, Шинглтон! Глядя в противоположные стороны, они вдвоем могли бы заметить парня, прежде чем тот на них нападет. Шинглтон, хотелось ему крикнуть, Шинглтон! Вместо того Шинглтон крикнул ему откуда-то справа. — Берегись, Уилл, он меня сломал! — Крик был оборван винтовочным выстрелом, и больше Тисл уже не мог выдержать. У него случился нервный срыв, он побежал, не разбирая дороги, что-то на ходу выкрикивая. Трещина в скале, только об этом он теперь и мог думать. Скала, скала. Глава 14 Он выстрелил в Тисла, но света было мало, а деревья стояли густо, к тому же Шинглтон схватился за винтовку, и пуля пошла низом. Очень, странно, что Шинглтон был еще жив. Он получил пулю в голову. Ему не должно было хватить сил на то, чтобы приподняться с земли и дернуть за винтовку. Стреляя в него вторично, Рэмбо невольно почувствовал восхищение — теперь уж Шинглтон точно был мертв. Он сразу же бросился за Тислом. Тисл определенно направляется к той самой трещине в скале, и Рэмбо хотел его опередить. Но он бежал не совсем по следам Тисла — тот мог передумать и залечь где-нибудь в засаде, — а параллельно. Он его проморгал. Вынырнув из леса, Рэмбо опустился на колени, выжидая ему был виден вход в расщелину. Но тут он услышал тяжелое дыхание внизу и, подбежав к краю, успел заметить, как Тисл прыжками преодолевает последние футы расщелины и быстро скрывается внизу за выступом скалы. Он увидел также тела четырех полицейских. Они лежали у подножия, где он их и застрелил, и он понял, что его собственное положение не из лучших. Сейчас преимущество было за Тислом. Если он начнет вслед за ним спускаться по расщелине, то станет такой же легкой мишенью для Тисла, какой были для него четверо полицейских. Он очень хорошо знал, что Тисл не будет стоять внизу и ждать его всю ночь. Тисл уйдет, а он, Рэмбо, останется наверху, чтоб не рисковать. Нужно найти другой путь вниз. Он побежал назад, к тому месту, где убил Шинглтона, миновал его тело и продолжал бежать туда, где, как он надеялся, эта огромная скала должна переходить в лощину. Так и оказалось. Через полчаса он уже оказался в лощине. Тогда он повернул в ту сторону, где по его расчетам, находился Тисл. Заморосил мелкий дождь. Когда упали первые капли, он увидел примятую траву. Вскоре он услышал, как далеко впереди кто-то пробирается через кусты. Рэмбо бежал, периодически останавливаясь, чтобы прислушаться: рано или поздно Тисл устроит ему засаду, но пока его слышно, можно ни о чем не беспокоиться. Ремень, которым он стянул ребра, ослаб, и Рэмбо, превозмогая боль, подтянул его. Он бы махнул на все рукой, но Тисл был в пределах досягаемости, и его нужно было только взять наверняка. Бежать было очень, очень больно… Глава 15 Вверх — вниз, вверх — вниз, — местность была сильно пересеченная. От дождя камни сделались скользкими, и Тисл часто падал. Но ничего, он поднимется на этот холмик и увидит, сколько еще идти. Парень, наверное, где-то поблизости, тоже поднимается по этому склону, и Тисл подумал, не выстрелить ли вслепую, чтобы ненадолго его отпугнуть. Но нет, нельзя — вспышка укажет парню, куда стрелять. Вот гребень. Сейчас. Сейчас можно стрелять. Он сделал шесть выстрелов в ту сторону, где, как он слышал, передвигается парень, и бросился на землю. Конечно, он не попал, прозвучал ответный выстрел. Теперь парень карабкался слева. Он выстрелил туда и побежал вниз, по склону с противоположной стороны. Упал, поднялся, опять упал и уже не было сил встать. Лежал задыхаясь, но время шло, и постепенно дыхание успокоилось. Посыпались камни, это шел парень. Тисл поднялся на колени, потом на ноги — и тут обнаружил, что, сбегая с гребня, потерял пистолет. Уже нет времени за ним идти. К тому же темно. Пошатываясь, он шел дальше, как ему казалось, кругами, уже подгибались колени, а глаза заволокло какой-то мутью. Глава 16 Еще несколько минут, и он его возьмет. Судя по звукам, человек впереди быстро теряет ориентировку. Даже дыхание Тисла можно было расслышать, так близко они находились друг от друга. Тисл заставил его побегать, это уж точно. Он рассчитывал взять его несколькими милями раньше, а гонка все продолжается. Но ничего. Скоро все будет кончено. Сломанные ребра не позволяли бежать быстро, но Тисл тоже сбавил скорость, так что ничего страшного. Вдруг Рэмбо споткнулся и упал. Раньше с ним такого не случалось. А впрочем, случалось… Все дело в том, что уже некоторое время он вынужден прижимать руку к тому месту, где болело — из-за дождя ремень опять ослаб. Это нарушало равновесие при беге, и боль, которой рука мало помогала, подтачивала силы… Возможно, он не сразу поймает Тисла. Но все равно это произойдет очень скоро. Неужели он произнес это вслух? Большая колючая ветка хлестнула его по лицу. Он знал, что это уже не дождь стекает по его лбу и щекам. Но какое это имеет значение? Впереди, совсем близко, Тисл. Еще чуть-чуть… Он свернул влево, вдоль края зарослей куманики, ожидая, что эта дорога приведет его на дно оврага, где он сможет отдохнуть, ожидая Тисла. В темноте он не увидит, как удивится Тисл, когда он в него выстрелит. Но он шел и шел вдоль зарослей куманики, а они все не кончались. Он подумал, уж не покрывают ли они весь этот склон. Пять минут, десять, пятнадцать, двадцать, — он зря тратил время, нужно было сразу идти за Тислом, а не делать этот полукруг. Вернуться. Может быть, по другую сторону гребня эти заросли не так обширны, может быть, там они сползают вниз. Он повернул назад и ускорил шаги, прижимая руку к груди и постанывая. Но куманике не было конца. Когда он споткнулся и упал, то остался лежать лицом в грязной от дождя траве. Потерял. Потратил столько времени и сил — и потерял. Болело исцарапанное куманикой лицо. Ребра горели огнем, одежда была изодрана в лохмотья. На него сеял мелкий дождь, он лежал совершенно неподвижно и впервые с времен детства плакал. Глава 17 В любую минуту парень мог появиться из зарослей куманики и броситься на него. Тисл пробирался на четвереньках и ни о чем другом не мог думать. Он был на грани истерики. Потом куманика стала ниже и гуще, и ему пришлось ползти, с трудом протискиваясь под нижними ветками. Колючки раздирали одежду и кожу. Но куда же он ползет? Может быть, описывает круг, возвращаясь к парню? Он остановился, испуганный. Почва полого уходила вниз, наверное, он на склоне холма. Мысли путались, и он ничего не мог придумать. Мерзавец, я выберусь отсюда и убью тебя за это. Убью за это. Очнувшись, он понял, что на некоторое время потерял сознание. Сколько он пролежал вот так, беззащитный? Впрочем, парень не стал бы убивать его во сне. Он бы обязательно его разбудил, чтобы Тисл знал, что происходит. Темнота перестала быть кромешной, постепенно стало сереть, и Тисл увидел вокруг колючки куманики с дюйм длиной. Провел рукой по спине — там засели дюжины колючек, дикообраз да и только. Он смотрел на свою залитую кровью руку и думал: что если парень уже давно за ним наблюдает? Потом все смешалось в его голове. Над ним засияло солнце, и сквозь ветки куманики он увидел ярко-голубое небо и засмеялся. Над чем ты смеешься? Смеюсь? Я даже не помню, как перестал дождь, а тут же чистое небо и день. Он опять засмеялся, смутно сознавая, что с ним что-то не в порядке. Но это тоже было смешно, и он продолжал смеяться. Потом пополз в ту сторону, куда лежал головой. Он был уже футах в десяти от заросшей куманики, на вспаханном в зиму поле, когда осознал, что выбрался. Попытался встать на ноги — и не смог. Опять пополз. Прошло много времени, прежде чем он в очередной раз протянул руку вперед и чего-то коснулся. И не сразу понял, что это такое. Проволока. Он поднял голову — проволоки было много. Изгородь. И, боже милостивый, за изгородью нечто столь прекрасное, что он не сразу поверил в реальность увиденного. Придорожная канава. Щебеночная дорога. Он смеялся, просовывая голову между туго натянутой колючей проволокой, снова обдираясь и не замечая этого, он смеялся, падая в канаву. Там была вода. Он упал на спину, вода залилась ему в уши, потом стал карабкаться вверх, к дороге, скользя вниз, цепляясь и подтягиваясь наверх, опять соскальзывая — и вот одна рука коснулась дорожной щебенки. Он не чувствовал на ощупь щебенку. Видел — да. Смотрел прямо на нее и видел. А почувствовать не мог. Парень — более сильный боец, вдруг подумал он. Но я умею… организовывать. За Орвала. За Шинглтона и У орда, Митча, и Лестера, и самого молодого полицейского, за всех них. За себя. Я уничтожу этого мерзавца. Тисл лежал на краю дороги и повторял это снова и снова, потом сказал то же самое человеку из полиции штата, который пытался поднять его, шепча «Боже мой», но не смог и побежал к машине — вызвать по радио помощь. ЧАСТЬ III Глава 1 Была ночь. Тисл сидел в кузове грузовика под брезентовым навесом и смотрел на большую карту, прикрепленную к одному из бортов. Горела только маленькая электролампа, висевшая у карты. Рядом с картой, на столике, был громоздкий приемопередатчик. Радист сидел в наушниках. — Грузовик национальной гвардии номер двадцать восемь занял позицию, сказал он полицейскому. — Тот кивнул и воткнул в карту еще одну красную булавку — на южной стороне. К востоку желтые булавки показывали расположение сил полиции штата. Черные булавки на западе обозначали полицию из близлежащих городков и округов; белые булавки к северу представляли полицейские подразделения Луисвилла, Фрэнкфорда, Лексингтона, Боулинг Грина и Ковингтона. — Неужели вы собираетесь просидеть здесь всю ночь? — спросил кто-то у Тисла. Тисл повернул голову — это был Керн, капитан полиции штата. — Поезжайте домой и поспите, хорошо? — продолжал Керн. — Врач посоветовал вам отдохнуть, а здесь все равно в ближайшее время ничего серьезного не произойдет. — Не могу. — Почему? — Репортеры ищут меня дома и на службе. Лучший отдых, который я могу себе придумать — это не проходить через все заново вместе с ними. — Скоро они вас и тут найдут. — Нет. Я велел вашим людям у дорожных заграждений не пропускать их. Керн пожал плечами. — Врач перевязывал вам лицо и руки бесконечно долго, наверняка такое захватывающее зрелище он видит впервые в жизни. Что это за темное пятно у вас на рубашке? Неужели опять открылось кровотечение? — Какая-то мазь, он слишком густо намазал. Под одеждой у меня тоже повязки. Те, что на ногах, такие тугие, что я с трудом хожу. — Он заставил себя улыбнуться, как если бы тугие повязки были всего лишь неудачной шуткой со стороны врача. Он не хотел, чтобы Керн понял, как ему плохо, так сильно кружилась голова. — Боли есть? — поинтересовался Керн. — Раньше болело меньше, до того, как он меня туго перевязал. Он дал мне таблетки, велел принимать каждый час. — Помогают? — Вполне. — Это прозвучало как нужно. С Керном приходилось говорить осторожно, преуменьшая боль, но не настолько, чтобы тот перестал ему верить и насильно вернул в больницу. Раньше, когда Тисл лежал в больнице, Керн негодовал на него за то, что он пошел в лес, не дождавшись полиции штата. «Это моя юрисдикция, и вы полезли без спроса теперь сидите здесь и не суйтесь!» — сказал Керн. Тисл молча стерпел это, давая Керну выпустить пар, но потом постепенно убедил Керна в том, что вдвоем будет легче организовать столь масштабный поиск. Был и еще один аргумент, который Тисл не использовал, но знал, что Керн сам успел об этом подумать: сейчас может погибнуть не меньше людей, чем в начале, так что будет лучше с кем-нибудь поделить ответственность. Мимо погромыхивали грузовики, большие грузовики, в которых, как знал Тисл, сидели солдаты. Завопила сирена, быстро приближаясь в их сторону, и Тисл был рад, что можно перевести разговор на другую тему. — «Скорая помощь?» Для кого? — Еще одного из цивильных подстрелили. Тисл покачал головой. — Они прямо умирают от желания помочь. — «Умирают» — то самое слово. — Что случилось? — Глупость. Группа цивильных добровольцев ночевала в лесу, чтобы быть с нами с раннего утра. Они услышали в темноте шум и решили, что это парень к ним подбирается. Схватили свои винтовки и пошли выяснять. И, конечно, разбрелись в разные стороны, потому что порядка у них никакого. А потом один из них принял другого за парня и начал стрелять. Тот стал стрелять в ответ. Подключились остальные — хорошо еще никто не погиб, только ранен. Тисл зажег сигарету — ее трудно было держать перевязанными пальцами. — Эти гражданские нам все испортят. Надо было все держать в секрете. — Моя вина. Есть один репортер, который часто заходит в мой кабинет — он услышал наши разговоры, еще до того, как я приказал своим людям молчать. Теперь они гонят отсюда всех посторонних. — Ну да, а эти типы в лесу могут опять чего-нибудь испугаться и обстрелять ваших людей. И вообще вам никогда не удастся отогнать отсюда всех до одного. Завтра утром по всем этим холмам будут шататься гражданские. Вы же видели, что они заполонили город. Их слишком много, ими невозможно управлять. И это еще не самое плохое. Вот погодите, появятся профессионалы. — Какие профессионалы? Кого вы имеете в виду? — В действительности они любители, но называют себя профессионалами. Люди, которые стекаются в любое место, где идет розыск. Я таких много повидал. Им все равно, кого искать, за кем гнаться, важен сам процесс. Дело в том, что такие люди никогда не сотрудничают с тем, кто стоит во главе. Они любят организовать собственные группы и идти своим путем, идти туда, где им кажется интереснее всего, оставляя неисследованными целые участки… Вдруг сердце у Тисла затрепетало, остановилось на мгновение, потом сильно заколотилось. И он, задыхаясь, схватился за грудь. — В чем дело? — спросил Керн. — Вы… — Все хорошо. Я в порядке. Просто нужно принять еще одну таблетку. Врач предупреждал, что такое может случиться. — Это было неправдой. Врач ничего подобного не говорил, но уже во второй раз сердце угрожало ему отказать. В первый раз таблетка помогла, вот и сейчас он торопливо проглотил еще одну. А Керн ни в коем случае не должен знать, что у него что-то с сердцем. Керн помолчал, внимательно глядя на Тисла. — Так что сейчас с вами было? — Ничего. Врач сказал, переутомление. — У вас лицо было серое, как рубашка. Мимо проехало еще несколько грузовиков, и этот шум позволил Тислу помедлить с Ответом. Потом к Керну подъехала патрульная машина, так что отвечать вообще не пришлось. — Мне, наверное, пора спать, — неохотно сказал Керн. — Он сделал шаг к машине заколебался, повернулся. — Вы хотя бы легли на эту скамью и поспали, пока меня нет. Сколько ни изучайте карту, она вам не скажет, где сейчас парень. А утром, к началу действий, вам нужно быть в хорошей форме. — Если устану, лягу. Я хочу удостовериться, что все в точности займут свои позиции. В холмы я с вами пойти не смогу, сил не хватит, значит, должен пригодиться в чем-то другом. — Подразделение полиции штата девятнадцать заняло позицию, — проговорил радист, и Тисл судорожно затянулся сигаретой, глядя, как полицейский втыкает желтую булавку в восточной части карты. Глава 2 Карта почти не содержала подробных деталей. Эти дикие холмы никто никогда толком не исследовал. Коммуникационный грузовик Тисла стоял в нижней части дуги южной дороги. Здесь Тисла нашел полицейский штата, и поскольку парень был где-то неподалеку, с этого места и управляли розыском. Радист сказал Тислу: — Вертолет приближается. Они что-то говорят, но я пока не разберу. — Наши два только что вылетели. Возвращаться им еще рано. — Может, что с двигателем. — Или он вообще не наш. Возможно, еще одна съемочная группа с телевидения. Если так, они не должны даже приземляться. Радист вызвал вертолет, но ответа не получил. Потом Тисл услышал грохот приближающихся лопастей и, неловко поднявшись со скамьи, пошел к открытому заднему борту грузовика. Вертолет ощупывал прожектором вспаханное поле. Не так давно Тисл полз по этому полю. — Они зависли, — сказал Тисл радисту. — Попробуйте еще. Скажите, чтоб не садились. Но вертолет уже опустился на землю, шум лопастей постепенно затих. В кокпите зажегся свет, оттуда вылез мужчина, и когда он шел через поле, уверенный, прямой и гибкий, Тисл, еще не разглядев одежду, понял, что это не репортер и даже не полицейский штата, возвращающийся из-за неполадок с двигателем. Это был человек, которого он специально вызвал. Он медленно слез с грузовика и, хромая, подошел к краю дороги. Мужчина приблизился к проволочной изгороди. — Извините, я уже всю линию облетел, ищу одного человека. Может быть, он здесь, Уилфреда Тисла. — Это я. — А я Сэм Траутмэн. Я прилетел по поводу моего мальчика. Мимо прошли еще три грузовика национальной гвардии, и в свете фар Тисл разглядел форму Траутмэна, знаки различия капитана, его зеленый берет, аккуратно заткнутый за ремень. — Вашего мальчика? — Не совсем, пожалуй. Я не сам его обучал. Это делали мои люди. Но я обучал людей, которые обучали его, так что в некотором смысле он мой. Он сделал еще что-нибудь? Последнее, что я слышал, это что он убил тринадцать человек. — Мужчина проговорил все это ясно, отчетливо, без лишних эмоций, но тем не менее Тисл услышал нечто знакомое: по ночам в участке, так говорили отцы, шокированные и пристыженные тем, что натворили их сыновья. Но тут все было посложней. В голосе Траутмэна звучало и другое, необычное в подобной ситуации, Тисл не сразу это понял, а поняв, удивился. — Похоже, вы им гордитесь, — сказал Тисл. — Да? Очень жаль. Я вовсе не намерен им гордиться. Просто он лучший из всех учеников, которых когда-либо выпускала наша школа, и если он допустил ошибку в боевых действиях, значит, в нашей школе не все ладно. Он показал рукой на изгородь из колючей проволоки и начал перелезать через нее с той же плавной экономичностью движений, с которой вылезал из вертолета и шел через поле. Преодолев изгородь, он оказался совсем близко к Тислу, и Тисл увидел, как плотно облегает его тело военная форма — ни складки, ни морщинки. В темноте его кожа отливала свинцом. У него были короткие черные волосы, зачесанные назад, тонкое лицо, острый подбородок. Подбородок немного выдавался вперед, делая этого человека похожим на маленького хищника — ласку, что ли? Ему вспомнились кадровые офицеры в Корее, профессиональные убийцы, люди, бывшие «на ты» со смертью. Тислу всегда хотелось держаться от них подальше. Может, напрасно он вызвал сюда этого человека? — Вы прилетели раньше, чем я ожидал, — сказал Тисл. — Спасибо. Нам очень нужна помощь. — Верно, помощь вам нужна, — ответил Траутмэн. — Честно говоря, и без вашей телеграммы я бы сюда приехал. Он уже не служит в армии, это строго гражданское дело, но все же я чувствую себя отчасти ответственным. Однако запомните вот что: участвовать в этой бойне я не буду. Я помогу только в том случае, если все будет делаться должным образом. Его нужно поймать, а не просто убить, не дав ему ни малейшего шанса. Да, он может погибнуть, но я не хотел бы думать, что это главная цель операции. Мы единодушны в этом вопросе? — Да. — Тисл говорил правду. Он вовсе не хотел, чтобы парня разорвало на куски где-нибудь в холмах, да еще в его отсутствие. Нет, он хотел, чтобы мерзавца притащили вниз, чтобы можно было видеть все, что с ним потом сделают. — Ну, тогда хорошо, — кивнул Траутмэн. — Хотя я не уверен, что от моей помощи будет какой-то прок. Думаю, никто из ваших людей не сможет подобраться к нему достаточно близко, с тем, чтобы хотя бы увидеть его, уж не говорю поймать. Он намного хитрее и сильнее, чем вы можете себе представить. Как получилось, что он не убил и вас? Не понимаю, как вам удалось от него уйти… Опять он это услышал — смесь гордости и разочарования. — Вы сожалеете, что мне это удалось? — Ну, в некотором смысле это так и есть, но не стоит обижаться. Строго говоря, он не должен был допустить этот промах. С его-то навыками. Если бы вы были врагом, которого он упустил, это могло иметь серьезные последствия, и я хотел бы знать, почему так получилось: возможно, в этом есть кое-что поучительное для моих людей. Расскажите, как вы планировали розыск. Как вам удалось так быстро мобилизовать подразделения национальной гвардии? — У них были запланированы на уикэнд военные игры. Все снаряжение было готово, оставалось только вызвать людей на несколько дней раньше. — Но это гражданский командный пост. А где армейский штаб? — Дальше по дороге, в другом грузовике. Но офицеры позволяют нам отдавать приказы. Они хотят знать, как их люди справятся с этим без них, и поэтому только наблюдают, как это принято в военных играх. — Игры, — сказал Траутмэн. — Господи, все любят во что-то играть. Почему вы думаете, что он еще где-то здесь? — Потому что все дороги, ведущие с холмов, были под наблюдением с тех самых пор, как он туда поднялся. Он бы не смог выбраться оттуда незамеченным. А если и смог, я бы это почувствовал. — Что? — Это трудно объяснить. У меня выработалось какое-то дополнительное чувство после всего, через что я из-за него прошел. Он там, я в этом не сомневаюсь. И утром я зашлю туда столько людей, сколько там деревьев. — Это невозможно, поэтому преимущество останется за ним. Он специалист по партизанским боям, умеет кормиться с земли, вам же придется доставлять своим людям пищу. Если удастся, он спрячется где-нибудь и будет пережидать целый год. Он ведь один, а одинокого человека трудно найти. Ему не нужно выполнять приказы, согласовывать свои действия с другими подразделениями, поэтому он может быстрее передвигаться, сделать несколько выстрелов и сразу уйти, чтобы повторить это в другом месте. Его учили мои люди. — Прекрасно, — сказал Тисл. — Теперь вы научите меня. Глава 3 Рэмбо проснулся в темноте на большом плоском камне. Он проснулся из-за боли в груди. Это место распухло так сильно, что пришлось ослабить ремень, при каждом вдохе сломанные ребра пронизывала боль, и он морщился. Он не знал, где находится. Судя ряб всему, была ночь, но он не понимал, почему тьма такая кромешная, почему не мерцают звезды или не отсвечивают слегка тучи. Руками нащупал стены влажной скальной породы. Пещера, удивился он. Я в пещере. Он начал выбираться из пещеры. Снаружи была кристально ясная ночь, яркие звезды, луна, внизу отчетливо различались очертания деревьев и камней. Он не знал, как долго пролежал в пещере, как туда забрался. Последнее, что он помнил, это как на рассвете карабкался вверх от того места, где лежал в куманике, потом шел по лесу, пил из ручья. Он тогда специально лег в ручей, чтобы смыть усталость, а сейчас он у входа в пещеру, и уже наступила ночь. Очень далеко внизу были огни, сотни ярких точек, они гасли и зажигались вновь, передвигались, большей частью желтые и красные. Машины на дороге, подумал он, возможно, там шоссе. Но огоньков было уж очень много для обычного шоссе. Постепенно их движение прекратилось, они остановились, образовав цепь слева направо от него на расстоянии примерно две мили. Он мог ошибиться что касалось расстояния, но теперь знал точно, что огни имеют отношение к нему. Тисл, подумал он, это Тисл за мной охотится. Он услышал вертолет — слева, далеко, за ним еще один, а потом вертолет справа и еще несколько… Ветер донес лай собак, а вместе с ним отдаленное гудение мощных грузовиков. Если огни горят, моторы должны работать вхолостую, подумал он. Попытался сосчитать огни, но сбился и лишь прикинул, сколько же это людей, если в каждом кузове может поместиться двадцать пять — тридцать человек. Получалось много. Тисл хочет бить наверняка, он собрал все, что смог. Но Рэмбо уже не хотел с ним воевать. Он был ранен и мучался от боли, а гнев в нем уже угас. Он убил столько людей, потратил столько сил и времени на собственное спасение — но не победил. Как все глупо и бессмысленно, подумал он. И почувствовал себя совершенно опустошенным. Зачем все это? Надо было воспользоваться бурей и уйти. Ну, теперь он уйдет. У него был бой с Тислом, честный бой, и Тисл остался жив. На этом поставим точку. Он тут же понял, что это будет не так просто сделать. Ибо причиной дрожи во всем теле, которую он чувствовал с момента пробуждения был не ночной холод. По спине пробежала волна жара, потом лицо покрылось потом. Это лихорадка. И очень сильная, иначе бы ему не было так плохо. Он болен. Если он станет пробираться сейчас через эту линию огней, то свалится где-нибудь по дороге. Ему и стоять-то трудно. Тепло — вот что нужно в первую очередь. И укрытие, место, где можно выгнать с потом лихорадку и дать отдохнуть ребрам. И пища он не ел с тех пор, как нашел на теле старика, смытого с утеса, сушеное мясо. Он пошатнулся и был вынужден опереться рукой о камень у самого входа в пещеру. Ну вот и ладно, сойдет пещера, у него все равно нет сил искать что-либо получше. Он так быстро слабел, что не был уверен, успеет ли оборудовать пещеру. Спустившись к деревьям, очертания которых видел сверху, он стал отбирать пышные мягкие ветки, которые было легко отломить. От каждого дерева брал только одну, чтобы не оставлять заметного следа. Ветки отнес в пещеру — теперь идти было очень трудно, и он спотыкался. Потом пришлось спуститься за сухими листьями и валявшимися на земле обломками мертвого дерева. Их он запихал в шерстяную рубашку, листья нес в руках — огромной охапкой. Потом в два приема перетащил все это в глубь пещеры. Пол здесь был сырой, он поспешно разбросал сухие листья и куски дерева и поджег листья спичками, которые дал ему старик в лесу. Спички с тех пор промокли под дождем и в ручье, но успели высохнуть, пока он спал. Дерево было такое старое, что почти не дымило, а тот дым, который все же появлялся, уносило током воздуха дальше в туннель. Подрагивая, Рэмбо протянул руки к огню, и стал рассматривать тени на стенах пещеры. Он ошибся, это была не пещера — и он видел это сейчас вполне отчетливо. Когда-то, очень давно, здесь был рудник. Ощущения безопасности не было. Если он нашел вход в рудник, то и другие найдут. Завтра они придут сюда, он не должен расслабляться, надо сохранить чувство времени и уйти еще до утра. Судя по луне, было около одиннадцати часов. Он успеет отдохнуть. Ну да. Он отдохнет и уйдет. Костер согревал и успокаивал. Рэмбо наложил рядом с ним хвойных веток, сделав что-то вроде матраса, потом лег на него больной стороной к огню. Кое-где иглы покалывали через одежду, но тут уж ничего нельзя было поделать: хвойный «матрас» был ему необходим на этом сыром полу. Только теперь, лежа, он вспомнил о том, что необходимо сделать: проверить, не виден ли свет снаружи. Добыть пищу. Что еще? Он встал и вышел из пещеры, у самого выхода пошатнулся и чуть не упал: сильно кружилась голова. Первый винтовочный выстрел грохнул где-то внизу справа. Сразу за ним последовали еще три. Было слишком темно, и выстрелы звучали далеко — значит целью был не он. Донеслись еще три выстрела, потом завыла сирена. Какого черта? Что там происходит? Пища. Вот о чем нужно подумать. Пища. Он уже знал, как ее возьмет. Когда он первый раз вышел из пещеры, большая сова снялась с дерева, но через несколько минут вернулась. Сейчас смутный силуэт этой птицы уже дважды совершил в темноте свой полет. Совы опять не было на дереве. Он ждал, когда она вернется. Далеко справа опять прозвучали выстрелы. Почему, интересно? Он стоял, подрагивая, и с недоумением ждал. По крайней мере его выстрел сольется с теми и не привлечет к себе внимания. Ночью целиться всегда трудно, но со светящейся краской, которую старик нанес на прицел, у него есть шанс. Он ждал и ждал, мучаясь от жуткого голода, но вот наконец раздался одинокий и едва слышный хлопок крыльев. Подняв глаза, Рэмбо увидел стремительно приближающийся силуэт. Сова села на дерево. Раз, два, он вскинул винтовку к плечу, целясь в темное пятно. Три, четыре, он напряг мышцы, чтобы унять дрожь. Ка-ранг! Отдача болью полоснула по ребрам, он без сил прислонился к скале, думая, что мог промахнуться, а сова улетела бы от него, но увидел как темное пятно шевельнулось. Потом мягко упало с дерева, и задев ветку, слилось с черной землей. Собрав остатки сил, он вернулся в пещеру, лег, рассмотрел сову. Старая, решил он, жесткая. А почему где-то там стреляли, он так и не понял. Глава 4 Машина «Скорой помощи», завывая сиреной, промчалась мимо коммуникационного грузовика, за ней прошли три грузовика, полные гражданских — те громко сетовали, что-то кричали национальным гвардейцам вдоль дороги. За грузовиками следовали две машины полиции штата, которые за всем присматривали. Тисл постоял у обочины, освещаемый фарами, покачал головой и вернулся к коммуникационному грузовику. — Не известно еще, сколько раненых? — спросил он у радиста. — Только что сообщили. Один из них. Один из наших. Гражданский получил пулю в коленную чашечку, а наш в голову. — О! — Тисл на мгновение закрыл глаза. — Санитар сказал, он может не дотянуть до больницы. Может, мрачно подумал Тисл. Наверняка не доживет, если учесть, что уже трое суток подряд все складывается далеко не в их пользу. Умрет по дороге. — Я был с ним знаком? Хотя нет. Погодите. Лучше не надо мне говорить. Среди мертвых уже и так хватает тех, которых я знал. Лучше бы собрали этих пьяниц в одно место, где они больше никого не смогут подстрелить. В грузовиках сидели последние из них? — Керн думает, что да, но он в этом не уверен. — Значит, в лесу может оказаться целая сотня. Господи, лучше бы это произошло между вами двумя, тобой и парнем. Сколько еще людей погибнет, прежде чем все это кончится? Тислу опять стало хуже, подкашивались ноги, не хватало воздуха, лицо покрылось потом. — Может, вам лучше подняться сюда и лечь? — посоветовал радист. — А то вы такой белый, что прямо светитесь. Он слабо кивнул. — Только не говорите этого при Керне. Передайте мне свой кофе, хорошо? Его руки дрожали, когда он запивал две таблетки, а тут как раз вернулся Траутмэн, разговаривавший с национальными гвардейцами дальше по дороже. Он только взглянул на Тисла и сказал: — Вам нужно лечь в постель. — Не раньше, чем все это кончится. — Ну, на это может уйти больше времени, чем вы думаете. Это вам не Корея. Массированная атака хороша, если вам противостоит тоже группа войск смешается один фланг, а враг-то велик, его издалека видно, и можно вовремя укрепить этот фланг. Здесь это невозможно, потому что мы воюем против одного человека, да еще такого. Малейшая неувязка где-нибудь на одной линии — и он проскользнет совершенно незамеченным. — Негативного вы назвали очень много. А позитивное что-нибудь можете сообщить? Он сказал это излишне резко, и когда Траутмэн стал ему отвечать, в его ровном голосе звучали какие-то новые нотки: — Мне еще нужно уточнить некоторые детали. Я пока не знаю, как вы управляете полицией своего городка, но хотел бы это знать, прежде чем что-либо начну. Тислу требовалась его помощь, и он поспешил загладить свой промах: — Извините. Не обращайте на меня внимания. Я из-за всего этого сам не знаю, на каком свете нахожусь. Он чувствовал — начали действовать таблетки. Он не знал, что в них, но они несомненно действовали, ибо головокружение проходило. Хотя его не могло не беспокоить то, что периоды головокружения повторялись все чаще и продолжались все дольше. Что же до сердца, то оно успокаивалось, перебоев не было. Он взялся за борт грузовика, чтобы влезть в кузов, но не хватило сил. — Вот. Возьмите мою руку, — сказал радист. С помощью радиста он залез в грузовик, но слишком быстро и чуть было не грохнулся от слабости. Траутмэн поднялся вслед за Тислом с естественной легкостью и остановился, наблюдая за ним. Что-то в недавних словах Траутмэна беспокоило Тисла, но он не мог сообразить что. Наконец он вспомнил. — Откуда вы знаете, что я был в Корее? — Все очень просто. Перед тем как вылететь сюда, я позвонил в Вашингтон, и мне зачитали ваше досье. Тислу это не понравилось. Совсем не понравилось. — Я был вынужден это сделать, — продолжал Траутмэн. — И не воспринимайте это как вторжение в вашу личную жизнь. Мне было необходимо понять, что вы за человек — на тот случай, если вы сами виноваты в этой истории с Рэмбо, если сейчас это прежде всего месть с вашей стороны. Таким образом, я мог бы предвидеть осложнения, которые вы можете спровоцировать. Вы связались с Рэмбо, ничего о нем не зная, даже его имени, это была одна из ваших ошибок. Есть правило, которое мы всегда повторяем — никогда не вступать в бой с врагом, если не знаешь его так же хорошо, как себя. — Ладно. Вы знаете, что я был в Корее — ну и что дальше? — Прежде всего, это частично объясняет то, что вам удалось от него скрыться. — Но тут и так все ясно. Я же рассказывал вам, как все было. Я бежал быстрее него, вот и все. — В том-то все и дело, — Траутмэн усмехнулся. — По идее, вы не могли бежать быстрее. Он моложе вас, в лучшей форме, к тому же лучше обучен. — Он помолчал. — Меня интересует следующее: Рэмбо знал, что вы воевали в Корее? Тисл пожал плечами. — Медаль пришпилена к стене у меня в кабинете. Он ее видел. Если ему это что-нибудь сказало… — О, можете в этом не сомневаться. Именно это и спасло вам жизнь. — Ну, не знаю. Я просто потерял голову, когда он застрелил Шинглтона, и кинулся прочь, как испуганная крыса. — Ему стало легче оттого, что он признался вот так, открыто. — Конечно вы потеряли голову и кинулись прочь, — сказал Траутмэн. — Вы давно не участвовали в подобных действиях. На вашем месте кто бы не побежал? Но, понимаете, он от вас этого не ожидал. Он профессионал и, естественно, исходил из того, что человек, заслуживший медаль, тоже профессионал. — О, конечно же не такого класса как Рэмбо, к тому же потерявший форму, но все же профессионал. Этим он и руководствовался в своих поступках. Вы когда-нибудь видели шахматную партию между любителем и профессионалом? Любитель выигрывает больше фигур. Потому что профессионал привык играть с людьми, которые тщательно продумывают каждый ход, а тут любитель переставляет фигуры по всей доске, сам толком не понимая, что делает. Ну и вот, профессионал пытается увидеть в этом какую-то систему, не находит ее, теряется и начинает проигрывать. А в вашем случае произошло следующее: вы бежали вслепую, а Рэмбо следовал за вами, пытаясь вычислить, чтобы сделал на вашем месте такой, как он. Он ожидал, что вы заляжете где-нибудь в засаде, и это его задерживало, а когда он понял, что ошибся, было уже поздно. Радист сильно вздрогнул и повернул к ним побледневшее лицо. — Что такое? Что случилось? — спросил Тисл. — Наш человек, которого ранили в голову. Он только что умер. Конечно, подумал Тисл. Иначе и быть не могло. — Да поможет ему Бог, — вслух сказал он. — Не знаю иного пути, кроме как охотиться на парня со всей этой массой людей, но больше всего на свете я бы хотел остаться с ним один на один. — Если бы вы оказались с парнем один на один, — сказал Траутмэн, — он бы теперь знал, как вас брать. На прямой. Он бы вас убил, это точно. — Нет. Потому что я не пробегу. Там, наверху, я его боялся. Сейчас не боюсь. — Напрасно. — Нет, я учусь у вас — не связываться с человеком, пока его не знаешь. Вы так сказали. Ну так вот, я уже знаю о нем достаточно, чтобы его взять. — Это глупо. Я вам почти ничего о нем не рассказал. Может, какой-нибудь досужий психиатр и вывел бы целую теорию из того, что его мать умерла от рака, когда он был еще маленьким, что его отец алкоголик, что, когда отец пытался убить его ножом, Рэмбо убежал из дома, захватив лук, выстрелом из которого сам чуть не убил отца. Какую-нибудь теорию в духе Фрейда. Особо выделив при этом, что в доме было голодно, и парню пришлось оставить среднюю школу и поступить работать в гараж. Все это звучало бы очень логично и в то же время ничего бы не значило. Потому что мы не берем психов. Мы исследовали его всеми тестами, он такой же уравновешенный человек, как вы или я. — Но я не сделал убийство своей профессией. — Конечно. Вы миритесь с системой, которая позволяет другим делать это за вас. А когда они возвращаются с войны, вы не можете вынести исходящий от них запах смерти. — Поначалу я не знал, что он был на войне. — Но вы видели, что он ведет себя ненормально, и не очень-то пытались выяснить почему. Он был бродягой, сказали вы. Кем он еще мог быть? Он добровольно отдал три года войне, которая, как считалось, должна помочь его стране, и вынес с этой войны единственное — искусство убивать. Мог он найти работу, на которой требовались бы эти навыки? — На войну его никто не гнал, а после он мог вернуться в гараж. — Он записался добровольцем потому, что думал — его так или иначе призовут, а отборные части, в которых больше шанс выжить, не берут тех, кто призван, а только добровольцев. Вы говорите, он мог вернуться в гараж. Прекрасный вариант, а? Три года, в результате которых он получил медаль, нервное расстройство и работу — смазывать машины. Вот вы хотите схватиться с ним один на один, но человек, профессия которого убивать, вызывает у вас отвращение. Иисусе, вы такой же военный человек, как и он, вот почему все так закрутилось. Надеюсь, вам удастся схватиться с ним. Это будет последний сюрприз в вашей жизни. Потому что он нечто особое. Он специалист в своем деле. Мы отправили его на войну, а он принес ее домой. Чтобы перехитрить Рэмбо хотя бы один раз, нужно изучать его годами. Вам пришлось бы пройти каждый курс, который прошел он, побывать в каждом бою, в котором побывал он. — Вы капитан, но вас послушать, так вы не очень любите военных. — Конечно не люблю. Кто из тех, кто в здравом уме их любит? — Тогда зачем вы этим занимаетесь — учите людей убивать? — Я этого не делаю. Я учу их оставаться живыми. Пока мы посылаем людей воевать где бы то ни было, самое важное, что я могу сделать, это сделать так, чтобы по крайней мере некоторые из них возвращались. Моя работа — спасать жизни, а не отнимать их. — Вы утверждаете, что я такой же военный человек, как он. Думаю, вы ошибаетесь. Просто я выполняю свою работу, как умею. Но оставим это пока. Вот вы говорите, что приехали сюда помочь, но до сих пор все, что вы делаете говорите. И если ваша работа спасает жизни, то почему вы еще ничего не сделали для того, чтобы помешать ему убивать людей? Траутмэн медленно вытащил из пачки на столике радиста сигарету. — Вы правы, я тянул время. Но предположим, я бы помогал. Теперь подумайте вот о чем. Вы бы действительно хотели чтобы я помогал? Он — лучший ученик, выпущенный моей школой за все времена. Воевать с ним было бы то же самое, что воевать с самим собой, ибо я подозреваю, что он не по своей воле попал в эту ситуацию… — Никто не заставлял его убивать полицейского опасной бритвой. Неужели это не ясно? — Дайте мне закончить. Рэмбо очень похож на меня, и я вел бы себя нечестно, если бы не признал, что симпатизирую ему и хотел бы, чтобы он спасся. С другой стороны, Господи, он же взбесился. Не надо было ему гнаться за вами, когда вы начали отступать. Большинство из этих людей умерли ни за что ни про что — ведь у него была возможность уйти. Это непростительно. Но несмотря на все это, я ему симпатизирую. Что, если я непроизвольно разработаю такой план его поимки, который позволит ему спастись? — Вы этого не сделаете. Если он скроется от нас здесь, нам придется продолжать розыск, и погибнет кто-то еще. А вы уже согласились, что в такой же степени отвечаете за него, как и я. Поэтому если он ваш лучший ученик, докажите это, черт возьми. Бросьте против него все, что только можете придумать. И если он все же уйдет от нас — ну что ж, вам не в чем будет себя упрекать, и вы сможете вдвойне им гордиться. Так что по двум причинам вам не остается ничего другого как помогать нам. Траутмэн посмотрел на свою сигарету, глубоко затянулся и швырнул ее за борт грузовика. — Не понимаю, почему я ее зажег. Я бросил курить три месяца назад. — Не уклоняйтесь от темы, — сказал Тисл. — Вы будете нам помогать или нет? Траутмэн взглянул на карту. — Я вот о чем думаю… Через несколько лет подобный розыск даже не понадобится. У нас уже есть приборы, которые можно прикрепить к брюху самолета. Чтобы найти человека, достаточно пролететь над местом, где он предположительно скрывается, и прибор зарегистрирует излучаемую телом теплоту. Сейчас таких машин слишком мало. Нам сюда такую не дадут. Почти все они на войне. Но когда мы вернемся оттуда, ни один беглец от нас больше не скроется. И такой человек, как я, будет не нужен. Что-то кончается. А жаль. При всей моей ненависти к войне я страшусь того дня, когда машины заменят человека. — Вы продолжаете уклоняться. — Да, я буду помогать. Рэмбо необходимо остановить, и пусть это сделает такой человек как я, который понимает этого парня и его боль. Глава 5 Рэмбо поджаривал сову на костре. Вот до чего дошло, думал он. От ночевок в спальном мешке в лесу, гамбургеров с кока-колой в пыльной придорожной траве к постели из хвойных веток в заброшенном руднике и старой сове без соли и перца. Не очень-то все это отличается от прежних ночевок в лесу, но тогда жизнь по минимуму казалась чем-то вроде роскоши, потому что он сам хотел так жить. Но теперь, возможно, ему долго придется жить вот так, и это действительно казалось минимумом. А скоро у него и это могут отнять, и останется лишь воспоминание о сносной ночи и жареной сове. О Мексике он уже не думал. Только о том, чем накормить себя в следующий раз, на каком дереве поспать. День, ночь. День, ночь. В груди болело, он поднял обе свои рубашки и посмотрел на ребра, поразившись, как там все распухло и воспалилось. Несколько часов сна тут не помогут, мрачно подумал он. Но, по крайней мере, голова уже не кружилась. Пора в путь. Его испугал голос. Он прокатился неясным эхом по туннелю — казалось, кто-то стоит снаружи и обращается к нему в громкоговоритель. Как они могли узнать, где он? Он торопливо проверил, пристегнуты ли пистолет, нож и фляжка, схватил винтовку и побежал к выходу. Там приостановился — посмотреть, не ждут ли его снаружи. Но никого не было видно. Он опять услышал голос. Это явно был громкоговоритель. С вертолета. Мотор ревел где-то за гребнем, его перекрывал голос: «Группы с двенадцатой по тридцать первую. Собраться на восточном склоне. Группы с тридцать второй по сороковую. Рассеяться к северу». Далеко внизу по прежнему была застывшая в ожидании линия огней. Да, Тисл очень хочет его взять. Там, внизу, должно быть, небольшая армия. Но зачем громкоговоритель? Разве не хватает полевых раций, чтобы координировать группы? Или они шумят для того, чтоб действовать мне на нервы? Или запугать меня, дав знать, сколько людей за мной охотится? Может быть, на севере и востоке вообще никого нет. Специальные войска, в которых служил Рэмбо, часто брали на вооружение такую тактику. Это обычно сбивало противника с толку, вызывало стремление угадать, что же специальные войска собираются делать. Было и контрправило: если кто-то хочет, чтобы ты о чем-то гадал, не делай этого. Лучшая реакция — вести себя так, будто ничего не слышал. Голос повторял сказанное, ослабевая по мере удаления вертолета. Но Рэмбо не интересовало, что он говорит. Пусть Тисл вводит людей в эти холмы со всех сторон — неважно, он будет в таком месте, где его минуют не заметив. Он посмотрел на восток. Небо там посерело. Скоро рассвет… Глава 6 Лежа на самой верхней точке гребня, Рэмбо смотрел вниз и видел, как они приближаются: вначале маленькими группами, просачивающимися через лес, потом хорошо организованное методическое прочесывание таким огромным количеством людей, что сосчитать их просто невозможно. Они были примерно в полутора милях от него, маленькие точки, быстро растущие. Летали вертолеты, выкрикивающие приказания, на которые он не обращал внимания, поскольку не мог решить, настоящие они или фальшивые. Вероятнее всего, Тисл ожидал, что он станет отступать от надвигавшихся на него людей. А он пошел им навстречу, используя при этом все возможные природные укрытия. Очутившись внизу, юн побежал налево, держась рукой за бок. Скоро ему не Придется бегать. Преследователи были минутах в пятидесяти, может быть, меньше, но если он успеет в нужное место раньше их, там у него появится возможность отдохнуть. Он с трудом поднялся на лесистый склон, невольно замедлив бег, натужно переводя дыхание, — вот он, ручей. К нему-то он и стремился выйти. Ручей, возле которого он лежал после того, как Тисл сбежал от него в куманике. Он вышел к ручью в том месте, где вода струилась по камням, а оба пологих берега поросли травой. Шел вдоль ручья, пока не попался глубокий пруд. Здесь наконец берега стали крутыми, но тоже сплошь в траве. Пришлось пройти еще вперед, там был еще один пруд с крутыми берегами, теперь уже голыми. У дерева на этой стороне пруда обнажены корни — почву унесла вода. Рэмбо не мог ступить в грязь: остались бы следы. Перепрыгивая с одного травянистого участка на другой, он осторожно опустился в воду, стараясь не взмутить донную тину, которая могла надолго зависнуть в воде, тем самым выдавая его присутствие. Он проскользнул в нишу из влажной земли, между корнями дерева и берегом, потом не спеша и тщательно стал зарываться вглубь, забрасывая грязью ноги, грудь, притягивая ближе к себе корни дерева, забираясь глубже, глубже, как краб, замазывая грязью лицо, наваливая на себя побольше, чувствуя всем телом холодный мокрый груз — дышалось уже с трудом… Это лучшее, что он мог сделать. Других вариантов не было. Он лежал и ждал. Долго никто не появлялся. На носу у него стала конденсироваться жидкость, залепившая веки грязь подсохла. Ему нужно было что-то делать, чем-то помогать себе сохранять спокойствие и неподвижность, и он начал считать секунды… Наконец он их услышал. Тупые звуки шагов. Множество ног. Все выше него. И приглушенные голоса, плеск воды — люди шли по ручью. Шаги приближались, потом загрохотали прямо на нем, остановились, давили на грязь, на его грудь, сломанные ребра — как больно! Он перестал дышать. Как долго он сможет выдержать без воздуха? Три минуты. Если прежде сделает несколько глубоких вздохов. Значит, в данном случае две минуты. Продержаться две минуты. Но для него время сместилось, одна минута казалась двумя. Потребность в воздухе может стать слишком сильной, и тогда он не сможет сохранить неподвижность… Все. Тяжесть на его груди уменьшилась. Голоса и плеск воды удалялись. Но слишком медленно и он еще не мог вылезти. Да и кто-то вполне возможно отстал. А кто-нибудь мог оглянуться. О Господи, скорее. Он потянулся всем телом на волю, но застывшая грязь не поддавалась, он рванулся — и в полную грудь задышал свежим воздухом. Стон. Слишком шумно. Они услышат. Он быстро огляделся. Голоса и шорох в кустах. Но никого не видно. Наконец-то он один, осталось только пересечь ближайшие дороги. Он медленно опустился на землю. Свободен. Нет, еще не свободен. Многое предстоит преодолеть прежде, чем ты доберешься до этих дорог. Можно подумать, я сам не знаю, возразил он себе. Всегда нужно что-то преодолевать. Бесконечно. Вот и начинай. Через минуту. Нет. Сейчас. Иначе тебя поймают, и тогда времени для отдыха будет очень много. Он неохотно поднялся и забросал грязью то место под корнями, где лежал, чтобы ничего не было заметно, если здесь пройдет еще одна группа. Пусть думают, что он в холмах, а не вблизи дорог. Потом, отложив винтовку в сторону, забрался в самую глубокую часть пруда и смыл с себя грязь. Теперь не имело значения, что поднятая им тина замутит воду: здесь прошли люди, и все так или иначе было мутное. Мылся он тщательно. Если у тебя образ жизни животного, то вовсе не обязательно чувствовать себя животным. Этому его учили. Будь по возможности чистым. Это повышает боеспособность. Он вылез из пруда, нашел на земле тонкую веточку и прочистил ею винтовку, дернул несколько раз затвором, проверяя легкость хода, вновь зарядил выброшенными при этом патронами, и осторожно пошел сквозь кусты в сторону дороги. Он был рад, что смыл грязь в ручье, сейчас он чувствовал себя лучше, энергичнее, вполне способным скрыться от преследователей. Это чувство исчезло, когда он услышал собак, две своры. Одна была прямо впереди и двигалась в его сторону, другая — слева. Те, что впереди, шли, наверное, по следу, оставленному им, когда он, потеряв Тисла, добрел до этого ручья и в полубессознательном состоянии поднялся к руднику. Значит, левая свора повторяет его путь, когда он гнался за Тислом в куманике. С тех пор прошло больше суток, и, если там нет опытного следопыта, они не смогут определить, какой след оставлен им на пути в заросли куманика и какой — из зарослей. Чтобы не рисковать, они пустили собак по обоим следам. Все эти соображения мало ему помогли. Необходимо было как-то отделаться от своры, приближающейся к ручью, а просто убежать от них он не мог — с переломанными-то ребрами. Можно устроить им засаду и перестрелять, как он перестрелял собак Тисла, но выстрелы выдадут его позицию, а в лесу столько преследователей, что его быстро окружат. Нужно обмануть собак. Время у него есть. Они не появятся сразу в этой части ручья. Вначале его запах уведет их от воды, вверх к руднику. У него появилась идея. Не очень хорошая, но все же. Он быстро вернулся к тому месту, где лежал зарывшись в грязь, там вошел в воду по пояс и, осторожно ступая, направился по течению ручья в сторону дороги, прикидывая по ходу, как поведут себя собаки. Они спустятся от рудника, найдут его след от «ложа» в ручье в лес, пойдут по нему и остановятся в растерянности, когда след вдруг оборвется посреди кустарника. Сопровождающие собак люди не скоро поймут, что он вернулся по собственному следу к ручью и вошел в него, а когда поймут, он будет уже далеко. Может быть, в машине, которую украдет. Но полиция оповестит все дорожные патрули о краденой машине. А он ее бросит, проехав несколько миль. И что дальше? Украсть еще одну машину, а потом и ее бросить? Оставить машину и уходить пешком, чтобы вскоре услышать за спиной собак? Пробираясь по ручью и обдумывая все варианты, он постепенно понял, как это будет трудно, почти невозможно. Тисл никогда не отстанет. Тисл не даст ему жить на свободе, даже отдохнуть не даст. С беспокойством прислушиваясь к лаю собак, который становился все ближе, и глядя под ноги, чтобы не запнуться о крупный камень или еще обо что-нибудь, он шел, прижимая руку к ребрам, и не видел человека, пока не наткнулся на него. Тот сидел на берегу, сняв носки и ботинки и опустив ноги в воду. У этого человека были голубые глаза. Он держал винтовку наготове, подозрительно хмурясь. Наверное, он слышал, как приближается Рэмбо, и на всякий случай приготовился, но, очевидно, не верил, что это действительно может быть Рэмбо, потому что когда он понял, кто перед ним, его парализовало, а Рэмбо бросился на него. Никакого шума. Не должно быть никакого шума. Не стрелять. Рэмбо выхватил нож, отбросил винтовку противника в сторону, тот успел приподняться и Рэмбо всадил ему нож в живот и тут же провел им вверх, к ребрам. — Иисусе, — удивленно сказал человек и умер. — Что? — спросил кто-то. Рэмбо невольно дернулся. У него не было возможности спрятаться. — Я же тебе говорил, перестань жаловаться на свои ноги, — продолжал голос. — Ну, надевай ботинки, нам… — Из-за поросшего травой холмика вышел человек. Он оказался проворнее, чем его товарищ — сразу бросился к своей винтовке, прислоненной к дереву, Рэмбо попытался его опередить, но не успел, и человек выстрелил, торопливо, не целясь. Этот выстрел покончил со всеми надеждами Рэмбо. Прострелив ему голову, Рэмбо в ужасе подумал: Боже мой, что теперь делать? Сюда же все сбегутся… В лесу встревоженно перекрикивались люди. Весь кустарник полнился шорохом и треском ломающихся веток. Собаки залаяли оживленнее, повернули в его сторону. А ему некуда бежать. Везде люди. Это конец. Он был почти рад, что проиграл, — больше не нужно бегать, его доставят к врачу, дадут обезболивающие, уложат в постель. Чистая одежда. Сон. Если его не пристрелят на месте, решив, будто он готов воевать дальше. Он бросит винтовку, поднимет руки и громко крикнет, что сдается. Эта идея вызывала у него отвращение. Он не мог просто стоять и ждать. Он никогда еще так не делал. Должно же быть что-то еще, что можно сделать. Он вспомнил о руднике и о последнем правиле: если он проигрывает и его должны взять, он по крайней мере сам выбирает место, где этому произойти, а местом, дающим ему наибольшее преимущество, был рудник. Кто знает… Вдруг там у него появится какая-то возможность спастись? Люди с треском пробирались через кустарник и были уже совсем близко. Пока никого не видно, но скоро они покажутся. Значит, рудник. По телу полыхнул боевой огонь, как всегда перед началом схватки. Он уже не чувствовал усталости и быстро побежал прочь от ручья, в глубь леса. Услышал шум впереди, в густом кустарнике, и повернул налево, стараясь пригнуться как можно ниже. Далеко справа он увидел их, с криками бегущих к ручью. Солдаты национальной гвардии. В форме и в касках. Ночью, глядя на цепь огней, он насмешливо думал, что Тисл послал на него целую армию. Черт возьми, это действительно была армия. Глава 7 Тисл сидел весь обмякший на скамье и смотрел, как полицейский отмечает крестиком место на карте, где нашли тела двух гражданских у ручья. Ему казалось, будто он смотрит на все это издалека: восприятие было притуплено таблетками, которых он наглотался. Он ничего не сказал Траутмэну и Керну, но когда узнал об обнаружении двух тел — один гражданский зарезан, один застрелен — он почувствовал резкую сжимающую боль в сердце. Настолько сильную, что ему стало страшно. Убиты еще двое. Сколько теперь всего? Пятнадцать? Восемнадцать? — Наверное, он шел к дороге, когда его обнаружили эти люди, — сказал Траутмэн. — Он знает, что мы ждем его вблизи дороги, так что ему придется повернуть назад, в холмы. А когда решит, что это уже безопасно, он попробует другой путь к другому отрезку дороги. Может быть, в этот раз пойдет на восток. — Тогда все, — сказал Керн. — Он в кольце. Линия солдат проходит между ним и холмами, туда он не пробьется. Единственное, открытое для него направление, это к дороге, но там ждет еще одна линия солдат. Тисл в это время смотрел на карту. Теперь он повернулся. — Нет. Вы что, не слышали? — сказал он Керну. — Парень почти наверняка уже ушел наверх. На карте же все видно. — Не понимаю. Как он мог пройти через линию войск? — Очень легко, — сказал Траутмэн. — Когда солдаты услышали позади себя выстрелы, одна группа отделилась от линии и вернулась выяснить, в чем дело. Они оставили дыру в линии, достаточную, чтобы пробраться к холмам. Скажите им, чтобы скорее шли дальше в холмы, иначе он успеет слишком далеко уйти. Тисл давно ожидал от Керна того, что сейчас последовало. — Я не знаю, — помотал головой Керн. — Все становится слишком сложным. Не знаю, как мне следует поступить. А вдруг он рассуждает не так. Вдруг он не понял, что в линии образовался просвет, и остался на месте, между солдатами национальной гвардии и дорогой. В таком случае, если я прикажу им идти в холмы, я испорчу ловушку. Траутмэн поднял руки. — Думайте все, что вам черт на душу положит. Мне это безразлично. Я с самого начала не хотел в этом участвовать. Но я участвую, помогаю. Это не означает, что я должен снова и снова объяснять вам простейшие вещи. — Нет, поймите меня правильно. Я не собираюсь оспаривать ваши суждения. Просто я думаю, что он в его положении, может поступить нелогично. Почувствует, что кольцо сжимается, и начнет бегать кругами, как спугнутый кролик. Впервые в голосе Траутмэна открыто прозвучала гордость. — Этого не будет. — Но если да, если это все же случится, то не вам отвечать за то, что людей направили в неверном направлении. Отвечать мне. Я должен рассмотреть это дело со всех сторон. Мы же сейчас рассуждаем теоретически. Реальных фактов у нас нет. — Тогда позвольте мне отдать приказ, — сказал Тисл, и ему показалось, будто грузовик свалился с трехфутовой высоты: сердце сжала еще более сильная боль. Стараясь не поддаваться ей, он продолжал: — Если приказ окажется неправильным, я с радостью за него отвечу. — Он весь напрягся, затаив дыхание. — О Господи, вам плохо? — спросил Траутмэн. — Ложитесь скорее. Тисл жестом его отстранил. Вдруг радист сказал: — Передают сообщение. — Ложитесь, — настаивал Траутмэн, — или я вас заставлю. — Оставьте меня в покое! Слушайте! — Говорит командир национальной гвардии номер тридцать пять. Я не понимаю. Возможно, нас так много, что у собак испортился нюх. Они хотят вести нас в холмы, а не к дороге. — Нет, у собак ничего не испортилось, — зло проговорил Тисл. — Но мы уже потеряли слишком много времени, пока вы раздумывали. Может быть, сейчас наконец отдадите этот приказ? Глава 8 Когда Рэмбо поднимался по склону к руднику, пуля ударила в скалу в нескольких ярдах слева от него. Глядя на вход в рудник, он прибавил скорость, закрывая лицо от осколков камня, которые выбили еще две выпущенные в него пули. Это было уже у самого входа. Углубившись в туннель, вне досягаемости пуль, он остановился, и привалился к стене, переводя дыхание. Не удалось оторваться от них. Помешала боль в ребрах. Теперь солдаты национальной гвардии всего в полумиле от него. Они так увлечены охотой, что стреляют, не имея четкой цели. Резервисты, солдаты по уик-эндам. Обученные, но не набравшиеся опыта, так что дисциплина у них плохая, и от волнения они могут отмочить все, что угодно. Полезут в туннель толпой, выпустят сюда сотни пуль. Он правильно сделал, что вернулся. Если бы он попытался сдаться у ручья, они бы в спешке пристрелили его. Ему нужен какой-то буфер между собой и ними, чтобы они не стреляли, пока он будет объяснять Он вернулся ко входу в туннель, к свету, изучил крышу. Нашел место, где она опасно потрескалась, выбрал поддерживающие ее верхняки, давно подгнившие, и успел отбежать, прежде чем она обвалилась. Все заволокло пылью, и Рэмбо долго кашлял. Когда пыль осела, он увидел пространство примерно в фут между барьером из камней и почти полностью разрушенной крышей. Потянуло воздухом, стало холоднее. Он опустился на влажный пол, слушая, как потрескивает крыша. Скоро донеслись голоса. — Как ты думаешь, его убило? — Может, залезешь и посмотришь? — Я? Кто-то засмеялся, и Рэмбо невольно улыбнулся. — Пещера или рудник, — сказал другой. Голос у него был громкий, и Рэмбо решил, что он говорит в полевую рацию. — Мы заметили как он вбежал туда, а потом все обвалилось. Видели бы вы, сколько пыли. Теперь он наш, это точно. Подождите минуту. — Потом, как будто кому-то рядом: — Убери свою дурацкую задницу от входа. Если он еще жив, очень даже просто может тебя подстрелить. Рэмбо осторожно поднялся по барьеру из камней и выглянул наружу. В поле зрения появился солдат, бежавший слева направо, по его бедру хлопала фляга. Ну, пора с этим кончать, подумал Рэмбо. — Мне нужен, Тисл, — прокричал он в отверстие. — Я хочу сдаться. — Что? — Эй, ребята, слыхали? — Приведите Тисла. Я хочу сдаться. — Его слова грохотом прокатывались по туннелю. — Там, внутри. Это он. — Положите, он там живой, — проговорил человек по рации. — Он говорит с нами. — Пауза, потом этот же человек заговорил намного ближе к входу, хотя в поле зрения не показывался. — Что вам нужно? — Я устал повторять. Мне нужен Тисл. Я хочу сдаться. Теперь они шептались между собой. Снова тот человек говорил по рации, передавая новое сообщение, и Рэмбо очень хотелось, чтобы все это поскорее кончилось. Он не думал, что капитуляция вызовет у него такое чувство опустошенности. Сейчас, когда битва была окончена, ему казалось, что он преувеличил свою усталость и боль в сломанных ребрах. Конечно же, он мог воевать дальше. На войне приходилось. Потом он переменил положение, и боль вспыхнула с новой силой — оказывается ничего он не преувеличил. — Эй, там внутри, — окликнули его. — Вы меня слышите? Тисл говорит, что не может подняться. — Черт возьми, он же так хотел меня взять. Пусть прыгает в вертолет и летит сюда. — Я ничего об этом не знаю. Мне только сказали, что он не может. — Так вы говорили с Тислом или нет? Кто вам ответил, что он не может? Я хочу, чтобы он был здесь. Он будет гарантией того, что никто меня не застрелит по ошибке. — Не беспокойтесь. Если кто-то из нас вас застрелит, то не по ошибке. Выходите оттуда осторожно, и никаких ошибок не будет. Он задумался. — Ладно, но мне нужна помощь — раскидать эти камни. Один я не справлюсь. Опять они стали перешептываться, потом он услышал: — Ваша винтовка и нож. Бросайте их сюда. — Я даже револьвер выброшу. У меня есть револьвер, о котором вы не знаете. Я с вами честен. Я не настолько глуп, чтобы с боем пробиваться через всех вас, так что прикажите своим ребятам убрать пальцы со спусковых крючков. — Только когда я услышу, что вы бросили оружие. Расставаться с оружием ужасно не хотелось. Появится это отвратительное чувство полной беспомощности. Замерев в нерешительности, он ощутил легкое прохладное дуновение: в туннель шел воздух. — Я пока ничего не слышу, — повторил голос. — У нас есть слезоточивый газ. Так. А подойти этот сукин сын не хочет. Он просунул в отверстие винтовку. Но не успел разжать руку, как почувствовал поток воздуха, идущий вниз по туннелю. Дует здорово, похоже, где-то есть выход, трещина, иначе быть не может. Сразу появились новые силы. Он еще не проиграл. — Где оружие, говорю, — опять послышался голос. Вот дуло тебе в задницу, подумал Рэмбо. Он втянул винтовку назад и поспешил в темень туннеля. Его костер уже совсем догорел, и он на ощупь нашел место, где лежал. Схватив хвойные ветки и несколько кусков дерева, понес дальше в туннель, пока не услышал, как капает вода, и не наткнулся на стену. Новый костер осветит ему путь. Дым от хвойных веток покажет, куда уходит воздух. Черт возьми, может быть, может быть… Глава 9 Боль вспыхнула снова, и Тисл весь скрючился на скамье. Он знал, что долго не протянет. Ему необходим сон. Ох как необходим. И помощь врача. Слишком уж он себя перенапряг. Слава Богу, теперь все скоро кончится. Еще немного, сказал он себе. Вот и все. Продержаться еще немного, и парня схватят. Он подождал, когда Траутмэн и Керн отвернутся, и торопливо проглотил еще две таблетки. — Вчера вечером коробочка была полная, — сказал Траутмэн, чем немало его удивил. — Не надо принимать так много. — Нет, нет. Я уронил коробочку, несколько таблеток затерялось. — Когда это было? Я не видел. — Вы спали. Перед рассветом. — Не могли вы потерять столько таблеток. Вы слишком много принимаете. И пьете кофе. — Все в порядке. Просто судорога. — Поедете к врачу? — Нет, пока нет. — Тогда я вызову врача сюда. — Не раньше, чем его поймают! Теперь к нему подошел Керн. Почему его не оставят в покое? — Его уже поймали, — сказал Керн. — Нет, его загнали в угол. Это не одно и то же. — Ну, сейчас это всего лишь вопрос времени. Зачем вам мучиться здесь, пока его не поймают фактически? — Я не могу вам объяснить. Вы не поймете. — Тогда я отправлю вас в город. — Не поеду. Я обещал. — Кому? Что вы имеете в виду? — Я обещал, что дойду до самого конца. — Кому? — Им. — Вашим людям? Орвалу и остальным, кто погиб? Ему не хотелось об этом говорить. — Да. Траутмэн и Керн переглянулись. — Я же говорил, что вы не поймете, — сказал Тисл. Он обратил взор к открытой задней части грузовика — там уже показалось солнце. Вдруг в глазах у него потемнело, и он упал на пол. — Предупреждаю, не вызывайте врача, — медленно проговорил он. — Я просто лежу и отдыхаю. Глава 10 Огонь осветил трещину, дым потянуло вниз. Мгновение Рэмбо колебался, потом засунул винтовку за ремень, вытащил из костра нечто вроде примитивного факела и просунулся между двумя стенами. Чем дальше он шел и ниже спускался, тем ниже становилась потолочная часть трещины Вскоре свет факела показал ему место, где крыша и стены смыкались по направлению к дыре, ведущей прямо вниз Он подержал факел над дырой, но заглянуть вглубь не удавалось. Тогда он достал винтовочный патрон, бросил вниз и стал считать секунды. Три секунды — получается не так уж глубоко. Он опустил в дыру одну ногу, потом другую пытаясь нащупать опору на скользких стенах. Волной донеслись звуки. Камнепад, подумал он, но нет — это были голоса. За ним уже шли в глубь горы… Его голова еще оставалась над краем дыры, и он уже был готов прыгнуть вниз, когда кончики пальцев его вытянутых ног нащупали что-то похожее на дерево. Верхняя перекладина лестницы. Рудник, это ведь рудник, подумал он Осторожно опустился на перекладину — она согнулась, но выдержала. Вторая перекладина сломалась под его тяжестью ион с лету сшиб еще две перекладины, но на третьей устоял. Грохот от его падения пугающе громко прокатился по каменной камере. Когда он затих, Рэмбо прислушался пытаясь различить голоса людей, но не смог: сюда они не доносились. Он посветил факелом вниз — что там Еще четыре перекладины и покатый пол. Когда идет дождь, подумал он, здесь дренируется вода, вот почему все Он спустился на пол и воспользовался единственным выходом, расщелиной пошире предыдущей, которая тоже уходила вниз. Подальше она раздваивалась. Какое направление выбрать? Дым только мешал — он давно рассеялся и ничего не показывал, но притупил его обоняние, и теперь Рэмбо не мог определить по запаху куда дым шел. Факел плохо горел в сыром воздухе, плевался искрами. Оставалось облизать палец и поднести сначала к одному отверстию, потом к другому. Он почувствовал легкое прохладное дыхание справа и неуверенно пошел в том направлении. Изгибы, повороты. Боковые ходы. Факел горел все хуже Вдруг впереди послышался какой-то шепот, и он сначала испугался, но быстро понял, что это бегущая вода. Не сразу он нашел путь к воде в провале на противоположной стороне пологой кривой — шум воды сразу стал сильнее. Этот провал привел Рэмбо на пологий выступ — там рев воды был оглушительным. Рэмбо посветил догорающим факелом вниз — поток водоворотом уходил в отверстие под выступом. Это был выход для воды, но не для Рэмбо. Он отбросил догоревший факел и оказался в полнейшей темноте. В такой тьме ему еще не приходилось бывать, а внизу бушевал поток, в который он мог упасть при малейшей неосторожности. Рэмбо напрягся, ожидая, что скоро привыкнет к темноте. Но не привык, начал пошатываться, теряя равновесие, и был вынужден опуститься на четвереньки. Он медленно пополз к узкой щели в конце выступа, которую успел рассмотреть, когда догорали последние искры факела. Чтобы пролезть в щель, пришлось прижаться животом к камню. В просвете щели торчали острые камни, они рвали одежду, царапали кожу. Рэмбо постанывал от боли в ребрах. А потом он заорал в голос. И не из-за ребер. Когда он очутился в камере, где уже можно было приподнять голову и протянул руку вперед, то угодил в какую-то слизь. Комок слизи плюхнулся ему на шею, кто-то укусил его за палец, кто-то крошечный пробежал по руке. Он лежал в толстом слое слизи, которая быстро пропитывала одежду, холодила живот. Он услышал писк множества живых существ, картонное потрескивание крыльев над головой. О Господи, это же летучие мыши! А крошечные существа — жуки, которые всегда живут в колониях летучих мышей, питаясь их пометом и телами умерших животных. Что же делать? Летучие мыши — это бешенство, каждая третья колония мышей заражена бешенством. Может хватить одного укуса… Но и пути назад нет. А вперед — есть: мыши-то вылетают на волю… Рэмбо с трудом поднялся на ноги и пошел, глубоко увязая в полужидком слое, ничего не видя вокруг и ориентируясь лишь по легкому дуновению ветра. Он с тревогой прислушивался к шелесту крыльев над головой — шелест становился все сильней… Вдруг Рэмбо наткнулся на камень, чуть не упал и обнаружил, что камень большой и плоский — можно отдохнуть! Он затаился. Стоит ему уснуть и мыши постепенно успокоятся… Глава 11 Рэмбо не знал, как долго пробыл в забытьи, лежа на камне, мокрый и замерзший. Проснулся он оттого, что по лицу стали задевать крылья летучих мышей. Сначала это были легкие редкие касания, потом они участились… Рэмбо вскочил и начал отмахиваться руками. Мыши летали сплошным облаком, стало трудно дышать. Полузадавленный, полузадушенный, Рэмбо, пригибаясь как можно ниже, перестал сопротивляться и позволил потоку мышей увлечь за собой. И наконец понял, в чем дело: мыши не нападали на него, они летели все сразу наружу. Он рассмеялся от облегчения. Наверное, уже наступила ночь, и мыши это почувствовали. Значит, спал он долго. Вот дурак, подумал Рэмбо, сражался с ними как сумасшедший, а они все время указывали мне дорогу… Когда он наконец вышел на ролю, свежий воздух показался ему чем-то совершенно волшебным. Он лежал у выхода и глотал, глотал его. Куст, под которым он опустился на землю, обдавал его тончайшим ароматом леса. Внизу, довольно далеко от него, мерцал среди деревьев маленький костер. После полнейшей темноты пещер огонь был ярким и живым… Он замер. Кто-то приглушенно говорил у костра. Кто-то двигался среди камней, потом до него донеслось чирканье спички. Когда спичка погасла, он увидел тлеющий огонек сигареты. Они его ждут. Тисл догадался, почему он пошел вниз, в щели и пещеры. Тисл расставил людей вокруг всего холма, на тот случай, если он найдет выход. Ну что ж, они плохо видят в темноте, а он после пещеры ориентируется прекрасно, и, отдохнув еще немного, проскользнет мимо. Теперь будет легко. Они пускай думают, что он еще в пещерах, а он тем временем успеет пройти много миль. И пускай на его пути никого не окажется. Глава 12 Опять стало темно, Тисл не мог понять, как он оказался в сумрачном лесу. Траутмэн, Керн, грузовик. Где они все? Куда подевался день? Почему он так торопливо, спотыкаясь на каждом шагу, пробирается между деревьями? Он прислонился к толстому стволу, чтобы перевести дыхание. Боль в груди нарастала волнами. Он настолько потерял ориентировку, что ему было страшно. Не то чтобы он потерял направление — нет. Он знал, что должен идти прямо вперед, куда-то вперед, но не понимал почему. Траутмэн. Он помнил. Траутмэн хотел отвезти его к врачу. Он помнил себя лежащим на полу грузовика. И мучительно искал объяснения тому, каким образом попал оттуда сюда. Возможно, он силой вырвался от Траутмэна, чтобы не очутиться в лапах у врача? А потом сбежал в лес. Все что угодно, только бы дойти до конца. Выйти на парня. Помочь в его поимке. Но здесь что-то было не так. В таком состоянии он не мог отбиться от Траутмэна. Однако он не мог сейчас рассуждать логически и прийти к какому-либо иному выводу. Несмотря на боль в груди, он спешил вперед, подгоняемый смутным и страшным чувством, что с ним скоро что-то случится. Парень, возможно, это парень гонится за ним? Его потревожил внезапный шум, он открыл глаза, растерянно моргая. Он опять лежит на спине. Кто-то его подстрелил? Он стал ощупывать тело в поисках раны, но обнаружил одеяло, а земли под ним не было. Мягкие подушки. Кушетка. Где он, черт возьми? Что вообще происходит? Он протянул руку, задел лампу, включил ее, обнаружил, что находится в своем кабинете. А как же лес? Там все так реально. Он посмотрел на запястье — часов не было. Часы на столе показывали без четверти двенадцать. Сквозь шторы заглядывала снаружи темнота. Значит, двенадцать ночи, но последнее, что он помнил, это полдень. Что там с парнем? Где он? Тисл попытался встать, схватившись за голову, чтобы она не развалилась, но что-то подняло и накренило пол кабинета и его швырнуло обратно. Все же он встал и каким-то образом добрался до двери, схватился за ручку обеими руками, повернул ее, ступил босыми ногами с теплого ковра кабинета на холодные плитки коридора. Здесь было темно, но впереди, у дежурного, горел свет. Он прошел половину коридора и был вынужден опереться о стену, чтобы отдохнуть. — Проснулись, шеф? — донесся голос, — Окей? Отвечать было слишком сложно. Он еще не разобрался сам с собой. — Я спросил, вы окей, шеф? — сопровождаемый звуком шагов голос был уже ближе. — Парень, — смог он выговорить. — Парень в лесу! — Что? — голос был теперь совсем близко. — Вам нельзя ходить. Отдыхайте… Вы уже не в лесу и за вами не гонится парень. Голос принадлежал одному из его полицейских, но Тисл никак не мог вспомнить имя этого полицейского. Он напряг память — и все-таки вспомнил: — Харрис? — Ну да, конечно. — Харрис, — гордо сказал он. — Идемте ко мне, шеф, выпьете кофе. Я только что приготовил свежий. — Парень, — выдавил из себя Тисл. — Парень уже в лесу у дороги. Да вы не волнуйтесь. Постарайтесь вспомнить. Парня загнали в старый рудник, а потом он ушел куда-то в скальный лабиринт. А ну-ка, дайте мне руку. Он отмахнулся от Харриса: — Я говорю, что парня там уже нет. Но вам ведь это не известно. — Я чувствую. Как я сюда попал? Где Траутмэн? — В грузовике связи. Он и отправил вас в больницу. — Вот сукин сын. Я предупреждал его не делать этого. А как я попал сюда вместо больницы? — Вы и этого не помните? Господи, ну вы и устроили скандальчик, это ж надо! Вы сопротивлялись в машине, хватали руль, чтобы не дать им свернуть к больнице, кричали, что уж если вас хотят куда-то отвезти, лучше, если этим местом будет ваш кабинет. Наконец они испугались, что вы с собой что-нибудь сделаете, если вас не послушают, и привезли сюда. Правду сказать, они были рады от вас отделаться — так вы бушевали. Один раз схватили руль и чуть не врезались в грузовик с прицепом. Здесь они вас уложили в постель и уехали, а вы сразу встали и пошли к патрульной машине, чтобы ехать обратно. Я хотел вам помешать, но вы вскоре сами отключились. Прямо за рулем, даже зажигание не успели найти. Тут же появился доктор, он сказал, что вообще-то состояние ваше ничего, только переутомление и таблеток вы наглотались… Они одновременно и стимулируют и успокаивают, а вы приняли столько, что уже не знали, на каком свете находитесь. Доктор сказал, вы еще удивительно долго держались на ногах. — Где мои ботинки и носки? Куда вы их дели? — Зачем вам? — Неважно зачем. Куда ты их положил? — Вы, случайно, не собираетесь туда вернуться?.. Вам нужно лечь и отдохнуть, хорошо? Эти пещеры сейчас обследуют черт знает сколько людей. Вы уж ничего не сможете там сделать. А они сказали, что беспокоиться не нужно, позвонят сразу же, как только появятся какие-то новости. — Я уже сказал, что он не… Где мои ботинки и носки, черт возьми? Глава 13 Ботинки с носками оказались в его кабинете, у картотечных ящиков. Тисл взял из оружейного ящика «браунинг», зарядил полную обойму, пристегнул кобуру — и отметил мысленно, что пристегнул ее в точности, как учил Орвал. Когда он проходил мимо Харриса к выходу, тот поднял голову. — Не говори, — сказал он Харрису, — не говори, что мне не стоит туда возвращаться. — Хорошо, не буду. На улице Тисл с удовольствием вдохнул ночной воздух. Патрульная машина стояла совсем рядом. Садясь в нее, он взглянул налево и увидел, как вся левая часть города разом осветилась, языки пламени рванулись к темным облакам. Харрис выбежал на крыльцо. — Парень выбрался из пещер! Только что сообщили, что он украл полицейскую машину! — Я знаю. — Но откуда? Взрывная волна прошла по окнам полицейского участка — раздался звон разбитого стекла. Несколько взрывов донеслось со стороны главной дороги, ведущей в город. — Боже милостивый, что это? — изумленно проговорил Харрис. Но Тисл уже знал, что это, и с места рванул машину, чтобы успеть вовремя. Глава 14 Рэмбо на предельной скорости вел мощную полицейскую машину, поглядывая в зеркало заднего вида на залитую огнем улицу, гигантские языки пламени вздымались до верхушек растущих по ее краям деревьев. Теперь никто не сможет сесть ему на хвост, им придется объезжать зону пожара. Он выиграет время. На всякий случай нужно сделать еще один отвлекающий маневр — чем больше маневров, тем проще ему будет скрыться. Может быть, его вообще перестанут преследовать. Бросят все силы на тушение пожара. Впереди один из уличных фонарей не горел. Рядом с ним вспыхнули задние огни машины, ее водитель открыл дверцу, чтобы посмотреть на огонь. Рэмбо выехал на полосу встречного движения, целясь в низко расположенные фары спортивной машины. Она вырулила на правую полосу, чтобы не столкнуться с ним, но Рэмбо тут же вернулся на свою, и спортивная машина метнулась к тротуару, влетела в витрину мебельного магазина. Диваны и кресла, подумал Рэмбо. Мягкого приземления… Продолжая вдавливать в пол педаль газа, он недоумевал, почему на улице больше нет машин. Да что это вообще за город такой? Чуть за полночь — и все уже спят. Огни магазинов выключены. Никто не выходит из баров с пением. Ну, он оживил немного этот городишко. Это уж точно. Машина стремительно мчалась вперед. Настроение у него улучшилось. Все будет в порядке. Он укроется в Мексике. Пробраться незамеченным к шоссе оказалось не трудно. Полицейские, приехавшие в этой машине, преодолевали, наверное, холмы с остальными или прошли дальше по дороге к грузовикам. В замке зажигания не было ключа, но он без труда соединил провода напрямую, и сейчас, проскочив перекресток на красный свет, чувствовал, что пройдет всего лишь несколько часов, и он будет свободен. Полиция, конечно, сообщит по радио его примерный маршрут и его попытаются остановить, но большинство их машин, вероятно, остались позади, так что особого сопротивления впереди не будет. Он пересечет город, свернет на боковые дороги и спрячет машину. Дальше пойдет по бездорожью. Может быть, сядет в грузовой поезд. Или в какой-нибудь другой транспорт. А то и самолет украдет. Черт возьми, возможностей полно. — Рэмбо. Голос испугал его, голос по радио машины. — Рэмбо. Слушай меня. Я знаю, что ты меня слышишь. Голос был знакомый, но он его давно не слышал. Рэмбо попытался вспомнить. — Слушай меня. — Каждое слово было четким и звучным. — Меня зовут Сэм Траутмэн. Я директор школы, в которой тебя обучали. Да, конечно. Его никогда никто не видел — только голос в течение многих дней не дававший никому покоя. Больше бегать, меньше есть, меньше спать. Голос всегда предвещал новые тяготы. Вот, значит, как. Тисл призвал Траутмэна на помощь. Это объясняло изменения в тактике, которую применяли преследователи. Мерзавец. Идет против своих! — Рэмбо, ты должен остановиться и сдаться, пока тебя не убили. — Как бы не так, мерзавец! — Слушай меня. Я знаю, это трудно понять, но я помогаю им потому, что не хочу, чтобы тебя убили. Они уже начали мобилизовать силы у тебя на пути, а потом придумают еще что-нибудь и вымотают тебя до предела. Если бы я был уверен, что у тебя есть малейший шанс победить их, я бы сам приказал тебе не останавливаться. Но я знаю, что у тебя нет выхода. Поверь мне. Пожалуйста. Пока еще не поздно, сдайся и останешься живым. Сделать ты уже все равно ничего не сможешь. А вот посмотрим! Позади него, уже вдали, прогрохотали очередные взрывы. Он резко свернул машину к пустой бензозаправочной станции, затемненной на ночь. Выбил ногой стеклянную дверь, вошел внутрь и включил электрические насосы. Потом схватил лапчатый лом и поспешил наружу, сбить замки с бензоколонок. Их было четыре, по два шланга на каждой, и он пустил из всех струи бензина, поставив запоры в открытое положение. Потом отвел машину подальше и остановился. Одна спичка — и ночь превратилась в день, большое озеро огня плескалось от тротуара до тротуара, лопались оконные стекла, трескались стены домов. Адское пекло. Он сел в машину и помчался дальше, а за его спиной горящий бензин достиг припаркованные машины, и они взорвались одна за другой. Их владельцы сами виноваты — знак на фонарном столбе запрещал ставить машины после полуночи. Он подумал о том, что произойдет, когда упадет давление в подземных цистернах. Огонь пробежит по шлангам в цистерны, и в воздух взлетит половина квартала. Это отобьет охоту преследовать его, можно не сомневаться. — Рэмбо, — сказал Траутмэн по радио. — Пожалуйста. Я прошу тебя остановиться. Все это уже бесполезно. А вот посмотрим, опять подумал Рэмбо и выключил радио. Он уже почти проехал центр, через несколько минут будет на другой стороне города. Глава 15 Тисл ждал. Он поставил патрульную машину поперек улицы, в том месте, где она пересекала главную площадь города, и облокотился на капот, держа в руке пистолет. От очага пожара приближались огоньки фар. Возможно, парень оказался проворнее него и уже выехал из города, но Тисл в это не верил. Он видел происходящее будто с двух сторон сразу — глазами парня из машины, несущейся к площади, и своими — глазами полицейского, опирающегося локтем на полицейскую машину. Руку с пистолетом он держал уверенно. Нужно все сделать правильно. Другого шанса не будет. И он обязан удостовериться, что это парень, а не случайно оказавшийся здесь патрульный. Рев мотора. Фары били прямо в лицо. Он прищурился, разглядывая водителя. Прошло трое суток с тех пор, как он видел парня, но трудно было не узнать форму головы, неровно выстриженные волосы. Это он. Наконец, один на один, и не в лесу, а в городе, который он знает лучше парня. Фары ослепили его, и он выстрелил в одну, потом в другую, гильзы из его автоматического пистолета со звоном покатились по дороге. Ну, как тебе это нравится? Он прицелился, и как раз в ту секунду, когда парень пригнулся, выстрелил и разбил ветровое стекло, а потом сразу же прострелил передние покрышки — тройная отдача чуть не сбросила его локоть с капота. При такой скорости машину сразу же занесло, Тисл успел отпрыгнуть, когда она столкнулась с его машиной — грохот металла и стекла, обе машины крутанулись, и парень в своей оказался отброшенным к дальнему тротуару. Пригибаясь, Тисл побежал туда, стреляя на ходу в дверцу, потом под приборный щиток. Но парня там уже не было, только кровь на сиденье. Тисл выскочил на дорогу и увидел в просвет под машиной ботинки парня, бегущего к аллее. Он побежал за ним, достиг кирпичной стены рядом с аллеей и приготовился, стреляя, ворваться в аллею. Непонятно было, почему столько крови на тротуаре. Он не думал, что его пуля настигла парня. Возможно, тот поранился при столкновении. Крови было много. Это хорошо. Он не сможет быстро бежать. Из аллеи послышались тупые удары, как будто парень выламывал дверь. Тисл прикинул сколько осталось у него патронов. Два выстрела в фары, один в ветровое стекло, два в покрышки, пять в дверцу. Оставалось три. Маловато. Он торопливо вытащил обойму из рукоятки, одним движением вставил новую, задержал дыхание и ворвался в аллею, стреляя на ходу, потом упал за шеренгой мусорных баков и увидел, что дверь в оружейный магазин Огдена открыта. Мусорные баки были слишком тонкие, чтобы защитить его от пуль, но уже хорошо то, что он успел укрыться за ними. Теперь Тисл размышлял, действительно ли парень вошел в магазин или открытая дверь — всего лишь хитрость, и парень устроил засаду дальше в аллее. Он осмотрел аллею, парня не увидел. Но когда шел к двери, эта штука вылетела из темноты, разбрасывая искры. Но что?.. Динамит, а запал слишком короткий, чтобы успеть схватить палочку динамита и отбросить подальше. Отскочив, как от змеи, он попятился из аллеи, прижался к стене, зажимая уши руками, взрыв оглушил его, куски дерева, металла и картона вылетели на улицу. Он остановил себя, не побежал опять к выломанной двери. Сначала надо продумать все до конца. Парень не может остаться здесь и устроить бой. Благодаря динамиту он получил небольшую фору во времени. Так что забудь про аллею. Проверь переднюю дверь. Он метнулся за угол дома — парень уже давно покинул магазин и перебегал через дорогу к зданию суда. Расстояние было слишком большое, чтобы попасть из пистолета. Он все же попробовал попасть — упал на одно колено, оставил второе поднятым, упер в него локоть. Держа пистолет обеими руками, прицелился и выстрелил. И промахнулся. Пуля звонко ударилась о каменную стену суда. В ответ грохнула винтовка, и пуля пробила почтовый ящик рядом с Тислом. Ему показалось, что он видит темную фигуру парня, огибающего угол дома, и кинулся за ним — но в этот момент три взрыва подряд осветили здание суда, наполнили ночь летящими осколками. О Господи, он сошел с ума, подумал Тисл, пытаясь бежать еще быстрее. Он хочет взорвать весь город. Огонь быстро распространился в верхние комнаты здания суда, дым заполнял улицу, и Тисл не видел, куда делся парень. Справа, через улицу кто-то стоял на ступеньках полицейского участка, и он подумал — парень, но это оказался Харрис, вышедший посмотреть на пожар. — Харрис! — торопливо крикнул он. — Парень! Назад! Назад! Но его слова поглотил грохот колоссального взрыва, который подбросил полицейский участок, уничтожив Харриса волной пламени и обломков. Ударная волна достигла Тисла, тот стоял словно окаменевший. Харрис, участок — теперь все это исчезло. Он завопил от ярости и побежал дальше. Ах ты, сукин сын, думал он. Не надо было тебе этого делать, мог же ведь не делать, мог. Впереди, справа от тротуара, были еще два магазина, потом лужайка перед полицейским участком, усеянная обломками горящего дерева. Пуля ударила в бетон рядом с его бегущими ногами и отрикошетила в сторону. Он бросился в придорожную канаву и ответил на выстрел — туда, где успел заметить вспышку. Тисл выстрелил еще два раза, а когда поднялся, ноги не удержали его, он свалился на тротуар. Силы окончательно оставили Тисла. Слишком он перенапрягся за последние дни. Тисл лежал на тротуаре и думал о парне. У парня кровотечение, он тоже слабеет. Но его это не остановило. Если парень продолжает держаться, значит он еще многое может. Но я так устал, подумал Тисл о себе, так трудно двигаться. Да чего там устал. Просто страшно. Он всхлипнул и, шатаясь, медленно поднялся. Парень должен быть за развалившимся зданием полицейского участка. Но он не мог убежать, потому что задний двор участка кончался высокой изгородью из колючей проволоки, а по другую сторону изгороди сразу за универсальным магазином был глубокий обрыв. У парня не хватит времени и сил, чтобы преодолеть это место. Он побежит дальше по улице, а там два дома, затем площадка для игр и принадлежащее городу поле, густо поросшее высокой травой; на поле — построенный детьми сарайчик. Он осторожно пошел вперед, выискивая среди дыма парня и стараясь не смотреть на останки Харриса. Теперь Тисл был между зданием суда и полицейским участком, оба горящих здания освещали его, дым разъедал глаза, огонь обжигал кожу. Дым на мгновение повернул в сторону, и он увидел, что люди, живущие в двух соседних с участком домах, вышли на свои крыльца и разговаривают, показывая пальцами. Иисусе, парень и эти дома может взорвать. Убьет их, как Харриса. — Убирайтесь к черту! — прокричал он. — Уходите быстрее! — Что? — крикнул кто-то в ответ. — Он близко! Бегите! Спасайтесь! — Что? Я не слышу! Глава 16 Он спрятался за крыльцом последнего дома и целился в Тисла. Мужчина и две женщины на крыльце все свое внимание переключили на Тисла и не заметили, что Рэмбо совсем рядом. Но когда он взвел курок винтовки, кто-то, наверное, услышал щелчок, потому что женщина вдруг наклонилась к нему через перила, шепча: — Боже мой, Иисусе… Это было вполне достаточным предупреждением; Тисл вскочил с тротуара и пробежал по лужайке к крыльцу первого дома. Рэмбо все же выстрелил, не надеясь попасть, но рассчитывая хотя бы напугать Тисла. Женщина закричала. Передернув затвор, Рэмбо выбросил пустую гильзу, прицелился в торчавший из-за угла ботинок Тисла и нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало кончились патроны. Перезарядить винтовку не было времени, он бросил ее и тут же выхватил полицейский револьвер, но ботинок Тисла уже исчез. Женщина продолжала кричать. — Да заткнитесь вы ради Бога, — сказал ей Рэмбо и побежал к заднему углу дома, всматриваясь во все тени. Тисл не рискнет приблизиться спереди, где огонь сделает его прекрасной мишенью. Он проскользнет в темноту позади первого дома и будет пробираться к этому. Рэмбо остановился у самого угла и стал ждать. Его лицо было в крови, она стекала со лба: лоб он разбил, когда столкнулся с машиной Тисла. Ожидание затянулось, на него напала сонливость, но он сразу же встряхнулся. Звуков никаких не было, однако ему показалось, что черная фигура скользит в кустах вдоль задней изгороди. Он прицелился, но выстрелить не смог. Сначала надо было убедиться, что это Тисл. Но со зрением у Рэмбо было не все в порядке: в глазах двоилось, изображение предметов было расплывчатым. Ужасно болела голова, казалось, она вот-вот треснет. Почему тень не двигается? Или он просто не видит? А время идет. Сирены завывают все ближе. Возможно, это пожарные сирены. А может быть, полиция. Сейчас он слышал, как люди, что стояли на крыльце, переговариваются о нем в доме. Рэмбо насторожился, ощупал взглядом местность и заметил Тисла, тот шел по лужайке. Рэмбо выстрелил совершенно автоматически, Тисл вскрикнул, его отбросило к тротуару. Но Рэмбо не мог понять, что происходит с ним самим: он сразу будто потерял вес и медленно, очень медленно упал лицом в траву. Руки его были теплыми и мокрыми на груди. О Господи, он ранен. Тисл успел выстрелить и попал в него. Нужно двигаться. Нужно убираться отсюда. Сирены. Стоять он не мог. Мог только ползти по земле, как червь. Пламя ближнего пожара полыхнуло сильнее, он напряг глаза и сквозь рябь увидел неподалеку детскую площадку и пополз туда на животе. — Ружье! Где мое ружье? — кричал мужчина в доме. — Нет. Пожалуйста, — умоляла его женщина. — Не выходи туда. Не вмешивайся. — Где мое ружье? Куда ты его дела? Я говорил не трогать мое ружье. Рэмбо пополз быстрее, достиг забора, калитки, открыл ее, вполз на площадку. За его спиной гулко отдавались шаги по деревянной лестнице. — Где он? — послышался голос мужчины уже немного яснее, он выбежал на улицу. — Куда он пошел? — Вон там! — завопила вторая женщина, та, которая видела Рэмбо с крыльца. — Вон он! За калиткой! Мерзавцы вы все, устало подумал Рэмбо, поворачивая голову. Мужчина целился в него из ружья. Он казался очень неуклюжим, пока целился, но сразу стал грациозным, когда в него попала пуля Рэмбо — плавным движением схватился за правое плечо, легко повернулся вокруг своей оси и упал картинно, как в театре. — Иисусе, я ранен, — простонал мужчина. — Он в меня попал. Я ранен. Этот человек просто не знал, как ему повезло. Рэмбо целился ему в грудь, а не в плечо. Но он уже совсем плохо видел, не мог ровно держать винтовку, быстро терял кровь из раны в груди, у него не было теперь ни шанса уйти, ни возможности защищаться, ничего у него не оставалось. Кроме, может быть, последней палочки динамита из магазина оружейных товаров. К черту динамит. Сил оставалось так мало, что он и на пять футов его не бросит. — Он в меня попал, — продолжал стонать мужчина. — Я ранен. Ну что ж, я тоже ранен, приятель, но ведь не жалуюсь, подумал он, и, не желая ждать, когда за ним приедут люди в машинах с сиренами, пополз в высохший пруд посреди площадки для игр. Там он наконец остро почувствовал жуткую боль. Пуля Тисла пробила сломанные ребра, и боль нарастала, поглощая казалось его всего. Он царапал грудь, раздирал, рвал. Наконец, мотая головой из стороны в сторону, поднялся на ноги и, согнувшись, доковылял до изгороди, что на краю площадки. Изгородь была низкая, он перевалился через нее, ожидая, что ударится спиной о землю. Но приземлился мягко на ветки без листьев, колючки. Неужели опять куманика? Тисл спасся когда-то в зарослях куманики… Почему же он не может? Глава 17 Тисл лежал на спине, глядя на освещавший тротуар желтый фонарь. Он заметил, что перед глазами появилась какая-то муть, и начал усиленно моргать, прижимая руки к ране в животе. Его изумляло, что помимо легкого зуда в кишечнике, он ничего не чувствовал. В спине тоже была рана, но и там он ощущал только зуд. Казалось тело уже не принадлежало ему. Он слушал сирены, было ощущение, что они совсем рядом. Подвигал одной ногой, потом другой, поднял голову, выгнул спину. Ну что ж, хорошо, что пуля, пройдя сквозь тело, не перебила спинной мозг. Но суть-то в том, сказал он себе, что ты умираешь. Такая большая рана и почти нет боли — это значит, ты умираешь. Его удивило, что он мог думать об этом вполне спокойно. Кто-то был рядом с ним. Стоял на коленях. Женщина. Старая женщина. — Я могу что-нибудь сделать? — мягко спросила она. — Нет. Нет, спасибо. Я не думаю, что вы что-то сможете сделать… Я попал в него, вы не знаете? Он мертв? — Он упал, кажется, — сказала она. — Я из дома, что рядом с участком. Я точно не знаю. Звуки сирены. Очень громкие. Где-то у него в голове. А сам он, казалось ему, был где-то рядом. Как странно. Он приподнял голову, глядя в сторону площади, — из-за угла появились полицейские машины, на бешеной скорости, с «мигалками» на крышах. Шесть, сосчитал он. Завизжали покрышки по бетону — машины, резко дергаясь, останавливались у горящего полицейского участка, вой сирен угасал. Один из полицейских показал рукой в сторону Тисла, и все побежали к нему, закрывая лица от жаркого дыхания пожара; среди них он заметил Траутмэна. Каждый полицейский держал револьвер в руке, у Траутмэна было обычное полицейское ружье, которое он, наверное, взял в машине. Теперь Тисл разглядел и Керна. Керн приказал на бегу соседнему полицейскому: — Вернись в машину! Вызови по радио «Скорую помощь»! — И показав рукой в сторону улицы, прокричал другим полицейским: — Уберите отсюда этих людей! Быстро! Быстро! — Парень, — сказал Тисл. — Молчите, — сделал жест Керн. — Кажется, я в него попал. — Тисл проговорил это очень спокойно. Он сконцентрировал внимание, стараясь представить, что он — это парень. — Да. Я в него попал. — Берегите силы. Не нужно ничего говорить. Сейчас приедет врач. Мы появились бы здесь раньше, но пришлось объезжать огонь и… — Слушайте. — Успокойтесь. Вы сделали все, что могли. Дальше мы сами. — Но я должен вам объяснишь, где он сейчас. — Вы ввосьмером пойдете со мной, — сказал Керн, отворачиваясь. Разделитесь. Половина с этой стороны дома, половина с той. Будьте осторожны. Остальные пусть уберут отсюда зевак. Там еще кто-то ранен? Помогите ему. — Но его нет за домом. — Слишком поздно. Керн и его люди ушли. — Нет его там, — повторил он уже для себя. — Керн. Что с ним такое, он совсем не слушает? — Вот и хорошо, что он в тот вечер не подождал Керна, ушел в лес. С Керном было бы вдвое больше беспорядка, и люди его погибли бы с остальными. Траутмэн еще ничего не сказал. Немногие полицейские, оставшиеся неподалеку, не могли смотреть на кровь. Но не он. — Нет, только не вы, Траутмэн. Вас кровь не смущает. Вы привыкли. Траутмэн не ответил, просто смотрел. Кто-то из полицейских сказал: — Может быть, Керн прав. Может быть, вам лучше не говорить. — Эй, Траутмэн, а ведь я это сделал. Сказал, что сделаю, и сделал. — О чем это он? — спросил полицейский. — Я не понимаю. Траутмэн жестом велел ему замолчать. — Я ведь говорил, что перехитрю его, разве нет? — Голос Тисла звучал по-детски. Ему это не понравилось, но он ничего не мог с собой сделать. — Он был здесь, сбоку крыльца, а я вон там, у того крыльца, и я чувствовал — он ждет, когда я выйду. Ваша школа хорошо его обучила, Траутмэн. Он делал в точности, как учили, поэтому я смог его перехитрить. — Его удивляло, что рана не болит, ничто не мешает ему говорить и слова льются ровным потоком. Ах да, это потому, что он умирает. — Я представил себе, что я — это он. Понимаете? Я думал о нем постоянно и теперь точно знаю, где он и что делает. И вот тогда я понял, чего он ждет: что я приду сзади, через двор, где деревья и темно, но уж никак не со стороны улицы, потому что там все освещено огнем пожара. Понимаете, Траутмэн? Ваша школа обучила его партизанским боям в гористой местности, и он инстинктивно повернул к деревьям и кустарнику. Но я, после того, что он сделал со мной в холмах, поклялся, что никогда не буду воевать на его условиях, только на моих. Помните, что я вам говорил? Это м о и город. И я это сделал — перехитрил его, Траутмэн. Он получил мою пулю в грудь. Траутмэн по-прежнему молчал. Он очень долго смотрел, потом показал на рану Тисла. — Это? Вы об этом? Но я же говорил. Ваша школа хорошо его обучила. Боже мой, какая у него реакция. Взрыв встряхнул, казалось, весь город, небо осветилось. — Цистерны взорвались, — злобно пробормотал полицейский. Вернулся Керн. — Его там нет. — Знаю. Я хотел об этом вам сказать. — Мои люди ищут его. Он оставил след — кровь. Послышался крик со стороны дома: — Он пошел по детской площадке! — Не кричи так громко, ты же его предупреждаешь! — Не беспокойтесь, — сказал Тисл. — На детской площадке его нет. — Откуда у вас такая уверенность? Вы же здесь довольно долго пролежали. Сейчас он может быть где угодно. — Нет. Необходимо представить себя на его месте. Нужно притвориться, что вы — это он. Он ползком пересек детскую площадку, перелез через изгородь и сейчас лежит в кустах куманики. Я сбежал от него по таким зарослям, в лесу они прямо-таки бесконечные, а сейчас он пытается сделать то же самое, но он тяжело ранен. Вы не можете себе представить, какая у него в груди боль. Там стоит какой-то сарайчик, его сделали дети, вот к нему он и ползет. Керн, хмурясь, вопросительно посмотрел на Траутмэна, потом на стоявшего рядом полицейского. — Что с ним было в мое отсутствие? Что вообще происходит? Полицейский как-то странно покачал головой. — Ему кажется, что он — тот парень. Керн опустился на колени рядом с Тислом. — Держитесь, скоро прибудет врач. Очень скоро. Я обещаю. — Это неважно. — Держитесь. Пожалуйста. Завывая сиренами, подъехали две огромные пожарные машины, быстро выскочили пожарники, разматывая шланги. Опять донесся крик со стороны дома: — Он пересек площадку! Везде кровь! Там какое-то поле и кусты! — Не кричать я сказал! — Потом Тислу: — Окей, сейчас узнаем, правы вы были или нет. — Подождите. — Он скроется. Я должен идти. — Нет. Подождите. Я хочу, чтобы вы мне пообещали. — Я уже обещал. Врач скоро прибудет. — Нет. Другое. Вы должны мне обещать. Когда найдете его, я хочу увидеть его конец. Я имею право. Я слишком много вынес, чтобы не видеть конца. — Иисусе. — Керн изумленно покачал головой. — Иисусе. — Я выстрелил в него, попал и сразу перестал его ненавидеть. Мне теперь его просто очень жаль. — Да, конечно. — Нет, не потому, что он в меня попал, нет. Само по себе это не имеет значения. Если бы он в меня не попал, мне все равно было бы жаль. Только обещайте, что я увижу его конец. Это мой долг перед ним. Я должен быть с ним до конца. — Иисусе. — Обещайте мне. — Хорошо. — Не лгите. Я знаю, вы считаете, что я слишком тяжело ранен, чтобы можно было тащить меня на то поле. — Я не лгу, — сказал Керн. — Мне пора идти. Траутмэн остался с Тислом. — Да, вы не идете, Траутмэн, — сказал Тисл. — Вы пока хотите остаться в стороне, так? А не кажется ли вам, что вы тоже должны это видеть? Быть там и наблюдать, как он поведет себя в безвыходной ситуации? Траутмэн заговорил наконец, и голос его был очень сухим. — Как вы себя чувствуете? — Я ничего не чувствую. Нет, не то. Бетон очень мягкий. — О! — По земле пробежала ударная волна нового взрыва, небо осветила еще одна вспышка. Огонь дошел до второй бензостанции. — Еще одно очко в пользу вашего парня, — сказал Тисл. — В школе его хорошо обучили, тут никаких сомнений. Траутмэн посмотрел на пожарных, поливавших из шлангов здания суда и полицейского участка, на рану в животе Тисла, и его глаза блеснули. Он передернул затвор ружья, вводя патрон с дробью в патронник, и пошел через лужайку к задней части дома. — Зачем вы это сделали? — спросил Тисл, хотя он уже сам догадался. Подождите. Никакого ответа. Траутмэн быстро удалялся. — Подождите, — из последних сил повысил голос Тисл. — Вам нельзя этого делать! Но Траутмэн уже исчез. — Черт возьми, подождите! — закричал Тисл. Он перекатился на живот, судорожно впиваясь ногтями в землю. — Я должен быть там! Это должен сделать я! Он поднялся на четвереньки, кашляя, из живота текла на бетон кровь. К нему подбежали двое полицейских, схватили, не давая встать на ноги. — Вы должны отдохнуть, — сказал один из них. — Успокойтесь. — Не лезьте ко мне! Я серьезно говорю! Он сопротивлялся, барахтался, они мягко его удерживали. — Я имею право! Это я начал! — Лучше отпусти его, — сказал другой. Если он будет от нас отбиваться, то причинит себе еще больше вреда. — Посмотри, сколько на мне крови, — возразил первый. — Ну сколько ее еще может быть в нем? Достаточно, подумал Тисл. Достаточно. Он поднялся на ноги. Это я начал, Траутмэн, думал он. Он мой. Не ваш. Парень хочет, чтобы это сделал я. Он пошатывался, было трудно сохранить равновесие. Он знал, что если упадет, подняться уже не сможет. И одна мысль не оставляла его, парень хочет, чтобы это сделал он. Глава 18 Отупевший от боли, Рэмбо полз через куманику к маленькому сарайчику. В отсвете пожара он видел, что одна стена его клонится внутрь, крыша под углом, а заглянуть в приоткрытую дверь он мог, там было черно. Он полз, но, казалось, слишком много времени уходит у него, чтобы преодолеть небольшое расстояние тут он заметил, что лишь производит необходимые движения, но остается на месте. Тогда он приложил больше усилий и начал понемногу продвигаться к сараю. Но когда оказался у черного входа, что-то его остановило. Почему-то ему вспомнился душ, в который его загнал Тисл, и камера, где он хотел его запереть. Они были ярко освещены, это верно, но чувство отвращения было таким же. Все, от чего он бежал, смыкается вокруг него, думал Рэмбо, и неужели он настолько обессилел, что собирается вести отсюда бой? Ни о каком бое не могло быть сейчас и речи. Он видел слишком много людей, умерших от пулевых ранений, чтобы не понимать, сам умирает от кровотечения. Боль засела в груди и голове, резко отзываясь на каждый удар его сердца, но руки и ноги уже онемели от потери крови, вот почему так трудно было ползти. Жизни осталось совсем немного. Но, по крайней мере, он еще мог выбрать, где окончательно расстаться с ней. Только не здесь. Тут он чувствовал себя как в пещерах. Нет, на открытом месте. Он будет смотреть в небо, вдыхать чистый воздух. Он пополз направо от сарая, неловко забиваясь глубже в кустарник. Правильно выбрать место. Это сейчас необходимо. Удобное и успокаивающее место. Он должен его найти, пока еще не поздно. Впереди был пологий подъем, и он медленно вполз на самый верх. Здесь не так высоко, как ему хотелось бы, но все же теперь он был над полем, а трава казалась периной, набитой соломой. Он посмотрел на облака, там плясали яркие оранжевые отсветы пожаров. Ну вот, он нашел это место. Во всяком случае, на душе у него было спокойно. Но боль усилилась, разрывая его грудь, — а конечности немели все больше. Скоро это онемение дойдет до груди и погасит боль — а что дальше? Голова? Или он умрет еще раньше? Он думал о Тисле. Обо всем, что случилось за последние дни. Ему было жаль, что все это случилось. Но случиться это должно было. Он сожалел, но знал, что, если бы сейчас опять был понедельник, он заново сделал бы все, что уже сделал — как повторил бы свои действия и Тисл. Ничего избежать было нельзя. Их битва касалась чего-то очень важного. Чего же? Да всех этих громких слов, сказал он себе: свободы и прав человека. Он начал войну на своей земле, потому что… Нет. Нет. Он убил здесь много людей и мог бы притвориться, что это было необходимо, ибо они являлись частью того, что не дает таким, как он, жить в мире. Но он не совсем в это верил. Ему слишком нравился сам бой, а риск приятно щекотал нервы. Возможно, его создала война, подумал он. Возможно, он настолько привык к действию, что в мирной жизни ему уже нет места. Онемение распространилось по телу. Ну что ж, подумал он, если это и легкая смерть, то плохая. Беспомощная. Ему оставался один выбор — как умереть. А умирать как загнанный раненый зверь он не хочет. Лучше умереть сразу. Вспышкой. Он достал из кармана последнюю палочку динамита, открыл коробку с запалом и взрывателями, вставил один комплект в палочку, сунул ее за брючный ремень. Помедлил, не зажигая запал. Он оглядел свое поле боя — в глазах двоилось — и увидел человека в форме «Зеленых беретов»; осторожно, пригнувшись, тот шел в его сторону. У него была винтовка — или ружье, различить Рэмбо уже не мог. Но он хорошо видел форму «Беретов» и знал, что это Траутмэн. А позади Траутмэна, шатаясь и держась за живот, шел Тисл. И Рэмбо понял, что к смерти есть другой путь. Глава 19 Тисл передохнул на детской площадке, опираясь о брусья, потом оттолкнулся и пошел дальше, к изгороди. Он очень боялся, что Траутмэн выйдет на поле раньше него, но теперь это исключалось — Траутмэн был впереди всего в нескольких шагах, он притаился за скамейкой и изучал густой кустарник поля. Всего несколько шагов. Тисл протянул руки и схватился за скамейку, чтобы не упасть. Не отводя глаз от поля, Траутмэн сказал ему: — Ложитесь. Он вас увидит. — Если я лягу, то больше уже не встану. — Тогда зачем все это? От вас все равно никакой пользы. Не вмешивайтесь. Вы себя убиваете. — Лечь и позволить вам кончить это дело за меня? Нет. Я все равно умираю. Траутмэн посмотрел на него. Где-то поблизости, невидимый, кричал Керн: — Ложитесь, черт возьми! Он в укрытии, и я туда людей не пошлю! Я велел привезти бензин! Он любит играть с огнем, вот мы его и подпалим! Да, это твой стиль. Керн, подумал Тисл. Он заметил, что под ним уже набралась лужа крови. — Ложитесь, черт возьми! — орал Керн. Хочешь подпалить его, Керн? Примерно такой подлости я от тебя и ожидал, думал он. Но можешь не сомневаться, еще не успеет твой огонь дойти до него, а он уже придет сюда, стреляя, и прихватит с собой нескольких из твоих людей. Есть только одна возможность сделать это — кому-то вроде меня, у кого все равно нет надежды, пойти и взять его. Ты еще мало людей потерял, а то бы сам понял это. — Что такое? — прокричал Керн, и Тисл понял, что последние мысли он произнес вслух. Это испугало его — конец совсем близок, а нужно перелезть через изгородь, пока он еще в состоянии. На изгороди была кровь. Кровь парня. Хорошо. Он перелезет в том же месте, что и парень. Он сделал усилие и перевалился через изгородь, при этом его кровь смешалось с кровью парня. Он понимал, что должен был больно удариться о землю, но удара не почувствовал. Траутмэн выскочил из-за скамейки, стремительно перелетел через изгородь и мягко приземлился на траву рядом с ним. — Не лезьте сюда, — сказал ему Тисл. — Если вы не заткнетесь, он будет знать все, что мы делаем. — Его нет поблизости, он ничего не услышит. Он в самом центре поля. Послушайте: вы же знаете, он хочет, чтобы пришел теперь я. У меня есть право довести все до конца. Вы знаете. — Да. — Тогда не лезьте не в свое дело. — Я начал это задолго до вашего участия и собираюсь помочь вам. Нет ничего позорного в том, чтобы принять мою помощь. Теперь идемте, пока вы еще можете двигаться. — Ладно, вы хотите помочь? Тогда вначале помогите мне подняться. Сам я не в состоянии встать. Траутмэн поднял его на ноги и исчез в кустах, а Тисл остался стоять, голова его была над кустарником, он осматривал его и думал: ползти, ползти как можно быстрее. Что бы ты ни делал, это не имеет значения. Я доберусь до него раньше тебя. Он закашлялся и выплюнул что-то соленое, отдышавшись, пошел через кусты по прямой к сараю. Было очевидно, что парень двигался этим путем: это подтверждали сломанные ветки. Шел Тисл медленно, чтобы не упасть. Однако удивительно быстро достиг сарая. Уже собираясь войти, он вдруг почувствовал, что парня там нет. Огляделся и, будто его притягивало магнитом, пошел, шатаясь, по новому следу из сломанных веток, к большому пруду. Парень там. Он это знал, чувствовал. В голове совсем помутилось, будто его воля принадлежала кому-то другому. Он увидел, как его рука поднимается, и пистолет целит в бугор. Глава 20 Онемение достигло уже плеч Рэмбо, и винтовку он держал будто двумя кусками дерева. Тисл троился у него перед глазами, пистолет в его руке тоже, и он знал, что все должно быть именно так. Не медленный уход в забытье и небытие. Не подожженный запал и самоуничтожение. А вот так, последний бой, один на один с Тислом. Глаза и руки подводили его, и он не надеялся уже, что попадет в Тисла. Но если промахнется, Тисл увидит вспышку и выстрелит. По крайней мере, смерть наступит в бою. Рэмбо силился нажать на спусковой крючок, целясь в сердце смутной фигуры Тисла. Дуло прыгало, шансов попасть — никаких. Но постараться-то нужно, иначе все теряет смысл. Он приказал своей руке нажать на крючок, но рука не действовала, а когда сконцентрировал на ней внимание, винтовка неожиданно для него выстрелила. Ах как глупо! Он обругал себя. Совсем не тот, настоящий бой, на который он надеялся, и теперь пуля Тисла оборвет его жизнь. Он ждал. Пуля должна бы уже прилететь. Он прищурился, стараясь разглядеть Тисла, распластавшегося в кустах. О Господи, он в него попал. Но он же не хотел этого! Теперь все его тело онемело до такой степени, что он уже не сможет поджечь запал. Как все глупо. Безобразно и глупо. А потом смерть взяла его, но это был не отупляющий сон, бездонный и темный, а вспышка подобная динамиту, только она пришла не со стороны живота, а вспыхнула в голове… Глава 21 Ну вот и все, думал Тисл. Он лежал на спине в кустах, дивясь на звезды, повторяя себе, что не знает, что с ним случилось. Он и не знал. Он видел винтовочную вспышку и упал, но падал так медленно и мягко, что не мог понять, попала в него пуля или нет. Тисл услышал шаги, кто-то шел сквозь кусты. Это парень, подумал он. Он идет, очень медленно. Это и понятно, ведь он тяжело ранен. Но оказалось это Траутмэн, его голова появилась на фоне неба, лицо и форма лучились в отблесках пожара — а глаза были тусклые. — Ну как? — спросил Траутмэн? — Очень плохо? — Нет, — ответил Тисл. — Даже как-то приятно. Если не думать о том, что будет дальше. Что это был за взрыв неподалеку? — Наверное, это я выстрелил ему в голову из ружья. — И как вы себя сейчас чувствуете? — Лучше, чем когда думал, что ему больно. — Да. Траутмэн передернул затвор, выбрасывая пустой патрон из ружья, и Тисл проследил глазами его блестящую дугу в воздухе. И умер. Дэвид Моррелл Рэмбо 2 ЧАСТЬ I 1 Рэмбо занес над головой увесистый молот, полностью отдаваясь блаженству этого истинно дзэновского мгновения, выхваченного из потока времени. Он не чувствовал тяжести молота, и, описывая им широкую дугу, с удовольствием ощутил силу собственного размаха. Казалось, он вложил в удар всю мощь своего духа, когда молот обрушился на железный клин, загнанный в расселину великолепной — хотя бы потому, что она просто существовала на свете — скалы. Он мог разглядеть каждую трещину, каждую выбоину в камне, словно под увеличительным стеклом. Молот со звоном ударил по железу, глыба раскололась, и клин выпал. Острые камешки шрапнелью разлетелись во все стороны. Свобода! Эта мысль пронзила его, и он внутренне сжался, пытаясь избавиться от нее. Нет! Он тряхнул головой. Он запрещает себе думать о свободе. Он запрещает себе думать о чем бы то ни было. Только работать. Ничего больше. Капли пота стекали по лбу и падали на металлическую поверхность клина, сверкая на солнце. Эти блестевшие в солнечных лучах бусинки вновь напомнили ему… Об осколочных снарядах. О снарядах, выпущенных с артиллерийских кораблей. О минах-ловушках. О гранатах. О том, как полыхают огнем джунгли. Как стонут солдаты. И льется кровь… Не думать! Ничего, кроме работы, если хочешь выжить. Он вогнал клин в следующую глыбу, взмахнул молотом и вновь яростно ударил по металлу. Снова! И еще раз! И!.. Скрежет и лязг металла эхом отдавались в глубоком, продолговатом карьере. От прокаленной солнцем поверхности белесых скал исходил жар. Рядом с ним другие заключенные в изодранных, пропитанных потом робах с жирной буквой «3» на спине, задыхаясь, шатаясь от изнеможения, долбили своими молотами камень. Им неизвестен мой секрет, думал Рэмбо. Они собачатся по вечерам, проклинают судьбу, мочатся и жалеют себя. Никто из них не догадается, что все лишено смысла. Все, кроме самой жизни. Даже боль может доставлять радость. Если настроить себя должным образом. Отсечь прошлое и будущее и не думать ни о чем, кроме этого мига, в котором ты живешь. Прекрасного, даже, если он наполнен болью. Мышцы заныли. Он скользнул взглядом по угрюмым лицам часовых, державших в поле зрения каждое движение заключенных. Винтовки у них были двенадцатимиллиметрового калибра или же Спрингфилд 30/06 с оптическим прицелом. Повода они от него не дождутся! Наваливаясь всем своим мускулистым телом на металлический клин и ощущая дрожь ударной волны, он не мог не думать о том, что привело его сюда. Город. Полицейский. Да, Тисл. Но какого черта тот лез на рожон? Почему не спустил все на тормозах? А ты-то сам хорош, ответил он себе. Но у меня есть на это право. Какое право? Я себя не щадил, сражаясь за то, что считал благом для страны. И все же, признайся, ты мог показаться ему подозрительным. Только потому, что я провел несколько суток в лесу? Что у меня была помятая и небритая физиономия? Но я не сделал ничего дурного. Чего он ко мне привязался? Ты же мог объяснить ему это. Признайся, ты действительно был похож на бродягу. Это уж точно. И потом у тебя не было работы. Какая у меня может быть работа? Кому я нужен? Меня учили одному. Во Вьетнаме мне доверяли оружие стоимостью в миллион долларов. Там я управлял артиллерийским катером. Что же мне после этого припарковывать машины? О, Господи! Он вновь с силой ударил по металлическому клину. Тисл. Он цеплялся ко мне. Это он арестовал меня. Его люди побрили меня. Он ничем не лучше того вьетнамского подонка, что расписал мне грудь ножом. И ты сорвался. Нет, я защищался. Ну да, сбежал из тюрьмы и болтался в горах, с этой шайкой бандитов. Все равно бы у них ничего не вышло. Ты держал под обстрелом этот город. Вспомни, как ты поступил с полицейским. А теперь… Рэмбо опустил голову, изнемогая от волнения. Теперь, когда от его блаженного дзэновского состояния не осталось и следа, он готов был крушить направо и налево. И Рэмбо с остервенением продолжал лупить по каменной глыбе. Теперь он расплачивается за свое военное прошлое. Да, из него сделали хорошего солдата. Там он им был нужен. Неужели они думают, что так легко обо всем забыть? Почему его не удосужились научить тому, что могло бы пригодиться после войны? Или это невозможно? А что если ты уже потерян для мирной жизни? Потерян? После полугода в лагере для военнопленных в Северном Вьетнаме? Может статься, что и так. Одна тебе, видно, теперь дорога — прямиком в ад. Как будто это не ад. Из одной тюрьмы в другую. На этот раз в Америке. Страна свободы, доблести отчизна… Эх, если бы только этот полицейский… Что? Если бы он просто поинтересовался, как я живу. 2 Он опустил молот и смахнул пот со лба. Впрочем, без толку. И лицо, и руки были мокрыми от пота. Он посмотрел на ближайшего к нему охранника, и перевел взгляд на ведро с водой, стоявшее на уступе скалы футах в десяти над ним. Охранник сжал губы и легким кивком головы ответил на его немой вопрос. Рэмбо, тяжело ступая, начал подниматься по тропе. Впереди шел изможденный негр. Доходяга, подумал Рэмбо, наблюдая, как тот пьет из ковша, прикрепленного цепью к ведру. На какую-то долю секунды глаза обоих заключенных встретились. Дьявольщина, казалось, говорил негр. Не могу больше. Если каждый раз думать об этом, долго не протянешь, мысленно ответил Рэмбо. Но взгляд его сказал: дерьмовая жизнь, ясное дело. Ты, парень, не гони волну. Расслабься. Негр покачал головой и принялся устало спускаться в забой. Рэмбо окунул ковш в припорошенную пылью мутную воду. Теплая жидкость отдавала ржавчиной. Во Вьетнаме ему доводилось пить и не такое. Он окатил себя водой из ковша, но и это не принесло облегчения. — Рэмбо! — услышал он резкий окрик и обернулся. Солнце слепило ему глаза, лица охранников расплывались в знойном мареве. Он не проронил ни слова. Разговаривать было запрещено. Скажи он хоть что-нибудь, и последует наказание — зуботычина, удар прикладом. — Давай сюда, — продолжал тот же голос. Говорил охранник, стоявший слева. — Шагай вперед. Они держали автоматы наизготове. Рэмбо изо всех сил стремился казаться невозмутимым, хотя у самого засосало под ложечкой. Любопытство сменилось недобрыми предчувствиями, лишь усиливавшимися от замечания охранника: — Кто его знает, что они там затевают. Мне приказано доставить тебя к начальству. Какая-то шишка хочет тебя видеть. Приготовься. 3 Полковника звали Сэмюэл Траутмэн. Войска специального назначения. Высокий, худой, с острым подбородком, он был в форме. Зеленый берет молодцевато сдвинут набок. На вид лет пятьдесят. Добрую половину из них он прослужил в армии. Он учился сам (а потом учил других) убивать из любого оружия, от автомата Калашникова до пистолета, спрятанного в шариковой ручке. Он воевал в пустыне и в джунглях, скрывался в гористых ущельях, был трижды ранен. У него на глазах пули косили солдат, прошедших вместе с ним огонь и воду, солдат, которых он считал своими сыновьями. Но в сравнении с тем заданием, что предстояло ему теперь, все прежние испытания казались не более, чем тренировкой во время учебных сборов. Самая ответственная за всю его карьеру миссия ожидала его впереди. Полковник шел, печатая шаг, по узкому тюремному коридору, в который выходили двери камер с маленькими зарешеченными окошками. Яркий свет, лившийся с потолка, заставил его прищуриться. В нос ударил запах пота, застоявшегося воздуха, и еще чего-то — резкий, пронизывающий все. Запах отчаяния и безнадежности. Безнадежности. В сопровождении солдата он приблизился к дальнему концу коридора. — Здесь? — спросил он, кивнув в сторону последней двери. — Отойдите лучше в сторону. Охранник, держа пистолет в одной руке, другой отстегнул от ремня связку ключей и вставил один из них в замочную скважину. Ключ со скрежетом повернулся. — Я постою в уголке. На всякий случай. — Нет. Охранник вздохнул. — Я понимаю, что мне приказано оставить вас наедине, но этот тип… Заключенные разные бывают, а этот из самых опасных. Я за него отвечаю. И за вас тоже. Кто знает, что ему взбредет в голову. — Нет. Охранник покачал головой. — Только не говорите потом, что я вас не предупреждал. Если не хотите, чтобы я шел с вами, возьмите пистолет, а то… — Помалкивай. Траутмэн отстранил часового и толкнул дверь. Дверь тяжело подалась, и полковник увидел тесную камеру, утонувшую во мраке. Охранник нажал на выключатель в коридоре. — Точно. Так я и знал. В чем дело? — Выпендривается как может. Осторожно! Не обращая внимания на предупреждения охранника, Траутмэн шагнул в камеру. Он достал рукой до потолка и повернул лампочку. Свет загорелся. Полковник обвел взглядом бетонные стены. К полу привинчена железная койка. В углу камеры — круглая дырка в полу, размером дюйма в три, служившая уборной. Узкое, зарешеченное оконце под потолком. Захочешь посмотреть — не дотянешься. Да и тянуться незачем: окно выходило на стену соседнего здания. Он продолжал осматривать камеру. Слева от него, присев на корточки, словно готовился вот-вот броситься на гостя, напрягшись всем телом и не сводя с вошедшего глаз, сидел… Рэмбо. Траутмэну вспомнилась пантера в клетке. Вот так целыми днями она бегает по своей клетке, натыкаясь на решетку, туда — сюда, туда — сюда, а потом скорчится в углу и ждет чего-то, сверкая неистовым взглядом. Только теперь, оказавшись в том каменном мешке, Траутмэн отчетливо понял, что происходило в душе Рэмбо после того, как двери полицейского участка захлопнулись за ним и эта история только началась. И тут же поправил себя. Нет, началась она гораздо раньше. Новое чувство горечи, жалости, сострадания до боли сжало ему сердце. Он и не надеялся, что будет легко, но дело, видно, серьезнее, чем он думал. — Вольно. Траутмэн повернулся, чтобы закрыть за собой дверь, и прежде чем она захлопнулась с металлическим лязгом, он успел заметить направленный на него выжидательный взгляд часового. — Я тут побуду, — обратился к нему солдат через маленькое, прикрытое решеткой отверстие в двери. Выполняйте то, что вам приказано, — ответил Траутмэн. — Отойдите в тот конец коридора и оставьте нас одних. Но я должен запереть камеру. — Выполняйте! Ключ снова со скрежетом повернулся в замочной скважине. Эхо шагов часового замерло вдалеке, и лишь тогда Траутмэн перевел взгляд на пленника, который так и не шевельнулся, хотя полковник, закрывая дверь, намеренно повернулся к нему спиной, тем самым давая понять, что доверяет Рэмбо и полагается на его благоразумие. — Ну что, вольно? — повторил он на этот раз с вопросительной интонацией. Ответом ему была звенящая тишина. Рэмбо медленно поднялся, мало-помалу распрямляя сжавшееся в тугую пружину тело, словно боясь неосторожного, резкого движения. Молчание становилось невыносимым. — Джон. — Полковник. Рэмбо полоснул горящим взглядом по лицу гостя. Разводить всякие антимонии этот парень не станет, подумал Траутмэн. Да и я не любитель ходить вокруг да около. А вслух произнес: — Не возражаешь, если я присяду? И он опустился на скрипучую койку. Жестко. Грубое одеяло кололось. — Вот оно как на родине, — попытался он пошутить. Лицо Рэмбо исказила гримаса, он пожал плечами. — Там. На воздухе, в карьере. Может быть, родина там? А здесь… Не знаю. Эти стены… — Зато я знаю, Джон. Все будет хорошо. Я пришел помочь тебе. Я и так сделал все, чтобы ты не попал в этот ад. Рэмбо фыркнул. Бывало и похуже. — Тоже знаю. Траутмэн подумал и о том вьетнамском лагере, где пытали Рэмбо. Он опустил глаза, собираясь с мыслями, и заметил какой-то предмет под кроватью. Помятая коробка из-под обуви. Вот это да! Единственная не казенная вещь здесь. — Можно посмотреть? Рэмбо не ответил. Полагая, что молчаливое согласие ему уже дано, Траутмэн достал коробку, открыл ее и… у него перехватило дыхание. — Твои? Траутмэн проглотил подступивший к горлу комок и начал перебирать старые, потертые фотографии. Призраки прошлого воочию вставали перед ним. Ребята из части спецназа. Те, что когда-то были с Рэмбо. Вместе и поодиночке. От одного снимка он не мог оторвать взгляда. Рэмбо! Совсем еще юный, тщательно выбритый, с открытой улыбкой на лице, сохранявшем наивное выражение. Траутмэн с болью разглядывал стоявшего перед ним головореза. Из всех, кто прошел через его руки, ближе и дороже этого парня у него нет. Он откашлялся и бросил, как ни в чем не бывало: — Крепкий народ. Такую команду поискать. Все погибли. Но ты-то жив. — Я должен был умереть вместе с ними. Траутмэн опустил глаза. В горле перехватило. — Почетная Медаль Конгресса. Почет большой, это точно. Если добавить двадцать пять центов, хватит на чашку кофе. Разговор получался трудный. Плюс две Серебряные Звезды, четыре Бронзовые, два Солдатских Креста, четыре Креста за Боевые Заслуги во Вьетнаме, — Траутмэн помедлил, — и сколько там еще Пурпурных Сердец? — Пять штук… Мне разрешили взять побрякушки с собой. Хоть я и не просил. Зачем они мне нужны? — А что тебе нужно? Даже не знаю. После всего, что было со мной там, я просто хотел… хотел, чтобы кто-нибудь подошел ко мне, пожал руку и сказал: «А ты молодчина, Джон». И все. Главное, чтоб от души сказал. Но в той войне ты стал героем, Джон. — Выбирать не приходилось. В герои не лез. Делал… Траутмэн подождал и спросил: — Так что же ты делал? — То, что мне приказывали. То, что должен был делать, чтобы выжить! Он перевел взгляд на стены своей камеры. Стены, казалось, давили на них. Дальше тянуть нельзя. Траутмэн поднялся, следал шаг вперед. — Джон, я говорил, что постараюсь вытащить тебя отсюда. Рэмбо молча смотрел на него, ничем не выказывая своей заинтересованности. — Ты хочешь этого? Ответа не последовало. — Понятно, не можешь не хотеть. — И что я должен для этого делать? Здесь, по крайней мере, все просто, как дважды два. Да, я ненавижу эти стены. Но там, в забое, когда светит солнце, все не так уж и плохо. Мне там даже спокойнее. Траутмэн прервал его кивком головы. — Сначала выслушай меня. Нет, не так. Выслушай нас обоих. — Вас? — Давай прогуляемся. Траутмэн забарабанил в дверь. — Эй, ты! Я и так знаю, что ты подслушиваешь. Отпирай эту чертову дверь. 4 Широко раскрыв глаза, словно перед ним был не обычный тюремный двор, а мираж в пустыне, Рэмбо смотрел на газоны, заросшие сочной зеленой травой, которую только что обильно полили. С наслаждением вдыхая аромат свежести, напоминавший ему о дожде, Рэмбо в сопровождении Траутмэна поднимался по тропинке к ожидавшему их грузному человеку в строгом сером костюме. Двое охранников наблюдали за происходящим, держась поодаль. Щелкнул затвор. Перед этим они с особым тщанием проверили замки на его наручниках. Это Мэрдок, — сказал Траутмэн. — Ну вот, Мэрдок, а это Рэмбо. Мэрдок протянул ему руку, но Рэмбо лишь приподнял свою, демонстрируя наручники, сковывавшие его запястья. Мэрдок только ухмыльнулся на это и зажег сигарету. Комфорта у тебя маловато. Ну да, ладно. Здравствуй. Рад видеть тебя. Рэмбо скользнул оценивающим взглядом по лицу этого человека. Так себе лицо, ничего примечательного. И в то же время есть в нем что-то незаурядное. Вот, скажем, улыбочка, вежливая, радушная, а в глазах холодный блеск. Рэмбо озабоченно посмотрел в сторону Траутмэна и снова принялся изучать незнакомца. — Вы из разведки? Улыбочку Мэрдока будто рукой сняло. — Меня предупреждали, что ты здорово сечешь. Угадал. ЦРУ, отдел специальных операций. — С цэрэушниками дел не имею. Не так уж мы и плохи. Поймешь, когда познакомимся поближе. — Эту ошибку я уже совершил в шестьдесят восьмом. Во Вьетнаме. В авантюру с карательной экспедицией ребят-спецназовцев из команды «А» его втянули цэрэушники. По заданию ЦРУ зеленые береты расстреляли группу вьетконговцев в одной деревушке близ Сайгона. После этого оказалось, что разведка дала маху, и погибшие мирные жители к диверсантам не имели отношения. Однако разведчики немедленно открестились от этой акции. Команду «А» в полном составе арестовали и судили тут же, в Сайгоне. Все они испытали на себе прелести сайгонской тюрьмы, прежде чем были отправлены в Штаты. Эта история взбудоражила тогда все части зеленых беретов во Вьетнаме. Спецназовцы даже задумали налет на тюрьму, чтобы освободить товарищей. Но как только информация о недовольстве спецназа просочилась в разведку, военное командование в Сайгоне начало проводить политику ослабления частей спецназа и постепенного вытеснения их из Юго-Восточной Азии. Рэмбо сам не участвовал в той операции, но в ней оказались замешанными его друзья. С какой стати скрывать от этого типа, что ему известны грязные игры ЦРУ? — В шестьдесят восьмом? — переспросил Мэрдок. — Это просто маленькое недоразумение. К тому же все о нем забыли. А главное, ты все еще не понял, о чем идет речь. Холодный, колючий взгляд сверлил Рэмбо. — Речь о том, что нужно сделать сейчас. Наш дорогой полковник, видно, не успел сообщить тебе, что у меня есть приказ освободить тебя. Ты ведь сам этого хочешь, не так ли? Или желаешь и дальше ловить кайф в каменоломне? Рэмбо смотрел мимо него. Неподалеку вовсю работали поливные машины. Перед глазами Рэмбо проносилась его теперешняя жизнь: прокаленный зноем карьер, духота тюремной камеры. Брызги воды упали ему на лицо. Рэмбо внутренне подобрался. «Если хочешь выжить, надо работать. Только работать. Больше ничего». — Послушать можно. Что от меня требуется? — Вот это другое дело. Правильно, парень. Совсем немного требуется. Ты по этой части крупный специалист. Обычное спецназовское дельце. Слетать в одно место и быстро вернуться. Одна нога здесь, другая там. И устроить там веселое кино. — В армии и без меня хватает зеленых беретов. Какого черта искать специалиста в тюрьме? — Нам нужен именно ты. Компьютер в Лэнгли, заметь, выбрал не кого-нибудь, а тебя. Семь секунд — и выдал твое личное дело. Полное соответствие по всем параметрам. Отличный послужной список. Знание местности. — Какой еще местности? — нахмурился Рэмбо. Не торопись, дружище. Ты еще не сказал, что согласен. — Заранее ничего не обещаю. — Ого, может, я чего недопонял? — Мэрдок обратился к Траутмэну. — Я думал, ваш парень хочет выйти на свободу. Да или нет? Мы тебя забираем или ты остаешься? Отвечай немедленно. Если не согласен, разговор закончен. Соглашаешься — будешь работать не для ЦРУ. Информации никакой. Объяснений сейчас не будет. Сечешь? Так и не сделав ни единой затяжки, Мэрдок бросил сигарету и раздавил ее остроносым ботинком. — Скажите ему, — вмешался Траутмэн, — я за него отвечаю головой. — Северный Вьетнам. — Мэрдок презрительно скривился. — Они теперь называют его Демократической Республикой Вьетнам. Рэмбо замер. Он помнил лицо того солдата, чей нож вырезал кресты на его теле. Он помнил, как сидел в зловонной отхожей яме, куда солдаты сбрасывали нечистоты. Протухшая еда с копошащимися червями? Он привык к ней. Болото нечистот? И этим его не удивить. Вот только крестообразные шрамы на груди и на спине не дают ему покоя. Днем ли, ночью его ни на минуту не покидает желание расквитаться за них. Траутмэн подался вперед, и Рэмбо вдруг ощутил соединяющие их невидимые узы воинского братства. Джон, тут такое дело… Наши ребята остались там. В плену. — И вы хотите сказать, что только теперь, после стольких лет, вспомнили о них? Мы своих людей в беде не бросаем, — заметил Мэрдок. Дрянная история. Но, может, справедливость и заключается в том, что он поможет этим парням? Во взгляде Траутмэна, устремленном на него, он читал участие, надежду и уверенность в победе. Да, черт подери, хотя бы небольшой победе в той войне, которая опалила их души. — О'кей, я согласен. Точно рассчитанным, молниеносным движением он высвободился из наручников и отшвырнул их на траву. Мэрдок изумленно уставился на него. Оставшись один в своей клетушке, Рэмбо сел на холодный бетонный пол, скрестил ноги. Перед ним зияла дыра в полу — его уборная. Позади, за дверью, на этот раз незапертой, ждал охранник. Рэмбо спиной ощущал присутствие удивленного и раздосадованного таким оборотом дел стража. С благоговением верующего, который обращается к святыне, он открыл картонную коробку из-под обуви и погрузился в созерцание своих сокровищ. Одни воспоминания остались от его давно ушедших друзей. Обрывки воспоминаний. Награды. Призрачные символы мужества. И смерти в бою. Он потрогал подошву своего ботинка, и в руках у него, словно по волшебству, появились спички. Он даже не дал себе труда обернуться. Он и так представлял, как вытянулась физиономия охранника, как тот напрягся у своего наблюдательного поста. Смотри, смотри. И знай, что в любую минуту я мог дотла спалить всю вашу богадельню. Интересно тебе, наверное, что я еще припрятал? Зажав спички в одной руке, он нашарил в коробке свои награды и одну за другой принялся бросать их в дыру. Ордена и медали падали в воду с негромким плеском. Вот эта! Эта! И эта! Он не сумел бы объяснить, что толкнуло его на такой поступок, но теперь ему стало легче. Ничего хорошего от предстоящего задания он не ждал. Вполне возможно, он не вернется оттуда, и незачем потом кому-то копаться в его вещах. Он чиркнул спичкой и поднес ее к фотографиям. Вот навсегда уходит его товарищ. Еще один. Вспыхнув, снимки быстро сгорали, их останки с шипением погружались в воду. А теперь очередь его фотографии. Туда ему и дорога. Недобрые предчувствия не покидали его. Подспудно он догадывался, что по сравнению с тем, что задумал Мэрдок, даже каменоломня может показаться детской игрой. С глубоким удовлетворением наблюдал он, как пламя охватывет его собственную фотографию. Прежнего Рэмбо. Не успокоившись на этом, он поднес спичку к картонной коробке. ЧАСТЬ II 1 Форт Брэг ничуть не изменился — хоть это утешало. Повсюду — в казармах, в столовой, на оружейном складе, в санчасти, в гараже, на плацу и спортплощадках — толчется тьма народу. Лучшие из лучших, те, кто отличились в боевой подготовке по обычной программе, собрались здесь, надеясь со временем занять место в рядах армейской элиты. Из окна кабинета, в котором размещался Центр по специальным операциям десантно-диверсионной группы, он следил, как старательно марширует по плацу взвод новичков, прибывших на этой неделе. Свирепого вида сержант ревел, отбивая такт: — Р-раз — два р-раз, — два, левой! Левой, дубина! Плечи распря-я-мить! Я сказал, плечи распрямить, кисейные барышни! Вас, что же, сосунков эдаких, в полевом центре ничему не учили? Взвод скрылся из виду. Много лет назад он был таким же наивным и неопытным, как эти юнцы. Такие слова, как «любовь к родине», «гордость за свою страну» что-то значили для него. Интересно, знай он заранее, чем все это кончится, остался бы он служить в частях зеленых беретов? Он настороженно осмотрелся. Обычное служебное помещение. Суровая простота обстановки. Гладкие металлические стулья, стол. Яркий свет над головой. С потолка за ними следит объектив. За порогом дежурят двое из военной полиции. Помощник, подойдя к столу, протянул ему опечатанное дело. Положил перед ним блокнот, ручку. — Вот твое задание, — сказал Мэрдок, сидевший напротив него. — Распишитесь здесь, — проговорил помощник. — И еще раз здесь. Рэмбо поставил свою подпись. — Можешь открыть, — разрешил Мэрдок. — С материалами будешь работать только здесь. Выносить отсюда ничего нельзя. Содержание запоминай. Рэмбо сломал печать и вынул из папки целую кипу фотокопий документов. Мэрдок потянулся к ним. Две тысячи четыреста американцев, пропавших без вести в Корее, Лаосе, Камбодже, значатся в официальных документах как «предположительно убитые». В отношении большинства из них так оно и есть. Рэмбо листал бумаги. Многочисленные, убористо напечатанные докладные не так заинтересовали его, как несколько черно-белых фотографий размером восемь на десять. Мэрдок продолжал: — Но мы все-таки не прекращаем собирать информацию об этих людях. Мы используем непроверенную информацию: слухи, догадки. Но располагаем и свидетельствами очевидцев, а также лояльно настроенных по отношению к нам местных жителей. Повторяю, пока все это не подтверждено достоверно. Вон сколько тут материалов накопилось. С каждым годом их становится все больше и больше. Сейчас их более двух тысяч единиц. Пора начинать действовать. У нас достаточно фактов, чтобы раскопать это дело. Хотя и для Конгресса, и для Лиги американских семей, и вообще для многих у нас в стране это еще очень больная тема. Рэмбо вглядывался в фотоснимки, сделанные с очень большой высоты. Кучка до Мишек, скорее даже хижин, скрытая в полумраке густых зарослей. В первый момент изображение ни о чем ему не напомнило. А в следующий — он испытал шок узнавания. Мэрдок опередил его вопрос. Подробности изложены в докладе Е-7. Похоже на сооружение базы вьетнамской армии в северном горном районе, которая используется сейчас в качестве лагеря для военнопленных. Как видишь, изображение нечеткое. Снято со спутника. То ли хижины, то ли бараки, в общем, это может оказаться все, что угодно. Рэмбо оторвался от фотографий. Сердце его учащенно забилось, дыхание перехватило. Какого рожна вы хотите?.. — Чего мы хотим? Думаете, я не узнал его? Думаете, я ослеп в своем каменном мешке? Или рехнулся там окончательно? Да это же!.. Волна ярости захлестнула Рэмбо, голос его сорвался, но слова, им не произнесенные, словно повисли в воздухе. Мэрдок процедил, оборачиваясь к Траутмэну: Вот чего вы добились. Разумеется. Я предупреждал вас. Итак, полковник, вы с ним работали, теперь возитесь с ним сами. Мэрдок скрестил руки и откинулся в кресле. — И без того дело скользкое, а тут еще… Траутмэн встретился взглядом с Рэмбо. — Пойми, они знали, что ты будешь по гроб им благодарен за то, что тебя вытащили из каменоломни. Логично? Они вычислили, что ты не откажешься помочь американским военнопленным, поскольку обладаешь чувством долга. Но чего они не могли предвидеть, так это, послужат ли твои воспоминания об этом лагере… ну да, это тот самый лагерь, где ты сидел, где тевя пытали… Дьявольщина! Короче, они не могли предсказать твою реакцию на этот лагерь. Боялись, что ты наотрез откажешься ехать туда и пошлешь их подальше вместе с их заданием. Рэмбо заставил себя несколько раз глубоко вздохнуть, справляясь с охватившим его приступом бешенства. — Цэрэушники! У них все по-прежнему. Ложь во всем. Мэрдок отложил ручку. — Это не ложь. Скорее, полуправда. Запомни: я тебе никогда не лгал. Просто не выкладывал все, как есть. Рэмбо не сводил с него глаз. Ну что? — продолжал Мэрдок. — Хочешь услышать правду? Да, ты бежал из этого лагеря. С ним связано твое новое задание. Я сказал тебе, что компьютер выдал твое дело за какие-нибудь секунды. Думаешь, дело в твоем послужном списке, в наградах? Да, и в них тоже. В том, что ты классный рейнджер? Безусловно. Сыграло роль то, что ты сам был в плену? Пожалуй. Но суть не в этом. А в том, что на свете нет второго человека, который бы знал окрестности этой базы, так как знаешь их ты. Вот тебе и правда. Степень риска при выполнении этого задания максимальная. Мог ли я быть заранее уверен в твоем ответе? Любая случайность в ту минуту могла повлиять на твое решение. Если же ты соглашаешься, если пойдешь до конца, то на время выполнения задания тебя восстанавливают в кадрах спецназа. По-моему, для тебя это немаловажно. В случае успеха операции, не могу обещать, но, думаю, что указом Президента твое дело будет закрыто. Я уже поговорил кое с кем на эту тему. Еще раз спрашиваю вас, лейтенант: согласны? — Здорово работаете, — ответил Рэмбо. — Это не ответ. — Хорошо. Идет. Рэмбо в задумчивости провел рукой по груди. Мэрдок не скрывал своего удовлетворения. — Рад, что мы договорились. Теперь я займусь твоим отъездом. — Как будет проходить операция? — В два этапа: сбор разведданных и спасательная акция. Твое дело только разведка. Обследуешь местность, убедишься, что там действительно содержатся американские военнопленные. Сделаешь фотоснимки, тактические замеры и вернешься на место сбора. — Мэрдок помолчал, словно желая придать особый вес тому; что последует за этими словами. — Ничем не выдавая своего присутствия. — То есть как? — Рэмбо перевел изумленный взгляд с Мэрдока на Траутмэна. — Я не имею права отбить наших ребят, если они там? Мэрдок не дал Траутмэну ответить. — Ни под каким видом. Абсолютно исключено. На второй стадии в операцию включается десантная группа «Дельта». Они атакуют лагерь. Но ведь и я там буду. Неужели я гожусь теперь только на то, чтобы делать снимки? Мэрдок взял ручку, постучал ею по столу. Не кипятись, парень. На твою долю тоже хватит приключений. — Еще бы! Заниматься фотографией. Всю жизнь мечтал. — И Рэмбо обратился к Траутмэну: — Сэр, на этот раз мы должны победить? — На этот раз дело за тобой, — ответил полковник. — Твой рейс в Бангкок в шесть тридцать утра. Вот паспорт, свидетельство о рождении, прочие документы. Полетишь под своим именем. Я бы не стал на этом настаивать, но в Таиланде сейчас с большим подозрением относятся к американцам, прибывающим в страну. Так что во избежание, скажем так, неожиданностей, пройдешь проверку документов под своим именем. Ну, а когда заметешь следы, оставим эти строгости. Мэрдок улыбнулся, давая понять, что самое любопытное скрывается в его последних словах. Рэмбо внимательно смотрел на собственную фотографию в паспорте. Снимок сделан совсем недавно. Это ему не понравилось. Он не помнил, чтобы в последнее время его фотографировали. — Откуда это у вас? Приготовили заблаговременно? Неужели были настолько уверены в моем согласии? — Мы не уверены ни в чем. Если бы снимок не пригодился, уничтожить его так же несложно, как сделать другой, — ответил Мэрдок. — Итак, в Бангкоке ты выходишь на связь с… 2 Лайнер японской авиакомпании пошел на посадку. Гул моторов становился глуше. Рэмбо ощутил легкое подташнивание, уши заложило. Он сжал зубы и сделал несколько глотательных движений. Доносившиеся до него звуки вновь обрели четкость. Самолет нырнул вниз, минуя полосу облаков. Рэмбо увидел сияющий в лучах солнца пейзаж Юго-Восточной Азии: умытые дождем леса, извилистые реки, аккуратные полоски возделанной земли. Впереди раскинулся громадный, многолюдный Бангкок. Последнее воспоминание об этих краях осталось у него с тех пор, как он бросил прощальный взгляд в иллюминатор американского транспортного самолета, возвратившего его в прежний мир. В тот мир, где что-то значил Белый Дом, где награждали Почетной медалью Конгресса. В его рапорте описан побег из вьетконговского лагеря и последующие шесть недель его скитаний в джунглях — ровно столько времени ушло на то, чтобы добраться до американских частей, стоявших за демилитаризованной зоной. Но что значат сухие строки рапорта в сравнении с перенесенными ими мытарствами? Никому не дано испытать весь кошмар вьетнамских джунглей, через который он прошел. Лишь по счастливой случайности его не застрелили часовые возле американской базы. Они не могли взять в толк, что это одичавшее существо принадлежит к их расе. Вертолетом его тут же переправили в Сайгон, где медики поставили его на ноги, а оттуда… всего тридцать шесть часов спустя — никакой тебе адаптации — на базу американских Военно-воздушных Сил в Эдварде. Добрая старая Америка-Подлинный ад наступил, когда он понял, что все вокруг давно забыли Вьетнам, словно война эта была так себе, эпизодом. От него ждали того же. Будто он мог склеить из кусочков свое разбитое войной прошлое. Вот что привело его в этот город… Потом был Тисл. Толчок шасси о землю вернул Рэмбо к действительности. Он достал из-под сиденья дорожную сумку — весь его багаж. А что если сейчас поставить точку? Исчезнуть. После всего, что выпало ему перенести во Вьетнаме, он никому ничего не должен. Восток он знает не хуже, чем Штаты. Скрыться! И не будет больше ни тюрем, ни лагерей, никаких заданий. А почему бы и нет? Но тут же он вспомнил об американских парнях. Пленных. Сколько лет они находятся в этом аду? Полгода его собственного пребывания в лагере просто развлекательная прогулка в сравнении с тем, что досталось им. Вспомнился Траутмэн. Он рисковал своим положением на службе, всей своей карьерой, добиваясь освобождения Рэмбо из тюрьмы. Ведь это он вырвал своего подопечного, которого называл «сыном», из ненавистных тюремных стен. Он глубоко вздохнул и, собрав всю свою волю, произнес: — Я дал слово чести. Я сдержу его. Еще раз сдержу свое слово. Но тревога не покидала его. И кивая улыбающейся стюардессе в ответ на ее дежурное: «Всего доброго. Спасибо за полет на нашем самолете», и спускаясь по трапу, он не мог избавиться от недобрых предчувствий. 3 Аэропорт Дон Мванг в Бангкоке больше всего напоминал растревоженный муравейник, если бы еще в муравейнике пахло прогорклым маслом. Отвратительный запах проникал повсюду. Стараясь не привлекать к себе внимания, он затерялся в толпе пассажиров, сошедших с самолета и, миновав бесчисленные лабиринты аэровокзала, добрался до стойки таможенного контроля. Его паспорт, как и обещал Мэрдок, оказался чище чистого. — Цель вашей поездки? — Отдохнуть решил. Инспектор окинул его недовольным взглядом. Отдых в его понимании, наверняка связывался с опиумом и борделями. Но печать поставил. — Желаю приятно провести время. Рэмбо вышел из помещения аэровокзала, и его тут же обдало волной столь привычного азиатского зноя. Рубашка мгновенно прилипла к телу, лицо заливало потом. Крепко сжимая в руке дорожную сумку, он начал пробираться сквозь пеструю восточную толпу, лавируя среди немыслимого хаоса машин. Обшарпанное такси, допотопного вида «ситроен», чуть ли не въехало на тротуар. Рэмбо сел в машину. — В отель Индра, — сказал он маленькому, вертлявому, точно ящерица, шоферу. Едва они отъехали за угол, Рэмбо резко повернулся назад. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы оценить обстановку. Краткой фразой на тайском языке он приказал шоферу остановиться. Шофер затормозил, удивленно взглянул на странного пассажира, и брови его поползли вверх, отчего он стал еще больше похож на какого-то диковинного зверька. Рэмбо сунул в руку шоферу десятидолларовую бумажку, подхватил свою сумку и выскрчил из машины, бросив на ходу: — Езжай дальше! Быстро! Не стой здесь. Казалось, он попал из самолета точно в середину людского торгового района и растворился в толпе. 4 — Что вы такое несете? И еще хотите, чтобы я понял вас? Упустили-таки! Мэрдок сжимал в руке микрофон радиопередатчика. Жилы у него на шее вздулись. — Втроем не смогли… В наушниках что-то щелкнуло, послышался извиняющийся голос: — Не возьму в толк, как это вышло, сэр. В самолете он нас не видел, это совершенно точно. — Рассказывайте теперь! — Да нет же. Мы не отличались от прочих туристов. Такие же пестрые рубашки, джинсы, соломенные шляпы. Полный маскарад. — О, Господи! — простонал Мэрдок. — Сидели в самолете отдельно друг от друга. Вышли за ним из самолета. Двое местных агентов контролировали его прохождение через таможню. Когда он сел в такси, продолжали вести наблюдение на машине. — Ну и? — Такси внезапно остановилось. — Хватит! Больше не желаю слушать. Мне ясно, что вы его проворонили, а где и при каких обстоятельствах, не имеет значения. Простите, сэр. Мы не заметили ничего подозрительного с его стороны. Мэрдок дернулся, обрывая связь. Он поднял глаза к потолку, словно взывая к высшей справедливости. — Следующее задание подойдет этому болвану больше. Будет торчать в снегах Исландии. В Рейкьявике. Только теперь, казалось, он вспомнил о том, что находится в помещении не один, и повернулся к Траутмэну. — А вы… Разве вы не обещали мне, что он выйдет на связь? Это ваши слова: «Я отвечаю за него!» И кто будет отвечать за него теперь? Как вам понравится, если на вашем полковничьем мундире поубавится мишуры? — Он выполнит свое обещание. Траутмэн едва удержался, чтобы не посоветовать Мэр-доку обратить внимание на свой мундир. Мэрдока перекосило. Что он там выполнит! Он терроризирует население целого города, расстреливает людей, а вы хотите убедить меня, что это пай-мальчик, бой-скаут, которого можно отпустить под честное слово. Во всем виноват город. Послушайте, полковник, мы с вами говорим на разных языках. Я отказываюсь понимать вас. Город! Неужели вы не понимаете? А тому полицейскому не надо было объяснять. Если Рэмбо берется за что-то, он идет до конца. Только до какого конца! Он устроил тому городу веселую жизнь, а вы, по-моему, с гордостью вспоминаете о его подвигах. Траутмэн покачал головой. — Гордость — не то слово. Я преклоняюсь перед ним. Причин для беспокойства у вас нет. Не знаю, что заставило Рэмбо затеряться в Бангкоке, но думаю, на то были серьезные основания. Я не помню ни одного случая, чтобы он нарушил данное им слово. Если он сказал, что выйдет на связь, значит выйдет. Их прервал техник, следивший за экраном радара в углу помещения: Сэр! Не мешайте нам, — отрубил Мэрдок. Но, сэр… Ну что у вас там, черт побери? Объект появился. Что-о-о? И движется в нашем направлении, сэр. 5 Впереди маячила золотая фигура Будды, купавшаяся в солнечных лучах. Круглый лик божества был непроницаем, его выражение могло в равной мере означать благословение и проклятие. Рэмбо рассматривал статую с высоты тридцати футов. Он парил в воздухе, наслаждаясь этим мгновением свободного полета. Последний взгляд, брошенный сквозь лобовое стекло, и вертолет резко пошел вверх, оставив фигуру далеко позади. После того, как Рэмбо выскочил из такси в каком-нибудь квартале от здания аэровокзала и покружил некоторое время незнакомыми улицами, он сел в другое такси, которое бросил таким же манером, как и первое. Затем проскочил еще несколько улиц и снова сел в машину, все ближе подбираясь к месту встречи в хижине на окраине Бангкока. Выведя его в поле, старик-связной отбросил брезентовое полотно, скрывавшее какую-то машину, и Рэмбо увидел вертолет ЮХ-1Д. Знакомый до боли вертолет. В памяти ожили страшные картины: стоны умирающих, огненный дождь снарядов. Не прошло и пяти минут, как вертолет покинул Бангкок. Вертолет легкой тенью скользнул над каналами. Пересек реку. Под ним проплывали храмовые постройки, поля, стада животных. Рэмбо рванул на себя рычаги управления, и рисовые поля скрылись из виду. Здесь в кабине, он чувствовал себя спокойно и уверенно, хотя сам вертолет вызывал в нем воспоминания, которые все еще бередили душу. Наверняка, Мэрдок не случайно припас для него именно эту машину, ЮХ-1Д. Он хотел заставить его снова думать о войне. Если так, прием сработал. И все-таки неприятно, когда тебя вот так просчитывают. Но сейчас досада на Мэрдока, тревога, мысли о прошлом отошли на задний план. Сейчас главное — это восхитительное, несравнимое ни с чем ощущение свободы, это чудесное парение в вышине. Легкость, от которой распирало грудь. Он шел вверх, под облака, и снова камнем падал вниз, словно то был не вертолет, а захватывающий аттракцион. Русские горки, например. Наконец он выровнял машину, развернув ее над верхушками деревьев. Головокружение прекратилось. Он направлял вертолет все ниже и ниже, проходя в опасной близости к верхушкам холмов. И улыбался. Вспомнилась самая первая его машина, разбитый голубой «форд» выпуска шестьдесят третьего года, там, в Аризоне. Теперь он вытворял со своим вертолетом такое, о чем тогда и вообразить не мог, думал Рэмбо, ныряя в наплывающий туман. Он узнал место, где его ждали, и посерьезнел. Постройки военной базы. Взлетная полоса пересекает поле, окруженное лесистыми склонами. До самого горизонта, насколько простирается взгляд, вздымаются окутанные серой жемчужной дымкой зубчатые вершины, напоминающие пейзаж на японской акварели. База казалась заброшенной. Крыши казарм и ангаров прихвачены ржавчиной. Но спускаясь все ниже и ниже, он заметил, что взлетная полоса содержится в идеальном порядке. У входа в один из ангаров собралась кучка людей, от которой отделились двое — один в форме, другой в обычной рубашке с закатанными рукавами и небрежно повязанном галстуке. Тот, что был в гражданском, торопливо зашагал к вертолету. Посадочная площадка примыкала к ангару. Рэмбо легко посадил вертолет, с удовлетворением отметив точность посадки. Он выключил двигатель. Пыль, поднятая его машиной, медленно оседала. Рэмбо стянул с себя наушники и соскочил на землю. Тишина в первый момент оглушила его. Какого… какого дьявола ты устраиваешь это представление? Его рубашка под мышками взмокла от пота. — Докладываю, как приказано, сэр. — Ах, тебе приказано! — Голос Мэрдока сорвался на крик. — Не валяй дурака. А кто в Бангкоке водил за нос моих людей?! На лице Рэмбо выразилось неподдельное изумление. Уйти от наблюдения… — Мэрдок оборвал себя. В чем дело, Мэрдок? — спросил его подошедший к ним Траутмэн. — Неужто вы признаете, что следили за ним? Но зачем вы следили? — недоуменно спросил Рэмбо. — Не понимаю. Я же виделся со связным. Как дого-варивадись. У Мэрдока вырвался стон отчаяния. — Ты прав, Джон, — заметил Траутмэн, — а что если… Мэрдок перевел недоумевающий взгляд с Траутмэна на Рэмбо. Предположим, конечно, — продолжал Траутмэн, — что ты заметил наблюдение и постаралоя отделаться от него прежде, чем дойдешь до связного. Почему? — Мы предполагаем или утверждаем? — задал вопрос Рэмбо. Именно. Предполагаем. Тогда, если допустить, что я заметил хвост, с таким же успехом можно допустить, что его заметил и кто-нибудь еще. Вы сами сказали, что к американцам в Таиланде сейчас отношение подозрительное. Так что, если я оторвался от своих, то и от чужих, возможно, тоже. Да и вам, как я понимаю, тоже ни к чему, чтобы другие знали, куда я иду, верно? — Хитер. Ну, хитер, — скривился Мэрдок. Но, как сказал полковник, мы ведь только предполагаем. Мне не хотелось бы причинять вашим людям неудобства. — Но раз уж мы зашли в область теории, — не унимался Траутмэн, — существуют ли иные причины, которые могли бы заставить тебя избавиться от наблюдения? Простите, сэр? — Скажем, стремление доказать всем, что тебя не надо контролировать, что ты по своей воле отправился на это задание? — Такое мне трудно предположить, сэр. — Вывернулся-таки, — буркнул Мэрдок. Они в упор смотрели друг на друга. Ну, ладно. — Траутмэн кашлянул, — если вы не настаиваете на продолжении дискуссии, Мэрдок, предлагаю всем пойти в укрытие. Мы же условились, что база должна иметь необитаемый вид. Мэрдок с облегчением кивнул. Он и сам предпочел бы сменить тему разговора, в котором оказался не на высоте. — Оди Мэрфи наконец появился, так что эту развалину можно отправить на свалку, — заявил он, кивнул в сторону вертолета и, обгоняя своих спутников, быстро зашагал к темному зияющему входу в ангар. — Джон… — Траутмэн покачал головой. Рэмбо расплылся в улыбке. — Слушаю, сэр. Черт меня попутал. Идя вслед за Мэрдоком, он с любопытством озирался по сторонам. Справа виднелся прикрытый маскировочным полотнищем огромный вертолет «Агаста 109» без всяких опознавательных знаков. В заднем двигателе копались двое техников. В остальном даже самый наблюдательный взгляд не обнаружил бы на базе ничего подозрительного. Он прищурился, войдя в темный ангар, и остановился потрясенный. Просторное помещение наполнял гул приборов. Металлические стены нашпигованного сложнейшей электроникой зала вибрировали. В глубине мерцали призрачным светом видеомониторы. На экранах компьютеров появлялись и исчезали зловещие зеленоватые отблески. Работали радары. Все это напоминало склад, напичканный оборудованием для самых современных станций перехвата и связи. Кто это? — спросил один из техников. — Пополнение прибыло, — ответил другой. — Ничего себе пополнение. Ну и видок у него. Мэрдок окликнул человека, изучавшего показания приборов. Тот кивнул и направился к Рэмбо. Американец. Высокий, с грубыми чертами лица. Джинсы и форменная рубашка ВВС, закатанные рукава которой обнажали мощные бицепсы, украшенные татуировкой. Прикоснувшись двумя пальцами к бейсбольной кепке с надписью «Доджерс», он осклабился: — Хэлло, меня зовут Эриксон. Добро пожаловать в преисподнюю. Рэмбо сверлил его пристальным взглядом, словно встретился с необычной разновидностью человеческой породы. Эриксон продолжал улыбаться, будто не замечал столь явного интереса к своей персоне. — Значит, это тебя выбрали? Повезло тебе, как утопленнику. Хуже задания у меня не было. Может, хоть после этого отправят отдохнуть куда-нибудь на юг Франции. — Это точно. На Лазурный берег. — Так ты — Рэмбо? Я о тебе наслышался. Ты побывал в переделках. Это по мне. Чувствуется почерк. Да? И какой же? — Оставим это. Поговорим потом. Сейчас мне надо отогнать твою калошу. Между прочим, обеспечить твою переброску поручено мне. — Что-о-о? Эриксон прошел мимо Рэмбо, направляясь к его вертолету, стоявшему на взлетной площадке. Выйдя из ангара он обернулся и крикнул: — В общем, я твой пилот. Привыкай к этой мысли. Тут у нас не рай, но лучше, чем в тюрьме. — С чего ты взял, что я был в тюрьме? Рэмбо, нахмурившись, наблюдал, как Эриксон забрался в кабину его ЮХ-1Д. Затем мрачно спросил Траутмэна: — И это — пилот? Мэрдок открыл было рот, но Рэмбо уже задал следующий вопрос: — Давно вы тут обосновались? Мэрдок бросил на него подозрительный взгляд, словно ожидая подвоха. Постой-ка… сколько же это… промямлил он, — не все, конечно, вышло сразу, но… — Он расстегнул пуговицу пропитанной потом рубашки и закончил с некоторым вызовом: — Двадцать два часа. Не покладая рук. Рэмбо огляделся и одобрительно заметил: — Отличная работа. Мэрдок напыжился и указал на дверь в дальнем конце помещения. Пойдемте в мою берлогу. 6 Они оказались в комнате футов десяти шириной, стены которой были обшиты грубыми деревянными панелями. Лампа, укрепленная на металлической поверхности стола, освещала панель компьютера, мерцающий экран и внушительную кипу документов. Обстановку довершали несколько металлических стульев, длинный ряд железных полок, набухшая от влаги карта на стене, два жужжащих вентилятора и автомат для кока-колы. С потолка лился яркий электрический свет. Здесь пахло пылью. Их шаги гулко отдавались в тишине. Мэрдок подошел к карте, намереваясь начать инструктаж, но ход его мыслей, по-видимому, круто изменился, и он обернулся к Рэмбо. — Прежде чем мы перейдем к делу, необходимо кое-что прояснить. Рэмбо, мы с тобой с самого начала, скажем так, не очень поладили. Видишь, я признаю это. Началось все еще в тюрьме, потом в учебном центре. Ты не любишь, как ты говоришь, цэрэушников. Наверняка причины для этого у тебя есть. Но не торопись с выводами. Ты знаешь обо мне гораздо меньше, чем знаю о тебе я. Я как следует понюхал пороху во втором батальоне третьего полка морской пехоты. В шестьдесят шестом мы стояли в К вон Тьен, и, поверь мне, я не из тех офицеров, что отсиживались в кустах, пока их ребята шли под пули. Я знаю, что такое война не понаслышке. У меня несколько боевых наград. Пурпурное Сердце, и не одно. По ночам крики раненых все еще стоят у меня в ушах. Поверь, я прекрасно понимаю, что творится у тебя в душе, да и у всякого, кто прошел войну. Может быть, поначалу правительство и вправду делало недостаточно для своих ветеранов. Может быть, люди слишком быстро позабыли о них. Но времена меняются, и люди тоже. Сегодня американцы думают о тех, кто воевал. Думает о них и Конгресс, и та организация, которая направила меня сюда. Сейчас многие говорят, что это была грязная война. Но те парни, солдаты и офицеры, разве они виноваты? Все кончилось, и сегодня имеют значение только судьбы этих людей. — Мэрдок заговорил быстрее, словно охваченный сильным волнением. — Я к чему: давай забудем обо всем, что было между нами, и сделаем все возможное, чтобы вызволить наших ребят из плена. Чтобы вернуть их домой, на родину. Голос его дрогнул. Рэмбо кивнул. Слова Мэрдока тронули его. — Вот и отлично. Нам обоим теперь полегчало, — заметил Мэрдок. — Я рад, что с этим покончено. Но есть еще одно. Я хочу, чтобы ты знал: у тебя большие шансы на успех там, где другим бы нипочем не справиться. Я рад, что ты в моей команде. Мэрдок с улыбкой протянул ему руку. — Помнится, в прошлый раз в этой ситуации ты испытывал некоторые… гм… неудобства. Рэмбо оставалось только улыбнуться в ответ. Он некоторое время смотрел на протянутую руку, затем пожал ее. — А теперь к делу. Мэрдок снова повернулся к подробной карте этой части Юго-Восточной Азии. Палец его скользил слева направо, останавливаясь на каждом из тех пунктов, что он называл. — Таиланд. Река Меконг. Лаос. Вьетнам. Полетишь на северо-восток, далее над Аннамскими горами. До места высадки восемнадцать минут лета в коммунистической зоне. — Мэрдок вопросительно поднял брови. — Тебя это не пугает? — Всего восемнадцать минут? Нет. Что касается деталей, как я понимаю, самолет пойдет достаточно низко, чтобы его не запеленговал их радар. — Низко это не то слово. Дай Бог не задеть землю крылом. — На бреющем? Другого я и не ожидал. — Но даже в зоне высадки, — продолжал Мэрдок, — подчеркиваю, даже при высадке самое большее, что мы можем тебе обещать, это потолок в двести пятьдесят футов. Справишься? Рэмбо пожал плечами. — Это зависит… — От чего? — Дадите ли вы мне парашют. Лицо Мэрдока вытянулось. Он перевел изумленный взгляд на Траутмэна. Тот расхохотался. — Дадим ли тебе… что? — переспросил Мэрдок. — Да, черт меня побери! На пороге появился техник. — В чем дело? — рявкнул Мэрдок. — Вы что не видите… — Да, сэр. Но у нас возникла проблема. — У нас у всех проблемы. Занимайтесь своим делом. — Нам нужна ваша помощь. Вы должны… — Неужели нельзя подождать? — Нет, если вы не хотите выбиться из графика. Компьютер начал нести чушь. Хотя ваши программы защищены от постороннего входа в компьютерную сеть, необходимо, чтобы вы сами перепроверили систему кодов. — Помогите ему, — сказал Траутмэн. — Я закончу инструктаж. Мэрдок поблагодарил его кивком головы и вышел. Некоторое время они молчали, тишину нарушало только жужжание вентиляторов. — Ну как ты? — спросил Траутмэн. Рэмбо вытянул перед собой руку. Она не дрожала. — Я и не сомневался, что ты в полном порядке. — Ну, что там еще? — Кодовое название поисково-спасательной группы «Стрекоза». Наша база здесь — «Волчье логово». Твоя кличка «Одинокий волк». Ты будешь действовать один, а потому тебе потребуется гораздо больше снаряжения, чем у тебя было раньше. Пора изменить тактику. Поменьше рассчитывай на свои бицепсы, пусть за тебя работает техника. А теперь пойдем, я покажу тебе кое-что. 7 Они вышли из кабинета и, миновав техников, занятых подготовкой аппаратуры, направились в конец темного ангара. — Ну что скажешь? — спросил Траутмэн, показывая рукой на машину. — Вот на нем ты и полетишь. Рэмбо подошел к выкрашенному в черный цвет одномоторному самолету. Модифицированная модель «Гольфстрим Перегрин». Самолет, лишенный всех номеров и опознавательных знаков, походил на ракету с крыльями. — Впечатляет? — спросил подошедший Мэрдок. — Но это еще не все. Системы управления ты уже видел. Кроме этого, твою безопасность будет обеспечивать ультрасовременное оборудование. Многое здесь для тебя внове. С тех пор, как ты служил в армии, боевая техника сильно изменилась. Она сегодня столь совершенна, что твое оружие времен Вьетнама в сравнении с этой техникой — все равно, что стрела и копье. — Согласен, — ответил Рэмбо. Ему не понравился намек на то, что он отстал от жизни. — Видите, с техникой вот какая штука: она все время становится сложнее, но иной раз что-то отказывает, а что-то приходится заменять. И как быть тогда? Вот он, — и Рэмбо указал на Траутмэна, — учил меня в Форт Брэге, что нет более совершенного оружия, чем мозг солдата. Времена меняются, — стоял на своем Мэрдок. — Не для всех. Может быть, и так. Но не буду перебивать вас, полковник. И Мэрдок замолчал, скрестив руки. После приземления, — сказал Траутмэн, — свяжешься с базой с помощью вот этой штуки. Траутмэн подошел к ящику защитного цвета, напомнившему Рэмбо полевую радиостанцию, которой он пользовался во время войны, с той лишь разницей, что в верхней части ящика размещалась панель с неизвестными ему приборами. — Это система спутниковой связи, — продолжал объяснение Траутмэн, — сокращенно ТРАНСАТ. А вот это нужно для того, чтобы система начала работать. Он открыл переносную спутниковую антенну — тарелку, закрепил ее на подставке и подключил к установке ТРАНСАТ. — Твое сообщение дойдет до нас за долю секунды. Его перехватит наш спутник-шпион и передаст наземной станции на Окинаве, а оттуда — нам. — В этом есть смысл, — сказал Рэмбо, — враг не сможет запеленговать эту систему, как обычный радиопередатчик. — Итак, отправляешь нам сообщение о том, что приземление прошло благополучно, и начинаешь двигаться через лес в направлении пункта Танго Новембер. Вот здесь отмечено. — И он разложил полевую карту. — Здесь у тебя встреча со связным. Местный агент Коу Фуонг Бао. Рэмбо посмотрел на карту, ощущая смутное беспокойство, источник которого он не мог определить, или, как сказал бы Мэрдок, не мог бы вычислить. — Он вас, кажется, не слушает, — вмешался Мэрдок. Местный агент Коу Фуонг Бао, — без запинки повторил Рэмбо. — Продолжайте. — Агент переправит тебя по реке до цели — пункта Бан Кла На. — Тот самый лагерь! Рэмбо почувствовал, как засосало под ложечкой. Мэрдок снова вмешался в разговор: — Там ты сделаешь снимки. Повторяю, только снимки. Твоя часть операции ограничивается исключительно разведкой. Никаких боевых действий. Если пленные действительно находятся там, мы освободим их, но это уже не твоя задача. Сделав снимки, возвращаешься по реке к месту встречи в точке Эко Дельта, отмеченной на твоей карте. Там тебя ждет Эриксон, который и переправит тебя сюда на самолете. — Ну да, и после этого мы все заживем счастливо, — съязвил Рэмбо. — Да, конечно. Очень счастливо. Ты меня хорошо понял? Тебе все ясно? — А что тут не понять? — И еще о твоем оружии, — с гордостью произнес Мэрдок. Он достал из самолета необычного вида штурмовую винтовку, над и под стволом которой были прикреплены большие цилиндры. Оптический прицел довершал сходство с… — …Оружие из «Звездных войн», — сказал Рэмбо. — Я не могу тащить с собой такое. Это же целый «Крайслер». — Зато в ней одной полдюжины других видов оружия. Это модифицированная винтовка М-16 А2 плюс гранатомет М-79. Она снабжена глушителем, специальным прицелом «Трактор» и лазерной системой наведения. А вот это — крепление для твоей высокочувствительной фотокамеры. — А батареи есть? Послушайте, Мэрдок, выглядит ваша винтовка потрясающе. Думаю, она хорошо работает. В лаборатории. Но мне больше по душе автомат Калашникова АК-47. Черт вас подери! Автомат Калашникова есть у каждого подростка во Вьетнаме. В этом-то все и дело. В бою они не смогут определить по звуку, где мое оружие, а где их собственное. В такой ситуации они не поймут, стреляют они в меня или в своих. Может, еще и перестреляют друг друга. К тому же у меня не будет проблем с патронами. Мэрдок смотрел на отложенную в сторону винтовку, словно ребенок, обиженный тем, что Рэмбо не понравилась его игрушка. — Ну ладно, если ты настаиваешь… Тогда я приготовил для тебя другое. Уверен, это тебе понравится. Эта штука в твоем духе. Я уже говорил тебе, что оружие, к которому ты привык во Вьетнаме, те же копье и стрела. Так что возьми вот это. Мэрдок извлек из кабины самолета и перебросил Рэмбо алюминиевую трубку в два фута длиной и шесть дюймов шириной. Рэмбо поймал ее на лету, прикинул на вес — легкая. — А что это? — А это, черт тебя подери, лук и стрелы. — Давно бы так. 8 Рэмбо вышел из тени ангара, солнечные лучи падали на его мускулистое тело. Он взял трубку, намереваясь немедленно испытать оружие в действии. Мэрдок повернулся к Траутмэну и с сомнением покачал головой. — А вы уверены, полковник, что война не отразилась на нем. — И он покрутил пальцем у виска. — Странный он какой-то. Эти шутки насчет парашюта. И потом, хотя в это трудно поверить, его гораздо больше интересуют лук и стрелы, чем самый современный гранатомет. Мы не можем себе позволить прибегнуть к помощи человека, который сломается в критических обстоятельствах на вражеской территории. — Как сломается? — Траутмэн не скрывал своего изумления. — Мне показалось, вы говорили, что хорошо изучили его личное дело. Значит, вы должны знать о нем все. Лучшего солдата я не встречал. Еще во время подготовки в Форт Брэг было ясно, что это прирожденный боец. Талант! Война у него в крови. И сейчас у него лишь одно желание — одержать победу в войне, которую его заставили проиграть. — Прекратите, полковник, вы разочаровываете меня. Не хватало еще нам возвращаться к старым разговорам о том, что правительство связывало руки военным и тем самым помешало им выиграть войну. — В той войне было слишком много лжи. Из-за этого погибло так много хороших парней. А сколько их еще томится в плену. Что ж, Рэмбо согласен умереть, если такова цена победы. Он умрет, не задумываясь, без страха, без сожалений. Это в нем есть самое необыкновенное. А вы говорите, сломается в критических обстоятельствах! Ни в коем случае. Ибо, Мэрдок, то, что вы называете вражеской территорией… — Да? И что же? — Так вот, для него это — дом. ЧАСТЬ III 1 Легкий шум двигателя усиливался, переходя в ровное гудение, от которого начали подрагивать стены тесного кабинета, напоминавшего ему тюремную камеру. «Перегрин» готовился к полету. Раздевшись догола, Рэмбо отбирал необходимое из разложенной на столе экипировки. Мысль предстоящей опасности возбуждала его. Он натянул полосатый маскировочный костюм, зашнуровал ботинки, натер лицо и руки зеленоватым гримом двух тонов. Достал из чехла свой боевой нож, который сопровождал его повсюду. Для верности еще раз провел ножом по маленькому алмазному точилу, спрятанному в чехле. Для него не было более подходящего оружия, чем этот длинный охотничий нож, которым он гордился не меньше, чем Мэрдок своей чудо-винтовкой, спаренной с гранатометом. Весил он почти два фунта. Лезвие в десять дюймов длиной и шириной в два дюйма было изготовлено из сверхпрочной нержавеющей стали. Толщина лезвия не достигала и четверти дюйма. Крупные зубцы на обратной стороне лезвия прорезали корпус самолета. Против них не устояли бы металлические стены этого ангара. Рукоятка ножа, тоже из нержавеющей стали, была обмотана особо прочной леской, выдерживавшей вес до ста двадцати фунтов. Рукоятка прибавляла еще пять дюймов к длине ножа, который свободно укладывался на внутренней стороне руки у человека среднего роста между локтевым сгибом и кончиками пальцев. При помощи защелки на рукоятке выдвигались специальные отвертки по обеим сторонам лезвия — одна, обычная, прямая, вторая — крестообразная. С помощью отверстий в лезвии можно было прикрепить нож к любому шесту при помощи кожаных ремешков, закрепленных на чехле, и нож в случае нужды превращался в колье. В отвинчивающемся наконечнике рукоятки размещался миниатюрный компас, а в полости рукоятки были плотно пригнаны друг к другу крошечный складной нож острее бритвы, спички в водонепроницаемом пакете, рыболовные крючки, игла. Имея леску и эту иглу, он мог накладывать себе швы, что ему приходилось делать уже не раз. Это спасло его, когда головорезы Тисла подстрелили его в горах близ того города. Рваный шрам на мускулистом левом предплечье всегда будет напоминать ему об этом. Обычно, подточив свой нож, он проводил зажженной спичкой вдоль сверкающего лезвия, чтобы металл, потемневший от копоти, не выдал его своим блеском в ночном бою. Но на этот раз такой необходимости не было. Они обо всем позаботились: на лезвие было нанесено темно-матовое гальваническое покрытие. Он зарядил и осмотрел свой автомат Калашникова, еще раз проверил прицел. Затем снарядил обойму кольта разрывными пулями и вставил ее в рукоятку пистолета. Он оттянул затвор, посылая патрон в патронник, отпустил курок и, поставив пистолет на предохранитель, сунул его в кобуру, висевшую на бедре. Потом снарядил еще две обоймы и привязал каждый из них к руке. Голос, прозвучавший из громкоговорителя, разбудил гулкое эхо в стенах ангара: «Да,минус десять минут». Он на секунду задумался, обернувшись в направлении, откуда шел звук, потом отошел в угол тесного кабинета и сел, скрестив ноги в позе молящегося Будды. Потом скользнул глазами по грязному потолку ангара и остановил взгляд на сером коконе паутины. Он, не отрываясь, смотрел на сеть, сплетенную пауком, в своем воображении отождествляя себя с тем живым существом, что пряталось в ее сердцевине. Сознание его освободилось от посторонних мыслей, ему удалось сосредоточиться на вечности. Полностью уйдя в себя, он стал зияющей черной пустотой. 2 Новый звук вернул его к действительности. Тук-тук. Легкое постукивание пальцев по двери. Он открыл глаза, еще не окончательно вернувшись к настоящему. Дверь скрипнула, он недовольно нахмурился. Темную фигуру на пороге освещали вспышки красных и синих огней. Он медлил, не желая выходить из своего состояния. Какой покой снизошел на него! Там, в том измерении, где единственной реальностью была лишь эта отливающая серебром паутина. В комнату вошел Траутмэн и с отеческой улыбкой посмотрел на Рэмбо. — Пора, Джон. — Я готов. Рэмбо поднялся, пристегнул парашют, уложенный им самим. Забросил на плечо автомат Калашникова, взял со стола два кожаных колчана, каждый из которых достигал двадцати дюймов в длину. В одном был его лук, в другом стрелы. Он пристегнул колчаны по бокам и стал похож на охотника-туземца. Дай-ка я помогу тебе, — сказал Траутмэн, надевая ему на шею футляр с прибором спутниковой связи и насмешливо поглядывая на него. — Мэрдок нагрузил тебя так, будто отправляет на отдых в Лас-Вегас. Камеру не забудь. Привезу сочинение «Как я провел свои летние каникулы». — Если привезешь снимки девочек, первый просмотр только для меня. — Идет. Они вышли на воздух и направились к самолету, мерцавшему красными и синими бортовыми огнями. Там уже собрался весь личный состав базы во главе с Мэрдоком. Траутмэн замедлил шаг и повернулся к Рэмбо. — Джон… — начал он. Ему стоило больших усилий справиться с нахлынувшими на него чувствами. Он придал своему голосу суровый, деловой оттенок: — На все про все у тебя тридцать шесть часов. Тридцать шесть часов — прогуляться в преисподнюю и выбраться из нее. Любоваться пейзажем тебе будет некогда. Рэмбо кивнул. — При любом осложнении. Ты понял меня?.. При любом осложнении информируешь нас и уходишь на запасное место встречи, Хок Септембер. У тебя на карте отмечено. Понятно? Рэмбо снова кивнул. Огни самолета сверкали все настойчивее. — Полковник, мы готовы к взлету! — во всю мощь своих легких крикнул Эриксон, но слова его затерялись в шуме мотора. Траутмэн сделал знак ему рукой и произнес: — Удачи тебе… сынок. Голос Рэмбо внезапно осекся: — Вы помните, Мэрдок сказал, что он служил в морской пехоте, второго батальона третьего полка? В шестьдесят шестом в Кон Тьен? — Ну и что? — Так вот, второй батальон морской пехоты находился в Кад Санк. — Человек может забыть подробности. — Есть вещи, которые не забываются. Никогда. — Ты хочешь сказать, что ты не можешь их забыть? — И вы тоже. Траутмэн похлопал его по плечу. Большего он не мог себе позволить. В их солдатской жизни не было места телячьим нежностям. И Рэмбо зашагал к самолету. Рэмбо забрался в самолет. Траутмэн наблюдал за ним. У него в горле перехватило. Люк закрылся, двигатель взревел еще сильнее, набирая обороты, и самолет рванулся вперед. Короткий разбег — и самолет резко пошел вверх, промелькнул над самыми верхушками деревьев и скрылся в сумерках. Внезапная тишина обрушилась на Траутмэна. Он повернулся к ангару, и сердце у него защемило. Как вы думаете, удастся ли ему обнаружить там кого-нибудь? Собственный голос показался ему чужим. Мэрдок пожал плечами. — Если вы имеете в виду американских военнопленных, то навряд ли. Но есть ряд вопросов, которые требуют выяснения. И есть люди, заинтересованные в этом. — Вижу, все это вас не очень трогает, — сказал Траутмэн. — Не я начинал войну, полковник. Достаточно того, что теперь мне приходится расхлебывать эту кашу за других. 3 Мощный рев двигателя наполнял самолет, корпус его дребезжал. Салон освещала единственная лампочка над овальным люком аварийного выхода. Рэмбо сидел в позе медитации, скрестив ноги, не отрывая взгляда от полоски света, которая пробивалась из штурманской кабины. Там, вместе с Эриксоном, который вел машину, находился еще один пилот, Дойл. Он наблюдал за дисплеем в верхней части кабины. Сюда сходились показания всех приборных систем самолета. Заметив отрешенный взгляд Дойла, Рэмбо заподозрил, что парень балуется наркотиками. Шум самолета не мешал Рэмбо, он просто не замечал его, возвратившись мыслями к серебристому кокону паутины. 4 Траутмэн напряженно застыл у приборов, вглядываясь в экран радара и позабыв, что рядом с ним Мэрдок. — Система АВАКС сообщает, что цель появилась в квадрате два — пять, — объявил техник в наушниках. — Они идут точно по графику. И он передал в микрофон: — «Одинокий Волк», вас понял. Сообщение принято. Траутмэн не отрывал взгляд от сверкающей точки на экране. Точка, медленно передвигавшаяся по вычерченной компьютером карте Центрального Лаоса, нестерпимо жгла ему глаза. 5 Рэмбо услышал движение в кабине пилотов и заставил себя оторваться от созданного им образа — тончайшая сетка паутины, притягивавшая к себе его мысли, растаяла. Он снова находился в самолете. Перед ним, освещаемый лишь отблесками приборов, стоял Эриксон. Он поручил управление Дойлу и вышел в салон. — Пойдем, покажу кое-что. Рэмбо встал и двинулся за ним. В кабине Рэмбо устроился между креслами пилотов. Справа от него сидел Дойл, слева Эриксон, который вновь принял на себя управление. Рэмбо бросил взгляд через переднее стекло: чернота обступала самолет. Затем глаза привыкли, и в слабом свете луны он стал различать полосу джунглей. Бескрайние, полускрытые во мраке ночи заросли проносились под крылом самолета с головокружительной скоростью. — Кончен бал, погасли свечи, — заявил Эриксон, отключая освещение приборов. Кабина погрузилась в полную тьму. Впереди, заполняя своими зубчатыми гребнями весь горизонт, горделиво вздымались Аннамские горы. Одну сторону склонов заливал лунный свет, другая терялась во мраке. На какую-то долю секунды им показалось, что самолет еще отделяет от гор достаточное расстояние, но уже в следующее мгновение пугающая своей близостью горная громада выросла прямо перед ними. Эриксон рванул рычаг управления, направляя машину резко вниз. Скалистые вершины оказались едва ли не вровень с самолетом, скользившим теперь между лесистыми склонами. Дойл посветил маленьким фонариком на щитки приборов. Но это было лишнее. Эриксону не требовались показания приборов — он и самолет слились в единое целое. Торжествующий крик вырвался у Эриксона: — Ура! Вот это класс! Если бы он не был привязан ремнем, то подскочил бы на сиденье. — Жми! Поддай еще газу! — раздался рядом возбужденный голос Дойла. Рэмбо почувствовал как к горлу подступает тошнота. Горы исчезли так же внезапно, как и появились, сменившись полосой непроходимого тропического леса. Эриксон вытворял чудеса пилотажа: «Перегрин» шел, едва не задевая верхушки деревьев. — Добро пожаловать в гиблые места! — крикнул Эриксон у него над ухом. Тропический лес по виду ничем не отличался от того, что они видели в Лаосе или Таиланде. И тем не менее все здесь было иначе. Рэмбо настороженно всматривался в открывшуюся перед ними картину. Они летели над Вьетнамом. — Ну, начинается потеха, — бросил Дойл. — Ты давай работай, — сказал ему Эриксон, и, отстегнув привязной ремень, поднялся со своего кресла. Он снял наушники и посмотрел на Рэмбо. — Собирайся. Через минуту на выход. Рэмбо ощутил учащенное биение сердца. Усилием воли он восстановил нормальный ритм. Сорок два удара в минуту. Эриксон открыл люк, и оглушительный шум ворвался в салон. Рэмбо, прищурившись, в последний раз осмотрел свое снаряжение, прицепил вытяжной фал к тросу над головой. Заросли были так близко, что он уже различал листья деревьев в лунном свете. Рэмбо глубоко вздохнул. — Осталось пять секунд. — И Эриксон начал отсчет: — Четыре, три, два, один! Приятного полета. Желтый огонек сменился зеленым. — Пошел! — были последние слова Эриксона. Мощный бросок вперед — и Рэмбо выскочил в открытый люк. 6 По радио вдруг донеслось испуганное: — Что за черт! Траутмэн сразу узнал голос Эриксона. — Что там у них стряслось? — вскинулся Мэрдок. По радио звучала отборнейшая брань. В чем дело? — заорал Мэрдок, хватая микрофон. — Отвечайте, «Стрекоза», отвечайте! Дьявольщина! Зажало фал, он не может отцепить его от троса, так его разэдак! — кричал Эриксон. — Как зажало?! — Аварийная ситуация! Парашют не отделяется от троса, его тянет за самолетом. — Отцепите фал сами! — рявкнул Мэрдок. — Не могу! Я же сказал — зажало. Ну так перерубите его. — Нет ножа. О черт! Его же разорвет на части! Траутмэн сжал руки, до крови вонзив в ладони ногти. Помещение наполнил сигнал тревоги. 7 Его охватила восхитительная легкость, от которой зашлось сердце. Но тут же тело сотряс страшный удар. Плечи с силой рвануло назад. Адская боль пронзила его. Фал, застрявший в самолете, перехлестнул стропы и тянул за собой задыхающегося Рэмбо. Сильные воздушные потоки били его о фюзеляж. Еще немного — и его лоб раздавит о корпус самолета, либо разобьет о вершины деревьев, в опасной близости к которым шел самолет. Он с ужасом осознал, что произошло. Парашют не раскрылся! И хуже того — трос не дает ему оторваться от самолета. Ветром сорвало шлем, дышать было нечем, заплечный мешок давил невыносимой тяжестью, а руки прижало к телу так, что он не мог пошевелиться. Дернуть бы за кольцо парашюта. Но он тут же сообразил, что даже, если купол раскроется, это ему не поможет: он все равно не сможет отделиться от самолета, только запутается в парашюте. 8 Барабанные перепонки едва выдерживали рев двигателей, бешеное завывание воздушного потока. Ветром сорвало с плеча автомат, он соскользнул с беспомощно прижатой к телу руки и скрылся внизу. Крепления аппаратуры тоже не выдержали, ремень оборвался, и система спутниковой связи последовала за автоматом. Только бы вздохнуть! Господи, только бы вздохнуть! Дойл сжался от сотрясавшего кабину грохота. Пронзительный сигнал тревоги звенел, не переставая. Дойл взглянул вперед и ахнул: прямо на них летели горы. Набирай высоту! Уходить надо! — испуганно крикнул он. Рано, — отозвался Эриксон. — Ты что, не понимаешь, мы разобьемся в этих чертовых горах! — Нет, подождем, когда он отцепится. У него получится! 9 Руки не слушались. Ценой напряжения всех сил он заставил себя пошевелить пальцами. Вокруг не было видно ни зги, да и слепящий ветер все равно мешал смотреть. Действовать придется на ощупь. Каждое движение стоило ему почти нечеловеческих усилий. Борясь с сопротивлением воздушного потока, он все-таки дотянулся до ножа на поясе. Лишь бы не задохнуться, не потерять сознание! За долгие месяцы тяжелого физического труда в карьере мышцы его стали словно стальными. Лишь благодаря этому ему удалось сомкнуть пальцы вокруг рукоятки ножа и медленно, мучительно медленно, вытянуть нож из чехла. Грудь разрывалась от боли. Хотя бы один глоток воздуха! Достать нож не самое сложное. Рэмбо прошел многое — войну, вьетнамские тюрьмы, затем был тот город, и снова тюрьма. Но выдержал все. Теперь ему предстояло сделать невозможное. Поднять над головой безжизненную руку и перерубить трос. 10 Траутмэн затаил дыхание. Окружающее перестало для него существовать. Мэрдок, техники, приборы — он не видел никого и ничего. Он ловил каждый звук, доносившийся из радиопередатчика. В мыслях Траутмэн находился на борту самолета, он стоял возле разверзшегося в черноту ночи люка и в отчаянии смотрел, как самолет тащит за собой нераскрывшийся парашют Рэмбо. — У него есть нож. Это сказал Эриксон. — Хватит! Пора убираться, — твердил свое Дойл. Нет. Он оторвется, он сделает что-нибудь. Перережет этот чертов фал. — А я не желаю подыхать в этих горах! — Ушел! — Что? Куда он делся? Значит, открыл парашют? — Откуда я знаю. Траутмэн облизнул пересохшие губы, весь обратившись в ожидание. Давай же, дергай вытяжной трос! — мысленно молил он. Мэрдок не сводил глаз с радиста, но тот покачал головой. — От него ничего нет, сэр. Идут только атмосферные помехи. На этой частоте ничего. Траутмэн схватил микрофон. — «Стрекоза», «Стрекоза»! Вызывает «Волчье Логово». Вы меня слышите? Прием. Голос Эриксона пробивался сквозь помехи. — Я «Стрекоза». Вас слышу. — Что-нибудь есть от него? Хотя бы сигнальная ракета? — Нет, сэр. Видимость нулевая. Мы вышли из района десантирования. Вернуться и сделать еще один круг? Мэрдок категорически замахал руками. — Нельзя! Если коммунисты их там подстрелят, нам от этого дела не отмазаться. Траутмэн поколебался прежде, чем дать команду пилотам. Интересы дела одержали верх. Он проговорил в микрофон: — «Стрекоза», отставить. Повторите, как поняли — отставить. Повторный облет запрещаю. Возвращайтесь на базу. Траутмэн отложил микрофон. В длинном зале ангара по-прежнему гудели приборы, люди же подавленно молчали. Мэрдок в задумчивости потер лоб рукой. — А не правильней ли закончить на этом операцию и вернуться в Штаты, не дожидаясь неприятностей? — Ни в коем случае, — возразил Траутмэн. — Как вы не понимаете, что после такой передряги он не мог остаться в живых. Как раз он-то и мог. Ну, знаете, полковник! Вы, конечно, доверяете своим людям, и это прекрасно. Но как бы там ни было, это всего лишь человек, и его возможности не безграничны. Давайте смотреть на вещи реально. Мы обязаны дать ему этот шанс. Могло случиться все, что угодно. Отказало радио, например. Мы же с ним заключили договор, и, клянусь честью, я не собираюсь нарушать его. — Траутмэн от волнения повысил голос. — На выполнение задания мы дали ему тридцать шесть часов. Ровно через тридцать шесть часов он вернется в заданный район. Возможно, он жив, но у него нет связи, он все сделает и вернется. И он вправе рассчитывать на то, что мы тоже выполним свою часть договора. Хоть это мы должны для него сделать. Ну, разумеется, — недовольно ответил Мэрдок, — но только тридцать шесть часов и ни минутой больше. Ему больше и не нужно. Но и не меньше. 11 Как только парашют Рэмбо раскрылся, «Перегрин» начал быстро удаляться. Еще минута — и о нем напоминала лишь светящаяся точка в небе. Рев моторов, гудение воздушного потока — все стихло. Купол парашюта вытянул стропы, скорость падения уменьшилась, он парил над землей. Глаза слезились от встречного ветра. Успокаиваться было рано. Он ничего не видел, но чувствовал, что вот-вот ударится обо что-то. Нет ничего опаснее, чем садиться в лесу ночью. Нужно плотно прижать одну ногу к другой, не то с размаху напорешься на сучковатый ствол. Он живо представил себе эту картину: его пропарывает насквозь, хлещет кровь. Не думать об этом! Рэмбо стряхнул с себя наваждение. Сейчас главное — сжаться в тугой комок. Мокрой веткой хлестнуло по лицу, острый сук оцарапал плечо. Парашют повис на ветвях, он рывком потянул его вниз, не обращая внимания на боль, и какие-нибудь пять футов еще продолжал спуск, пока парашют не запутался снова. Каждую секунду он ожидал страшного удара, и все-таки этот удар оказался внезапным. Он упал в заросли папоротника и кувырком покатился по земле, натыкаясь на торчащие корни деревьев, до крови царапая и рассекая лицо и руки. Мощное дерево выросло у него на пути. Еще один толчок, болью отозвавшийся во всем теле, и все. Он лежал на земле, приходя в себя, и дрожь сотрясала его. Он еще не мог разогнуться, но уже был готов действовать. Наконец освободился от парашюта и настороженно всмотрелся в черноту леса. Вспорхнули потревоженные птицы. Лесное зверье прошуршало в ветках. Рэмбо свернул парашют и засунул его под корягу, прикрыв листьями папоротника. Удушливые испарения поднимались над землей. Насквозь промокшая рубашка липла к телу. Атмосфера была так насыщена влагой, что ему казалось, он дышит сквозь сырую тряпку. Что осталось от его снаряжения? Он лишился своего автомата, фотокамеры, и главное — станции спутниковой связи. Как установить контакт с базой? Как сообщить им, что он жив? Как подтвердить, чтобы его ждали через тридцать шесть часов в условленном месте? Что толку думать об этом? Если бы всей операцией заправлял один Мэрдок, вот тогда еще нужно было бы беспокоиться. Но ведь есть еще и Траутмэн. А на него Рэмбо может положиться до конца. Самолет будет ждать его при любых обстоятельствах. Значит, он должен выполнить задание. Сомнений как не бывало. Теперь ясно, что у него пропало. Посмотрим, что осталось. Нож. И еще пистолет. Колчаны, привязанные к бедрам. И хотя ему было не до шуток, он не смог сдержать улыбки при воспоминании о том, как обиделся Мэрдок, когда Рэмбо отказался от его суперсовременной винтовки. И ради чего отказался? Кажется, он сказал тогда: «Копье и стрелы, это в твоем духе». Ну что ж, лук и стрелы у него, по крайней мере, есть. Рембо поднялся. Глаза понемногу привыкали к бархатной темноте леса. Лунный свет едва пробивался сквозь пышную листву деревьев, зловеще поблескивавшую в тумане. Джунгли… Они подавляли своей дикой, первозданной красотой. Переплетенные корни деревьев вонзались в землю, точно когтистые лапы сказочных чудовищ. Лианы, причудливо извиваясь, тянулись ввысь, туда, где кроны деревьев скрывали небо своим сводчатым шатром. Тишину изредка нарушал звук падающих капель. Лес дышал, шевелился во мраке. Все здесь — неглубокие озерца, сморщенная кора, сплетенные ветви деревьев, покрытые влажной испариной плоды — жило своей тайной жизнью. Он вынул из чехла нож, отвинтил наконечник ручки и вгляделся в светящуюся стрелку компаса. В заднем кармане у него была карта, нанесенная на непромокаемую бумагу, но он не рискнул зажигать спичку. Координаты своего маршрута он помнил наизусть и решил, что не ошибется, если двинется в северо-восточном направлении. К месту встречи со связным. В глубь вьетнамской территории. Он решительно вскинул голову и тенью скользнул в чащу. 12 Когда лучи рассветного солнца проникли в лабиринты джунглей, он уже взбирался по крутому склону горы, цепляясь за ветки лиан и выступающие корни деревьев. На вершине он прилег отдышаться и еще раз посмотрел на компас. Далеко внизу раскинулась, нежась на солнце, маня своей обманчивой безопасностью, покрытая сочной зеленью долина. Сопоставив наблюдения с картой и показаниями компаса, он определил свое положение и чуть изменил маршрут. Теперь, перевалив через этот хребет и спустившись к его подножью, он должен выйти к месту встречи. Внизу пробираться сквозь густой подлесок становилось все труднее. Путь ему преградил мутный, пенящийся поток. Рэмбо, не раздумывая, шагнул в теплую воду. Речушка доходила ему до колена и пройти ее не составляло труда, но подлинным бедствием были тучи москитов, тут же облепивших его. Насекомые лезли в глаза, щекотали губы, забирались в ноздри. Он терпел, зная, что отгонять их бесполезно, тем более, что заранее позаботился ввести себе противомалярийные свечи. Выйдя из воды, он еще выше закатал штанины. К икрам присосались жирные, черные пиявки. Он вынул из кармана рубашки пластиковый пакетик с солью, лизнул ее и не почувствовал вкуса. Это означало, что организму не хватает соли. Он как следует посыпал пиявок белым кристаллическим порошком, со злорадством наблюдая, как они извиваются в мучениях. Одна слетела с него мгновенно, дру-гие, отвратительные, налившиеся кровью червяки, еще корчились некоторое время, а затем тоже посыпались на землю. Он раздавил их подошвой ботинка. Из другого кармана извлек горсть сушеных фруктов и положил в рот, с удовольствием ощущая, как пропитывается слюной вязкая, сладкая мякоть. Если жевать медленно, можно растянуть их на полчаса. Наученный горьким опытом — побег из вьетнамского лагеря запомнился ему еще и тяжелейшей формой дизентерии, которую он перенес, скитаясь шесть недель в джунглях, — он больше не рискнул бы пробовать соблазнительные тропические плоды, на каждом шагу свисавшие с деревьев. Рэмбо продолжал свой путь. Туман еще не полностью растаял. Причудливые фигуры, проступавшие сквозь утрен-ную дымку, заставляли его настораживаться, но, подойдя поближе, он убеждался, что перед ним всего лишь безобидные растения. Сзади послышалось шуршание, и он выхватил нож. Лезвие молнией сверкнуло в воздухе, одним, точно рассчитанным движением он поразил цель. Он рубил, кромсал яростно сопротивлявшуюся, бившуюся в конвульсиях змею. Его нож проходил сквозь плоть гадины, точно сквозь масло. Лишь когда обезглавленное тело безжизненно осело на землю, Он спрятал нож и поспешил дальше. 13 Прошло еще пять часов. Рэмбо взмок от напряжения, но продолжал взбираться к вершине следующего горного кряжа. Однако там, наверху, его ждала неожиданность. Взгляду открылась не привычное глазу зрелище теряющейся внизу долины, а поросшая буйной растительностью седловина, которая вывела его к обширному плато. Он приостановился, чтобы восстановить дыхание. Облизнул соленые губы, рукой стер пот, заливавший лицо. Утренняя мгла рассеялась, и ярко светило солнце, но он почти ничего не видел в слепящих лучах. Плато со всех сторон обступали деревья. Рэмбо замер от неожиданности, разглядев в знойном, дрожащем мареве гигантское каменное изваяние, окруженное зарослями. Медленно, словно боясь потревожить божество, он приблизился и только теперь понял, куда попал. Внезапное открытие ошеломило и встревожило его. Перед ним были руины заброшенного буддистского святилища. Полуразрушенные храмовые постройки, несомненно, возводились много столетий тому назад. Две внушительные каменные фигуры Будды, каждая футов тридцать в высоту, величаво-спокойные, будто их не коснулась разрушительная рука времени, как и в древние времена, охраняли вход в храм. Сквозь вьющиеся растения проглядывали потрескавшиеся, покрытые искусной резьбой стены. Островерхие крыши монастырских строений вырисовывались вдалеке. Вот она, сказочная страна духов, подумалось ему. Он постоял на площадке перед храмом, наслаждаясь великолепием этого зрелища, доступного лишь ему одному, й благоговейно склонил голову. К религии он пришел не просто и не сразу. Его отец был итальянец, мать индианка из племени навахо. В детстве ему довелось не только поработать служкой в католическом храме в Бауви, штат Аризона, но и участвовать в ритуальных обрядах индейцев в деревне его матери. Но лишь пройдя Вьетнам, он сознательно выбрал для себя учение, которое больше отвечало его духу, чем религия, данная ему при рождении. Если бы его спросили, какого вероисповедания он придерживается, он бы отнес себя к последователям дзэн-буддизма. Повлиял на его выбор один из местных жителей, с которым он повстречался на своем первом задании во Вьетнаме. Рэмбо прошел все тяготы подготовки в частях спецназа, прежде чем занял свое место в этой, самой настоящей, элите американской армии. Но первое крещение огнем он, пожалуй, не выдержал бы, не будь рядом этого вьетнамца… Он не рвался на войну, его туда призвали. И тем, что он попал в кадры спецназа, куда принимали только добровольцев, он был обязан лишь своим уникальным природным данным, которые сразу же были замечены командирами. Став солдатом по воле случая, Рэмбо выполнял свой долг перед страной честно и до конца. Иначе он не мог. Но боевая подготовка это одно, а реальный бой — совсем другое. Необстрелянным юнцом он упивался знаменитым бестселлером «Уловка-22». Главный герой этой книги неожиданно понял главный секрет войны: «Вот оно, что, мать вашу! Все хотят меня убить». Он любил это место. Он вспомнил эти слова, когда попал в самую первую свою передрягу. Пули вьетконговцев свистели совсем рядом, срезая ветки у него над головой, ребята из его команды «А» умирали от ран у него на глазах. Он испытал тогда жгучий стыд, заметив, что брюки у него намокли. И тут его схватил за руку тот, местный, и оттащил на безопасное расстояние. Вьетнамец спас ему жизнь и он же раскрыл ему глаза на духовный смысл жизни, понимание которого отныне связывало их воедино. У этого человека, не ведавшего, что такое страх, Рэмбо научился побеждать собственную слабость. Дело даже не в том, чтобы побеждать, а в том, чтобы вообще не испытывать страха. Религия дзэн изменила его отношение к жизни. Стоит ли бояться смерти, если знаешь, что смерти нет и в помине? Если ты уверен в иллюзорности и тщете всего сущего. И жизни тоже нет. Нет этого дерева, утесов, бабочек. Есть лишь сон, заблуждение, видимость. Волшебная сказка, рассказанная нам Творцом. Для человека, научившегося понимать разницу между истинным и мнимым, не существует того состояния, которое непосвященные называют смертью. Завершив свой жизненный путь, он не умирает, а соединяется с высшим божеством, которое и есть истина. Так замыкается круг жизни, исполняется предначертание судеб. Труден путь посвящения. Он требует от человека большого усердия. Если ты просто отвергаешь жизнь, если не ценишь то, что даровано тебе свыше, пусть даже в этом иллюзорном существовании, если ты, слепец, призываешь смерть, то никогда тебе не обрести высшую истину, никогда не соединиться с Творцом. После своей кончины ненасытным вампиром ты снова вернешься к людям. Свое мужество Рэмбо черпал в этом глубинном озарении, в понимании преходящей ценности жизни и ее соблазнов. Он-то знал, что победе Вьетконга способствовало не колебание американского правительства, а дзэнов-ское отношение к жизни и смерти. Стойкость вьетнамцев объяснялась тем, что они прекрасно понимали: годы, столетия не значат ровным счетом ничего. Джунгли, бурные горные реки, пули, косившие их солдат, тоже ничего не значат. Но в этой своей, земной, дарованной Творцом жизни они должны соблюдать правила игры: делать вид, что считают ее реальной. Ибо такова воля Творца. Для обычных американцев, тех, кто считал Диснейлэнд и кока-колу символами своей реальности, — для них пули, свистящие в джунглях, оранжевый газ и стоны умирающих оказались выше человеческих сил. «Не могу больше! Я хочу домой!» Он наслушался этих воплей во Вьетнаме. С этими воплями американцы ушли отсюда и проиграли. Но только не Рэмбо. Он вглядывался в развалины. Буддийская святыня влекла его. Почему он безоговорочно принял дзэн? Лишь эта религия затрагивала самые тонкие струны в его душе. Лишь она полностью отвечала его натуре. Она помогала ему в том, что он делал. Когда война становится твоей жизнью, когда ты каждую минуту ждешь пули, всякий может сломаться. Католик, например. Даже индеец навахо. Но не человек, исповедующий дзэн. До него донесся шум. Он отступил в тень стены и застыл на месте. В следующее мгновение выхватил пистолет и направил его туда, откуда послышался шум. Слева от него, почти не задевая ветви деревьев, проскользнула невысокая фигура. Он выставил руку вперед, прицелился. Черная куртка, штаны. Форма Вьетконга. Палец напрягся на спусковом крючке. А что, если он не один? Выстрел привлечет внимание остальных. Нет, он сделает по-другому. Он нырнул в заросли кустарника и пригнулся. Вьетнамец сделал то же самое. На плече у него Рэмбо заметил автомат Калашникова. Бесшумно, с кошачьей ловкостью подобравшись поближе, он метнулся на врага, обхватил его сзади и пристави, нож к горлу. Широкополая соломенная шляпа слетела головы солдата, и волна густых, отливающих иссиня-черным блеском волос, рассыпалась по плечам. Лезвие ножа застыло в доле дюйма от нежной шеи. — Отпустите, — раздалось по-вьетнамски. Голос был женский. Ей было лет двадцать, может, чуть больше. Миниатюрная, обманчиво хрупкая. Восхитительная, как все вьетнамские девушки. Точеная фигурка соперничала изяществом с восточной вазой. В широко распахнутых глазах он прочел испуг. Крупный, чувственный рот приоткрыт от неожиданности. Она повторила на своем языке: Отпустите меня. Длинные ресницы опустились, голос упал до шепота. — Пожалуйста! И она снова подняла на него глаза. Несмотря на густой слой маскировочного грима, она безошибочно определила в нем американца, и, к его немалому удивлению, перешла на английский. — Простите, я не хотела. Вы первый турист в этих краях за последние годы. Простите, если помешала вам. Рэмбо во все глаза смотрел на нее, все еще не отводя нож. Вы пришли сюда говорить с Буддой? Просить его о милости? Он не отвечал. Или вы просто сбились с пути? Если хотите, я покажу вам дорогу. Он ответил ей на вьетнамском языке: — Я не сбился с пути. Я тут жду одного человека. Она улыбнулась ему и сказала на своем родном языке: — Может быть, этого человека зовут «Ночная орхидея»? — Это одно из, имен, которые мне назвали. — Значит, второе Коу Фуонг Бао? Он чувствовал себя круглым идиотом. И не потому, что едва не убил ее — то была все-таки вынужденная предосторожность, — а потому, что, когда ему впервые назвали ее имя, он ведь перевел его на английский. По-вьетнамски «Коу» означает «девственница». — Вы понимаете, что значит мое имя? — спросила она. Он кивнул. — Моя мать была актриса, — попыталась объяснить она и замолчала. — А вы и есть тот самый Рэмбо? Он снова кивнул. — Еще секунда, — и я мог бы убить вас. — Я была тут в засаде. Вы появились не в условленное время, и я приняла вас за бандита. Почему вы опоздали? — Да так, были кое-какие сложности. Парашют не раскрылся. Они смущенно смотрели друг на друга. Вижу по глазам, — засмеялась она, — что вы не ожидали увидеть женщину. Он пожал плечами. — Это что-нибудь меняет для вас? Он отрицательно покачал головой. В Америке есть такая штука, называется «Движение за освобождение женщин». — Звучит на коммунистический манер. Теперь засмеялся он. Объяснить сложно, но в общем, смысл такой: не важен пол человека, а важно, как он делает свое дело. Ну, тогда вам не о чем беспокоиться. — И она снова заговорила по-английски. — Давайте перейдем на английский, мне бы хотелось попрактиковаться. — Вы здорово говорите, — признал он. — Где вы учились? — В Сайгонском университете. В мирное время. Значит, ей не двадцать пять, а тридцать с небольшим. Она вздернула круглый подбородок. — Между прочим, имею степень магистра. По экономике. — Она погрустнела. — Но это теперь ни к чему — всем заправляют коммунисты. Послушайте, а вы не торопитесь? Хотите поесть? Он хмыкнул. — Еще бы. Что у вас с собой? Коу сняла со спины полотняную котомку с едой, развернула ее. Он видел такие раньше. У мертвых вьетконговцев. — Знаете, что у меня тут? Нвак нам. У него потекли слюнки. Она разложила на пальмовых листьях рис, пропитанный соусом, запах которого дразнил его. Рэмбо подвинул к себе один лист, взял предложенные ему палочки. Сколько времени прошло с тех пор, как он пользовался ими в последний раз? Он принялся уписывать рис, демонстрируя ей, что еще не забыл, как пользоваться палочками. А у вас действительно есть ученая степень? — спросил он с набитым ртом. Будьте уверены. Просто на вашем языке мне трудно говорить. Он положил себе еще рису. Что это за подливка? Рыбная. — А, помню такую. Во рту оставался вкус чего-то острого и маслянистого. Он потянулся за новой порцией риса и опять засмеялся, сам не зная отчего. Сверху на них все так же взирал невозмутимый Будда. 14 Они пробирались сквозь джунгли. Рэмбо присматривался к своей спутнице. Стройная, хотя фигурку не так просто разглядеть под свободной одеждой. Она двигалась с природной грацией, легко обходя препятствия, возникавшие на пути. Он оценил ее опыт, когда она вела его через непролазные заросли одной ей известными путями. Когда она спросила, имеет ли для него значение то, что его связной — женщина, он сказал ей правду. Лишь бы она знала свое дело. Все остальное неважно. А соблазны? Их не будет. Когда он вернулся в Штаты из Вьетнама, его поразило отношение американцев к своим ветеранам. Особенно непримиримо были настроены студенты, выступавшие против войны. Каких только оскорблений он не наслушался! И преступники. И детоубийцы. Почему-то чаще всего их называли насильниками. Грустно и страшно, когда этими словами встречает тебя твой собственный народ. За этими ярлыками крылось весьма серьезное обвинение. Солдатам как будто хотели сказать: раз вы побывали на войне, вы теперь способны на любые зверства. Но насилие? Это преступление было ему особенно отвратительно. Да, он слышал о тех солдатах, что после боя насиловали вьетнамских женщин в захваченных деревнях. Таких презирали их же товарищи. Ничтожества, нелюди, которые и до армии творили то же самое, не удивительно, что во Вьетнаме они не изменились. Но те, кого он знал и уважал! Разве можно было огульно обвинять всех? Где уж понять гражданским, что война убивает в мужчине желание. Какое там насилие, если пропадает само желание быть с женщиной. В ранней юности, которая прошла в Бауви, штат Аризона, он интересовался девочками не меньше, чем любой его одноклассник. Сексуальной революцией в те годы еще и не пахло. Ему казалось нормальным, что он не знал женщины до тех пор, пока ему не исполнился двадцать один год. На девушке, с которой у него был роман, он собирался жениться. Он до сих пор не забыл ее золотистые волосы. Потом была армия. Вернувшись с войны, он узнал, что она вышла замуж за другого и уже успела произвести на свет двух сыновей и дочку. Когда они встретились, она держалась так, будто прежде они были всего лишь знакомыми. Он понял, что ей неприятно вспоминать о нем. Обиды на нее не было. В конце концов это он уехал от нее. Одно время его даже считали погибшим. Трудно после этого рассчитывать, что девушка тебя дождется. Но если быть до конца откровенным, он испытывал необъяснимое облегчение. Брак отныне для него стал невозможен. Дети? Исключено. После всего, что он пережил на войне, секс перестал его интересовать. Сама мысль о сближении с другим человеком претила ему. Нет, ему не просто не хотелось связывать себя чувствами. Даже тело его противилось сближению: он покрывался липким потом, желудок сводило спазмами. И вовсе не потому, что он стал импотентом. Ничего подобного. Иной раз он видел сны, которые возбуждали его, как и прежде, но сам предпочитал справляться с этим своим состоянием. Общение с женщиной он для себя исключил. Когда ты так близок с другим человеком, ты становишься незащищенным, ранимым. Теряешь контроль над собой. И еще, как ни предохраняйся, всегда есть опасность зачатия. Он не позволит себе иметь ребенка в этом мире насилия и жестокости. В мире, где войны и лагеря для пленных стали уделом многих. Его уделом. Отводя рукой тяжелые ветви, он снова обдумывал ее вопрос. Так значит ли что-нибудь для него то, что с ним идет женщина? Нет. 15 Сквозь просвет в лесной чаще они вышли к обрывистому берегу неширокой, но довольно извилистой, грязной реки. На его карте эта река называется Ка. Он бросил взгляд вдаль. — Как мы отсюда будем добираться на север? Помня о ее просьбе, он говорил по-английски. Я договорилась… — она помедлила, подыскивая слова, — нас перевезут на лодке. — Ее глаза тревожно заблестели. — Другие маршруты небезопасны. Боюсь, когда мы прибудем на место, вы не найдете того, что вам нужно. — Откуда вам это известно? Она с огорчением покачала головой. Два месяца тому назад я была в этом лагере. Он пуст. И уже давно. Рэмбо помрачнел. Какой смысл посылать нас в пустой лагерь? — Может быть, солдаты вернулись туда уже после того, как я побывала в тех местах? — Ну, конечно, и пленных с собой привели. Она жестом указала ему туда, где река поворачивала влево. Пойдемте, нас ждут. 16 Еще издалека он услышал их голоса. В глубине бухты, скрытой подступавшими к самой воде деревьями, прилепилась бамбуковая хижина, кое-как прикрытая сверху листами рифленого железа. На деревянном помосте, повисшем над водой, ссорились два вьетнамца, выхватывая друг у друга бутылку. Вид у обоих был — закачаешься. Пьяные, измазанные в речной грязи. Одного украшали серьги и замусоленная ковбойская шляпа, другого — патронная лента, надетая поверх смокинга с закатанными рукавами. Подойдя поближе, Рэмбо различил этикетку на бутылке. «Будвейзер». Коу по-вьетнамски крикнула им: — Поехали! Оба резко обернулись, не заметив, что вожделенная бутылка выскользнула из рук и скатилась в воду. Они схватились за оружие и угрожающе прицелились. Один из них все-таки узнал Коу сквозь пьяный угар и что-то сказал товарищу. Тот фыркнул. Они опустили автоматы, и Рэмбо с облегчением вздохнул. Вид у этих ребят не очень надежный, — по-английски шепнул Рэмбо своей спутнице. А что вы хотите? Это же контрабандисты. Перевозчики опиума. И она постаралась придать своему голосу более уверенный оттенок: — Но для нас безопаснее плыть с ними. Ни один патруль нас не заметит, это уж точно. — Как раз патрули меня сейчас волнуют меньше всего, — ответил он. Рядом с хижиной покачивался на воде сампан[1] с надстроенной кабинкой из оцинкованного железа. Вьетнамец, который помахал им из лодки, имел еще более несуразный вид, чем те, кого они видели до сих пор. Несколько рядов дешевых бус украшали грудь, на одну руку надето сразу трое часов. За поясом грязных американских джинсов торчал пистолет с инкрустированной жемчугом рукояткой. Спутанные сальные волосы развевал ветер. Человек осклабился в улыбке. Рэмбо тихо сказал девушке: — Говори со мной только по-английски. Коу скользнула по его лицу удивленным взглядом. Она по-восточному низко поклонилась подошедшему к ним вьетнамцу и произнесла по-английски: — Знакомьтесь, это капитан Тронг Кин. Рэмбо тоже отвесил поклон. Кин улыбнулся еще шире, безобразно обнажая десны, и сказал на ломаном английском: Все пойдем в одной лодке. Благодарю за помощь, — обратился к нему Рэмбо. — Сильно рад помогать. Кин не сводил любопытного взгляда с колчана, висевшего на спине у Рэмбо. Вы хорошо говорите на нашем языке, — счел нужным польстить ему Рэмбо. — А вы по-нашему говорите? — внезапно спросил тот по-вьетнамски. Рэмбо, притворившись, что не понял, вопросительно посмотрел на девушку. Кин быстро спросил по-вьетнамски: — Он не понимает? Она отрицательно покачала головой. Улыбка сбежала с лица контрабандиста. — Деньги с собой? Она протянула ему пачку американских долларов. Кин алчно пересчитал деньги и сощурился. — Половина сейчас, половина — после. — Такого уговора не было. Коу в упор посмотрела на него. Кин поджал губы и отошел в сторону. — Отдать швартовы! — крикнул он своим людям. Те засуетились, отвязывая канат и спьяну налетая друг на друга. Один потерял равновесие и чуть не свалился в воду под непристойные насмешки окружающих. Кин жестом пригласил их в лодку, снова расплываясь в улыбке. Рэмбо без особого воодушевления ступил на палубу следом за Коу. 17 Вьетнамка со сморщенным лицом крепче прижала к себе ребенка и отодвинулась назад, когда Рэмбо, согнувшись, забрался под навес. В прокуренной кабинке, заваленной всяким хламом, шагу нельзя было ступить. Повсюду валялись банки из-под кока-колы, кипы старых журналов, покрытых плесенью, спущенные автомобильные шины. В углу стоял поломанный телевизор. Какого черта таскать за собой всю эту рухлядь? От пристального взгляда Рэмбо не укрылись приклады винтовок и дробовиков, видневшиеся за горами безобидного скарба. В кабину, где и без того было не передохнуть, ввалилась троица контрабандистов. Один, едва держась на ногах, попытался сделать глоток из бутылки «Джимми Бим виски», но бутылка выскользнула и упала на палубу. Женщина, на коленях которой спал ребенок, раскурила длинную глиняную трубку, и Рэмбо почувствовал сладковатый, одуряющий запах опиума. Лодка накренилась, отходя от берега, ритмично застрекотал двигатель. На пороге показался Кин. Облизнув слюнявые губы, он по-английски обратился к Рэмбо: — Выпить хочешь? Рэмбо покачал головой. Плохо дело, — засмеялся Кин, — нет, ничего. Мне больше достанется. Чертыхнувшись, он подобрал бутылку. Поспите здесь, — сказала Коу на ухо Рэмбо. — Пока все спокойно. — Интересно, где здесь можно лечь? — поинтересовался Рэмбо, окидывая взглядом тесную, забитую старьем кабинку. — А если на патрули нарвемся, тогда как? — Видали мы их! Не дрейфь, парень. Кин пальцем поманил к себе Рэмбо. Он отомкнул пыльный деревянный рундук, наслаждаясь произведенным эффектом, словно ребенок, хвастающий своими новогодними подарками. Рэмбо заглянул внутрь. Гордость коллекции — малогабаритная реактивная установка РПГ-7 советского производства. В глазах контрабандиста появился угрожающий блеск. — Понял теперь? С патрулями у нас не будет проблем. Какие могут быть проблемы? — ответил Рэмбо. ЧАСТЬ IV 1 Траутмэн вышел из помещения и взглянул на небо. Солнце уже склонялось к закату. Лишь теперь Траутмэн почувствовал, как устали от напряжения глаза. Перед этим он несколько часов безрезультатно продежурил у молчавшей радиостанции, потом долго мерял шагами ангар. Ждать. Ему оставалось только ждать. И молить судьбу. Он все еще продолжал надеяться. После той аварии с парашютом ни один человек не смог бы уцелеть. Кроме Рэмбо. Но тогда какого черта он не выходит на связь? Никогда еще он не желал от всей души, чтобы рация оказалась неисправной. Дай Бог, чтобы она сломалась. Дай Бог, чтобы он молчал только поэтому. К нему подошел Мэрдок. — Есть что-нибудь? — спросил его Траутмэн. Мэрдок покачал головой. Не по мне это, — начал Траутмэн. — О чем это вы? Да не могу я отсиживаться в кустах. Полечу сегодня за ним вместе с пилотами. — Не вижу необходимости. Может, вы и не видите, но иначе я не могу. В таком случае я вам запрещаю. На каком основании? — вскинулся Траутмэн. — Риск слишком велик. Полет будет опасный, всякое может случиться. Не хватало только офицеру вашего ранга лезть под пули. Вы в свое время достаточно понюхали пороху и имеете полное право не рисковать собой. Как мне собой распоряжаться — мое дело. — Нет, полковник, это не только ваше личное дело, но и мое тоже. Я не позволю вьетнамцам ухлопать полковника американской армии. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но само ваше присутствие на базе не является обязательным. Вам просто пошли навстречу. Ну, конечно, — он развел руками, — вас пригласили, чтобы найти управу на вашего «сынка», как вы его называете. Но здесь вы, как и любой из группы, находитесь под моей командой. И повторяю, я не допущу, чтобы вы рисковали собой. Я вообще не уверен, что дам Эриксону добро на вылет. — Вы что же… Хотите свернуть операцию? Есть у меня такое желание. Чем дальше, тем меньше мне все это нравится. Но вы дали слово! Вы пообещали Рэмбо, что через тридцать шесть часов его будет ждать самолет. — Ну кому я обещал? Подумаешь, Рэмбо. Скорее всего его и в живых-то давно нет. На что вы рассчитываете? Вы дали слово мне, — отрезал Траутмэн. — И клянусь честью, я заставлю вас его сдержать. Мэрдок внимательно вглядывался в лицо Траутмэна. Вы это серьезно? — Абсолютно. Вот оно что. Вижу, куда вы клоните. Ну что ж, мне, разумеется, ни к чему, чтобы по возвращении начальство занималось проверкой ваших рапортов. Ладно. Раз вы настаиваете, чтобы я довел эту авантюру до конца и отправил за ним самолет, черт с вами. Хотите продырявить собственную шкуру? Валяйте! Летите с ними вместе. Мое дело сторона. Хотя, знаете, полковник… — Я вас слушаю. Надо отдать вам должное. Вы честны со своими людьми. 2 Рэмбо спасался от духоты, стоя за открытой дверью в кабину. Собственно, это была и не дверь, а откидываемый полог ткани, сквозь прореху в которой он наблюдал за поверхностью реки с игравшими на ней отблесками закатного солнца. На корме исправно рокотал старенький навесной мотор. Иногда мимо них проплывали небольшие лодчонки с гребцами в островерхих соломенных шляпах. Сампаны побольше, на дизельном ходу, такие, как этот, попадались редко. На берегу показалась деревушка. На мелководье плескались дочерна загорелые голые ребятишки, ветер далеко разносил их голоса. Деревню опять сменили непроходимые леса. Если бы не шум двигателя, наверняка точно такая же картина предстала бы глазам тех, кто проплывал мимо здешних берегов сто или пятьсот лет тому назад. Войны начинались и заканчивались. Режимы, идеологии приходили и уходили. Оставалась лишь эта земля и эти люди. Людям, если вдуматься, ни к чему игры в политику. Им нужно только одно — чтобы их оставили в покое. Он оторвался от своих размышлений, посмотрел на уютно прикорнувшую девушку. Безмятежное, спокойное лицо казалось детским. И прекрасным. Но вот она пошевелилась, открыла глаза и улыбнулась, заметив его взгляд. Не спите? — спросила она. Потом. Когда все кончится. По-моему, это не кончится никогда. — Ты, наверное, права. Двое контрабандистов, развалившихся возле больших плетеных корзин, спьяну протирали глаза, встревоженные звуком чужой речи. Коу предложила: — Поедим еще? — Давай, если хочешь. Она достала свернутые пальмовые листья, положила палочки. Одни одновременно потянулись за остатками риса, стукнувшись палочками. — Прошу вас, — сказала она, уступая ему. Он покраснел. — Извини, я тут совсем одичал. — Знаю. Я шучу. Он улыбнулся. Как вы сюда попали? — спросила она. — Долгая история. Она продолжала настаивать: Время у нас есть. — Все равно не хватит, чтобы все объяснить. Он тряхнул головой. А ты-то сама почему работаешь на цэрэушников? На цэрэушников? Ну да. Мы же работаем на разведку. А-а-а, — она в задумчивости облизнула палочки. — Меня завербовали в университете перед тем, как взяли Сайгон. Я подписала договор. — На договоры они мастера. Ему вспомнилась каменоломня, нестерпимый зной, ноющая боль во всем теле. — Брат служил в армии коммунистов. Хотел бежать в Америку. Ему нужны были документы. В общем, они все устроили. Переправили его туда, а я осталась работать здесь, на них. Брат и мой сын, они оба сейчас в Америке. — Твой сын? Коу опустила глаза. Да. Его зовут Нгуен. Ему уже двенадцать. Я не видела его восемь лет. Большой вырос, наверно. Может, не такой большой, как американские мальчики, но он сильный. Конечно. Думаю, в Штатах он здорово окреп. Питание там не то, что здесь. А его отец? Она едва заметно пожала плечами. — На войне погиб. Он уже знал эту непоколебимую стойкость, с которой вьетнамцы переносили свое горе. Да, смерть она повидала и научилась принимать ее. — Извини. Она молчала. Он вспоминал своих соотечественников. Многие из них не видели ничего ужасного в том, чтобы убить вьетнамца. Вот когда убивают американца, другое дело. («Да что там эти узкоглазые, они и жизнь-то ценить не умеют. Вон в каких тараканьих щелях живут. Жизнь у них ничего не стоит»). — Я думаю о нем по ночам, — сказала она дрогнувшим голосом. — Много долгих ночей. Он заговорил о другом, понимая ее состояние и давая ей возможность овладеть собой. — А в каком городе живет Нгуен? Она просияла и с гордостью ответила: — В Калифорнии. Хантингтон Бич. — Там красота. Серфингом, наверно, занимается. — Серфинг? Что это? — Это когда скользишь на гребне волны, а сам стоишь на доске. — Летишь по волнам? — Объяснить трудно. Лучше посмотреть. Девчонки по твоему сыну сохнут, уж точно. Коу негодующе воскликнула: — Он хороший мальчик! — Нисколько не сомневаюсь, — рассмеялся Рэмбо. — Там он в безопасности, это главное. У нас нельзя жить спокойно. Здесь кругом смерть. Здесь убили его отца. А я хочу просто… — Коу отложила палочки. Глаза ее наполнились горечью. — Чего ты хочешь? — Просто хочу жить. Рискует собой каждую минуту, и все для того, чтобы сын в безопасности рос в Америке. Какая женщина! — А вы? Чего вы хотите для себя? — Только одного. Уцелеть. Выжить. — Это совсем не то же самое, что жить. — Ты права. Я не живу уже давно. — А у нас повсюду война. Здесь не так-то легко выжить. — Для этого нужно… — Да? — Нужно самому слиться с войной. Она с удивлением смотрела на него. — Вот почему они выбрали тебя. Ты настоящий боец. — Просто это единственное, что я умею делать. И потом, я очень удобен. — Как это понять? — Объяснить тебе, что это значит? — Нет, не надо. Я попробую догадаться сама. Это, как если бы… несколько человек попали в катастрофу на машине, а погиб только один из всех. Тот, о котором никто не вспомнит. — В самую точку угодила. Ее шею охватывал тонкий ремешок из кожи. Когда она наклонялась вперед, медальон на нем слегка покачивался. Он протянул руку и коснулся крошечной фигурки. Маленький золотой Будда. — Он приносит мне удачу, — сказала она, переводя взгляд с его пальцев, держащих медальон, на лицо. — А что вам приносит удачу? Он выпустил фигурку из рук и взялся за рукоятку ножа. Бросил взгляд в сторону контрабандистов. Она поняла его. Услышав встревоженные возгласы на палубе, он одним прыжком подскочил к двери и отбросил матерчатый полог. Совсем рядом нарастал звук мощного двигателя, заглушавший слабенькое жужжание их мотора. Испуганная Коу тут же метнулась к Рэмбо. — Военные! Речной патруль! Он напрягся. Пьяные контрабандисты, чертыхаясь и кляня все на свете, пытались подняться на ноги. Рэмбо бросился к деревянному коробу, прикрытому брезентом, и скорчился за ним, натягивая на себя плотную ткань. И в ту же секунду на него обрушилась гора чего-то тяжелого. Он понял: Коу набрасывала поверх брезента хлам, которого тут было с избытком. Рэмбо стиснул нож. Вынул пистолет. Снял предохранитель. Он затаил дыхание, боясь ненароком пошевелить брезентовое полотно. 4 Коу чем могла завалила деревянный короб. В дело пошел велосипедный насос, гитара с оборванными струнами, валик от старой стиральной машины. Сердце выпрыгивало у нее из груди. Патрульный катер подошел совсем близко. Тонкие железные листы, из которых были сложены стены их укрытия, дребезжали от его рева. Она потянулась за своим автоматом, но в эту минуту чья-то сильная рука отбросила полотнище над входом. Перед ней вырос Кин. Он обвел тесную клетушку налитыми кровью глазами и шагнул к рундуку. Распахнул его, вынул реактивную установку и принялся вставлять в ствол снаряд. Коу остановила его единственной фразой, брошенной по-вьетнамски. — Попробуй только — своими руками пристрелю! Кин выпучил глаза. — Каким местом ты думаешь, женщина? Но постепенно до него дошло, что гранатомет может лишь ухудшить их положение. Смирив свою заносчивость и нехотя признавая ее правоту, он буркнул: — Что ты предлагаешь? — Вот что. Она достала из глубокого кармана брюк пачку северовьетнамских купюр и сунула ему. — Действуй. У тебя это хорошо получается. Кин туго соображал, но комплимент пришелся ему по вкусу. Он расплылся в улыбке. — А что? Пойдет. И, пригнувшись, вышел из кабины. Коу тоже выглянула на палубу и тотчас зажмурилась от ярких бликов заходящего солнца, отраженных водой. Большое патрульное судно угрожающе нависало над их лодкой. Поднятые им волны захлестывали сампан, накренившийся набок. Чтобы не упасть, Коу оперлась о стенку кабины. Она бросила притворный, наивно-испуганный взгляд на людей, стоявших на борту катера. Оглушительный рев внезапно прекратился, но наступившая тишина казалась еще более угрожающей. Шестеро солдат на катере были в форме Северо-вьетнамского флота. Еще один возился на носу, разворачивая пулемет в сторону цели, не оставлявшей никаких сомнений. Солдаты держали автоматы Калашникова. Коренастый, сурового вида капитан поднес к губам рупор, и над водой разнесся грубый, с нотками металла голос, привыкший отдавать команды: — Эй, на борту! Не двигаться! Все на палубу! Приготовиться к приему патруля на борт! Флибустьеры Кина неуклюже строились на палубе, вид у них был самый дурацкий. Изможденная женщина совала проснувшемуся ребенку отвислую грудь. Кин обвел свою лодку приглашающим жестом. Бусы на его груди звякнули. — Нам скрывать нечего. Добро пожаловать. Выпить хотите? Капитан пошевелил ноздрями, точно принюхиваясь. Вынул из кобуры пистолет, постучал стволом по ладони левой руки. Спрыгнув в накренившуюся лодку, он покачнулся, едва не потеряв равновесие, но устоял на ногах и быстро выпрямился, словно боясь показаться смешным. Он окинул сампан подозрительно беглым взглядом, задержал его на девушке, стоявшей у входа в кабину и почтительно приветствовавшей его. Капитан отстранил ее и шагнул внутрь. Кин не отставал от него. — Не хотите взглянуть на часы? Отличные часы. Американские. Коу заглянула внутрь, не желая пропустить ни единого слова. Небрежно разворошив ногой хлам, капитан спросил: Какие часы? Марки «Бюлова». — Давай сюда. Он бросил на пол пустую бутылку, одну из тех, которыми был завален брезент, прикрывавший Рэмбо. — Как там насчет выпить? Кин открыл шкафчик и вынул непочатую бутылку «Катти Сарк». Виски — что надо. И где только берешь? Перепадает иной раз. А говоришь, скрывать нечего. Так я разве скрываю? Я смотрю, у тебя тут винтовки. Эти что ли? Нам тоже приходится иной раз постоять за себя. Кого только не встретишь тут на реке! Вы даже представить себе не можете, какие головорезы попадаются. Отчего же. Очень даже представляю. Вот-вот. Вы с ними чуть не каждый день сталкиваетесь. Опасная у вас служба. Что поделаешь? Кто-то должен защищать народные интересы. Но зато уж, будьте уверены, с нарушителями я расправляюсь как надо! Они у меня получают на всю катушку. — Да, служба тяжелая. И платят мало. Люди не понимают, что наш флот охраняет их мирную жизнь. Капитан катера постучал ногой по рундуку, в котором лежал гранатомет. — Во флоте мы не привыкли ждать наград за свою службу. — Тогда примите вот это в знак благодарности за то, что вы честно выполняете свой долг. С этими словами Кин вынул толстую пачку денег и протянул их капитану. Тот с готовностью взял пачку и, послюнявив палец, принялся считать купюры. — Невелика благодарность. Но Кин уже доставал вторую пачку. Простите, капитан, затерялась в карманах. Теперь вижу, что вы действительно цените, как мы о вас заботимся. Дам вам один совет. Будьте поосторожнее: в этих местах стали появляться контрабандисты. Опасный народ. Кин сплюнул на пол. Подонки! Чтоб им света не взвидеть! Чтоб их матери прокляли тот день, когда произвели их на свет! — расходился он. Капитан еще раз пнул ногой рундук и направился к выходу. — Ну, ладно. Может, встретимся еще. — С превеликим удовольствием, — отозвался Кин. Коу вовремя отпрянула от двери. Капитан бросил насупленный взгляд на протрезвевших молодчиков Кина и возвратился на катер. Коу с облегчением следила, как там готовятся к отплытию. Раздались краткие команды, снова загудел мощный двигатель, и катер тронулся с места. Проводив взглядом скрывшееся в излучине реки судно и дождавшись, когда шум двигателя окончательно затихнет вдали, она вошла в кабину. — Как вы там, Рэмбо? Груда хлама пришла в движение. Со звоном посыпались пустые банки и бутылки. Рэмбо распрямился. В одной руке был нож, в другой пистолет. 5 Непроглядный мрак ночи обступал их со всех сторон. Прошел дождь, и деревья, с которых капала вода, казались живыми. Вода хлюпала под ногами. Цепляясь за осклизлые корни деревьев, они взбирались по скалистому откосу берега. Выбравшись наверх, присели, чтобы их силуэты, освещенные луной, не выделялись на фоне темных гор. Теперь им предстоял спуск в долину. Когда они вышли из лодки, Коу предупредила Кина: Подождешь нас здесь. Оставшуюся часть денег получишь на обратном пути. И хотя Кин рисковал нарваться на очередной патруль, алчность пересилила страх. Можно ли положиться на него? — раздумывал Рэмбо, в темноте спускаясь по склону. Вполне возможно, Кин не захочет дожидаться своих пассажиров, рассудив, что риск не стоит этих денег. Мы вернемся сюда, а лодки нет. Что тогда? Тогда придется поискать другой способ пройти по реке. Только и всего, ответил он себе. И все же, если бы Кин не был настроен дождаться их, продолжал раздумывать Рэмбо, он наверняка постарался бы завладеть всеми деньгами еще на судне, а их самих убить. Двое против восьми! Кин с полным основанием мог надеяться на то, что шансы у него есть. Но тогда можно было бы и не отправляться в плавание, а сразу разделаться с ними еще в той хижине. На берегу. Стал бы он тащить своих пассажиров в такую даль, чтобы потом бросить здесь, лишившись половины вознаграждения. Теперь Рэмбо был почти уверен, что Кин дождется их. Спуск закончился, они вступили в долину. Под ногами что-то перекатывалось. Он наступил на то, что показалось ему обломком сучка, раздался хруст. Он замер на месте. Что это? Мины-ловушки? Но тогда нас давно бы не было в живых. Он сделал еще шаг и снова остановился. Они стояли на огромной куче сухих веток, трещавших и рассыпавшихся под ногами. Он хотел обойти эту кучу, но она показалась ему бесконечной. Повсюду что-то хрустело и перекатывалось под ногами. Сюда, на самое дно ущелья, лунный свет едва просачивался. В его скудных проблесках Рэмбо рассмотрел белесые, шаровидные предметы. И множество длинных, скрюченных, напоминавших ветки деревьев. Но тоже белесых. Что это может быть? Что? Волна горечи закипела в нем. Кости. Человеческие кости. Груда черепов. Стебли вьющихся растений опутывали переломанные ребра, побеги торчали из пустых глазниц. Он склонился над этими останками и различил зубы. Вот оно что! У местного населения, чей убогий рацион составляла скудная и однообразная растительная пища, зубы, как правило, выпадали задолго до наступления старости. Большинство взрослых людей здесь не разжевывали пищу, а перетирали ее беззубыми деснами. Скелеты и черепа, довольно крупные, с сохранившимися зубами, не принадлежали местным жителям. Американцы! Боже праведный! Вот как они поступали с пленными. Не давали себе труда закапывать умерших… Он с трудом проглотил подступивший к горлу комок. Трупы сбрасывали в ущелье, и тропический лес принимал их в свое ненасытное чрево. Животные и птицы рвали тела на части. Стервятники обгладывали кости. Насекомые довершали страшную работу лесных могильщиков. Да, они все предусмотрели. Опасности распространения инфекции в этой глуши почти никакой. Смрад разлагающихся останков никогда не поднимется из глубокой теснины. Он посмотрел на Коу. На побелевшем лице девушки застыло выражение безграничного ужаса. Он похлопал ее по плечу и показал на противоположный склон ущелья. Она подавила глубокий вздох и кивнула. Стараясь производить как можно меньше шума, они осторожно ступали по страшному настилу, покрывавшему землю. Кости ломались с сухим треском. Потревоженные крысы выскакивали из-под ног и бросались прочь. Те секунды, которые занял переход по чудовищному склепу, показались им вечностью. Наконец они достигли противоположного склона и снова начали подъем. Он не испытывал облегчения, когда ущелье осталось позади. Его мучили недобрые предчувствия. Не потому, что приближался лагерь, а вместе с ним приближалась опасность встречи с врагом. Другая мысль не давала ему покоя: на дне расселины он не почувствовал смрада гниющей плоти. Значит, останки пролежали там очень долго. По словам Коу, два месяца тому назад в лагере уже никого не было. Вероятно, он пуст и теперь. Скорее всего, пленных он там не обнаружит. 6 Они взобрались на следующую вершину, и едва Рэмбо успел наклониться и нырнуть в заросли кустарника, как девушка схватила его за руку, испуганно глядя вперед. Он понял. Сердце его сжалось. Рэмбо припал к земле, вдыхая полной грудью дурманящий аромат прелых листьев, и пополз. Раздвинул ветки подлеска. И увидел лагерь, затерявшийся во мраке горного ущелья, длинного и широкого. Ему не приходилось раньше смотреть на лагерь с высоты, но он сразу узнал его. Полгода, проведенные здесь, запомнятся ему навсегда. Ночные кошмары, которые возвращали его в этот ад на земле, погружали страшные воспоминания еще глубже в его подсознание. Зловонная выгребная яма, дыба, на которой его пытали, бамбуковые клетки, столь маленькие и тесные, что в них невозможно было не только стоять, но даже сидеть. Он вновь ощутил невыносимую боль в постоянно согнутых, поджатых под себя коленях, прострел в шее от того, что был вынужден сидеть, скорчившись, с прижатым к груди подбородком. Когда ему казалось, что безумие вот-вот охватит его, он повторял: «Ты доджен выжить. Сломаться? Лишиться рассудка и с воплями, звериным воем впасть в беспамятство? Нет! Ты выдержишь все до конца. Сейчас возьмешь себя в руки только на одну короткую секунду. Так. И еще на одну секунду. Вспомни, как проводил выходные в лесу. Дома, в Аризоне. Вспомни каждую мелочь. Как ставил палатку. И как разводил костер. И как готовил походный ужин. Открывал банку мясных консервов. Наполнял котелок ее содержимым, с наслаждением пробуя пряную жирную подливку. Теперь вспомни, как подбрасывало твой старенький „форд“ на ухабистых лесных дорогах, когда ты выжимал сто десять. Облако дорожной пыли оседало позади, а ты кричал во весь голос, что жизнь хороша!». Потом его осенило: как ни играй сам с собой в прятки, это ничего не меняло. Ты по-прежнему корчился в клетке или мучился на дыбе. Руки связаны над головой, плечи вывернуты, адская боль разрывает тело. Вот когда помогал тот вьетнамец, что спас тебе жизнь в самом первом бою. Ты возвращался к его словам и понимал, что не стоит думать об Аризоне. И о «форде» в лесу. Прошлое ничего не значило. Настоящее ничего не значило. Все лишено смысла. Все, кроме пути дзэн. Ибо этот мир не реален. И эта клетка. И яма. И дыба. Не реальны. Их нет. Они иллюзия. Боли нет. Потому что у него нет тела. Один лишь мозг реален. И глядя на шишковатые стебли бамбука (которых все равно не существовало) и москита на стебле (москита тоже не было), на крылышки москита (раз не было москита, не было и крылышек), он представлял себя соринкой в глазу Бога. Бог был реальностью. Так он выжил. И теперь, глядя издалека на этот лагерь, он вспомнил все и содрогнулся. Если рассуждать логически, то следуя пути дзэн, он должен до конца воспринимать жизнь, как заблуждение. Он должен убедить себя, что лагерь тоже не существует. Но это было свыше его сил. Потому, наверное, что учение дзэн воспринималось им не как философия, а как руководство к действию, как защита от ужасов войны. Если нет лагеря, то нет и пленных. Нет американских парней, которых истязают в лагере. Все его существо воспротивилось подобной мысли. Думай, не думай, а Коу права: лагерь, погруженный в кромешную тьму, выглядел покинутым. Подходы к лагерю охраняли сторожевые вышки. Собственно, вышками назвать эти сооружения было трудно, потому что наблюдательные пункты часовых находились на верхушках деревьев, окружавших лагерь. Пышные зеленые кроны делали часовых невидимыми для постороннего взгляда. Строители этого лагеря умело использовали природные особенности местности. На ближних подступах путь к лагерю преграждали деревянные будки часовых. Между ними тянулись два ряда колючей проволоки. Вход в лагерь был как раз под тем утесом, на вершине которого залег Рэмбо. Входом служили высокие деревянные ворота рядом с будкой охранника. И здесь тоже инженерная мысль устроителей лагеря шла по пути наименьшего сопротивления: вместо задней стены будку прикрывал могучий ствол дерева. Пыльная дорога вела от входа к трем деревянным баракам, расположенным буквой V. Рэмбо находился сейчас ближе к основанию V-образной фигуры, противоположный конец которой упирался в глубокую выбоину в отвесной скале. Этот лагерь смерти не имел ничего общего с представлением американцев о концентрационных лагерях. Видимо, из опыта Второй мировой войны американцы представляли себе концлагерь как голое, открытое, ярко освещенное пространство. Этот лагерь, зажатый в теснине, даже в солнечный день утопал во мраке. Рэмбо знал по себе, что память выкидывает с человеком разные шутки. Например, бывает, что, возвратясь после долгого отсутствия, ты с трудом узнаешь место, о котором вспоминал в мечтах. Не потому, что оно так изменилось. Просто образ, созданный твоей памятью, не соответствует действительности. Это уже было с Рэмбо, когда он вернулся из Вьетнама домой, в Боуви, в Аризону. Воспоминания о родном городе, о доме поддерживали его дух в лагере. Он расцвечивал эти картины яркими красками своей фантазии, всматривался в них, пока мельчайшие детали не вырастали до гигантских размеров. А, возвратившись, с удивлением заметил, как неказист и невзрачен его родной город. Ему, такому, каким он стал теперь, не было места в этом городе. Нигде ему не было места. А лагерь, открывшийся его взгляду, был в точности таким же, каким он видел его в последний раз. Все в этом мире меняется. Только ад остается прежним. Его постоянный кошмар теперь был перед ним наяву. И он оставался таким же, как всегда. Рэмбо встрепенулся. Жажда действия переполняла его. Коу, растянувшись в траве позади него, прошептала: — Я же говорила вам, никого тут нет. Он перевел изучающий взгляд с одной вышки на другую. Часовых не видно. — Подползем поближе? — предложила она и рванулась вперед. Рэмбо удержал ее и в ответ на ее вопросительный взгляд указал на растянутую перед ними паутину проволоки, покрытую искрящимися капельками влаги. Он повернул голову влево, и только тогда она заметила мину, прикрепленную к дереву. Если бы она по неосторожности задела проволоку, от них в одну секунду ничего бы не осталось. Она отпрянула назад. А Рэмбо не сводил с лагеря напряженного взгляда. В будке часового у ворот на мгновение вспыхнула искорка и тут же исчезла в темноте. Сигарета! Инстинктом солдата он ощущал опасность, исходившую от этой будки. Коу тоже заметила вспышку и обернулась к нему, изумленно приоткрыв рот, словно хотела что-то сказать. Он приложил палец к ее губам. Ибо в это время ночную тишину нарушило громкое фырчание двигателя. Во мраке зарослей мелькнул свет фар. Рэмбо впился взглядом в светящуюся точку. К входу подъехал мотороллер, на котором сидела молодая женщина в яркой одежде. У пропускного пункта мотороллер резко затормозил, фыркнул еще раз и остановился. Гулкое лесное эхо многократно усиливало звуки, доносившиеся снизу. Женский голос звучал игриво, с вызовом. Мужской — раздраженно и сердито. Коу пояснила: — Эта девушка — проститутка из деревни. Говорит, там дела у нее не идут. Здесь, на вершине горы, они могли обменяться несколькими словами, не опасаясь быть услышанными. Но Рэмбо снова знаком приказал ей молчать. Ему не требовались объяснения. Даже, если бы он разобрал не каждое слово, произнесенное внизу, того, что он понял, было достаточно. Часовому предлагали сделку. Весьма выгодную сделку. Солдат разговаривал нехотя, своим тоном давая понять, что еще подумает, соглашаться ему или нет. Наконец солдат открыл ворота и пропустил женщину с мотороллером. — Смотри мне, — сказал он. — Через полчаса. И он грубо объяснил, что именно намеревается проделать с ней через полчаса. А мотороллер уже ехал в направлении бараков. Глядя туда, Рэмбо почувствовал резь в желудке. Одним движением он сбросил со спины оба колчана и осторожно, любовно, разложил на земле находившиеся в колчанах предметы. Они показались Коу столь необычными, что она не удержалась от вопроса. — Что это? — прошептала она. 7 Лук. Стрелы. Мастерски стрелять из лука он научился в ранней юности. Недаром ведь в нем текла индейская кровь. И, хотя в родном поселке его матери охотники давно пользовались ружьями, мужчины-навахо были отличными стрелками из лука. Старик индеец открыл ему великую мудрость. Он учил, что для охотника важнее всего не физическая сила. Даже не мастерство и терпение. Самое главное — уметь сосредоточить свои мысли. Рэмбо навсегда запомнил преподанный ему урок. Дряхлый, немощный старик, который и передвигался-то с трудом, опираясь на палку, отвел тетиву, столь тугую, что крепкому подростку это оказалось не под силу, и попал точно в цель, отстоявшую ярдов на тридцать. Рэмбо глазам своим не поверил, а старик сказал: «Стрелу посылает дух, а не тело. Если дух силен, тело обязательно подчинится его приказу. Отличный стрелок это все равно, что колдун у нас или священник, по твоей отцовской вере. Если хочешь метко стрелять, первым делом научись отключать свой мозг от всего окружающего, полностью погружаться в себя». В ту пору Рэмбо был еще слишком юн, чтобы понять смысл этих слов. Но они запечатлелись в его памяти. Стрелы Рэмбо тогда гораздо чаще летели мимо цели, чем попадали в нее. «Ты слишком горяч и нетерпелив, — внушал ему старик. — Ты слишком стараешься. Волнуешься. А ты попробуй посылать стрелу одной лишь силой своего духа». Прошло несколько месяцев. У него ничего не выходило. Уверившись, что хорошего стрелка из него никогда не получится, он решил прекратить свои тренировки. К этому выстрелу он не готовился. Он просто не думал о нем. Попытался еще раз, чтобы поскорее отделаться и забыть о позорной неудаче. Не размышляя, оттянул тетиву, мельком взглянул на цель и послал стрелу. Стрела попала точно в десятку. И тут с ним словно что-то случилось. На короткую долю секунды он всем своим существом слился с луком и стрелой, летящей к цели. Он выстрелил так легко, будто всю жизнь только этим и занимался. И когда стрела неслась, со свистом рассекая воздух, он ощутил блаженное состояние, близкое к молитвенному экстазу верующего. Он уже знал, что стрела попадет в точку. В это мгновение Рэмбо понял, что означало наставление его старого учителя. С того дня он стал настоящим стрелком, безгранично преданным своему оружию. Он стрелял вдохновенно, полностью отдаваясь бесконечному мигу радости, заключенному в полете стрелы. Он рылся в книгах, выискивая все, что можно о луке и стрелах. Автор одной книги, по всей видимости, сам заядлый стрелок, причислил изобретение лука наряду с открытием огня и развитием языка слов к трем главнейшим достижениям цивилизации. Рэмбо готов был согласиться с этим: ведь именно лук помог первобытным охотникам выжить в борьбе с силами природы. Лук просуществовал сотню тысяч лет, не меньше, чем само человечество. Задолго до того, как появились копье и стрелы, он был главным оружием человека. И лишь к семнадцатому веку огнестрельное оружие стало вытеснять лук. Классический тип лука, из которого учился стрелять он сам, представлял собой большую деревянную дугу, пружинившую, когда натягивалась прикрепленная к ней тетива. Им пользовались лучники еще со времен нормандского завоевания Англии и битвы при Гастингсе в 1066 году. Он с удивлением узнал о совершенно иных конструкциях лука и не жалел времени, собирая сведения о них. Позднее знать все о луке стало частью его ремесла. В наше время получили распространение такие типы лука, которые были известны еще ассирийцам за две тысячи лет до нашей эры. Это был так называемый обратный лук, верхний и нижний концы которого изгибались при натягивании в противоположную от стрелка сторону. В отличие от обычного такой лук имел дугу, состоящую из трех разборных частей, что облегчало переноску и хранение лука. Но главное преимущество заключалось в том, что жесткая средняя часть дуги изготавливалась из особо прочного материала, к примеру, металла, тогда как оба гибких ее конца могли быть сделаны из дерева или стекловолокна. Такая конструкция лука позволяла максимально сконцентрировать энергию выстрела, многократно увеличивая точность попадания. Обратный лук представлялся Рэмбо самым совершенным оружием, когда-либо изготовленным рукой человека. Он овладел всеми тонкостями стрельбы из него, как до этого освоил обычный лук. За те годы, что он провел во Вьетнаме, мир сильно изменился: «Техника становится все сложнее и сложнее», — сказал он тогда Мэрдоку в «Волчьем Логове». Не составляла исключения и стрельба из лука. Появившиеся в ней усовершенствования стали таким же шагом вперед, каким был обратный лук в сравнении с прежним. Новый тип лука назывался составным, поскольку его дуга, как и дуга обратного лука, была из трех частей. Но на этом сходство заканчивалось. Верхний и нижний концы дуги имели пазы с укрепленными в них эксцентрическими дисками. Пропущенная через диски-колесики тонкая струна тянулась от одного конца лука к другому, огибая тетиву. Лук тем самым имел как бы три тетивы, хотя стрелок пользовался лишь одной. Собирая заново разобранный на части лук, нужно было всего-навсего вставить оба съемных наконечника дуги в пазы на ее средней части и подкрутить винтики. При этом очень важно было добиться равной плотности прилегания обоих концов дуги к ее средней части, а потому повернуть верхний винт ровно на такое же число оборотов, что и нижний — и ни одним оборотом больше. Стоило собрать дугу и привести ее в нормальное положение, как диски на ее концах автоматически растягивали тетиву вместе с двумя рядами струн. Для чего еще нужны были колесики? Действуя наподобие системы шкивов, они уменьшали затраты усилий, которые приходилось делать стрелку, натягивая лук. Но и здесь были свои тонкости: задача стрелка облегчалась далеко не при всех условиях. При обычном натяжении тетивы на расстояние от двадцати семи до тридцати дюймов стрелок прикладывал усилие порядка шестидесяти фунтов. Однако при натяжении менее двадцати семи дюймов, требующего от стрелка особенно большого напряжения, усилия требовалось меньше ровно вполовину — от шестидесяти фунтов до тридцати. Но и это еще не все. Концентрируя мощность толчка, испытываемого стрелой, подобный лук снижал и силу противодействия этому толчку. И, если при пользовании обычным или даже обратным луком стрела, к которой была приложена сила в шестьдесят фунтов, на долю мгновения замирала в воздухе, как бы сопротивляясь столь мощному выбросу энергии, то новая конструкция лука позволяла использовать энергию выстрела на все сто процентов. Стрела, на которую воздействовала сила, равная тридцати фунтам, не оказывая сопротивления толчку, плавно и точно летела к цели. Он не забыл иронии Мэрдока по поводу стрел и копья. Но в его руках составной лук превращался в страшное оружие. Лук, изготовленный для Рэмбо, требовал от стрелка для натяжения тетивы усилия, равного ста фунтам. То, что делал Рэмбо, удавалось немногим. Его стрела, пролетавшая до двухсот футов со скоростью пятьдесят футов в секунду, на месте укладывала любого противника. Да что там противника! С таким луком для Рэмбо не представляло трудности убить наповал гигантского медведя. Лук Рэмбо имел свои секреты. Как и на лезвие ножа, на лук было нанесено черное, несмываемое гальваническое покрытие для того, чтобы случайный отблеск не выдал его ночью. Средняя часть лука была изготовлена из магниевого сплава, по своей прочности не уступавшего алюминию, но еще более легкого. Концы лука были из обугленного стекловолокна с сердцевиной из кленового дерева. Лук в разобранном виде свободно вкладывался в один из колчанов, которые Рэмбо носил на спине: длина средней его части достигала двадцати одного дюйма, оба конца были короче дюймов на восемнадцать. Коу изумленно взирала на манипуляции Рэмбо. Когда он собрал лук, соединив середину дуги с обоими концами и прикрутил винтики при помощи отвертки, что была в лезвии ножа, Коу не сдержала возгласа восхищения. Даже ночью лук, почти слившийся с чернотой зарослей, производил грандиозное впечатление. Из второго колчана он извлек стрелы, также разборные. Полная длина их составляла тридцать дюймов. — Лучше винтовки, — коротко пояснил он. — Выстрела не слышно. — Неужели у вас нет другого оружия? — спросила потрясенная Коу. Шум в лагере заставил его резко повернуть голову. Часовой на вышке справа что-то сказал охраннику, стоявшему в воротах. Еще один солдат показался из барака в центре лагеря. Он приветствовал подъехавшую к нему девушку неприличным жестом. Рэмбо резко пригнулся и проскочил под проводом мины. Позади раздался тревожный шепот Коу: — Как? Вы хотите пойти туда? Где же ваш фотоаппарат? — Пропал. Но у нас есть приказ. Я думала… что вам запрещено входить на территорию лагеря. Вы должны только снимать. Нечем снимать. Тогда просто наблюдайте. Потом расскажете. Нет. — Рэмбо покачал головой. — Я должен выяснить все на месте. — А как же… Она осеклась: — Как же приказы? Приказы! Рэмбо хорошо знал, что это такое. Его приучили: что бы ни случилось, а приказ выполняй. Без дисциплины, без полного подчинения приказу любая операция обречена на провал. В ушах у него снова прозвучал голос Траутмэна, муштровавшего их, необстрелянных новичков, в Форт Брэге: «Разум — ваше главное оружие. Помните об этом. Но дисциплина превыше всего. В нашем деле шальные головы не нужны. И что вы там себе думаете насчет моего приказа — меня не интересует. Если я приказываю всем справить нужду, это значит: справить нужду. Тут же. Не сходя с места. Кто начнет снимать штаны, пробежит у меня десять кругов. И потом еще десять, пока не вобьет в свою дурную башку, что я приказал справить нужду, а не штаны снимать. Всем ясно? Основа специальных операций — точность исполнения замысла. Каждый из вас только винтик в сложной машине. Можете проявлять инициативу, но только в рамках поставленной вам задачи. Можете думать самостоятельно, но не забывайте, что вы лишь винтики, от точности которых зависит работа всех остальных частей огромного механизма. Зависят жизни других людей». В своей жизни Рэмбо боялся только одного: подвести своего названого отца или, вернее, своего единственного настоящего отца, благодаря которому появился на свет несгибаемый боец Рэмбо. Как поступить сейчас? Влепил бы ему сейчас Траутмэн десять кругов за нарушение приказа? Неужто единственный человек, которого он любил, мнением которого дорожил, теперь осудит его? Но ведь там, мучаются пленные! Полгода, проведенные в этом аду, показались Рэмбо вечностью. А они томятся там еще больше. И он шепотом сказал Коу на ухо: — Раз я остался без фотоаппарата… Пот выступил у него на лбу, когда он твердо закончил:… приказы потеряли силу. Есть люди, которых нужно спасать. Он решительно шагнул вперед, зная, что совершает непоправимое, что навлекает на себя гнев отца, поступает вопреки его воле. Он упрямо сжал лук и колчан со стрелами и начал спускаться по склону. 8 Он двигался медленно. Очень медленно. Часто останавливался и осматривал почву, кустарник. Не тянутся ли провода мин-ловушек? Когда спуск закончился и они достигли низины, им снова пришлось распластаться на земле и подбираться ближе ползком. Вопль, вырвавшийся из лагеря, повис над долиной, усиленный эхом. Рэмбо замер, вглядываясь в темноту. Пот градом катился по его лицу. Чуть позади, в зарослях папоротника, притаилась Коу. Был ли это крик заключенного? Как узнаешь? Люди любой национальности — американцы ли, вьетнамцы — кричат одинаково. Но часовые продолжали переговариваться, словно ровным счетом ничего не произошло. Тот, что находился наверху, в башне, сказал охраннику у ворот: — Он мне совал свое вино. Хорошо, что я не выпил. — Вот и я тоже, — поддакнул тот. — Я его как-то попробовал, так потом раскаялся: изо всех дырок газ шел. Видимо, это показалось им очень смешным, потому что они зашлись от хохота. — Он сам, как выпьет, так орет во сне. Снится какая-нибудь мерзость. Опять небось эти здоровые пауки. — Надо поймать одного и подбросить ему в койку. Они надрывались от смеха. Крик повторился, на этот раз не такой пронзительный, переходящий в тяжкий стон. Он доносился справа, из бараков. Рэмбо знаком приказал Коу оставаться на месте. Он посмотрел на сторожевую вышку, что находилась слева. Часовой развалился, положив ноги на невысокие, в половину человеческого роста, стенки башни. Здесь, слева, он и решил проникнуть в лагерь. Он крался вдоль колючей проволоки, прячась в кустарнике, пока не добрался до участка, расположенного прямо под сторожевой башней. По счастью, все башни здесь были обращены внутрь территории лагеря, охрана держалась лицом к лагерю. Они стерегли заключенных, пресекая всякую возможность побега, но никому и в голову не приходило, что кто-то может проникнуть в этот каменный мешок извне. Держась под прикрытием могучего дерева, Рэмбо достал нож и перерезал проволоку зубчатой стороной лезвия. Проскользнув в дыру, снова упал на землю и пополз ко второму ряду колючей изгороди. Повезло. Проволока внутреннего ограждения не была натянута, а свободно повисала вокруг креплений. Не пуская нож в ход, он растянул проволоку и пролез в получившееся отверстие. Рэмбо помнил, что бараки должны быть справа от него. Бесшумной тенью он метнулся туда. Но еще не подойдя к ним, почувствовал: что-то не так. Помещение имело нежилой вид. Хлопали открытые двери. В бамбуковых стенах зияли незаделанные проломы. Но главное — барак встретил его мертвой тишиной. Если бы здесь спали заключенные, он должен был услышать какие-то звуки: сопение, храп, поскрипывание коек, бормотание во сне, или, скорее, в кошмаре. Он подошел к чернеющему пролому и, стивнув зубы, заглянул внутрь. Там не было ничего, кроме паутины и высокой, густой травы, прораставшей сквозь дыры в дощатом полу. Коу не ошиблась. Крайняя степень запустения говорила о том, что лагерь давно не использовали по своему прямому назначению. Судя по всему, солдаты возвратились сюда недавно. Но с какой целью? И если тут все-таки есть заключенные, то где они их прячут? Рэмбо вжался в стену барака: мимо проходил охранник. Он терпеливо подождал, пока тот отойдет на безопасное расстояние, а затем в два прыжка преодолел расстояние до следующего барака. Осторожно, чуть приподнимая голову над выступом окна, заглянул внутрь. На койках, прикрытые москитными сетками, спали солдаты. Их винтовки были свалены на полу возле двери. Один из спящих протяжно застонал. Затем прихлопнул невидимое насекомое у себя на лице, перевернулся на другой бок и снова начал стонать. Еще одна перебежка в темноте — и Рэмбо припал к окну следующего барака. Удивительно, но оттуда лился свет и слышалась музыка. Надтреснутая, старая пластинка крутилась на патефоне. Вьетнамская рок-группа нестройными голосами исполняла шлягер «Твист-н-шаут» в переводе с английского. Рэмбо не собирался рисковать, заглядывая в окно. Он заметил щель между землей и деревянным настилом барака. Щель была около двух футов шириной. Рэмбо, сжавшись, нырнул в черный провал и, пробираясь сквозь завалы грязи и паутины, не думая о змеях, которые наверняка водились тут, дополз до того места, где дырка в полу позволяла ему наблюдать за тем, что происходит в комнате. Он лежал на спине и приглядывался. Отсюда ему была видна лишь часть комнаты. Он видел спину охранника, открывавшего маленький холодильник, чтобы достать банку кока-колы. Сержант! Банка чуть запотела, китайские иероглифы украшали этикетку, но Рэмбо не ошибся: это кока-кола. И еще в одном он не мог ошибиться. Лицо этого человека! Пальцы Рэмбо до боли сжали лук. Ненависть обожгла его. Он задыхался. Сержант — тощий, долговязый, со щелочками глаз, выдававших звериную жестокость, с вечной глумливой, словно приклеенной, ухмылкой — тот самый Тай, что пытал его и грозился живьем содрать с него кожу. Тот самый, чей нож оставил рваные шрамы на его теле. Нет, он не ошибся. Слишком часто он видел перед собой это ненавистное лицо наяву. Потом оно снова являлось ему в ночных кошмарах. Временами, когда у него не доставало сил поддерживать суровую внутреннюю дисциплину, предписываемую путем дзэн и он срывался, теряя над собой контроль, — здесь в лагере, в американском городке, в тюремном карьере — он мечтал только об одном. О том, чтобы расквитаться с этим человеком. Прошло столько времени, а Тай все еще торчит в этой дыре. Его никуда не перевели. Почему? Ответ на этот вопрос принес ему удовлетворение. Ты, должно быть, в черном списке, Тай. Да еще в каком! Здорово провинился, если в качестве наказания тебе продлили службу в этом аду. Ну, будь уверен, я тебе добавлю. Тай откупорил банку и принялся жадно пить. Пена стекала по его губам на пол. Капли падали на лицо Рэмбо. Он услышал обиженный женский голос. — Хоть бы мне оставил. Шлюха из деревни, что прикатила на мотороллере. Сержант опрокинул в себя остатки и швырнул женщине пустую банку. — Хватит с тебя. Он повалил женщину на койку и начал расстегивать ремень. В комнате погас свет. Лишь старая пластинка продолжала хрипеть. «Твист-н-шаут». 9 В бараках с правой стороны лагеря заключенных тоже не было. Там Рэмбо видел спящих солдат и в отделанном перегородкой закутке, должно быть, командира. Но если здесь нет заключенных, какого черта в лагере торчат солдаты? Он присмотрелся к подножию отвесной скалы, подступавшей к лагерю с торца. Он еще раньше заметил темневшее там углубление пещеры. И сразу все понял. Подкравшись к пещере, нащупал бамбуковые решетки, закрывавшие входной проем. А в мрачной сырой глубине… Пять американцев! О, Господи, до чего ужасный у них вид! Живые трупы. Мертвецы, восставшие из могил. Скелеты, обтянутые кожей в язвах и струпьях. Глубоко запавшие глаза казались несоразмерно огромными на изможденных лицах. Одежда, как ни странно, не болталась на исхудалых телах, а была им тесна. Куртки и штаны вьетнамских крестьян несуразно обтягивали долговязых американцев. Один из них бредил в жару. Приступ малярии. Другой скорчился, забившись в угол и поджав под себя колени. Крысы шныряли по каменному полу пещеры, но пленники не обращали на них внимания. Да, я знал, что им тут тяжко. Но я не думал, что они дошли до такого. Даже после своих шестинедельных скитаний в джунглях он выглядел лучше. Первое потрясение сменилось радостью. Он все-таки нашел пленных и может доказать, что их держат в этом лагере! Он занес было нож, чтобы перерезать веревки, которыми были привязаны бамбуковые решетки. Скорее! Сейчас я освобожу вас! Пленные в упор смотрели на него воспаленными, полубезумными глазами и… не видели. А может быть, еще хуже, они принимали его за одного из своих мучителей и покорно, бездумно, ждали очередных пыток, не имея сил сопротивляться. Освободить их сейчас крайне рискованно. Кто-то начнет стонать, бредить. Самостоятельно передвигаться они не могут. Нас всех перестреляют, думал Рэмбо. А если я снова попаду в этот лагерь? Второй круг этого ада я уже не вынесу. Но что-то надо сделать! Ему приказано: обнаружить пленников. Вернуться назад к тому месту, где его подберет самолет. Рассказать обо всем Мэр доку. Освобождать пленных будет группа «Дельта». Они живы! Я видел их. А как докажешь? Он вспомнил, что фотоаппарата у него нет. Просто расскажу. Поверят ли они тебе на слово? Траутмэн — да. А Мэрдок? А тот комитет, который планировал эту операцию? Кто я для них? Бывший заключенный. Преступник. Но я должен привезти что-нибудь с собой. Показать им что-нибудь. И тут он услышал стон. Совсем рядом. Но не за решеткой. 10 Он обернулся, готовый к нападению. Поднял нож перед собой. Но увидел такое, отчего кровь застыла в жилах, и нож опустился. Пленный висел на бамбуковом кресте. Широко разведенные руки привязаны над головой. Изощренная, продуманная пытка обрекала его на медленную, мучительную смерть. Если бы руки его были расставлены в стороны, через несколько часов он просто задохнулся бы от сильного давления массы тела на грудную клетку. С поднятыми руками давление на грудь уменьшалось. Он мог дышать. Мучаться он будет Долго. Легко умереть ему не суждено. Пленный был мертвенно бледен. Кожа на запястьях, перетянутых ремнями, содрана. По рукам сочилась кровь. Шрамы от этих порезов останутся надолго. Это Рэмбо знал по собственному опыту. Счет, по которому заплатит сержант Тай, растет. Человек, висевший на кресте, уже не шевелился. Но когда Рэмбо прикоснулся к худой шее, прощупывая пульс, веки пленного дрогнули. Взгляд с усилием сосредоточился на Рэмбо. Под левым глазом у американца расплывался огромный кровоподтек. — Что… — прошептал он потрескавшимися губами. Рэмбо поднес руку к губам пленного, другой рукой перерезал ремни, связывавшие его. Еще секунда — и тот соскользнул вниз. Рэмбо подхватил его. — Американец? — прошептал пленный у него под ухом. — Тс-с-с! — осадил его Рэмбо. — Молчи. Он взвалил обессиленного американца себе на плечи и побежал, пригибаясь как можно ниже. — Там… другие, — пробормотал пленный. Рэмбо мысленно ответил ему: не бойся. Даю тебе слово, их спасут. Внезапно черноту ночи прорезал яркий луч прожектора и выхватил из темноты фигуру Рэмбо с его ношей. Выбора у него не было. Он опустил пленного на землю, мгновенно вставил стрелу в свой лук и выстрелил. Стрелы Рэмбо были такими же необычными, как и его лук. Наконечники, изготовленные не из дерева, которое покоробилось бы в этом влажном климате, и не из стекловолокна, которое могло разбиться, а из сверхпрочного алюминиевого сплава, имели такое же черное покрытие, как и все оружие Рэмбо. Острая, как бритва, зазубренная нарезка наконечника увеличивала проникающую способность стрелы, не уступавшей по своей убойной силе пуле. Лучник — в философии дзэн самый загадочный и мистический образ. Тугой лук, растянуть который не всегда под силу богатырям, поддается легкому, едва уловимому движению рук монаха, не отличающегося физической мощью. Лук послушен направленной воле духа, подчиняющей себе грубую материю. Действительность иллюзорна. Памятуя об этом, монах посылал разящую стрелу в цель, столь же нереальную, как и весь этот мир. И стрела, словно заговоренная, летела точно в цель. Часовой на вышке скрючился, не успев охнуть, когда стрела с острым зазубренным наконечником вонзилась ему в грудь. Луч прожектора прекратил свое движение и замер на кусте папоротника. Рэмбо торопливо подхватил американца и понесся к колючей изгороди. В это время часовой, расхаживающий по лагерю, заметил, что прожектор метнулся куда-то в сторону. Он присмотрелся к зарослям папоротника, на которые переметнулся луч света, и затем поднял глаза вверх, стараясь понять, что происходит на башне. В мгновение ока Рэмбо метнул свой нож. Часовой еще успел бы вскрикнуть от внезапно пронзившей его боли, если бы нож, метивший точно в горло, не перерезал голосовые связки. Часовой, закатив глаза, упал на землю. Рэмбо вытащил нож из тела. Обтер окровавленное лезвие о траву. Проволока возникла перед ним внезапно. Он перерезал ее своим лезвием-вилкой и, сгибаясь в три погибели, рванулся к лесу. Прожектор на другой башне все-таки нащупал беглецов. О черт! Вновь положив на землю впавшего в забытье американца, Рэмбо вложил стрелу в свой лук, и тетива, натянутая с силой в сотню фунтов, мощным рывком отправила стрелу в смертоносный полет. Прожектор на башне опрокинулся, луч свет уперся в небо. Рэмбо понял, что стрела достигла цели. Необычное положение фонаря скоро привлечет остальную охрану. Он дал себе пять секунд на то, чтобы убраться на безопасное расстояние. 11 Коу притаилась в кустарнике, тщетно пытаясь разглядеть, что творится в лагере. Сердце ее бешено колотилось. Ей представлялось, что она прождала часа два, хотя Рэмбо оставил ее здесь всего пятнадцать минут назад. После того, как женщина из деревни скрылась в бараке, лагерь снова затих и погрузился в кромешную тьму. Все было по-прежнему спокойно, хотя она знала, что там, в самом логове врага, делает свое дело Рэмбо. Она вздрогнула и закусила губу, когда луч прожектора высветил бараки. Луч замер, соскользнув в густой папоротник, и она затаила дыхание. Но вот с противоположной стороны зажегся еще один прожектор. Не успела она испугаться, как его луч уперся в небо. Испуганные крики огласили чащу. На руку девушки, прижавшейся к земле, опустился тяжелый солдатский сапог. Коу вскрикнула от боли: к ней приблизилось лицо вьетнамского солдата, нацелившего автомат прямо на нее. Пальцы на спусковом крючке напряглись. Вдруг раздался свист, и в шею солдата впилась стрела. Он не успел сделать ни шага — стрела пригвоздила его к дереву. Разжавшиеся руки выпустили автомат. Солдат дернулся, кровь хлынула из артерии. Внезапно рядом с ней оказался Рэмбо. Обмякшее тело лежало у него на плече. Рэмбо жестом указал на горный перевал, через который они пришли сюда. Он мог бы и не напоминать ей: Коу уже поспешила туда. Позади них, в лагере, раздался свист, крики солдат. Не помня себя от ужаса, она отчаянно карабкалась по склону, цепляясь за корни деревьев. Невзирая на панику, охватившую ее, она отметила: Рэмбо даже с тяжелой ношей на плечах держался впереди нее. 12 Запомните, полковник, вы сами напросились, — произнес сзади стоящий Мэрдок. — Я отговаривал вас. Торопитесь на собственные, извините меня, похороны. Траутмэн даже не дал себе труда обернуться. Он засунул свой пистолет в кобуру и вышел из ангара. Эриксон и Дойл стягивали с самолета маскировочное покрытие. Первым в самолет вскочил Эриксон, за ним Дойл. Мощные двигатели начали разогреваться, гудение усиливалось, переходя в рев. Усевшись рядом с пилотами, Траутмэн сказал: — Заждались, ребята. Через час будем на месте. Дойл жевал резинку, от него разило марихуаной. — Почему бы вам не посмотреть правде в глаза? Парень у вас классный. Супермен в общем. Но он наверняка давно гниет в том лесу. Мы летим на этот пикник только чтобы вы успокоились. — Сам успокойся, — оборвал его Эриксон и повернулся к Траутмэну. — Извините, мой товарищ не блещет хорошими манерами. Он просто боится, что мы зря потратим топливо. Время мы сейчас тратим зря, это точно, — ответил Траутмэн. — Поднимай свое чертово корыто в воздух, а не то я сам сяду за штурвал. — Ну ладно вам, — примирительно сказал Дойл, — потерпеть не можете. Эриксон сосредоточился на приборах. Самолет оторвался от земли. — Старый добрый Вьетнам, — не унимался Дойл. — Вот уж действительно праздник, который всегда с тобой. 13 Американец открыл глаза, перевел недоуменный взгляд на Коу. Рэмбо, прошедший основательную медицинскую подготовку, проверил его пульс. Они решили сделать остановку лишь после того, как шум погони затих вдали. Это не сон? — слабо проговорил американец. — Неужели это не сон? — Будь уверен, — отозвался Рэмбо, позволивший расслабиться мышцам на короткое время перед тем, как снова взвалить свою ношу. Американец облизнул потрескавшиеся губы. Он с трудом подбирал слова. Вы, ребята, не подумайте… Я все время с кем-нибудь разговариваю. То с девушкой своей, то с матерью. И с отцом тоже. Не бери в голову. Помолчи лучше. — Сколько же им лет-то теперь? Сознание его медленно прояснялось. — Может, родителей и в живых нет. Но вы… вы… живые? Вы не снитесь мне? Вы отвезете меня домой? Господи ты, Боже мой, подумал Рэмбо. Где он, дом? — А куда же еще? — сказал он вслух и добавил: Как тебя зовут? — Бэнкс. Лейтенант ВВС. Американец попытался сесть. В глазах его стояли слезы. — Это чудо, — прошептал он. — Спасибо. 14 Тяжело дыша, они преодолевали последние километры джунглей. Едва ли не скатывались по каменистому спуску берега. Сампан ждал их, покачиваясь на воде. Кин смотрел на них, не скрывая удивления. Ну, чего ждешь? — хрипло бросил ему Рэмбо. — Давай заводи мотор. Поехали! — Деньги! — потребовал Кин. Коу протянул ему пачку. — Так-то лучше. Кин вскочил в лодку и принялся будить своих людей. Мотор заработал, лодка ожила и отчалила от берега. Матросы, еще плохо соображавшие, покосились на Бэнкса. Американец поднял голову. — Везение вам вышло, ребята. Пришли вовремя. — Почему? Лодка легко скользила по воде, на которой играли лунные блики. Бэнкс продолжал объяснять: — Хорошо, что вы пришли именно сегодня. Нас часто увозят из лагеря. То дороги строить, то урожай собирать. Всего неделю, как привезли обратно. Так вы тут всего неделю? — изумился Рэмбо. Ну да, гори он синим пламенем. — А когда вы были в лагере до этого? — вмешалась Коу. Бэнкс наморщил лоб, вспоминая. — Кажется, год назад. Ого! Какой же год сейчас? Коу назвала ему год. — Нет, этого не может быть! Столько времени прошло! — Лагерь пустовал все это время? Бэнкс кивком подтвердил. Коу бросила встревоженный взгляд на Рэмбо. — Я понимаю, о чем ты думаешь, — ответил Рэмбо на ее безмолвный вопрос. Что-нибудь случилось? Что-то не так? — спросил Бэнкс. — Нет, беспокоиться не о чем, — уверенно сказал Рэмбо. Тебе не о чем, подумал Рэмбо. Нам-то как раз есть о чем беспокоиться. — Покурить найдется? Бэнкс лихорадочно блестел глазами. — Не курю, — ответил Рэмбо. Чтобы не молчать, он спросил: — За что тебя на этом кресте? — Да как вам сказать… Я поймал кобру… — Змею? — выдохнула Коу. — Змею, конечно. — Бэнкс покашлял. — Не так уж страшно, если правильно схватить ее. Ну я ее и подбросил им. Я и раньше такое вытворял… Он, казалось, начинал бредить. Рэмбо силился представить себе эту картину. — Ох, они там и наложили в штаны. Кобру-то я в барак охранникам подсунул. Они потом из меня душу вытрясли. Живого места не оставили. Но вы бы посмотрели, как они носились по этому лагерю! Нелегко им с тобой было, — заметил Рэмбо. Да уж, — довольно подтвердил Бэнкс и с восхищением взглянул на Коу. — Вам спасибо, мисс. Только не обижайтесь, но вы, мисс, такая девушка, такая девушка… Знаете, я ведь женщины не видел с тех пор, как… Коу ласково прикоснулась к его впалой, заросшей щеке. Не надо говорить. Отдохните. — А что вы делаете в воскресенье? Девушка напряглась, точно натянутая струна. Бросила взгляд на Рэмбо. Он видел, как ее всю передернуло. Она встала, чтобы скрыть волнение. — Я принесу вам поесть, Бэнкс. Чего-нибудь вкусного. — Она сжала губы, подавляя вспышку негодования. — Только ешьте медленно. А то заболеете. Рэмбо улыбнулся. Ему нравилось, как она держалась. Рев мощного двигателя прервал его размышления. Сердце подскочило в груди. Он сжал в руке пистолет. Луч прожектора упал на их лодку. ЧАСТЬ V 1 Это могло быть чем угодно, но только не вражеским патрульным катером. Если бы это был катер… Судя по реву двигателя судно большое. И прожектор у него мощнейший. Услышав голоса пиратов, Рэмбо схватил свой лук, взвалил на спину Бэнкса и направился к кабине. Прожектору все никак не удавалось нащупать сампан. Если Рэмбо успеет войти в кабину до того, как обнаружат сампан, им с Бэнксом, вероятно, удастся спрятаться, а Кину, как обычно, можно будет предложить откупные. Приподняв парусиновую тряпку, которой был завешен вход, Рэмбо обернулся. Нет, это не сторожевой катер. Достаточно беглого взгляда, чтоб определить, что это такое. Иисусе Христе, да ведь это канонерка Военно-морского флота Соединенных Штатов. Ее массивный корпус, утыканный стволами орудий, отчетливо вырисовывался в лунном свете. Но эта канонерка больше не принадлежит Военно-морским силам Соединенных Штатов — ее захватили в качестве трофея коммунисты. И им известно, как ею управлять. В кабине стояло зловоние и было темно. Рэмбо приблизился к Коу — она зашла сюда взять съестное для Бэнкса. Коу с тревогой вглядывалась в судно, дизель которого так страшно ревел. — В чем дело? — спросила Коу. Темнота нагнетала страх. Рэмбо почувствовал, как к его спине приставили дуло. Чья-то рука выхватила из кобуры его кольт 45 калибра. Кто-то отпихнул Коу, Бэнкс распластался по полу. Ты хочешь знать, в чем дело? — хриплым от ярости голосом сказал Рэмбо. — Кин нас продал. Кин стоял на палубе и отдавал по-вьетнамски приказания команде канонерки: — Сюда! Сюда! Возьми штурвал! Он вошел в кабину. Луч прожектора наконец нащупал сампан, и Рэмбо увидел, что Кин больше не улыбается. Американская свинья! — бросил Кин и плюнул Рэмбо в лицо. От его густой слюны воняло гнилью. Рассвири-пев, Рэмбо поднял руку, целясь ребром в гортань этого подонка, но получил сокрушительный удар по затылку, на этот раз казенником гранатомета. Почему вы застряли? — Нас обнаружили. Я заключил с ними сделку. Выгодней, чем с тобой. Что ты сказал? — Это выгодней, чем деньги. Это касается моей жизни. Американская свинья! — выкрикнул Кин еще громче, надеясь, что его услышат солдаты. — Дело есть дело. Он пожал плечами и со злостью ударил Рэмбо по щеке. Кин совершил ошибку. Рэмбо притворился, будто потерял от удара равновесие. Конечно, это было не так. Сделав ловкий пируэт, Рэмбо выбил у Кина автомат и гранатомет, ударом локтя сломал ребра стоявшему сзади пирату, вытащил нож и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, срубил голову второму пирату. Фонтаном хлынула кровь, голова с глухим стуком упала на пол, лязгнул гранатомет, который Рэмбо подхватил буквально на лету. Он знал, что Коу схватила автомат. Кин метнулся к двери, и Рэмбо спустил курок. Стены шалаша удесятерили хлопок выстрела. Кина разорвало надвое. Окровавленная верхняя часть туловища рухнула в кабину, нижняя сделала два шага вперед и завалилась на борт сампана. Рэмбо перепрыгнул через трупы и выскочил на палубу. Гранатомет, как помпа, сметал все на своем пути. Выстрелом пробило борт, вторым снесло у одного из пиратов переднюю часть черепа, другого отбросило в реку. Потом досталось прожектору. Стекло разлетелось на мелкие осколки. И снова наступила тьма. До Рэмбо донеслись отчаянные вопли с канонерки, сзади раздалась очередь из АК-47. Он пригнулся и, повернувшись назад, сделал выстрел, увидел, как разлетелась в щепки бамбуковая стенка кабины. Заряд угодил в пирата, замахнувшегося на Рэмбо топором. Он бултыхнулся в реку. В проеме кабины появилась Коу с АК-47. Нос сампана сотряс взрыв, во все стороны полетели щепки. Рэмбо пригнулся. С канонерки открыли огонь. В ушах не стихал гул от недавнего взрыва. — Спускай Бэнкса за борт! — велел Рэмбо Коу. Он кинулся в кабину, рывком сорвал замок с замасленного деревянного рундука, выхватил реактивное ружье и быстро зарядил его. Снаружи слышалась пальба. Рэмбо выскочил из кабины. Коу строчила из автомата по канонерке. — Прыгай вместе с ним! — приказал Рэмбо. Он кинулся на корму. Второй взрыв уничтожил то, что оставалось от носа. Рэмбо окатило брызгами. Сампан шел ко дну. Коу закинула на плечо автомат, подняла Бэнкса и нырнула вместе с ним за борт. Рэмбо вскинул реактивное ружье. Массивный корпус канонерки был совсем рядом — он наверняка не промажет. Спустил курок, ощутил толчок отдачи. Надпалубные сооружения канонерки осветило вспышкой, раздался грохот. Ночь превратилась в день. В воздух полетели осколки металла и человеческие тела. Тут же последовало еще несколько взрывов. «Боеприпасы», — сообразил Рэмбо. Рвануло бак с горючим. Но калошина еще не затонула. Она, словно объятый пламенем корабль-призрак «Летучий Голландец», продолжала идти вперед. Рэмбо отшвырнул реактивное ружье, схватил лук, колчан со стрелами, сиганул на корму, но тут… Канонерка, столкнувшись с обломками, врезалась в сампан. Удар сообщил прыжку Рэмбо добавочную силу, и он, ныряя, больно ударился лицом о мутную поверхность воды. Его тело устремилось вглубь. Уже под водой он услыхал рев другого мотора. Когда выплыл на поверхность, облепленный с ног до головы песком и илом, учуял в воздухе запах бензина. Повернувшись в сторону объятых огнем пожара канонерки и сампана, обратил внимание, что на берегу появились солдаты. Их испуганные лица ярко освещало пламя. Одни показывали на огонь пальцами, другие кинулись в реку, точно надеясь спасти уцелевших. Рэмбо слегка приподнял над поверхностью воды лицо и отдался на волю течения. Он вглядывался в берег, надеясь увидеть там… Коу. Он заметил, что она укрылась за прибитыми к берегу мокрыми корягами и ветками в самом устье реки. Рядом с ней был Бэнкс — Рэмбо видел его ноги, торчавшие из-под веток. Коу совсем выбилась из сил и хватала ртом воздух. Промокшая одежда и ботинки тянули Рэмбо ко дну. Он плыл, бесшумно рассекая воду мощными взмахами рук. Наконец ноги коснулись скользкого дна, и он ползком добрался до укрытия, где его ждали Коу с Бэнксом. От огня, пожирающего останки сампана и канонерки, стоял такой треск и свист, что они рискнули обменяться несколькими фразами. — Ты в порядке? — шепотом поинтересовалась Коу. От страха ее покинули силы. — Я спрашиваю… — Мне плохо. — Что? — Я — убийца. Меня ждет кара в другой жизни. Это ужасно. — Нет. Все зависит от того, кого вы убивали. Это были «что», а не «кто». Настоящие звери. — Какого черта вы там шепчетесь? — пробормотал Бэнкс. — Поздравляем друг друга с праздником. — Да, да, припоминаю: сегодня четвертое июля. — Вперед, — скомандовал Рэмбо. — Что, сейчас мы нацепим белые бороды и наденем красные камзолы? Рэмбо взвалил Бенкса на спину, взял лук и колчан со стрелами, поднялся на ноги. Они с Коу направились в сторону темнеющих вдали джунглей, подальше от огня. Место подхвата, думал он, с трудом переставляя негнущиеся ноги. Болели мускулы, не хватало воздуха. Нужно во что бы то ни стало добраться до места подхвата. Сзади раздался чей-то крик. Потом другой, уже почти за самой спиной. Он собрал остатки сил. 2 Траутмэн сидел сзади Эриксона, напряженно следя за тем, как тот управляет вертолетом «Агаста 109». Они летели над самыми верхушками деревьев, поперек поросшей густым лесом долины, поднимаясь и опускаясь в зависимости от ландшафта. В кабине было темно. — Ты не можешь быстрей? — спросил Траутмэн. — Я и так выжимаю из малышки сто пятьдесят миль, — ответил Эриксон. Впереди обозначилась гористая линия горизонта, подсвеченная снизу слабым мерцанием. К тому же ты сам сказал, что все должно идти строго по расписанию, — продолжал Эриксон. — Мы добрались сюда скорее, чем положено. Если твой парень жив и теперь держит путь к месту подхвата, спешка ему только повредит. Нам тоже. Конги начнут выяснять, в чем дело и засекут нас. Эриксон старался перекричать рев встречных потоков воздуха — задний отсек вертолета был открыт. Траутмэн повернулся назад. Пристегнутый страховым поясом Дойл сидел на полу, свесив ноги, его брючины громко хлопали на ветру. Джунгли внизу сливались в одно темное пятно. Дойл наклонился к М-68, установленному рядом, отвел затвор и зарядил орудие. Траутмэн видел, как развеваются подхваченные ветром волосы Дойла. Ощутив на себе чужой взгляд, Дойл поднял голову. — Под нами округ Инджан, — с ухмылкой сказал Дойл. Линия горизонта светлела с каждой минутой. 3 Солнце поднималось выше и выше. Рэмбо упорно взбирался вверх по склону. У него болели плечи. Одежда взмокла от пота. Коу раздвигала заросли, вглядывалась вперед. Утвердительно кивнув Рэмбо, пошла дальше. Местность была изумительно красива. Они достигли края откоса. Справа высилась скала, обрывавшаяся к реке, расположенной в ста футах внизу. На противоположном берегу реки с другой стороны ниспадал сверкающий под солнечным светом водопад. Живописная лагуна внизу была окутана парами тумана. Прямо перед ними открылась прогалина. И это было куда более приятное зрелище, чем водопад. Потому что это — место подхвата. Рэмбо отыскал укрытие, образованное растениями, опустил Бэнкса на землю, выпрямился, расправил плечи, пытаясь расслабить сведенные судорогой мышцы. Его взгляд был устремлен туда, откуда они пришли — Рэмбо внимательно вглядывался в пологий склон долины. Сквозь заросли продирались солдаты. Он слышал их громкие голоса, эхо которых отражали джунгли. Что ж, следует отдать должное — их ведет чертовски опытный филер, не важно кто он: местный селянин или солдат. Не пройдет и четверти часа, как они окажутся здесь. Он медленно повернулся на триста шестьдесят градусов, внимательно рассматривая местность. Черт возьми, где же вертолет? Рэмбо бросил взгляд на свой лук и колчан со стрелами, потом перевел его на АК-47 у Коу за плечом. Знаешь что, давай меняться. Скоро будет вертолет. — Конечно. Я это так, на всякий случай. Коу отдала ему автомат, он протянул ей свой лук. В колчане пачка взрывчатки С-4. Но ты не бойся — без детонатора она не взорвется. — Знаю. Снука научил меня, как с нею обращаться. — Отлично. Крики, приближаясь, становились все отчетливей. — Будет лучше, если ты исчезнешь, — сказал Рэмбо. Что? Ты не летишь с нами? — пробормотал Бэнкс. — Мне приказано остаться здесь. Но может быть… Рэмбо в удивлении поднял брови. Может, я останусь с вами до конца? Может, смогу чем-нибудь помочь? Рэмбо смотрел на продирающихся сквозь заросли солдат. Вертолета пока нет и в помине. До конца? Но это и есть конец. Но я хочу остаться. Забыть все приказы. У меня появился шанс. Возьмешь меня туда? Туда? Куда это? — не понял он. — В Америку. Тебе стоит лишь захотеть. Возьми меня с собой. Как свою жену, — перешла она неожиданно на «ты». Рэмбо оторопел. Что за чудовищная мысль. В ней скрыта угроза. Да он… — Ты меня не понимаешь. Со мной не надо жить. Просто нужно помочь выбраться отсюда. В Хантинтон Бич. Я хочу повидать своего брата. — У Коу дрожал голос. — А самое главное увидеть сына. Ты разведешься. Скажешь, что я — плохая жена. Но я получу подданство. И останусь в Америке. — Но я здесь для того чтобы вызволить военнопленных, — мямлил Рэмбо. — То есть… Что подумают обо мне, привези я отсюда жену? — Подумают? — Коу выпрямилась, гордо подняв голову. — Только то, что ты — человек. Он отрицательно покачал головой. — В чем дело? Ты не позволяешь себе чувствовать? В тебе уже умерли все чувства? Но ведь мы еще живые. — Она указала пальцем на пурпурную орхидею, расцветшую на болоте на краю джунглей. — Мое кодовое имя — Орхидея. Цветок, который растет только на хорошей земле. Здесь под землей лежат кости животных, людей. Они погибли в джунглях. Удобряют землю. Чтоб на ней росли самые прекрасные цветы. Орхидей. Здесь много мертвых. Вьетнамцев. Вьетконгов. Американцев. И много прекрасных цветов. Но я надеюсь остаться в живых. Пускай я не такая прекрасная, но я хочу остаться живой. Я не хочу умирать. Рэмбо кивнул в сторону, откуда доносились крики. Быть может, мы умрем скорее, чем ты думаешь, — сказал он. Коу была похожа на убитую горем маленькую девочку. — Я думала, что… Рэмбо чувствовал, что у него заныло сердце. Еще вчера он бы ни за что не поверил, что с ним случится такое. Вдруг к неописуемому удивлению Рэмбо Коу прижалась к нему всем телом и поцеловала его в щеку. Еще удивительней было то, что он позволил ей это сделать. За последние четырнадцать лет это был его самый близкий контакт с женщиной. Когда губы Коу коснулись его щеки, ему показалось, будто через него прошел электрический разряд. От ее нежного дыхания по коже забегали мурашки. Взяв лук и колчан со стрелами, Коу направилась к залитой солнечным светом поляне, ведущей в дремучие заросли джунглей. Ее миниатюрная фигурка в широких черных брюках быстро уменьшалась в размере. Ты что, парень, спятил? — сказал Бэнкс. — Давай возьмем ее с собой. Рэмбо окончательно растерялся. Инстинкт самосохранения боролся в нем с… Ладно. Оставайся, — отрывисто бросил он. — Мы поженимся. А потом я разведусь. Будешь жить в своем Хантинтон Бич. Коу обернулась. По ее щекам текли слезы. Но теперь она улыбалась. — Ты… чертовски хороший парень. — Но ты спрячься. А когда прилетит вертолет… Если он прилетит. Пока что не похоже. Коу все поняла и кивнула. Если солдаты появятся здесь раньше, чем прилетит вертолет, Рэмбо даст ей возможность спастись. Рэмбо, ты… сго-вор-чи-вый. — Посмотрим. И тут он услышал его, этот отдаленный гул, как ничто другое вселявший в сердце надежду. Спасательный вертолет. Его радость была преждевременной: сзади послышалось учащенное дыхание. Рэмбо обернулся. На гребне склона показался солдат. 4 Траутмэн с тревогой вглядывался в окутанные дымкой скалы. — Поторопись! — До места подхвата три минуты лету, — сказал Эриксон. Он наклонился над приборами. Вместо того, чтобы подняться вверх и пролететь над скалой, Эриксон направил машину в узкое ущелье. Какого черта?.. — Так быстрей. Ты ведь сам меня торопишь. Они очутились в ущелье, крутые склоны которого отражали и усиливали рев мотора. Это была своего рода аэродинамическая труба, и вертолет подбрасывало и раскачивало из стороны в сторону. Траутмэн обхватил свое туловище руками. — Чем скорей, тем лучше, — сказал он. Вертолет накренился на один бок. Сидевший в заднем отсеке Дойл воскликнул: — Вот и кавалерия! 5 Рэмбо подстрелил из АК-47 еще одного солдата, пытавшегося перевалить через гребень. — Уходи! — крикнул он Коу. Оценив ситуацию, солдаты рассыпались и, прячась за деревьями, стали заходить с флангов. Рэмбо поволок Бэнкса в обход поляны. Он продирался сквозь заросли, надеясь обнаружить прикрытие из камней. — Уходи! — снова крикнул он Коу. — В лес на той стороне! Пока нас не окружили! Я хочу с тобой! — Солдаты будут здесь раньи чем вертолет! Проклятье, да уходи же! Сделка не состоится! Убирайся отсюда! Он пригнулся, прячась за невысокими камнями, всмотрелся в окаймлявшие склон заросли. Справа зашебуршило. Солдаты. Теперь они контролируют подступы к джунглям. Вот и все, думал Рэмбо. Это, можно сказать, конец, Он слышал у себя над головой все усиливающийся рев. Вертолет еще слишком далеко. Его даже не видно. А патроны на исходе. Если бы не Бэнкс, я бы смог уйти, подумал он. Ничего не поделать — у него на руках Бэнкс. И он его ни за что не бросит. Рэмбо глянул в сторону поляны, на которой стояла Коу. Хорошо хоть она его послушалась. И теперь в безопасности. 6 Вертолет вырвался из ущелья. Рев мотора больше не оглушал, и Траутмэн стал вглядываться в узкую долину. Он видел перед собой лишь макушки деревьев. Впереди замаячила новая скала, которую Эриксон облетел сбоку. Вот. Да, впереди. — Эриксон показал пальцем. — Вон там. Траутмэн с замиранием сердца вглядывался вдаль. Видел низвергавшийся со скалы водопад, поляну на склоне Она начиналась сразу за скалой. Слева поднимался поросший кустарником склон. За ним начинались джунгли. С поляны взметнулось облачко пыли. Еще одно. И еще. На этот раз уже из зарослей. Эриксон напрягся. — Черт побери, что там происходит? По мере приближения вертолета границы поляны расширялись. — Похоже, что это… Траутмэн нахмурился. Снова взметнулось облачко пыли. Вместе с ней в воздух взлетели осколки камней и ветки кустов. — …Перестрелка, черт бы ее побрал. В зарослях наблюдалось движение. Траутмэн различил крохотную фигурку человека. Он тащил на спине другого и махал им не то палкой, не то винтовкой. Снова облачко. Фигурка повалилась на землю. — Это минометный обстрел! — воскликнул Траутмэн. — По нему ведут огонь! Господи, да ведь это же Рэмбо! Он сделал это! — Почему бы нам не послать подкрепление? — крикнул Дойл и, вскочив на ноги, кинулся к М-60. — Давай-ка, малыш, пониже. По мере снижения вертолета поляна становилась все больше. Траутмэн видел, как Рэмбо целился в сторону джунглей, как вздрагивало от отдачи при выстреле все его тело. Из-за рева мотора выстрелов не было слышно, и Траутмэну сделалось жутко. Еще он видел людей, продирающихся сквозь заросли к поляне. — Кто это с ним? — спросил Эриксон. — Ведь это не предусмотрено… Что за чертовщина? Да кто это? — Это… это американец! О Боже! Сообщи командованию! Он нашел! Он спас одного из наших! 7 Мэрдок снова бросил взгляд на свои часы. Он ходил взад-вперед возле радиоустановки в ангаре. Почему они так задерживаются? Вертолет должен был… — Сэр? Сзади стоял техник. Мэрдок стремительно обернулся. Техник старался говорить бесстрастным голосом, но он был явно возбужден. Есть сообщение, «Стрекоза» докладывает, что они обнаружили Рэмбо. С ним, похоже… — Что? Продолжайте. С ним американский военнопленный. — Что? Мэрдок потянулся к передатчику. Да, сэр. — Лицо техника озарилось радостной улыбкой. — Они вызволили одного из наших! Мэрдок побледнел. — Из наших? — Он повернулся, обращаясь к обслуживающему персоналу. — Станция переходит на особый режим! Харрисон! Мэстерс! Гудэл! Всем немедленно покинуть помещение! Техники в недоумении уставились на Мэрдока. — Я сказал покинуть помещение! Пошевеливайтесь! Рассерженные, недоумевающие люди сняли наушники и, сбившись в группку, направились к выходу из ангара, то и дело оглядываясь назад. — А вы останьтесь! — велел Мэрдок технику, принесшему донесение. — Перейти на частоту КОМИНТ. Микрофон! «Стрекоза»! — орал он в микрофон. — Говорит «Вожак Стаи» «Волчьего Логова»! Готовность «Альфа-Кило-Виктор»! В наушниках потрескивало статическое электричество. — Роджер, «Вожак Стаи», валяй, — послышался сквозь треск голос Эриксона. — Немедленно прекратить операцию! Повторяю! Прекратить немедленно! Возвращайтесь в «Логово»! 8 Эриксон видел, как Рэмбо снова выстрелил в приближавшихся со стороны зарослей солдат. Приказ командования поверг его в недоумение. Он надел наушники. — «Вожак Стаи», повторите приказ! — Прекратить! Мать твою так, прекратить! — раздался сквозь треск крик Мэрдока. Этого было достаточно. — Роджер, я только что получил приказ не брать их на борт, — сказал Эриксон, повернувшись к Траутмэну. — Не брать?.. Да он свихнулся! — Траутмэн приблизил к Эриксону искаженное гневом лицо. — Получи подтверждение! — В этом нет нужды. Поверь мне, я понял все правильно. — Проклятье. Эриксон почувствовал, что с него сдернули наушники. Ушам сделалось больно. — Мэрдок! — орал в микрофон Траутмэн. — Христа ради, скажи, что с тобой? Мы их видим! Мы можем взять их, Мэрдок! Мо жем! Ты меня понял? — Оставь, парень. — Эриксон пожал плечами. — Похоже, он не хочет тебя слушать. Держись. Мы делаем разворот. — Не смей, ублюдок! Вперед! — Извини, не могу. Приказ есть приказ. — Это, поверь мне, и есть приказ! — Спокойно, парень. Мы не на военной службе. Мы вольнонаемные по контракту. Нам приказывает тот, кто платит. Босс сказал: полный назад. — Наемники. — Похоже, Траутмэн едва сдерживался, чтобы не плюнуть Эриксону в лицо. — Внизу люди! Наши люди! — Нет, ваши люди, — поправил его Эриксон. Он нисколько не испугался, когда Траутмэн схватился за кобуру висевшего на поясе кольта. Потому что за спиной Траутмэна стоял Дойл и целился ему в голову из М-16. — Эй, слушайся во всем моего приятеля, ясно? — сказал Дойл. — Успокойся и затихни. Ты действуешь всем на нервы. Так можно заработать язву. Эриксон резко развернул машину. Теперь место подхвата было прямо под ними. От взвихренных винтом потоков воздуха полегли кусты. Вертолет держал путь под надежное крылышко эсминца «Бутон». 9 Рэмбо не верил своим глазам. Он бежал по поляне с Бэнксом на спине. Справа и слева вздымалась от взрывов земля. «Агаста 109» внезапно прекратила снижение. Рэмбо отчетливо видел, как пилот Эриксон, пожал плечами и махнул рукой. Крутой вираж, мотор захлебнулся в реве, и вертолет стал удаляться. — Что за чертовщина?.. Где он?.. — недоумевал Бэнкс. — В чем дело? — Они нас предали. — Эти ублюдки бросили нас? — Остается рассчитывать только на себя. Рэмбо опустил Бэнкса на землю, сделал наугад две очереди из АК-47, который внезапно замолк. Кончились патроны. Рэмбо выругался. Да, нас предали, думал он. Огонь со стороны джунглей прекратился, если не считать одиноких выстрелов. Солдаты ползком приближались к поляне. Рэмбо отшвырнул автомат в сторону и бросил прощальный взгляд на небо. «Агаста 109» быстро удалялась в сторону базы и скоро превратилась в крохотную точку. Солдаты подступали все ближе. Злобно щетинились нацеленные на него винтовки. Больше всех злобствовал один из них, узнавших в человеке на поляне того пленника, который причинил ему много неприятностей. Парня, чья грудь и спина исполосованы его, сержанта Тая, ножом. Приклад АК-47 с размаху опустился на голову Рэмбо. Он упал на землю. Прежде чем потерять сознание, подумал, изнемогая от боли и гнева: «Если выживу — а я заставлю себя выжить — этот сукин сын ответит мне за все». 10 Коу до боли в суставах стиснула лук и колчан со стрелами. Отсюда, из джунглей на противоположной стороне поляны, она, надежно скрытая густыми зарослями, видела все. Даже капельки пота на разъяренных лицах солдат, окружавших ее парня. Он рухнул на колени, когда сержант ударил его по… Коу силилась подобрать английское выражение… по интимному месту, промежности… В пах. Ее сердце разрывалось от боли — Рэмбо били по спине, груди, ногам. Она ощущала эти удары на себе и едва сдерживала стоны. Но держалась стойко — так, как держался бы на ее месте Рэмбо. Да. Он — ее парень. Между ними существует какая-то связь. Коу поняла, почему он велел ей уходить — не потому, что не хочет взять ее в Америку. Нет, он бы обязательно взял ее туда. Рэмбо не хотел рисковать ее жизнью. Ведь солдаты были так близко, а вертолет так далеко. Он хотел, чтоб она спаслась. Солдаты волокли по земле почти бездыханное тело ее парня и этого военнопленного Бэнкса, который плакал навзрыд. И Коу дала себе обещание. Даже не обещание, а клятву. Коснулась висевшего на шее талисмана. Ее парень, Рэмбо, хотел спасти ей жизнь. Она клянется Буддой, что спасет жизнь ему. 11 Мэрдок поставил на стол стакан с виски. — Извините, льда нет. Пейте. — Ты в своем уме? Черт возьми, ты отдаешь себе отчет в том, что ты натворил? — орал Траутмэн. — Отдаю ли я себе отчет? Разумеется. У вас есть пять, нет, десять минут выслушать мой рассказ о прежней администрации, госсекретарях, а также всех прочих секретарях, комитетах, дипломатических отношениях и так далее? Лицо Траутмэна пошло пятнами. — А в это время Рэмбо будут распинать на мученическом кресте. — Полковник, мы с вами взрослые люди. К тому же знакомы с тем, как обстоят дела. Это война. Необъявленная война. Холодная. Коварная. Упорная. А в любой войне приходится жертвовать людьми. — Но не моими людьми. — Всякое случается. Только не говорите мне, будто вы забыли про Ки Сан, этот никому не нужный клочок земли. И вы… — Только не я. Не вы, так другие допустили, чтобы сотни и тысячи хороших людей сложили головы в идиотской осаде никому не нужной кучи грязи, этой называемой стратегической высоте, не представлявшей для нас никакой ценности, ибо вокруг — сплошные джунгли. Неужели тот, кто замыслил эту операцию, забыл об уроке, который преподал французам Хо Ши Мин Дьен Бьен Фу? Жертвы? Да на войне не обойтись без жертв. Поэтому не учите, полковник, ученого. И не разыгрывайте из себя невинного младенца. Вы не настолько глупы. Уверен, у вас с самого начала возникли некоторые подозрения, однако вы молчали до последнего, что делает вас соучастником происшедшего. Не так ли? Траутмэн швырнул в стену стакан. Во все стороны брызнули осколки, но Мэрдок даже бровью не повел. В тесной комнатенке терпко запахло виски. Что может быть общего у меня с таким мерзавцем, как ты? Выходит, наша операция изначально была задумана как спектакль? Как и вся эта проклятая война. Спектакль, обман! — Старая песня. Все это дело рук политиков. Траутмэн видел перед собой бесстрастное лицо Мэрдока. Постарался взять себя в руки. Сделал глубокий вдох. — Ладно. Но в таком случае, какую вы преследовали цель? — Я? Мне-то зачем? Я тоже выполнял приказ. У меня, полковник, есть свои обязательства — перед женой и детишками. Думаете, мне доставляет удовольствие причинять страдания другим? Я всего лишь на службе. Знать бы, что хорошо, а что плохо — и тебе прямая дорога в служители Господни, верно? Я маленький человек. Поступаю, как мне велят так называемые ученые мужи и жены. К тому же я не хочу быть шовинистом. Одним словом, делаю то, что мне говорят, и того же требую от моих подчиненных. Если бы твой парень, этот, насколько я понял, шизик, ограничился своим заданием, а именно: щелкнул несколько раз своим фотоаппаратом и слинял по-тихому, мы бы его забрали. И никаких проблем. — Черт побери, объяснитесь! Мэрдок в недоумении посмотрел на Траутмэна. Вздохнул. Сел в кресло. — Все ясней ясного. Предположим, Рэмбо докладывает, что не может найти их. Поверьте, так оно и должно было быть. Насколько нам известно, тот лагерь пуст, к тому же ваш парень сам когда-то из него бежал. Разумеется, в этом есть своя символика: смельчак любит рисковать жизнью и непременно захочет во второй раз посетить ад. Предположим, его хватают — что ж, он частное лицо, герой, действующий на свой страх и риск. Ну, а если ему везет и он обнаруживает какие-то доказательства, они, ясное дело, затерялись бы где-нибудь между Таиландом и Вашингтоном. И все чисто. Никаких военнопленных. Конгресс это скушает. Легион Семей тоже. Может, даже ветераны. Разве можно себе представить, что лагерь снова заселен? Вашему парню во что бы то ни стало захотелось быть героем. Одних снимков ему мало — еще прихватил с собой сувенир. Так и прет из него этот его героизм. Вот мне и пришлось все переиграть. Другого выбора у меня не было. — Это вопиющее предательство! Нужно немедленно выручить его! — Как бы не так! Управление на это не пойдет. Ни за что! Да вы отдаете себе отчет в том, что бы случилось, возвратись тот второй парень на родину? Мы здесь ведем переговоры о выкупе. В семьдесят втором, когда сворачивалась война, мы условились заплатить Северному Вьетнаму четыре с половиной миллиарда долларов за оставшихся у них наших парней. Миллиардов, полковник. За этих полудурков. Такая колоссальная сумма. Но другого выхода не было. — Итак, выкуп уплачен не был, болтовня продолжается, второй фазы переговоров об освобождении так и не последовало. Черт возьми, что бы вы сказали, появись эти калеки на экранах в шестичасовых новостях? Что, снова начинать войну? Предпринимать вооруженное вторжение? Бомбить Ханой? Неужели вы всерьез надеетесь, что кто-то выступит перед Сенатом Соединенных Штатов с просьбой выделить четыре с половиной миллиарда за парочку всеми забытых призраков? Вы разве не читали насчет дефицита национального бюджета? — Призраков? — Траутмэн весь напрягся. — Вы, Мэрдок, когда-нибудь принимали участие в бою? Только не повторяйте мне тот анекдот про подразделение, которым вы якобы командовали в шестьдесят шестом. Да вы видели войну только в шестичасовых новостях. Они же участвовали в бою. Их товарищи погибли в бою. Им самим повезло меньше. Думаю, они денно и нощно молят Господа о том, чтоб он послал им смерть. Но они еще не призраки. И зарубите себе на носу, вы, ублюдок, — этих парней во что бы то ни стало нужно вернуть домой. Мэрдок покачал головой. — Этого не будет. — Прости вас Господи. Мы ведем бессмысленный разговор, — изрек Мэрдок и залпом проглотил виски. — Мне следовало знать заранее, что… ну, скажем, человеку со стороны этого не понять. Поверьте, я пытался объяснить вам как можно доступней. Следовательно, я забуду наш разговор. Вам советую сделать то же самое. И больше не поднимайте этот вопрос. Это будет ошибкой с вашей стороны. — Ошибаетесь вы. — Да? Каким образом? — Я сказал: прости вас Господи. Этого парня я знаю лучше, чем вы. — Этого парня? — Вам бы следовало помнить о том, что это Рэмбо. 12 Рэмбо ослаб от града ударов по лицу, от боли рябило в глазах. Он свисал с бамбукового креста. Руки были скручены веревкой и привязаны к шесту над головой. Перед ним маячила перекошенная от ярости физиономия сержанта Тая. На какое-то мгновение он превратился в фантастическое чудовище из кошмара. Пробежала тень, и сознание Рэмбо прояснилось. Он увидел нож, узнал Тая, в то время как воспаленный разум убеждал его: ты отсюда не убегал, ты не возвращался в Америку, не было того полицейского, тюрьмы, возвращения в Нам и этого повторного плена. Все это сон, бред — сержант Тай попросту хочет содрать с тебя живьем кожу. Нож оказался совсем рядом с его лицом, и Рэмбо пришел в себя настолько, что смог его узнать. Это его собственный нож с особым черным лезвием, зубцами на обратной стороне лезвия и отвертками на рукоятке. Что, это тоже сон? Но если не бежал из плена, не возвращался в Нам и не был схвачен снова, то тогда нож, выходит, не его. — Такой замечательный нож, — сказал по-вьетнамски Тай. — Какой ты добрый, что сделал мне этот подарок. Какой внимательный. Должно быть, ты сильно скучал по мне, раз столько испытал, чтоб возвратиться сюда с подарком. У Рэмбо прояснилось в голове. Он все осознал. И содрогнулся от ужаса. Увидел разворачивающийся над ним вертолет. Солдат, берущих его в кольцо. Тая, бьющего прикладом по голове. — Где Бэнкс? Тай с размаху ударил Рэмбо в лицо. Бэнкс? Ты спрашиваешь о нашем пленнике, который ушел из лагеря без нашего разрешения? Он так истосковался по своим товарищам, что мы в конце концов вняли его мольбам и снова посадили к ним. — В пещеру? Рэмбо повернулся, едва не закричал от страшной боли в плечах, и устремил взгляд в сторону скалы сзади построек. Временно. Потом он присоединился к нашей компании. А сейчас будем развлекаться. Продемонстрируем на наглядном примере, что случается с теми пленниками, кто пытается совершить побег. Кстати, я не забыл, как гонялся за тобой по джунглям. Трое суток без роздыха. Но ты улизнул от меня, хоть и был слабым и больным. Мой командир рвал и метал от ярости. Солдаты надо мной потешались. Я лишился доброго имени. Думаю, поэтому меня так и не перевели из… Тай повернулся в сторону джунглей и грязно выругался. Сбоку послышался голос, Рэмбо и Тай обернулись. Со стороны барака к ним приближался капитан вьетнамской армии. Пожалуй, единственный человек во всем лагере, дороживший своей честью и достоинством. — Начинайте, сержант. — Я как раз разъяснял процедурные вопросы. Приблизившись к Рэмбо, офицер застыл по стойке смирно. — Меня зовут капитан Вин. А вас? Рэмбо молчал. — Вы скоро назовете свое имя. Я уже переговорил с моим командованием по поводу вашего прибытия. Им нужна информация. Разумеется, вы явились сюда не по собственному желанию. Вертолету не удалось взять вас. На нем не было опознавательных знаков. Кто был в том вертолете? Кто отдал вам приказ направиться сюда? Рэмбо хранил молчание. — Вы ответите на все мои вопросы. В самом ближайшем времени. Вин махнул рукой Таю и отошел в сторону, точно боясь запачкать свой мундир. И вытер руки. Тай кивнул, повернулся к Рэмбо, поднял нож. Надеешься, что я пущу в ход это? Вспомнил про свои шрамы на груди и спине? Нет. За это время мы произвели кое-какие усовершенствования. Думаю, ты их оценишь. Рэмбо в изумлении почувствовал, как солдаты подняли распятие, ухватившись за основание оси. Его ноги повисли высоко в воздухе. Туловище качнулось влево, что отозвалось страшной болью в плечах. Бамбуковое распятие застыло в воздухе. Изнемогая от боли, Рэмбо свесил голову и увидел… Яму. Она была шириной в восемь футов. И глубиной в десять. Солнце стояло в зените, и он отчетливо видел ее дно. Никакая тень не искажала то, что он сейчас видел. Никакого обмана зрения быть не могло. И все-таки… Он убеждал себя в том, что его обманывает зрение. Потому что дно ямы шевелилось. Змеи, решил он сперва. И тут же понял, что это не змеи. Зыбь. Словно дышит сама земля. Можно сказать, пузырится. И тут до него дошло: дно ямы не земная твердь. Он в ужасе поежился. Плечи пронзила боль. Ибо он понял: дно ямы не земная твердь и не вода. А что-то среднее между ними. Что-то вязкое, напоминающее зыбучие пески, воронки на болоте… Рябь шла безостановочно, перекатываясь от одного края к другому. По всей поверхности бурлили водовороты. Пузырьки в… Да, это слизь, решил он. И она пузырится вовсе не от жары. Нет, под ней что-то есть. Бурозеленая слизь, от которой исходит тошнотворная вонь. Экскременты, гниющая пища, тлеющие останки животных и прочая мерзость. И все это, разлагаясь, перемешивается между собой, образуя полужидкий компост. В котором кипит жизнь. Живые существа колыхали, пузырили и покрывали рябью поверхность. Это были насекомые, личинки, черви, пиявки. Бамбуковый крест начал опускаться. Рэмбо поджал ноги. Он изо всех сил старался отсрочить отвратительный момент соприкосновения с этой зловонной слизью. С трудом подавил желание закричать: он не доставит Таю этого удовольствия. Нужно отключить разум, пересилить страх, вообразить, что ты всего лишь пылинка, прилипшая к осенней паутине, которой на самом деле нет. Но яма со слизью есть. Ему никак не удавалось убедить себя в том, что ее не существует — на это у него нет времени. Уставшие ноги опустились сами собой, подошвы ботинок соприкасались со слизью. Она оказалась плотности пудинга, отвратительного бурозеленого пудинга. Но тело еще не соприкоснулось со слизью, и он пока не знал, что она из себя представляет на самом деле. Лишь смотрел в отвращении на усилившуюся рябь. Внезапно он оказался по колено в слизи, ощутил вокруг голеней мерзкую похлопывающую теплоту. Крест увлекал его все глубже. Теперь он был в слизи по ягодицы. Половые органы прижало к животу. В них впились чьи-то челюсти и жала. Короткий миг — и он уже по шею в этой мерзости. Промокшая одежда облепила грудь. Он ошутил щипки, укусы, уколы. Когда Рэмбо совершил побег из тюрьмы в том американском городке и, спасаясь от преследования отряда полицейских, очутился в горах, ему пришлось укрыться в стволе шахты, то есть практически он оказался в западне. Рыская в поисках другого выхода, он проникал все глубже и глубже под землю. В конце концов пришлось передвигаться ползком и на ощупь по узкому туннелю, который привел в темную гулкую пещеру. Там он очутился по пояс в птичьем помете, в кожу впились кровососы. В довершение ко всему на него напали летучие мыши. Целые полчища летучих мышей безостановочно кружили над его головой. Ему показалось тогда, что он сойдет с ума, что это и есть предел существующих на свете ужасов. Теперь он понял, что то был не предел. От этой кишащей живыми организмами слизи несло так, что хотелось вырвать, к тому же на теле были пиявки, черви, личинки. Рэмбо с мольбой смотрел вверх, на Тая, который не спускал с него торжествующего взгляда. Прошу тебя! Вытащи меня отсюда! — так и хотелось крикнуть Рэмбо. Но Тай усмехнулся, сделал ему «до свиданья» и взмахнул рукой. Рэмбо с головой окунулся в слизь. Мрак. Непереносимо. Он задержал дыхание, ощущая, как слизь затекает в уши, забивает ноздри, пытается проникнуть в рот. Ему удалось опустить веки. Казалось, глаза вот-вот лопнут от давления, как спелые виноградины. Вниз. Еще глубже. Легкие изнемогали без воздуха. Рэмбо съежился. Какой-то гад стал объедать ушную раковину, что-то влезло в ноздрю, делая попытки проникнуть в носоглотку. Ему захотелось чихнуть, но он боялся, что в таком случае непроизвольно возобновится дыхание, он закашляется, слизь вместе с насекомыми и червями набьется в глотку. И наступит смерть. Помутился рассудок. Это конец. Необходим хотя бы глоток воздуха. Ему не удалось освободить руки и оторвать от шеи, лица и груди присосавшихся гадов. Он терял сознание. Отказывал разум. Шаг в никуда, какой-то кошмар… Яма со зловонной слизью и ее мерзкими обитателями перестала существовать. Он достиг высшего предела медитации. В дзэн это называется порогом смерти. Он почти не ощутил толчка. Сквозь опущенные веки стал пробиваться неясный свет. Давление на грудь ослабло, слизь сбегала вниз, кожа на лице вдохнула воздух. Крест взмыл вверх. Рэмбо чихнул, разбрызгивая во все стороны набившуюся в нос слизь. И потер ухо о плечо, пытаясь раздавить червя. Он дышал. Иисусе, он наконец мог дышать. Хочешь еще? — с ухмылкой спросил Тай. — Или ответишь на вопросы капитана? — Катись ты к… Стоявший рядом с Таем капитан Вин побелел от ярости. — Мне следовало бы предупредить тебя, что капитан не терпит сквернословия, — сказал Тай. — Думаю, на этот раз тебе придется побыть там чуть дольше. Он сделал знак солдатам. Бамбуковый крест стал опускаться. Бросив взгляд вниз и увидев у себя на груди темно-каштановых судорожно подергивающихся личинок, Рэмбо понял, что на этот раз он умрет. Или сойдет с ума. Тогда, может, ответить на их вопросы? Черта с два. Из-за склона с ревом появился «хью». Рэмбо встрепенулся. Американцы! Они не бросили меня! Они увидели, как место подхвата окружают солдаты и отправились за подкреплением! Подошвы его ботинок уже почти касались слизи. Скорей же, скорей, Бога ради! Если меня засунут в эту яму, вы меня не увидите больше! Я умру, пока вы будете меня искать! «Хью» приближался, становился все больше и больше. Взметнулась туча пыли, пригнулись кусты, и вертолет приземлился на плацу перед бараками. Сейчас из него выскочит команда спасательного подразделения «Дельта», на ходу паля из винтовок из строча из пулеметов. Но почему они не стали вести обстрел с воздуха? В ворота лагеря, подпрыгивая на ухабах, с ревом въехали два фургона и, взвизгнув тормозами, застыли на безопасном расстоянии от «хью». Распахнулись задние дверцы. Из одного фургона выпрыгнули пятнадцать солдат-вьетнамцев. Из второго еще больше. Только это были не вьетнамские солдаты. Теперь Рэмбо понял, почему «хыо» не стал вести обстрел лагеря с воздуха — из второго фургона выпрыгнули на землю советские солдаты. Он определил это по знакам различия на их темной форме. Они принадлежали элитной воздушно-десантной дивизии советских вооруженных сил. Им овладело отчаяние. Боковая дверца «хью» скользнула вбок, винт медленно замер в воздухе. Из вертолета спустились советские солдаты воздушно-десантной дивизии. Среди них были два лейтенанта. В мгновение ока солдаты образовали шеренгу и, застыв по стойке «смирно», отдали честь. Офицеры шли вдоль шеренги, рассматривая солдат критическими взглядами. Рэмбо мучил страх, что вьетнамцы утопят его в этой зловонной яме, но он все равно не мог не заметить разницу в дисциплине, вернее, ее отсутствие у вьетнамских солдат. Возможно, капитан Вин, этот чистюля с безукоризненной выправкой, испытывает чувство стыда за своих соплеменников. Советские офицеры казались громилами. У них были холодные бесстрастные глаза. Живое воплощение неотвратимости рока. Что ж, было бы желание, думал Рэмбо, а подобные индивидуумы найдутся всегда. Офицеры бросили взгляд в сторону Рэмбо и застыли в брезгливой позе. Один из них сделал знак капитану Вину, который, хоть и был старше по званию, поспешил к нему с подобострастным видом. Рэмбо не слышал, что говорили советские, но судя по их возбужденной жестикуляции, они испытывали негодование. Капитан Вин несколько раз кивнул, стремительно повернулся на каблуках, крикнул: — Сержант, вынуть из ямы пленника! Тай был достаточно умен, чтобы не спорить с капитаном. Через пятнадцать секунд Рэмбо уже стоял на восхитительно твердой земной поверхности у края ямы. Подкашивались ноги. По туловищу стекали потоки слизи. Советские офицеры приблизились к Рэмбо, оглядели его с ног до головы. — Эти люди так… грубы, — сказал по-английски блондин. — И так невежественны. — Он бросил взгляд на заткнутый за пояс сержанта Тая нож Рэмбо, вытащил его из ножен. Проведя пальцем по лезвию, с восхищением закивал головой. — А вот это уже не назовешь грубым. Приблизившись, офицер провел лезвием ножа по груди Рэмбо, облепленной огромными личинками-кровососами. Острым, как бритва, концом разрезал надвое присосавшегося к шее червя. Рэмбо ощутил холодное прикосновение стали к яремной вене. Жестом заправского хирурга советский офицер поддел останки червя и стряхнул с ножа. — Мне кажется, у них отсутствует даже намек на сострадание, — сказал он. — Что касается нас… Кстати, мы должны представиться. Это лейтенант Яшин. Я лейтенант Подовский. Кто вы — мне все еще не известно. Но я бы хотел это знать. — Он повернулся к Таю, возле которого стояли два вьетнамских солдата. — От него воняет. Помойте его. Потом отведите туда. Он указал пальцем на средний барак. 13 Бэнкс видел сквозь бамбуковые прутья решетки, как советские офицеры отошли от ямы. Вьетнамцы сняли Рэмбо с креста, вылили на него ведро воды и куда-то потащили. — Мы переживали за тебя, — прошептал за спиной Бэнкса изможденный болезнями пленник. — В следующий раз мне повезет, — сказал Бэнкс. Разумеется. — Это прозвучало неубедительно. В следующий раз. Кто-то закашлялся. — Бэнкс, тебя когда-нибудь пытали русские? — спросил хриплый голос. — Да. — Ну и как? То есть, как тебе удалось не развязать язык? Бэнкс угрюмо смотрел в сторону среднего барака. — Я ни на мгновение не терял надежды, что они могут по ошибке убить. ЧАСТЬ VI 1 Двое охранников втащили Рэмбо в казарму, кто-то грубо ткнул его кулаком в спину. Рэмбо ощутил сзади чье-то дыхание и по запаху гнили понял, что это сержант Тай. Пытаясь уйти от следующего тычка, он резко подался вперед. Тай со злостью пнул его в лодыжку. Охранники бросили Рэмбо на пол. Советские офицеры посмотрели на Тая так, будто намеревались опять отчитать его за грубость. Не на пол, — произнес Подовский. — Посадите его на стул. Охранники подхватили Рэмбо и, как тряпку, швырнули на стул. Успокойся, уговаривал себя Рэмбо, твое время еще не пришло. Надо держаться. Он взглянул на Подо веко го, потом на его помощника. Тай наблюдал за охранниками. Комната, в которой оказался Рэмбо, была небольшой. Его внимание привлек металлический стол. На нем стоял приемник с микрофоном. — Спасибо, сержант, — сказал Подовский. — Можете идти. Оставьте одного солдата. Тай покосился на Рэмбо. Ему очень не хотелось уходить, но он выполнил приказ. Через несколько секунд в комнате остались двое русских и один охранник. Рэмбо посмотрел в окно и увидел небольшую тень, значит солнце уже прошло зенит. Подовский присел на краешек металлического стола. Ростом он не уступал второму офицеру, но был несколько стройнее. Очки в металлической оправе придавали ему вид президента какого-нибудь банка. Яшин выглядел иначе. Широкие густые усы, коротко остриженные волосы и грубые черты лица делали его похожим на одного из каменных коммунистических идолов. Первым заговорил Подовский. Он подошел к Рэмбо, держа в руке его нож, и показал на шрамы на груди. — Я вижу, ты уже знаешь, что такое боль. Наверное, побывал в гостях у моих вьетнамских товарищей? — Он помолчал. — Не желаешь отвечать? Ну, и не надо. Капитан Вин доложил мне, что ты был раньше в этом лагере. Я просто хотел как-то начать наш разговор. Может, назовешь свое имя? Просто имя. В этом же нет ничего страшного. Рэмбо смотрел в пол. — Да-а, — протянул Подовский. — Нехорошее начало для дружеской беседы. Ну, ничего. Завтра или послезавтра ты мне расскажешь даже то, что не рассказал бы своей любимой девушке. Ты такой же болван, как и те, что дома, подумал Рэмбо. Любимая девушка. Зачем она мне? Он тут же невольно подумал о Коу. Где она? Сумела ли спастись? — Ты же прекрасно знаешь, что глупо упорствовать, — продолжал Подовский. — Умный человек никогда не станет подвергать себя страданиям. Ну, что ж, начнем. Ты работаешь по заданию американского правительства? Кто твои связные? Где ваша база? Каков план освобождения пленных? У меня тут целый список вопросов. Ты будешь на них отвечать, а? Рэмбо поднял голову и взглянул на чуть удлинившиеся тени за окном. — Не будешь? Но я ведь обязан задать тебе эти вопросы. Мне же необходимо получить на них ответы. — Подовский показал ножом в сторону Яшина. — Для него ты кусок мяса. Подопытный кролик. А для меня… Для меня — солдат, такой же, как и я сам. Разумеется, с другими взглядами и другой судьбой. Такова жизнь. Я же понимаю, что твой патриотизм — ложный, разумеется, — толкнул тебя освободить своих капиталистических военных преступников. Я ценю этот патриотизм, хоть он и ложный. Но инцидент с твоей поимкой и прочие обстоятельства — все должно быть выяснено. После того, как ответишь на мои вопросы, ты свяжешься по радио со своей базой. Ты должен сказать, что не нашел никаких пленных, что вся операция бессмысленна. Согласен? Подовский взял в руки микрофон. Рэмбо продолжал смотреть в открытое окно. — Ладно, — сказал Подовский. — Прошу прощения за назойливость. Иногда я слишком тороплюсь. Значит, ты решил испытать себя на выносливость? Очень хорошо. Я чувствую, мой друг уже сгорает от желания побыстрее приступить к делу. Не хочу его больше задерживать. Яшин, начинай. 2 Услышав тарахтенье мотоцикла, охранник в караульной будке у ворот отложил в сторону американский низкопробный порнографический роман и посмотрел на приближающийся свет фары. Мотоцикл остановился у самой будки, и часовой разглядел очень сексуальную женщину в облегающем платье и яркой шляпке. Женщина предложила ему как раз то, о чем он читал в книжке. — Оба способа? Часовой сделал вид, будто обдумывает предложение, хотя заранее знал, что согласится. Он поторговался для приличия, но женщина не снижала цены, и часовой уступил. Похоже, местный бизнес расширялся. Эта девица на мотоцикле выглядела совершенно невинной. Сама мысль о том, что он сможет иметь ее обоими способами, вызвала эрекцию. Да, ночь начиналась неплохо. Часовой не услышал ни единого крика от пленного, которого допрашивали в казарме. Девица оголила ногу и сделала неприличный соблазнительный жест. Часовой открыл ворота, а когда девица проехала, выругался, увидев мокрое пятно на своих штанах. 3 После разговора с часовым Коу направила мотоцикл в сторону казармы. Мотоцикл и шляпку она украла в ближайшей деревне. Но тогда она рисковала меньше, чем сейчас, когда проезжала через ворота лагеря. Часовой пропустил ее, не спросив о кожаном мешке, колчане Рэмбо и разобранном луке. Если бы он поинтересовался предметами, привязанными к ее мотоциклу, она бы ответила, что это специальные приспособления для сексуальных игр. Но, как она и предполагала, часовому с лихвой хватило и двух способов, которые она предложила, так что его воображение было целиком занято ими. Она подъезжала к слабо освещенным окнам казармы, когда услышала ужасный крик. Его не заглушило даже тарахтенье мотоцикла. Это кричал Рэмбо. От возмущения сильнее заколотилось в груди сердце. Она знала, что ее парень мог кричать только от непереносимой боли. Она убьет того, кто его мучил. Тело Рэмбо трясло, его руки были привязаны к железным пружинам кровати, прикрепленной к стене. Все происходило помимо его воли. Организм рефлекторно реагировал на электрический ток. К кровати были подведены провода от генератора. В глубине комнаты Подовский помешивал ножом в глиняном горшке раскаленные угли, а Яшин в это время занимался генератором. — Было бы очень обидно, — говорил Подовский, — если бы мы не нашли общего языка. Повторяю еще раз свой первый вопрос: как твое имя? Рэмбо перестал кричать — ток, подведенный к металлической пластине на груди, отключили. Вода, которой облил его Яшин, стекала на дощатый пол, смешиваясь с потом. Рэмбо вновь бросил взгляд в окно. По телу скользнул свет фары проехавшего мимо мотоцикла. Нет. Больше он не закричит. Хватит? — спросил Подовский со злостью. Он оставил нож в горшке, схватил ведро с водой и окатил стоящего у стены Рэмбо. — Яшин, давай еще разок! Ток с новой силой пронзил тело Рэмбо. Запахло горелой кожей. Конечности конвульсивно дергались. По ноге потекла моча. Он уже не мог контролировать реакцию организма. Рэмбо больше не думал о гордости. Была одна лишь боль. И он кричал, кричал так, что, казалось, лопнут голосовые связки. 4 От работы генератора лампа на потолке потускнела. Яшин уменьшил обороты. Обессилевший Рэмбо тяжело дышал, его тело содрогалось. — Товарищ, — терпеливо произнес Подовский, — ты же видишь, как все это утомительно. Я ведь собирался в отпуск, а ты… Ах, да! Совсем забыл. — Он похлопал себя по карману. — У меня есть кое-что интересное для тебя. — Он достал листок бумаги, развернул его и поднес к глазам Рэмбо. — Расшифровка переговоров между пилотом вертолета и его командиром… позывной «Вожак Стаи»… Когда они тебя бросили на холме. Тебе, наверное, мешает пот. Ладно, я сам прочту. Уверен, ты оценишь работу наших дешифровальщиков. Поправив очки, Подовский начал читать: — М-м… так. «Стрекоза» вызывает «Волчье Логово». Красивые позывные. Я думаю, тебе они понятны. Ладно, почитаем самое интересное. «„Вожак Стаи“, мы их видим. Господи! Это же Рэмбо!»  --  Теперь ты понимаешь, что я знал твое имя. Рэмбо. Я и на остальные вопросы знаю ответы. Так что тебе ни к чему было подвергать себя страданиям. Ты бы сэкономил нам время. Но я не буду отвлекаться. «Господи! С ним кто-то из наших! Да! Он освободил одного из наших». Я надеюсь, ты улавливаешь смысл. А вот самая интересная часть переговоров: «Стрекозе» от «Вожака Стаи». Немедленно прекратить операцию. Возвращайтесь на базу.  Похоже, они намеренно тебя бросили. Таков был приказ. И ради этих людей ты подвергаешь себя пыткам? Разве тебе не хочется расквитаться с ними? Тебе бы самому стало легче. Поговори с ними по радио. Скажи им все. Пусть мир узнает об их преступлениях. — Подовский дружески и доверительно улыбнулся. — Тогда тобой займется врач. Тебя будут хорошо кормить. Ты выспишься. Не в этом свинарнике, разумеется, а в прекрасном госпитале на нашей базе в Кам Ран Бей. Рэмбо перевел взгляд на темный проем открытого окна. Подовский вздохнул. — Значит, нет. Хорошо. Можешь продолжать орать от боли, если тебе это нравится. В этом нет ничего постыдного. Подовский щелкнул пальцами. Яшин повернул ручку генератора, и Рэмбо почувствовал резкую жгучую боль. Она волнами покатилась по всему телу, проникая в каждую клетку организма. Он снова закричал. Это был долгий и страшный крик. 5 Крик Рэмбо разносился по лагерю, заставляя солдат оглядываться на центральную казарму. Казалось, пыткам не будет конца. Уже легкий туман сменился приятным мелким дождем — капли монотонно барабанили по ржавым металлическим крышам лагерных строений. И вот дождь превратился в настоящий грозовой ливень. Он сбил неимоверную духоту и принес прохладу. Часовые бросились в поисках укрытия. Шум грозы заглушил крик Рэмбо. А в этот момент в соседнем бараке Коу выдернула нож из спины солдата, и тот молча опустился на пол. Коу отняла руку от рта солдата и, не обращая внимания на пятна крови на платье, сделала на подоле разрез до середины бедра. Взяв автомат АК-47, стоявший у стены, она выключила в комнате свет и открыла дверь. На улице шел такой ливень, что не было видно сторожевой вышки. Тем лучше. Значит, охранник не видит ее. Коу осторожно закрыла за собой дверь и торопливо направилась к мотоциклу. Она сняла колчан и разобранный лук, достала из сумки с инструментами отвертку и собрала лук точно так же, как это делал Рэмбо. Рэмбо. Ее парень. Она испуганно вздрогнула, услышав, как дикий крик Рэмбо вдруг неожиданно оборвался. Ее охватили ярость и испуг. А вдруг они убили его?.. 6 За окном сверкнула молния, превратив на мгновение ночь в день. Дождь не утихал. Рэмбо, обессилевший от боли, полустоял-полувисел. Теперь он уже и сам не был уверен, сможет ли перенести еще одно включение генератора. Похоже, Подовский подумал о том же самом, ибо с озабоченным видом подошел ближе. Рэмбо с трудом приподнял голову. Лицо Подовского будто выплыло из тумана. Ты еще жив? Хорошо. Это впечатляет. Ты очень крепкий. Таких крепких, я пожалуй, еще не встречал. — Улыбка слетела с его лица. — Но ведь ты уже на последнем издыхании. Разве твоя жизнь стоит тех, кто тебя предал? Не вижу в этом никакого смысла. Давай свяжемся с ними по радио. А? Давай? Дверь открылась. Рэмбо перевел взгляд, а Подовский повернулся. В комнату вошел человек. Нет — Рэмбо понял, что зрение его подвело — два человека. Сержант Тай, накинув Бэнксу на шею тонкий шнурок, подталкивал того перед собой. Тай без всякой необходимости вдруг дернул за шнурок, и Бэнкс закашлялся. — Видишь, какой я добрый, — сказал Подовский Рэмбо. — Я решил вас снова свести. Он сделал знак Яшину. Тот оставил генератор, кивком велел Таю отойти и, схватив Бэнкса, сильно толкнул его нд стену слева от Рэмбо. Бэнкс застонал и медленно опустился на пол. — Надо говорить, — сказал Подовский, обращаясь к Рэмбо, — тогда всем будет легче. Иначе… Ты сейчас увидишь. Он снова сделал знак Яшину. На этот раз тот вытащил из раскаленных углей нож и, держа его острием вверх, стал медленно подносить к лицу Рембо. Жар от лезвия заставил Рэмбо отвернуться. Но Яшин другой рукой грубо схватил его за подбородок и развернул к раскаленному кинжалу. — Он хочет сделать тебе отметину на память о нашей встрече, — сказал Подовский. И в то же мгновение Яшин прижал лезвие к левой щеке Рэмбо. Раздалось шипение, и комната наполнилась запахом горелого мяса. Рэмбо едва сдержался, чтобы не закричать. Он представил у себя на щеке этот треугольный ожог. — Ну что, будем выходить на связь? — спросил Подовский. — Нет? Выколи ему глаз. Рэмбо инстинктивно отдернул голову, ударившись затылком о пружины, но Яшин почему-то отступил. Только теперь стало ясно, что Подовский имел в виду не Рэмбо, а Бэнкса. Сержант Тай схватил Бэнкса за голову. — Если тебе не дорога твоя собственная жизнь, — проговорил Подовский, — то, может быть, ты пожалеешь своего друга. Яшин шагнул к Бэнксу и начал медленно подносить нож к правому глазу пленного. От отчаяния и бессилия у Рэмбо потемнело в глазах. — Ты заговоришь, — бормотал Подовский, — заговоришь, как миленький. Еще мгновение и глаз лопнет как мыльный пузырь, и вытечет. Не говори! — кричал Бэнкс. — Пусть эти ублюдки делают, что хотят. — Ты будешь говорить? Рэмбо сник и утвердительно качнул головой. Яшин отступил. Тай отпустил голову Бэнкса. — Прекрасно, — воскликнул Подовский. — Наконец-то мы сдвинулись с мертвой точки. Это мудрое решение. Только глупец умирает за безнадежное дело или позволяет погибнуть товарищу. Он подошел к столу и включил радиопередатчик. — Наши специалисты определили частоту, а ты, надеюсь не забыл позывные, а? И снова Рэмбо молча кивнул. — Не уступай! — крикнул Бэнкс. — Они ведь все равно нас не отпустят… — Заткнись! — рявкнул Тай и пнул Бэнкса в лицо. Из губ потекла кровь, и Бэнкс потерял сознание. Рэмбо отвел взгляд. Подовский поднял микрофон. — Значит, ты назовешь себя, скажешь, что тебя поймали, операция провалилась, и что все последующие операции тоже провалятся. Пусть они не пытаются развязать новую войну. Осуди их военные преступления. Ты понял? Рэмбо кивнул. — Давай! Подовский включил микрофон и поднес его к губам Рэмбо. Тот глубоко вздохнул. Впервые он заговорил. Голос его был хриплым и измученным. — Два, двадцать, пятьдесят шесть. «Одинокий Волк»… — он сглотнул и прокашлялся, — вызывает «Волчье Логово». Прием. 7 Находясь в ангаре, Траутмэн молча смотрел на карту Таиланда, Лаоса и Вьетнама. Именно во Вьетнаме остался Рэмбо. И только одному Богу известно, что теперь с ним… Если он вообще жив. Вокруг него техники и солдаты торопливо укладывали оборудование, относили упакованные ящики в самолет и вертолет. Скоро прибудут другие вертолеты. — Шевелитесь, — командовал Мэрдок. Нет, думал Траутмэн, это еще не все. Когда мы прибудем в Штаты, я заставлю Мэрдока отвечать. Сквозь шум и голоса солдат Траутмэн вдруг услышал хриплый голос из передатчика: «Волчье Логово», два, двадцать, пятьдесят шесть… «Одинокий Волк» вызывает «Волчье Логово». Вы меня слышите? Прием. У Траутмэна похолодело в желудке. Он поставил стакан нетронутого кофе и бросился к рации. Он не единственный, кто обратил внимание на голос Техники, солдаты, Эриксон, Дойл — все замерли, вслушиваясь в него. — Два, двадцать, пятьдесят шесть, мы тебя слышим. «Одинокий Волк», — это уже говорил связист. — Где ты находишься? Прием. Боковым зрением Траутмэн заметил движение. Он повернулся и увидел в дверях своего кабинета Мэрдока. — Что здесь происходит, черт побери? Почему вы не пакуетесь? — Сэр, Рэмбо вышел на связь, — ответил радист. От этих слов Мэрдок даже пошатнулся. Рэмбо?! Нет… Это невозможно. 8 Обливаясь потом, Рэмбо снова сглотнул. Глазами, полными ненависти, он смотрел на Подовского, который держал микрофон. Из динамика раздался голос: «Мы тебя слышим, „Одинокий Волк“. Назови свое место нахождения. Прием». Рэмбо не отвечал. Голос в динамике повторил фразу. — Ты умрешь, если не ответишь, — прошептал Подовский. 9 Траутмэн не выдержал. Он нетерпеливо выхватил у радиста микрофон. — Джон, это Траутмэн! Какого черта ты молчишь? Где ты? В динамике послышался стон, а потом хриплый голос. Голос Рэмбо. Он произнес только одно слово: — Мэрдок. В ангаре наступила полная тишина. Все смотрели на Мэрдока. Напряжение возрастало. — Он здесь. Траутмэн передал микрофон. Мэрдок огляделся и изобразил на лице улыбку. — Рэмбо, — в голосе Мэрдока звучала фальшивая радость. — Я — «Вожак Стаи». Мы рады, что ты жив. Где ты? Дай нам свои координаты, и мы прилетим за тобой. Прием. Траутмэна чуть не стошнило от этого спектакля. — Мэрдок, — донеслось из динамика. — Я до тебя доберусь. Кто-то из солдат изумленно охнул. Мэрдок побледнел. Улыбка исчезла. Он опустил микрофон. — Боже мой, — произнес он дрожащим голосом. 10 — Ах ты… — Подовский от бешенства не мог подыскать нужного ругательства. Глаза его округлились. Он хотел ударить микрофоном Рэмбо, но, размахнувшись, потерял равновесие и упал на генератор. Сгорая от злости, Подовский повернул ручку до отказа. Рэмбо буквально взвыл от боли, его трясло, и крутило. Он зашелся в крике и никак не мог остановиться. Наконец, он погрузился в темноту. Темнота была внутри. В мозгу. В груди. Но в основном в душе. Темнота раздувалась, будто шар, конвульсии становились все сильнее. И вдруг темнота взорвалась. 11 Глядя, как американец дергается и извивается. Подовский вдруг понял: что-то не так. Что-то произошло. Из своего личного опыта он знал, что ток генератора не мог вызывать таких диких конвульсий, да и кричал пленный совершенно по-звериному. Казалось, это был уже не человек, а разъяренное дикое животное. Загипнотизированный видом пленного, Подовский подошел к нему почти вплотную. Пружины кровати гнулись и скрипели от диких усилий дергающегося американца. Подовский слишком поздно заметил, что ток послужил допингом для пленного. Американец впал в такое дикое состояние, что пружины не выдержали и лопнули. Его рука потянулась к Подовскому, тот попытался отступить, но не успел. Теперь ток от пленного дошел и до него. Господи! Сердце Подовского словно выпрыгнуло из груди. Руки и ноги отчаянно затряслись. А рука американца словно клещами сжимала его горло. 12 Рэмбо отшвырнул Подовского прямо на генератор. Тот повалился и сорвал провода с пластинки на груди Рэмбо. Подача тока прекратилась. Освободив вторую руку, Рэмбо кинулся на Яшина. Увернувшись от ножа, он наклонился, поднял с пола микрофон и со всей силы швырнул его прямо в челюсть Яшину. Хрустнули зубы, потекла кровь из разбитых губ, и Яшин повалился на пол. Но сержант Тай и один из охранников уже поднимали оружие. Нет, к обоим он не успеет. Они слишком далеко друг от друга. И тут пол под ногами взорвался, разлетаясь щепками во все стороны. Волна отбросила Рэмбо назад, к сетке. Он инстинктивно закрыл лицо руками. Комната наполнилась дымом. В ушах стоял грохот АК-47. А когда дым рассеялся, Рэмбо увидел, как из дыры в полу выпрыгнула Коу, держа в руках автомат. Подовский и Яшин лежали без сознания на полу. Охранник был убит, а Тай сумел выскочить в дверь, и теперь снаружи раздавались его крики. Сверкнула молния, и загремел гром. Рэмбо выхватил из руки Яшина свой нож. Коу кинула ему колчан со стрелами и лук. Оба, не сговариваясь, бросились к открытому окну. Коу выпрыгнула первой, Рэмбо — за ней. 13 Снова сверкнула молния, луч прожектора пробивался сквозь пелену дождя. Коу и Рэмбо мчались по грязи к ограждению. Увидев, что столб света движется в их направлении, Рэмбо остановился, быстро вытащил стрелу, вставил в лук и выстрелил. Если бы стрела была обыкновенной, с перьями на конце, а не пластиковой, то дождь изменил бы траекторию ее полета. А сейчас она летела точно в цель. Прожектор погас. Но их осветила молния. Раздались автоматные выстрелы. Коу отвечала короткими очередями. И снова включился прожектор, теперь уже с другой стороны. Но на этот раз молния их спасла. Она ударила в один из бараков. Огни в лагере ярко вспыхнули и погасли. Наступила темнота. Лишь трассирующие пули вспарывали темень. Грохот автоматов заглушал грозовые раскаты. Они добежали до ограждения из колючей проволоки. Рэмбо приподнял проволоку, шипы глубоко врезались в руку. Коу проползла в образовавшийся проем. Рэмбо лег на спину, поднял луком нижний пучок и проскочил под ограждением. Впереди было еще одно. Коу остановилась у деревянного столбика и дала короткую очередь. Столбик разлетелся, образовав проем. Пули свистели совсем рядом. Но теперь они оба уже уходили в заросли. — Ты — просто чудо, — крикнул Рэмбо, не останавливаясь. 14 Изо рта и носа Подовского еще капала кровь, когда он, взбешенный, выскочил на улицу и поразился происходящему: в сверкании молний слышались противоречивые команды, сновали солдаты, свистели пули. Он вдруг увидел сержанта Тая, этого идиота, которого начальство справедливо гноило в вонючей дыре. А где чистюля капитан Вин? Его ничего не интересовало, кроме собственной персоны. Главное — не запачкать формы. Он только и мечтает о переводе в Ханой, где бы его подчиненные делали за него всю работу, а он бы прохлаждался в гавани на лодке со своей любовницей. Наверное, сидит в комнате, и боится замочить свои штаны. Подовский зашагал по грязи, подошел к Таю и грубо схватил его за воротник. — Найди его! Иначе я утоплю тебя в твоей вонючей яме. Найди его! Тай испуганно заморгал. Кто-то подошел к ним. Это был Яшин. В свете молнии было видно, что у него выбиты передние зубы. — А когда найдешь его, то убей, — заключил фразу Яшин, перекосившись от злобы. Тай отдавал команды своим людям, показывая в сторону леса. Когда вьетнамцы исчезли в темноте, Подовский подумал: какого черта я связываюсь с этими дилетантами? У меня же есть свои люди. Настоящие профессионалы. Зачем мне надеяться на Тая или Вина, или других идиотов. Нет, мне нужны мои профессионалы. Они знают свое дело. Подовский приказал построить своих людей. Он заметил, как Яшин с двумя другими солдатами кинулся к вертолету. 15 Рэмбо, петляя, уходил все глубже и глубже в темноту леса; сердце его радостно стучало от вновь обретенной свободы. Коу следовала за ним в нескольких шагах. Они достигли крутого подъема и теперь старались побыстрее подняться на него, цепляясь за мокрые, скользкие корни и ветви деревьев, падая в грязь, поднимаясь и снова падая. Выше, еще выше. Вдруг Рэмбо замер. Он услышал шум вертолета и, повернувшись на звук, увидел, как мощные прожекторы взмыли над лесом и начали обшаривать джунгли. Пригнувшись, он рассматривал с холма темный лесной массив у другого подножия холма. Туда. Позади шарили лучи прожекторов. Послышались крики. Беспорядочная стрельба. Поросячий визг. Потом все стихло. Вертолет продолжал двигаться, несмотря на дождь, грозу и ветер. Только маньяк мог поднять машину в такую погоду. И Рэмбо вдруг понял, кто сидел в вертолете. Тот здоровенный молчун. Яшин. 16 Яшин с трудом управлял вертолетом, который швыряло порывами ветра. Наконец ему удалось выровнять полет, и он направил машину низко над лесом, рискуя зацепиться при порыве ветра за дерево и перевернуться. Тогда от машины останутся только обломки. Но теперь для него не существовало ничего, кроме скрывшегося где-то под ним пленного и того, кто помог ему сбежать. Перед глазами все еще стояла картина, как американец швырнул в него железный микрофон. Яшин провел языком по зубам. Боль еще не прошла. Он сплюнул кровь и выругался. Ему казалось, что он нажевался битого стекла. Вглядываясь в освещенную прожекторами землю, Яшин старался не упустить из виду ни малейшего движения. Из кустов выскочила свинья. Вьетнамские солдаты бросились за ней и гнались, пока не поняли, что это не беглец. В свете прожекторов появился сержант Тай. Он махал руками и, видимо, кричал на солдат. Потом показал в сторону холма. Дождь не стихал. Поднимаясь над склоном, Яшин увидел еще нескольких солдат. Они тоже стремились к вершине холма. Сквозь шум двигателя он услышал грохот. Но это был не гром, а взрыв. Направив прожектора в сторону пламени, Яшин увидел… ноги. Одна висела на кустах, другая валялась в луже. Неподалеку лежало тело вьетнамского солдата. Около него стояло еще несколько человек. Те, кто был подогадливее, бросились дальше. Тай подгонял отставших. Яшин направил вертолет к вершине холма и далее вдоль единственного темного спуска, ведущего в долину. На месте беглеца он бы выбрал именно этот спуск и именно эту долину. Тут было место для маневра и можно было избежать риска оказаться прижатым к утесам. На вертолете он быстрее доберется до долины. И когда американец появится у входа в долину, его будет ожидать сюрприз. Когда в 1975 году этот вертолет захватили у армии Южного Вьетнама, то на нем обнаружили суперпулемет американского производства «дракон». Да, подумал Яшин, — у меня для тебя «дракон». Я подожду тебя там. 17 Тяжело дыша, Коу привалилась к камню. Несмотря на усталость, она была готова в любую секунду скрыться в кустарнике, если бы вертолет направился в их сторону. Рэмбо присел рядом. Он поднял вверх голову и жадно глотал дождевую воду. Пытки в лагере отняли у него почти все силы. Болел каждый сустав, каждая мышца. Бежать все дальше и дальше заставлял его лишь инстинкт самосохранения. Да еще чувство свободы. И хотя ему очень не хотелось потерять свою свободу, он понимал, что если будет бежать до полного изнеможения, то не сможет защищаться. К тому же с ним была Коу. Она спасла ему жизнь. Если она захочет отдохнуть, то они будут отдыхать. — У меня еще не было возможности, — проговорил Рэмбо, тяжело дыша. Какой возможности? — Поблагодарить тебя. — Да, — сказала она не без гордости, — если б не я, ты остался бы без задницы. Рэмбо рассмеялся. — Мы с тобой — неплохая команда. Как тебе удалось подорвать нас? — С помощью твоей взрывчатки и детонатора. Мелькнул свет. Это далеко впереди вертолет летел в сторону долины. Рэмбо и Коу инстинктивно нырнули в кусты. — Ты выглядишь ужасно, — сказала Коу. — Тебе нужен врач. Может, ты не такой уж неуязвимый. — Может быть. — Что ты хочешь сделать? Дойти до Лаоса, а оттуда до Таиланда? — Да, — ответил он. — У меня там есть одно дело. — А потом ты поедешь в Америку? — Трудно сказать… После моего дела меня могут там не принять. — Но если ты туда поедешь?.. — То что? Возьмешь меня с собой, Рэмбо? — Ты же меня не знаешь. — Я знаю тебя. Ты возьмешь меня в Америку. Я увижу своего Нгуена. Увижу брата. Может, буду преподавать экономику. Куплю «кадиллак». Буду смотреть «Даллас».[2] Рэмбо рассмеялся. Но когда вспышка молнии осветила ее, он увидел, как умоляюще она смотрит на него. — Ты спасла мне жизнь. Хочешь в Америку? Считай, что ты там. — Ты сделал правильный выбор. — Еще бы. Я же отличный малый. Вверху на склоне послышались крики погони. — Нам пора двигаться дальше, — сказал Рэмбо. 18 Они пошли вниз вдоль единственного спуска в долину. Солдаты шли за ними буквально по пятам, и это беспокоило Рэмбо. Вчера, когда за ним гнались, он всячески пытался скрыть свои следы, устраивал ловушки и засады. Но они все равно не отставали. Видимо, среди них был отличный следопыт. Возможно, лучший из тех, с кем Рэмбо сталкивался в своей жизни. Тай с трудом сдерживал улыбку. Да, они прошли здесь. Он посветил фонариком на промокшую от дождя землю. Сквозь лужи просматривался слабый, почти незаметный отпечаток следа. Ни один из солдат, которыми он командовал, не обратил бы на этот след никакого внимания, а если бы и обратил, то не понял бы его значения. А он понял. И еще заметил, что в десяти шагах, вниз по склону, стоит согнутый стебелек. Он не сломался, когда по нему прошел американец со своим помощником, а вернулся почти в прежнее положение. По виду стебля Тай понял, что здесь недавно проходили. А вот куча листьев, на ней кто-то поскользнулся. Для тех, кто был рядом, это куча ничем не отличалась от других. Тай заметил, что глубокий отпечаток следа рядом с кучей еще не успел наполниться водой, а это значит, что его оставили совсем недавно. Да. Теперь уже скоро. Яшин приказал убить американца. Он убьет, но смерть его будет медленной. Надо снять с него кожу. Для этого Тай воспользуется ножом самого Рэмбо. Тай вспомнил, как несколько лет назад Рэмбо сбежал от него в первый раз. Тогда он преследовал его в лесу три дня подряд. Это была дикая охота, но американец сумел ускользнуть от него. Самое обидное, что американец, будучи болен, все равно перехитрил его и ушел. Начальство Тая было недовольно. А когда дошло известие, что американец благополучно добрался домой, да еще был награжден за свой побег высшей наградой, обида стала нестерпимой. К тому же Тая разжаловали в рядовые и оставили служить в охране лагеря. Но он умел быть терпеливым. Он снова дослужился до сержанта. А самое главное, дал слово, что больше ни один заключенный от него не сбежит. Теперь он использовал любой шанс для обучения искусству следопыта. Где бы Тай ни находился, он связывался с местными охотниками и заставлял их передавать ему свой опыт. Теперь он не позволит себе снова опозориться. Если ему хоть раз еще доведется преследовать беглеца, тот от него не уйдет. Может быть, сегодня, когда он поймает американца, начальство оценит его и, возможно, переведет в Хо Ши Мин, который во время войны назывался Сайгоном и считался самым злачным местом. А ведь после стольких лет службы в охране он заслужил перевод в большой город. Тай видел все новые следы двух человек, убегающих от него в сторону долины, и предвкушал их скорую поимку. На лице Тая появилась садистская усмешка. Этот американец сгубил всю его карьеру, но теперь он же давал ему шанс реабилитироваться в глазах начальства. 19 Уже забрезжил рассвет, а дождь все не прекращался. Быстро пробираясь среди кустов и деревьев, Рэмбо уже мог разглядеть силуэты преследователей. Коу, бежавшая рядом, тоже все понимала и бросала на Рэмбо тревожные взгляды. Все было ясно без слов. С рассветом они потеряют преимущество, а погоня уже совсем близко. Если солдаты их увидят… Стало еще светлее. Теперь Рэмбо различал предметы на расстоянии десяти футов. Пятнадцати. Двадцати. Он выбежал из леса на поляну ярдов пятьдесят шириной и остановился. По спине побежали мурашки. Испугавшись открытого пространства, он хотел снова вернуться в лес. Но Коу уже преодолела почти треть поляны, и ему пришлось побежать следом. И вдруг к великому своему ужасу Рэмбо услышал шум приближающегося вертолета. Он закричал Коу, чтобы она вернулась. Но она не послушалась и была уже на середине поляны. Он изо всех сил бросился к ней. Вертолет уже был там. Мощный столб рыжего огня ударил по поляне. Господи! — подумал Рэмбо, у него «дракон». 20 Направляя машину в сторону поляны, Яшин не отрывал взгляд от двух беглецов, один из которых был несомненно американцем. Он так тщательно прицелился, что от волнения непроизвольно прикусил нижнюю губу. Но тут вспомнил, что вместо зубов у него из десен торчало лишь несколько обломков. Злость с новой силой захлестнула его, и он в бешенстве нажал на гашетку «дракона». Яшин недаром ждал беглецов у входа в долину. Теперь он отомстит американцу за все. «Дракон». Рэмбо уже доводилось видеть его в действии. Но сколько бы он ни сталкивался с «драконом», никак не мог привыкнуть к его страшной разрушительной мощи. Страх гнал Рэмбо к Коу. Справа его окатило волной земли. Господи! Грохот стоял невообразимый. «Дракон» — одно из последних достижений военной техники (официальное название — мини-пушка М-134) — выплевывает шесть тысяч зарядов в минуту. Шесть тысяч! Инженеры-конструкторы позаботились не только о сверхубойной силе оружия, но и об эффекте. Каждый пятый заряд трассирующий. Во время стрельбы «дракона» создавалось впечатление, что он выдавал сплошную струю огня. Вместо обычного пулеметного треска «дракон» издавал дикий рев. Видимо, именно из-за этого рева и огня солдаты и прозвали это оружие «драконом». Поляна на глазах превращалась в сплошное месиво пыли и огня. Коу, словно ничего не замечая, продолжала бежать. Рэмбо догнал ее, и они метнулись к ближайшим деревьям на другой стороне поляны. Вертолет сделал очень крутой разворот и с ревом устремился к тому месту, где только что скрылись беглецы. Впереди загорелись деревья. Огненный столб совсем рядом разрушал и сжигал все на своем пути. 21 Рэмбо все дальше и дальше уходил в лес. И вдруг он понял, что Коу больше нет рядом. В ужасе представил, что она лежит среди кустов, а возможно, и на открытом месте, развернулся и помчался назад. Скорей! Только бы успеть до следующего захода вертолета. Он приблизился к Коу и увидел кровь, глубокую рану на спине. Закинув колчан и лук за спину, Рэмбо осторожно поднял ее на руки. Бежать! Надо успеть спрятать ее от этого ужасного «дракона». Он в отчаянии бросился в лес, и почти в то же мгновение сзади ударил мощный столб огня. Пули пролетели мимо, но сильная взрывная волна подбросила его. Рэмбо выставил локти, чтобы не рухнуть на Коу и не придавить ее своим телом. Не вставая, он поволок ее дальше в лес. Грязь прилипала к телу, по рукам текла кровь. Но все же он успел утащить Коу в самые заросли. Здесь даже «дракон» уже не сможет их достать. Коу приоткрыла глаза. — Рэмбо. Ты молодец… Он начал трясти ее, пытаясь привести в чувство. — Не Рэмбо. Джон. Меня зовут Джон. Глаза Коу подернулись туманом. — Мне не больно… Совсем не больно… Почему? Он почувствовал, как ее тело обмякло. — Ты хороший парень… Джон. Отличный… Ты меня не забудешь? — Никогда. Рэмбо заплакал. Коу вдруг потяжелела. Он уже столько раз держал на руках умирающих солдат, что сразу понял — это смерть. Из груди его вырвался отчаянный горестный крик. 22 — Неужели вы думаете, что запугаете меня, полковник? Траутмэн возбужденно ходил взад-вперед по кабинету и сердито смотрел на Мэрдока, который перечитывал донесения. — Я хочу, чтобы спасательная команда была готова к вылету через час, — сказал Траутмэн. Вы хотите?.. — Мэрдок поднял голову. Он как будто не верил своим ушам. — Полковник, вы рискуете своей карьерой, репутацией и даже безопасностью собственной семьи. — Он снял очки. — Неужели вы действительно считаете, что кто-то стоит всего этого? — Да, — ответил Траутмэн. — Считаю. Рэмбо. Мэрдок удивленно открыл рот. На мгновение он лишился дара речи. — Я вам приказываю не вмешиваться в ход операции. — Я получу спасательную команду, или мне надо действовать через вашу голову? Мэрдоку показалось все это забавным. Он рассмеялся. — Вы, наверное, забыли, что здесь я командир. А вы просто «винтик». — Он показал на Эриксона и Дойла. — Мы — механизм. Эриксон, арестуйте его. Он не должен покидать базу. Не только Эриксон, но и Дойл с готовностью откликнулись на приказ командира. Дойл потянулся к кобуре. Траутмэн, едва сдерживаясь, повернулся к Мэрдоку и спросил: — Значит, у Рэмбо с самого начала не было никаких шансов? Мэрдок пожал плечами. Ну, вы же сами сказали, полковник, что здесь он, как дома. 23 Становилось светлее. Тай слышал рев стреляющего «дракона», потом увидел сквозь редеющие деревья вертолет — и вдруг он оказался у поляны. Добыча была совсем рядом, он это чувствовал. Вертолет завис над краем поляны и вел огонь из «дракона» по лесу на другой стороне. Прямо перед собой Тай увидел две борозды в мокрой невысокой траве — след американца и его помощника. Он медленно двинулся вперед в сопровождении своих солдат. Не было никаких знаков, указывающих на то, что беглецы прошли по своему следу обратно. Они ушли в лес, туда, где ревел «дракон». Тай дошел до середины поляны. Здесь все следы были уничтожены «драконом», но это уже не имело значения — направление показывал вертолет. Чтобы не погибнуть от своих, Тай связался по радио с Яшиным и доложил, что наземная группа уже на поляне. «Дракон» умолк. Группа пересекла поляну, прошла участок леса и продолжила преследование. Но теперь следы были глубже, их оставлял один человек. Кровь. Сердце Тая радостно забилось. Свежая кровь, ее еще не смыл дождь. Один из беглецов был ранен, и другой, по-видимому, нес его на руках. Скорее всего, следы оставлял американец. Вперед. Вот еще след. Здесь, видимо, американец упал. Крови было еще больше. А вот здесь он уже тащил своего друга волоком. Теперь уже недолго. Тай даже почувствовал некоторое разочарование. Погоня оказалась до смешного короткой. 24 Рэмбо отыскал защищенное место, которое, по его мнению, понравилось бы Коу. Вокруг были камни и кусты орхидей смерти, о них она когда-то говорила. Вчера утром — сто лет тому назад. Могилу пришлось рыть ножом и руками. Он понимал, что рискует, теряет драгоценное время, но не мог не похоронить ее. Ему не хотелось, чтобы над телом Коу глумились животные или люди. Осторожно подняв ее безжизненное тело, Рэмбо опустил его в яму. Под впечатлением нахлынувших чувств он снял с ее шеи золотого Будду и повесил на свою. От платья отрезал полоску и обвязал ею лоб и затылок, как это делают индейцы. Он начал закапывать могилу. Пропитанная дождем земля закрыла тело Коу, осталось только лицо. Но вот и его прекрасные черты исчезли под землей навсегда. Рэмбо привалил могилу камнем, прикрыл ветками. Потом стал на колени и замер, будто читал молитву. Но колчан со стрелами, лук, грязное исцарапанное тело придавали ему вид не священника, а волка. Все это началось так давно. И нет ему конца. Взгляд его затуманился. На глаза навернулись слезы. В лагере, когда его пытали, прижигали собственным ножом, он плакал, но тогда это была реакция организма на боль. А сейчас слезы были другими. Слезы скорби. Ему казалось, что он уже навсегда потерял способность скорбеть. Рэмбо поднялся, сжал пальцы в кулаки, раскинул руки в стороны, поднял голову к грозовому небу и дико, протяжно закричал изо всех сил. Вся горечь и отчаяние, накопивщееся за последние годы, нашли выход в этом крике. Он не просился сюда тогда, в первый раз. Ему велели прийти. У людей, пославших его, которые по ночам спокойно спали в чистых и мягких постелях, были на то свои основания. Это была не его война. Но он сражался за них. И стал им неугоден. Потому что они знали — кругом сплошная ложь. А ложь можно скрыть, притворившись, что ничего не случилось. И они сделали вид, что его не существовало. А другие называли его убийцей. И во второй раз он не просился. Но ему сказали, что хотят исправить свои ошибки. Сказали, что кому-то надо освободить этих пленных, потому что те, кто спал в чистых постелях, не могли этого сделать. И он пошел. И снова воевал. Но и в этот раз все оказалось ложью и обманом. Они не хотели, чтобы я победил, они хотели, чтобы меня не стало вовсе. Все. Теперь я больше не воюю за кого-то. Это моя война. И я буду драться до конца. Никто мне отныне не помешает победить. Издалека доносился шум вертолета, а рядом уже была слышна погоня. Ну что ж, вы хотите воевать? Давайте повоюем. И война началась. ЧАСТЬ VII 1 Уже скоро, думал Тай, пробираясь по лесу. Отпечатки ног стали ближе друг к другу — явный признак усталости американца. Нет сомнений, что он идет из последних сил. Погоня должна закончиться буквально через несколько минут. Или даже секунд. Но надо быть осторожным. Даже загнанный зверь защищается. Нет нужды спешить. Может быть, следует растянуть удовольствие? Тай поднял руку, приказывая солдатам остановиться. Он объяснил, что теперь надо быть осторожными. Почему-то одного солдата не хватало. Тай помнил, что один из его подчиненных подорвался у склона холма, но все равно с ним сейчас должно быть десять человек, а их только девять. Еще одна ловушка? А может быть, кто-то поскользнулся или оступился и подвернул ногу? Или даже заблудился? Тай удивленно заморгал. Ему показалось, что дождь сыграл с ним злую шутку. Из груди стоявшего рядом солдата торчал какой-то предмет. Палка?.. Стрела! Солдат повалился на спину, и тут же в грудь другого тоже вонзилась стрела. Тай испуганно бросился на землю, ища укрытия. Вдруг закричали. Свист — и еще один солдат рухнул на землю. В панике вьетнамцы открыли беспорядочный огонь из автоматов по кустам, деревьям, лианам. Тай кричал, чтобы солдаты прекратили стрельбу, но они продолжали палить из всех стволов. В приступе бешенства он начал пинать их и толкать. Только тогда они прекратили огонь. Рядом вскрикнули. Тай повернулся и увидел падающего солдата — стрела вошла ему в левый глаз и, пройдя сквозь череп, торчала из затылка. Что же происходит? Тай вытер рукой пот со лба и начал лихорадочно соображать. Еще минуту назад у него было девять человек. Теперь их осталось только пять. Лук, из которого летели такие стрелы, должно быть, очень мощный. Смерть наступала мгновенно. И стрелы были не обычными, а пластиковыми. Где же американец мог достать лук и такие стрелы? Грохот автоматов оглушил их, и теперь стрелок из лука мог быстро менять позицию, не боясь, что его услышат. А стрелять наугад не было никакого смысла. Тай прижался к земле и включил портативную рацию. 2 Удерживая вертолет в зависшем положении, Яшин плотнее прижал наушники. В них слышался встревоженный голос Тая. — «Поиск один» — «Дракону». «Поиск один» — «Дракону». Прием. Яшин ответил и спросил, в чем дело. — «Дракон», нас атаковали. Четыре человека убиты. — Заставьте его стрелять. У него скоро кончатся патроны. Прием. — Он хорошо замаскировался. Прием. — Стреляйте на его огонь. Не понял. Повторите. Прием. — Что у вас там уши дерьмом набиты? — разозлился Яшин. — Я говорю, стреляйте на его огонь! — «Дракон», у него не автомат. — Не автомат? — в голосе Яшина звучало удивление. — А что же? — Он стреляет из лука. — Из лука? Яшин услышал удар, потом крик, автоматную очередь. Он в растерянности открыл рот. А из наушников продолжали доноситься выстрелы. 3 На ремонт электропроводки генератора ушла вся ночь. Лампа загорелась, но теперь это не имело значения. Подовский и так все видел, несмотря на дождь. Куда важней была связь. Теперь он сможет координировать действия поисковых групп. Доклады вьетнамской наземной группы, возглавляемой Таем, говорили об очень скорой поимке американца. Подовский начал было сомневаться, не ошибся ли он в оценке сержанта Тая, считая его некомпетентным и тупицей. Если американца схватят, то Тая можно будет перевести на службу в город. Однако несколько минут назад все изменилось. Энтузиазм Подовского быстро улетучивался. Еще бы. Совсем недавно американец, казалось, был уже в руках сержанта. И вдруг этот доклад. Четверо убитых. Стреляли из лука. Что там происходит? А теперь Тай докладывает, что убиты еще трое. Он в панике. Отступает. Подовский переключился на другую волну. — «Поиск два», «Поиск два». Говорит «Охотник». Как слышите? Прием. Из динамика послышалась русская речь. — «Поиск два», немедленно следуйте в северо-восточный сектор. Держите связь с «Драконом». Добычу нашли. Повторяю. Добычу нашли. Мои люди не подведут, подумал Подовский, это не болван Тай со своими идиотами. Мои люди профессионалы. Пора браться за дело по-настоящему. Если американец начнет преследовать и добивать группу Тая, то это даже к лучшему. Десантники быстрее до него доберутся. И тогда он поймет, что глупо воевать луком и стрелами против вооруженных профессионалов. Капитан Вин. Подовский вдруг разозлился, вспомнив о Вине. Его уже не видно несколько часов, хотя он здесь, в лагере. Вин сам настоял на том, чтобы остаться на месте и отвечать за охрану военнопленных. Ну уж нет! Подовский поднялся и пошел по грязи к соседней казарме. Черта с два! Его люди в дождь и грязь шли за американцем, а Вин будет отсиживаться у себя в кабинете? Нет. Он тоже должен испачкать свою форму, как все. Как бы в подтверждение этой мысли Подовский поскользнулся и упал в грязь. В принципе Подовский понимал, что капитан Вин ему вовсе не нужен. Его десантники разделаются с американцем… Минут через сорок. Но все равно надо заставить Вина оторвать задницу от стула. Но тут же Подовский подумал, а не вернуться ли ему к рации?.. Нет, не для того, чтобы послушать, как завершится охота на американца… На всякий случай… Мало ли что… Не вызвать ли подкрепление? Если американец заставил отступить преследователей с помощью лука и стрел, то что же он сможет сделать, если доберется до настоящего оружия? И настроение Подовского упало. 4 — Сэр, АВАКС[3] перехватил странные радиообмены, — сказал техник-связист. Траутмэн стоял под охраной у боковой стены ангара и со злостью наблюдал, как люди Мэрдока упаковывали оборудование. «Сэр» относилось, разумеется, не к Траутмэну, а к Мэрдоку, который тут же бросился к связисту. Что за странные радиообмены? — Из той точки, откуда с нами связывался Рэмбо. Словно не желая вспоминать фразу Рэмбо: «Я до тебя доберусь», Мэрдок закричал на одного из техников, который чуть не выронил ящик с оборудованием: — Осторожно! Этот декодер стоит двух твоих годовых жалований. — Он опять повернулся к связисту. — Так что там странного? Похоже на то… м-м. Да говори же ты толком, ради Бога! Там идет какой-то бой. Я не знаю. Судя по тому, что говорят коммунисты, там идет настоящая война. Война? — Мэрдок нахмурился. Да, с Рэмбо. — Что?! У Траутмэна потеплело на сердце. — Судя по сообщениям, — продолжал связист, — Рэмбо был пойман, когда выходил с нами на связь. Но он убежал и… — Что? — Он убил семь или восемь человек из лука. Потом зарезал ножом русского. Задушил одного вьетнамца лианой, а другого тетивой. Проткнул еще одного русского палкой. Захватил их автоматы и расстрелял патроны. Он даже сделал пращу и убил другого русского камнем. — Сам же говорил, что Рэмбо только и умеет воевать копьями и пращей, — произнес Траутмэн из своего угла. — Заткнись! — заорал Мэрдок. — А вот самое странное сообщение, — продолжал связист. — Коммунисты просто свихнулись. Рэмбо схватил одного русского и вытолкнул его из кустов. Другие коммуняки решили, что это Рэмбо, и изрешетили его. — Это как раз то, о чем я и говорил, — сказал Траутмэн. — О чем? — зло спросил Мэрдок. — О том, что парень очень быстро адаптируется в любых условиях. — А теперь, — связист прислушался, — погодите… Да. Сейчас русские вызвали подкрепление. Зовут на помощь вьетнамских солдат с соседних баз. И еще советский десантный взвод из Кам Ран Бей. И еще… Ого-го! Советский вертолет МИ-24. Господи! Это же такая махина со всякими пушками и ракетами. Похоже, они подняли на ноги весь район. Так же, как и этот шеф полиции в Штатах. Он тоже напросился, — заметил Траутмэн. Не понял, — Мэрдок повернулся к Траутмэну. — Да в том городке. Шеф полиции решил позвать на помощь полицейских из двух городов штата. И гвардейцев тоже, не говоря уже о гражданских добровольцах. Как же они могли проиграть? — голос Траутмэна стал жестким. — Они не знали, на что способны люди из спецподразделений, как Рэмбо. И он им показал, преподнес практический урок. Помог в обновлении города. Занешь как, Мэрдок? Он сровнял весь этот городок с землей. Хватит, — раздраженно махнул рукой Мэрдок. — Что ты хочешь сказать? К чему клонишь? — Я хочу сказать, что теперь русские получат тот же самый урок, какой получил тот полицейский. По-моему, ты переоцениваешь своего так называемого… — Переоцениваю? Ничуть. В конце концов я его обучал. И когда он покончит в Наме… — Если, полковник. — И когда он покончит со всеми в Наме… Я же говорил, Рэмбо всегда доводит начатое дело до конца. Так вот, когда он закончит там, он сделает то, что обещал. Он доберется и до тебя. 5 Тяжело дыша, Рэмбо продрался сквозь густые заросли и выскочил из леса. Испуганные куры с кудахтаньем разлетелись в разные стороны. Удивленный, он увидел, что находится во дворе одной из двенадцати хижин небольшой деревни. Свиньи, хрюкая, шарахнулись в сторону, когда Рэмбо пронесся по двору, перепрыгнул через забор и исчез между двумя хижинами. Позади, громче кудахтанья кур и хрюканья свиней, кричали вьетнамские солдаты, пробиравшиеся следом. Рэмбо свернул налево и побежал по грязной узкой тропинке, расталкивая на ходу жителей. Крестьяне в испуге кидались к своим хижинам. Это и понятно. Этот бешеный американец, гигант по их меркам, еще и выглядел ужасно. Весь в колючках и лианах, с жутким красно-серым лицом и страшными слипшимися волосами. Он налетел на засмотревшегося велосипедиста, и они оба повалились на землю. Рэмбо перекувырнулся, вскочил, побежал дальше. Впереди он увидел старый грузовик, выезжающий из деревни, и кинулся наперерез. В грузовике стояли клетки с курами. Рэмбо поравнялся с кабиной, вскочил на подножку и, вытащив нож, крикнул по-вьетнамски испугавшемуся шоферу: «Жми на газ!» Грузовик набирал скорость, громыхая и подскакивая на кочках. С левой стороны деревья кончились, и они выскочили на открытое место. Справа появились выскочившие из леса солдаты, сзади по деревенской дороге тоже бежали солдаты. Послышались выстрелы. Одна из пуль попала в лобовое стекло, и оно брызнуло мелкими осколками. Шофер в испуге закрыл лицо руками, грузовик потерял управление, резко свернул на обочину и перевернулся на бок. Рэмбо успел соскочить с подножки и услышал, как заплакал водитель. Извини, подумал Рэмбо, у меня не было другого выхода. Цыплята разбегались из сломанных клеток в разные стороны. Рэмбо вытащил из поваленного грузовика ржавый газовый баллон и тут же исчез в густой высокой траве. Он все равно оставит след, думал Тай, наливаясь злобой. Явный, заметный след в траве. И тогда уже его не спасут лук и стрелы. Подбежав к перевернутому грузовику, Тай остановился отдышаться. Теперь он чувствовал себя намного увереннее, ведь вокруг было столько солдат. 6 После приказа Подовского по радио появилось подкрепление. Со всех сторон прибывали новые и новые подразделения. Чем больше людей убивал американец, тем больше солдат наполнялись решимостью отомстить ему. Теперь их было уже двести человек. Вот-вот должно было прибыть пополнение. И это не считая вертолета МИ-24 с его мощным арсеналом. Тай глубоко вздохнул, предвкушая тот миг, когда они схватят или убьют американца. Разбрызгивая грязь, подъехали два грузовика с солдатами. Из кабины одного из них выскочил капитан Вин, а из кузова начали выпрыгивать его подчиненные. Тай не без удовольствия увидел, как на безукоризненно чистую форму капитана попало пятно грязи. Интересно, понравится ли ему здесь со всеми? Вин с преувеличенным рвением направился к своим солдатам. Всмотревшись в высокую траву, он заметил следы от ног американца — они вели дальше в лес. Тай с трудом подавил злость, когда Вин хлопнул его по плечу. — Вон, видите. Теперь мы знаем, куда он уполз умирать! Конечно, подумал Тай, тебе легко отдавать приказания. Идти-то по следу придется мне. Но теперь для Тая это было не так уж важно. Главное, у него наконец появилась возможность отплатить американцу за все свои обиды. Тай вышел вперед и жестом подозвал своих солдат. Но капитан Вин еще раз удивил его, хлопнув по плечу. Нет. Ты упустил свой шанс. Теперь я должен проследить, чтобы операция завершилась успешно! Оттолкнув Тая, Вин шагнул в грязную канаву, перешел ее, морщась от отвращения, и остановился у оставленного американцем следа. Солдаты бросились за ним, но, не дожидаясь, пока они подойдут, Вин первым вошел в высокую траву. Через несколько секунд и капитан, и его солдаты исчезли из виду. Тай обиженно смотрел на поле. Конечно, когда дело идет об элементарных, явных следах, Вин выдает себя за классного следопыта. Он всегда приходит на готовое. И пожинает плоды. Черт возьми! 7 Пройдя полсотни шагов по траве и зная, что его уже не видно с дороги, Вин начал отставать, отдавая своим солдатам приказы: — Вперед! Смотреть внимательно! Здесь могут быть ловушки! Он шел позади всех и с испугом озирался по сторонам. Воздух здесь был более влажным и тяжелым, чем на дороге. Возможно, были тут и змеи. И только широкий кровавый след, оставленный, по всей видимости, тяжело раненным американцем, придавал ему уверенности. Пот заливал лицо Вина, форма взмокла под мышками. Он все никак не мог решиться закатать рукава. Судьба, как ему казалось, была не благосклонной к нему. Да, ему удалось избежать участия в боевых действиях во время войны. Он служил в Ханое, и бомбы, которые изредка падали на город, ни разу не взрывались вблизи его служебного помещения или квартиры. Подчиненные выполняли за него работу, а он целыми днями катался с любовницей на лодке. Мысль о любовнице заставила его улыбнуться. А потом пришел новый начальник, и Вина перевели в глухую провинцию, на точку. Ну, ничего. Если он сейчас поймает американца, то станет героем республики. А значит, его скоро переведут в Ханой. Впереди послышались удивленные голоса, колонна остановилась, и Вин, сразу вернувшийся к реальности, стал пробиваться, чтобы посмотреть, в чем дело. — Что случилось? — спросил он с негодованием. — Ищите! Он где-то здесь! Но оказавшись впереди, Вин сам с удивлением остановился. Лужа крови. Две курицы с отрубленными головами на газовом баллоне. Головы по обе стороны вентиля. Вся эта нелепая картина напоминала какой-то ритуал жертвоприношения. Ох, уже эти крестьяне, подумал Вин с презрением. До чего же они темные. И тут он почуял запах газа. Потом какой-то другой запах. Что? Дым? Пламя с шипением бежало справа по траве прямо к нему. — Назад! — крикнул Вин. Его команда прозвучала не от страха за своих подчиненных. Он хотел сказать: «Назад, идиоты! Дайти мне дорогу!» Вин отчаянно расталкивал людей, чувствуя спиной жар пламени. Но солдаты тоже все поняли. Спотыкаясь и падая, они напрочь блокировали тропинку. — Назад! — снова заорал Вин. Пламя добралось до баллона. — Наз… 8 Взрыв был похож на огненный гриб. Тай инстинктивно отступил. На его лице появилось выражение полного недоумения. Еще секунду назад поле было совершенно тихим и спокойным. А потом вдруг справа по траве потекла огненная река, и раздался мощный взрыв в самой середине поля. Послышались крики, выстрелы. Пламя с поля двигалось к дороге. Из травы выскочил человек, объятый огнем. Он дико кричал, махал руками и хлопал себя по груди. Сделав два-три шага, он споткнулся, упал на колени и повалился в канаву. И хотя человек обгорел до неузнаваемости и лежал в канаве лицом вниз, Тай узнал его. Капитан Вин. В голове Тая промелькнула мысль: Ему захотелось лавров победителя. 9 Рэмбо лежал на краю холма, возвышающегося над горящим полем. Сквозь дым он видел реакцию солдат на взрыв. Некоторые бросились на помощь своим товарищам, другие в испуге отступали. Со стороны деревни послышался шум вертолета. Рэмбо с ненавистью посмотрел на приближающуюся машину. Тот, кто был в этом вертолете, убил Коу. Он сжал крепче лук и поклялся, что отомстит за нее. Но сначала… Стрелы, которые он использовал, имели пластиковые стабилизаторы полета и зубчатые, с четырьмя лезвиями, наконечники. Но главная их особенность заключалась в том, что они были полыми внутри. Рэмбо разъединил стрелу посередине, достал из колчана пакет с пластиковой взрывчаткой С-4. Из куска взрывчатки он скатал трубочку и засунул ее в верхнюю часть стрелы. Потом снова соединил две половинки стрелы. То же самое проделал еще с тремя стрелами. Зарядив взрывчатку, Рэмбо отвинтил наконечники у всех четырех стрел и заменил их на новые широкие головки-взрыватели. При ударе такая головка немедленно срабатывала, и происходил взрыв. Рэмбо вставил первую стрелу в лук и натянул тетиву. Он прицелился в один из грузовиков — теперь лук, стрела и цель представляли для него все, весь мир. Стрела устремилась к цели, и мир вокруг как бы снова ожил. Круглые блоки на концах лука, которые уменьшали усилие при натяжении тетивы со ста фунтов до пятидесяти при пуске усиливали толчок с пятидесяти до ста фунтов. В момент отрыва от тетивы стрела уходила к цели со скоростью 150 футов в секунду. Рэмбо не удивился тому, что не попал в грузовик — было слишком далеко, к тому же мешал дым. Взрыв раздался в двухстах футах от цели. Но даже с такого расстояния были слышны крики и стоны погибающих и раненых солдат. Наведя прицел, Рэмбо быстро выпустил вторую стрелу. На этот раз она попала в цель: пламя охватило грузовик, раздался взрыв и почти тут же второй — взорвался бензобак. Осколками ранило несколько солдат. Еще одна стрела — и второй грузовик взлетел на воздух. Рэмбо выпустил стрелу в вертолет, но она прошла мимо и взорвалась на дороге. Хватит. Надо экономить стрелы. Когда он убил из лука восемь солдат Тая в лесу, ему пришлось подобраться к каждому убитому и извлечь стрелы. Сделать это было легко — он свинтил наконечники и ничто не мешало извлечению стрел из тел. Но теперь стрел оставалось мало. Надо быть очень экономным. Рэмбо отполз от края обрыва, но остановился, увидев, как солдаты, обойдя пламя в поле, двигались в его направлении. А человек, который вел их — правда, с такого расстояния это было трудно определить, — был очень похож на сержанта Тая. Рэмбо уходил по поросшему травой склону, а в небе гудел приближающийся вертолет. 10 Ну, что там? Они его убили? — спросил Мэрдок у связиста. Траутмэн — рядом с ним находились два охранника — с нетерпением ждал, что ответит Мэрдоку техник-связист. Похоже, что нет. Что значит «похоже»? — Мэрдок покраснел от злости. — Он устроил пожар. Убил вьетнамского офицера. Взорвал два грузовика. И… Не может быть! — Что там? Говори! — Общее число убитых уже составило сто десять человек. Мэрдок беззвучно шевелил губами. Он медленно повернулся к открытой двери и уставился на поросшие лесом холмы. — Что же это такое? Ничего не понимаю. Как же так? Что там происходит? 11 Тай шел по лесу. Москиты с жадностью впивались в лицо, но ему было не до них. Его люди, образовав фалангу, двигались через густой кустарник и прислушивались к каждому звуку. У него теперь осталось мало стрел, думал Тай. Нам нужно следовать за ним по пятам. После пыток и такой долгой погони американец измотается. И все же Тай не очень верил в свои рассуждения. Теперь он уже не был так уверен и смел, как в начале погони. В самом деле, зачем он опять высунулся? Импульс? Или жажда мести? А может, желание добиться перевода? Да. Наверное все это и побудило его первым броситься в погоню за американцем. Жалкая группа людей, с которыми он опять оторвался от других, заставила его почувствовать себя совсем беззащитным. Но теперь уже нельзя останавливаться. По правде говоря, истина заключалась в том, что Тай ненавидел американца уже не за первое унижение, когда несколько лет назад он сбежал, а за новое. Сегодняшнее. Когда стрелы этого проклятого американца, убивавшего его солдат в лесу, заставили его в панике броситься на землю в поисках укрытия. Его подчиненные, наверное, смеялись над ним. За это американец ответит. Тай лично отрежет его мошонку и запихнет ему в рот. Стрела вошла в идущего впереди солдата. Ее наконечник торчал из его затылка. Смерть объявилась так неожиданно, что вся фаланга сразу же рассыпалась, и солдаты открыли беспорядочную стрельбу во все стороны. Нет! Только не это! Опять, как сегодня утром, американец вынуждал Тая снова броситься на землю, но он сдержал себя. Только не паниковать. Он начал кричать на солдат, толкать и пинать их, заставлял двигаться в направлении лучника. И вдруг один из них попал в ловушку. Тай заглянул в яму и увидел, что солдат нанизан на несколько острых кольев. Остальные в замешательстве остановились. Вперед! — заорал Тай. — Или я вас всех сам расстреляю! Еще один солдат упал, пронзенный копьем. У него кончились стрелы! За ним! Вперед! Он скоро начнет бросать камни, — кричал Тай. Автоматные выстрелы сзади просто взбесили Тая. Не стрелять! Не тратить патронов, идиоты! Стрелять только в цель! Тай еще не закончил фразы, а уже понял, что из автомата стреляли не его солдаты. Кто-то засел гораздо дальше сзади, в кустах. Скорее всего это американец зашел в тыл и завладел автоматом убитого. Солдаты залегли. Тай укрылся за упавшим деревом и увидел того, за кем гнался. Американец, замаскированный ветками, лианами и прилипшими к нему колючками, грязный, выглядел как демон, внезапно возникший из-под земли. В руках автомат, нацеленный на Тая. Взгляды противников встретились. Автомат не сработал. Американец посмотрел на оружие, бросил его и побежал. Но не навстречу Таю, а от него. Американец отступал! Охваченный возбуждением Тай выскочил из-за дерева, подхватил свой автомат и открыл огонь. Расстреляв магазин, он поднял с земли другой автомат и пошел вперед, поливая огнем все на своем пути. Ему стало весело. Он захохотал. Значит, стрелы кончились. Теперь будет швырять копья и камни. Хотел пострелять из нашего автомата, да кончились патроны. У тебя же есть нож. А у меня много патронов. Вот сейчас выпущу в тебя весь магазин, возьму твой нож и отрежу тебе… Тай вдруг резко остановился. Сделал шаг вперед, споткнулся, но удержался на ногах. Странно! Я же был уверен… У него кончились стрелы… Только сейчас он понял, что заблуждался. Одна из стрел торчала из его собственного живота. Ее он видел своими глазами. И теперь чувствовал. Господи! Как больно! Будто острые лезвия разрезали внутренности. Он уже не мог вдохнуть. И в следующее мгновение с ужасом понял, что это смерть. 12 За мои шрамы на спине и на груди, думал Рэмбо, и за шрамы в моей душе, и за кошмары, от которых я не могу избавиться. Но у него на душе оставался еще один шрам — смерть Коу. Послышался рокот вертолета над лесом. Отлично. Подлетай поближе, как бы заманивал Рэмбо, еще ближе. Он достал стрелу, извлеченную из убитого. Сейчас он ее зарядит взрывчаткой. Заманить бы вертолет, где не мешают деревья, тогда бы он смог его сбить. Но стоит соблюдать осторожность. На вертолете «дракон». Рэмбо уже было собрался зарядить стрелу, как вертолет неожиданно появился в просвете между деревьями. Приглядевшись, он увидел за стеклами кабины Яшина. Яшин аж привстал — он тоже заметил Рэмбо. Рэмбо рванулся с места, решив, что разделается с вертолетом в другой раз, и бешено помчался через кустарник. Спина напряглась в ожидании залпа «дракона». В любую секунду с неба мог метнуться огненный столб-Кустарник начал редеть. Исчезал полумрак. Усиливался солнечный свет. Господи, Боже мой! Неужели опять поляна? Нельзя было оставаться на открытом месте. Резко повернув налево, Рэмбо помчался к редким деревьям. Непонятно было, почему молчал «дракон». У него же был хороший шанс. Кончился боезапас? Рискуя, он бросил быстрый взгляд вверх. Вертолет летел в его направлении. Но «дракон» по-прежнему безмолвствовал, и Рэмбо подумал, что и на самом деле иссяк боезапас. Но тут с вертолета открыли огонь из пулемета М-60. И в ту же секунду от вертолета отделились два предмета. Два длинных металлических цилиндра. Они по инерции пролетели немного вперед и закувыркались. Это было пострашнее «дракона». Напалм! Рэмбо помчался изо всех сил, задыхаясь и не чувствуя под собой ног, лишь бы подальше уйти. Впереди сквозь траву и кустарник он видел серебристый блеск. А сзади уже было слышно, как цилиндры грохнулись о землю. Двадцатиметровые всплески огня брызнули во все стороны. Запахло жженым деревом, спину обдало жаром. Рэмбо увидел даже собственную тень, хотя светило солнце. И в тот же момент, когда жар стал почти невыносимым, он оттолкнулся и нырнул в серебристый ручей. Вода остудила горячую спину. Работая руками и ногами, он постарался уйти поглубже. Поток закрутил его и перевернул лицом к поверхности, где он увидел рыжие языки пламени. Потом его снова развернуло лицом вниз. Дно речушки отливало оранжевым светом. Подводный поток закружил Рэмбо, едва не ударив о булыжник, подкинул, снова увлек вниз. Языки пламени уже не висели над поверхностью, и Рэмбо, едва не захлебнувшись, рванулся наверх. Он жадно и глубоко вдохнул воздух и услышал где-то внизу рокот. Водопад. И тут же ноги его куда-то провалились. Он рухнул вместе с потоком воды рядом с огромным валуном. Оглушенный падением, Рэмбо хватанул воздух, глотнув при этом воды, и опять ушел ко дну. Оттолкнувшись от камня, он снова устремился наверх. Легкие наполнились живительным воздухом. Рэмбо протер глаза и, взглянув наверх, увидел, что там вовсю бушует пламя. Вертолет спикировал прямо на него и открыл огонь из М-60. А «дракон»? Молчит? Нет. «Дракон» швырнул в его сторону столб огня. Рэмбо быстро вздохнул и нырнул в бурлящий поток, стараясь достать до самого дна. 13 Вертолет пошел вниз, вода стремительно приближалась. Яшин облизнул губы, яростно нажал на гашетку. Сзади стрелок, не переставая, палил из М-60. Вода кипела от пуль. Но Яшин хотел разрядить в поток еще и свой пистолет, бросить гильзы, все, что находилось в вертолете. Он прекратил огонь. Замолчал пулемет. Яшин направил машину еще ближе к воде. — Вы видите тело? — спросил он у двух солдат сзади. Они молча смотрели в открытые по обе стороны двери. — Поток должен выбросить тело на поверхность! А может, и нет, подумал Яшин. Если там подводное течение, его могло затянуть под какой-нибудь валун. — А кровь? — крикнул он. — Вы видите кровь? Нет, крови они не видели, не видел ее и Яшин. Но не может быть, чтобы американец остался в живых! Скорее всего поток растворил кровь, и поэтому ее не видно. Он опустил вертолет еще ниже. Надо повнимательнее посмотреть. Ты, — крикнул он пилоту, — садись за пульт, я сам посмотрю. Пилот принял управление, а Яшин, подойдя к открытой двери слева, посмотрел вниз. Крови не было. — Ниже! — приказал он пилоту. Но мы уже и так почти на пределе. — Я сказал — ниже! Пилот подчинился. Вода теперь бурлила под самым вертолетом. Мелкие брызги залетали внутрь. Это бессмысленно, подумал Яшин, так мы можем погибнуть. И тут же понял, что поток унес тело дальше по течению, вот почему они не видели крови. Давай, поднимайся и веди машину вниз по течению, — приказал он пилоту. Тот облегченно вздохнул и начал поднимать вертолет. Солдат, стоявший напротив Яшина у другой двери, охнул и схватился за переборку, стараясь удержать равновесие, так как вертолет резко накренился. Яшин заорал на пилота: Ты что? — Воздушные потоки от водопада! Вертолет опять накренился. Да держи ты машину! — снова крикнул пилоту Яшин. — Я и так стараюсь. Но ветер… Яшин с отвращением отвернулся от пилота и перевел взгляд туда, где только что стоял солдат — на открытую дверь. Солдата там не было. Яшин успел заметить мелькнувшее пятно и понял, что солдат упал вниз. И тут же в проеме возник американец — насквозь промокший, грязный, с горящими глазами. Он висел на посадочной стойке, промелькнуло в голове Яшина, поэтому вертолет и кренило. Наверное, вынырнул из воды и зацепился, когда вертолет поднимался. Яшин вытащил из кобуры пистолет. Но американец метнулся к нему и схватил за запястье. Пальцами другой руки Яшин пытался выдавить Рэмбо глаза. Теперь противники двигались вместе, словно пьяные танцоры. Отбив удар американца, направленный в горло, Яшин пнул противника в пах. Но тот увернулся и нанес удар по руке с пистолетом. Пальцы Яшина разжались и выпустили оружие. Схватка продолжалась. Вертолет опять накренился. Но теперь Яшин знал почему. Это пилот пытался лишить американца равновесия. А вдруг я первым потеряю равновесие? — испуганно подумал он. И в этот момент их обоих отбросило в сторону, и они больно стукнулись о перегородку. Яшин размахнулся, намереваясь ударить Рэмбо в переносицу, но вертолет качнулся, и Яшин оказался у открытой двери. Раскинув руки, он с большим трудом удержался от падения, и в этот момент вертолет накренился на другой бок. Теперь Яшина бросило внутрь, и он со всего маху ударил американца в грудь. Тот сделал несколько быстрых шагов назад и вывалился из двери. 14 Рэмбо схватился за пулемет М-60, но его развернуло вместе с ним. Ноги задели за верхушку деревьев. Яшин радостно вскрикнул. Рэмбо одной рукой потянулся к пулемету и рывком развернул его. Теперь ствол был направлен внутрь вертолета. Этой же рукой он нажал на спусковой крючок. Грохот М-60 перекрыл рев двигателя вертолета. Пули, вылетавшие из пулемета, разрывали тело Яшина, которое бросило к противоположной открытой двери. Брызги крови летели во все стороны. Он инстинктивно раскинул руки, пытаясь удержаться, но через мгновение камнем полетел вниз. Это тебе за Коу! Вертолет резко пошел вниз, потом его закачало. Пилот явно пытался сбросить Рэмбо. Но тот, теперь уже обеими руками ухватившись за пулемет, подтянулся повыше. Еще выше. Перехватившись за дверь вертолета, он неимоверным усилием втащил свое тело внутрь. Тяжело дыша, Рэмбо выхватил нож и двинулся к пилоту. От приставленного к горлу ножа пилот сжался. — Даю тебе возможность выбора, — проговорил Рэмбо. Но пилот выскочил из своего кресла и стал пятиться к открытой двери. Оказавшийся на мгновение без управления вертолет качнулся. Пилот сделал еще несколько шагов и с криком выпал из открытой двери. Рэмбо сел за штурвал. 15 — Все упаковано, кроме генератора и радиоприемника, — проговорил Мэрдок. Ангар напоминал громадную пустую раковину. От каждого звука разносилось эхо. В нескольких метрах от ангара стояли заполненные оборудованием вертолеты и самолет. Они были готовы по первой команде подняться в воздух. Теперь вовсю светило солнце. Прибыло еще несколько вертолетов, чтобы забрать оставшееся оборудование. Весь личный состав стоял, ожидая приказа. И только техник-связист, все еще сидевший у приемника, плотнее прижал наушники и поднял вверх руку, прося, чтобы окружающие не мешали ему слушать. — Я сказал, грузите радио, — повторил приказ Мэрдок. Траутмэн, все еще находящийся под стражей, напрягся, заметив озабоченность на лице связиста. Думаю, вам будет интересно услышать, — сказал техник, обращаясь к Мэрдоку. А-а, — вяло отмахнулся тот. — Его уже прикончили. Не совсем так, сэр, — продолжал техник, — сейчас я слушаю сообщения от одного из советских, он находился в лагере. У него никак не получается связаться с вертолетом. На все его запросы нет ответов. Сначала он считал, что вертолет разбился. Что-что? — переспросил Мэрдок. — Что значит «сначала»? Ты хочешь сказать, что с вертолетом произошло что-то другое? Так точно, сэр. Русские почти уверены, что вертолет не разбился, а был захвачен. — Повтори, что ты сказал? — переспросил Мэрдок. Я говорю, сэр, они почти уверены, что вертолет захватил Рэмбо. Что-что? Рэмбо, сэр. Они считают, что он захватил их вертолет… Боже всемилостивый! Это невозможно. Дело в том, сэр, что Рэмбо, не просто захватил вертолет… А что еще? Он теперь атакует лагерь. Русский офицер просит помощи. Мэрдок уставился в одну точку. На его лице появилось выражение полной растерянности и недоумения. Я же вас предупреждал, — сказал Траутмэн, — что парень быстро приспосабливается к обстановке. Мэрдок тяжело вздохнул и медленно повернулся к стоявшим вертолетам и самолету. Так, — громко распорядился он, и это разнеслось по всему огромному ангару, — срочно распаковываемся! Снимайте оборудование, несите его в ангар и подготовьте к работе. Что? — спросил помощник Мэрдока, не веря тому, что сказал его начальник. — Я повторяю, готовьте оборудование к работе. Операция еще не закончена, черт бы ее побрал! 16 Знойное марево рассеялось, и Рэмбо увидел лагерь. Он подлетел поближе и нажал на гашетку «дракона». Светящийся столб устремился вниз и обрушился на сторожевую вышку, стоявшую с левой стороны. В несколько секунд она превратилась в облако огня, пыли и щепок. Теперь вертолет взял вправо и направил огонь на правую вышку. Солдаты внизу поднимали автоматы и целились в вертолет, но, попадая в зону огня, буквально лопались, словно воздушные шарики, разбрызгивая кровь. Правая казарма превратилась в груду дымящихся развалин. Казарма в середине, та, в которой пытали Рэмбо, теперь полыхала и дымилась. Вдребезги разлетелась сторожевая будка у ворот. Трое солдат, пытавшихся заскочить в грузовик, взлетели на воздух от мощного взрыва — это «дракон» попал в бензобак машины. Так вам! Рэмбо хотелось кричать. Так вам! Получайте! А может быть, он и в самом деле кричал, сам того не замечая. Еще один барак на глазах превратился в обломки. Получайте! Рэмбо все стрелял и стрелял. Он не мог остановиться. Ему хотелось весь лагерь сровнять с землей. Еще одна вышка. Теперь грузовик. Так вам! Не будет больше этого лагеря, и кончится этот бессмысленный кровавый кошмар. Все перестанет существовать. Но ведь и так ничего не существовало. Разве не это говорил ему учитель? Путь дзэн. Тогда почему его охватывало радостное возбуждение при виде разлетающихся вышек и бараков? Ведь ничего этого не существовало. Потому что его вынудили это делать. Вынудили тогда, в Штатах, и вынудили эти ублюдки из лагеря. А Мэрдок предал его. И Коу погибла. Рэмбо повел вертолет на посадку. Приземлившись, он выключил двигатель, вошел в салон и снял пулемет М-60. Несмотря на тяжесть оружия и боеприпасов, Рэмбо удалось спрыгнуть с вертолета. Он шел сквозь дым и яростно поливал огнем мелькавшие фигуры в форме. И наконец все было кончено. 17 Если не считать треска пламени, то вокруг наступила мертвая тишина. Рэмбо шел сквозь дым по обломкам в сторону пещеры в задней части лагеря. Испуганный и безоружный солдат выскочил из-за кучи камней и в панике бросился в сторону леса. Рэмбо не обратил на него никакого внимания. Другой солдат выстрелил в Рэмбо из-за дерева и через секунду уже был отброшен в кусты мощным пулеметным огнем. Рэмбо вдруг увидел бамбуковую решетку, которая закрывала вход в пещеру. Рядом с ней стоял Подовский и целился в пленных. Ну, вот мы и дошли, как говорится, до последней точки, — сказал Подовский. Лицо Подовского было бледным, голос дрожал. Рэмбо шел, не останавливаясь. Если ты выстрелишь в меня, я непроизвольно нажму на курок и убью одного из них! Рэмбо не останавливался. — Ты же не станешь это делать. Неужели тебе хочется, чтобы кто-то из них умер в момент спасения! — Прикончи этого сукина сына! — крикнул из-за решетки Бэнкс. Рэмбо был рад услышать этот голос. Он боялся, что Бэнкса могли убить в отместку за то, что ему удалось сбежать. Я прошу тебя только об одном — дай слово, что отпустишь меня, — произнес Подовский. — Моя жизнь в обмен на жизнь одного из них. Но Рэмбо неумолимо приближался, словно не слыша его. Подовский дрогнул. — Ты же победил! Что тебе еще надо? Он резко повернулся, намереваясь выстрелить в Рэмбо, но чья-то рука просунулась между решеток и схватила его за кисть. Рука была тонкая и, видимо, очень слабая, но она вцепилась в кисть Подовского смертельной хваткой. Рэмбо кинулся вперед и схватил руку с пистолетом. Подовский закричал и выпустил оружие. Рэмбо бросил пулемет. Он протащил Подовского тридцать ярдов в глубь лагеря. — Нет! — орал Подовский. Схватив его за руку и за ногу, Рэмбо приподнял и швырнул в ту мерзкую кишащую яму, в которую опускал его самого Тай. 18 Техники с помощью солдат торопливо готовили оборудование к работе. Ангар вновь наполнился людьми и аппаратурой. — Оставьте это в покое! — приказывал Мэрдок. — Сейчас для меня главное, чтобы побыстрее заработал радар. Траутмэн удивленно качал головой, он никак не мог понять резкой перемены, произошедшей с Мэрдоком. Неужели после того, как он бросил Рэмбо, страстно желая его смерти, он вдруг вознамерился спасти его, помочь ему вернуться на базу? — Уберите из вертолета оборудование, — распоряжался Мэрдок. — Эриксон, Дойл, еще раз осмотрите вооружение. У Траутмэна засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия. Может быть Мэрдок думал совсем о другом. Не о спасении Рэмбо… Нет. Мэрдок не способен на такое. 19 Рэмбо дал очередь из пулемета, и замок слетел. Когда он открыл дверь, пленные смотрели на него, не решаясь произнести ни слова и не двигаясь с места. И вот оцепенение спало, и все они разом пришли в движение. — Пошли отсюда скорей! — крикнул Бэнкс. Те, кто был посильнее, помогали больным и слабым. Рэмбо помогал больному малярией. Они попытались бежать, но это больше походило на похоронную процессию — такими истощенными они были. В конце концов они добрались до вертолета. Но тут из разрушенного барака раздался выстрел. Это стрелял раненый охранник. Одна из пуль попала в пленного. Бэнкс в бешенстве поднял с земли АК-47 и разрядил в солдата весь магазин. Рэмбо посмотрел на Бэнкса и подумал, что и для этого человека кошмары никогда не кончатся. Да и для остальных пленных тоже. Эта проклятая война не оставит никого из них в покое до самой смерти. Не без труда забравшись в вертолет, пленные сбились в кучу. Рэмбо поднял больного на руки и внес его в вертолет, потом быстро закрепил М-60 и сел за панель управления. Лопасти начали вращаться, но сквозь шум мотора Рэмбо услышал еще один едва уловимый звук. Он оглянулся и все понял. Глаза его наполнились слезами. Это плакали освобожденные пленные. Значит он был прав: для этих людей война никогда не кончится. Вертолет поднялся, и сердце Рэмбо похолодело. Впереди он увидел силуэт громадного советского вертолета МИ-24. Даже на таком большом расстоянии трудно было не узнать этот чудовищный гибрид вертолета и самолета. Едва Рэмбо поднял вертолет над деревьями, как МИ-24 пошел на разворот, намереваясь атаковать. Но в этот раз Рэмбо бросил машину вправо, и огонь с вертолета противника поразил деревья слева. Бэнкс подобрался к пулемету и открыл ответный огонь. Рэмбо направил вертолет вниз. МИ-24 лег на разворот и сделал его на удивление быстро. Теперь он сокращал дистанцию. Рэмбо смотрел на деревья, которых уже касался вертолет. Пленные отчаянно хватались за борта, когда вертолет резко кренился вправо или влево. Две ракеты одна за другой прошли совсем рядом и взорвались в джунглях. МИ-24 приближался с угрожающей быстротой. Рэмбо увидел зигзагообразный просвет в деревьях и нырнул к реке. Деревья по обеим сторонам реки образовали нечто вроде каньона. Ширина его не позволяла МИ-24 опуститься. Впереди ветви деревьев склонились и сплелись так тесно, что образовали сплошной зеленый тоннель. Пришлось опустить вертолет еще ниже, чтобы влететь в него. МИ-24 выпустил еще две ракеты. Одна попала в берег, а другая взорвалась прямо в реке, так близко, что брызги залетели к ним. А река продолжала извиваться по-змеиному, и Рэмбо каким-то шестым чувством вел над водой вертолет и ухитрялся уходить от огня МИ-24, пролетая сквозь зеленые лесные тоннели. Слева лес озарился огнем взрыва. Вертолет подбросило мощной взрывной волной. Осколки попали внутрь, и во все стороны полетели куски металла и пластика. Один из них попал Рэмбо в плечо, другой в спину. Боль в плече была сильной, и Рэмбо решил, что получил перелом. Сзади вскрикнул кто-то из пленных, видимо, его тоже ранило. Вертолет тряхнуло. Он потерял скорость. Нам конец, подумал Рэмбо. Еще один такой взрыв рядом и… МИ-24 был теперь так близко, что ему не составляло большого труда попасть точно в цель. Еще десять секунд, а может, даже пять и тогда… Рэмбо уменьшил скорость, повел вертолет вправо, затем влево, словно он теперь был неуправляемым, и нырнул в очередной тоннель из деревьев. Долетев до середины, завис. — Бэнкс! Посмотри, нет ли сзади огнемета! Ты хочешь, чтобы я стрелял из огнемета в эту махину? — Да нет же. Ты должен выстрелить в сторону леса. Огнемет полыхнул по густым кустам и деревьям. Они загорелись, повалил дым. Рэмбо пытался представить ход мыслей советского пилота. Вертолет ушел в тоннель, но не появился с другой стороны. Наверное, он получил серьезное повреждение и упал. Пилот подождет несколько секунд, и если вертолет не появится с другой стороны тоннеля, то полетит проверять вход в тоннель. Пилот в конце концов придет к выводу, что вертолет где-то упал. Тогда он поднимется и уничтожит ракетами весь этот зеленый тоннель. — Семь, — произнес Рэмбо. Он медленно вел вертолет к выходу. — Шесть, — он повернулся и крикнул назад: — Держитесь крепче. — Пять. Он увеличил обороты двигателя. — Четыре. Вытер с лица кровь и пот. — Три. Большой палец был готов нажать на кнопку огня «дракона». — Два. — Один. Набрав полные обороты, Рэмбо резко бросил вертолет вперед. Желудок вжался в позвоночник, потом поехал куда-то вниз, потому что на выходе из тоннеля машина пошла вертикально вверх и… оказалась настолько близко к МИ-24, что Рэмбо успел заметить выражение полного недоумения на лице советского пилота. Рэмбо открыл огонь из «дракона». Столб огня. Грохот. Взрыв. Огненный шар разлетелся на тысячи осколков. 20 «Одинокий Волк» вызывает «Волчье Логово». Как меня слышите? Прием. Мэрдок замер, услышав хриплый голос. Голос Рэмбо. — Ответьте ему, — распорядился Мэрдок. — «Одинокий Волк», вас слышим. Прием. Подготовьтесь к аварийной посадке, — в голосе послышалась смертельная усталость и боль. — Прибываю… — Пауза. Тяжелый вздох. — Прибываю с американскими военнопленными. Прием. Все, кто стоял неподалеку от приемника, выжидающе посмотрели на Мэрдока. Тот молчал. — Скажите, что будем готовы к аварийной посадке. Хорошая работа. Встречная группа уже направлена. Кто-то радостно вскрикнул. Возбуждение перекинулось на остальных. Все присутствующие вдруг зашумели, стали похлопывать друг друга по плечам. Одни бросились за огнетушителями и носилками, другие за медикаментами и пеносмесителями для аварийной посадки. Остались только связист, Эриксон и Дойл. Ну, что же, черт возьми, он хорошо поработал и заслужил эскорт. — Я не против, — сказал Эриксон. — Только все равно придется подождать, пока мы не узнаем, в каком он секторе. — Эриксон смотрел на экран радара. — Ну вот, теперь ясно. Я его вижу. — Он нахмурился. — Что-то уж очень медленно движется. Я бы на его месте рвал оттуда когти как можно быстрее. Что-то стряслось… 21 Да, «Звездные войны», — говорил Рэмбо, чтобы как-то отвлечься от боли. — Когда вы вернетесь в Штаты, я вам точно говорю, будете смотреть этот фильм несколько раз. Пленные сгрудились вокруг Рэмбо и слушали его, как завороженные. Его тошнило, но он продолжал говорить: — Там есть парень — Дарт Вейдер. В черном шлеме и в накидке. У него меч… только не такой меч, а… Вон смотрите — река Меконг. Пленные забыли о «Звездных войнах». Теперь они смотрели на реку. — А за ней? — спросил Бэнкс. Таиланд. — А дальше? — А дальше — дом. Все эти годы, — произнес кто-то, — только мысли о доме не дали мне сойти с ума. Я вспоминал все до мельчайших подробностей. А я вспоминал пиццу. А я сосиски. — А я пиво и «Доджерсов».[4] Моему сыну будет уже шестнадцать. Он теперь сможет водить машину. Интересно, ждет ли меня жена? Ну, как там теперь, а? — Да, расскажи, как там? Рэмбо не знал, что ответить. Вернее, он не мог им сказать то, что думал. Это бы их доконало. Дома? Дома все, как обычно, — соврал он. — Старые добрые Штаты не меняются. — Да брось ты. Что-то все равно изменилось. — Конечно. Кое-что меняется. Например, президентом стал Рональд Рейган. Рональд? Погоди. Актер, что ли? Ну да. Он самый. — Мама родная, ну и дела! Не мог же Рэмбо сказать им, что вместо Вьетнама теперь Никарагуа, что песня «Дайте миру шанс» Леннона сменилась бряцаньем оружия. Может быть, именно поэтому так популярен световой меч героя «Звездных войн». Чистенькое изображение войны. Если тебе оторвало руку — не беда, на экране тебе быстро сделают новую. Нет, он им ничего не скажет о Никарагуа. Это будет для них слишком большим ударом. А Меконг становился все шире, и вдали в небе он увидел черную точку. 22 Мэрдок отослал из ангара связиста. — Я сам тут управлюсь. Ты иди последи за небом. Мэрдок сел за передатчик и взял микрофон. Когда связист ушел, он заговорил: — «Вожак Стаи» вызывает «Молот». Когда неопознанный… повторяю… неопознанный вертолет пересечет Меконг, открывайте по нему огонь. Затем следуйте к месту падения и расстреляйте все оставшиеся ракеты. Никого не брать живым. Всех уничтожить. Как поняли? Прием. Из динамика послышался удивленный голос Эриксона. — Э-э, сэр… Я что-то вас плохо слышу. Что ты там болтаешь? Прием. 23 — Э-э… у меня что-то в ухе, сэр. И это была правда. К уху Эриксона был приставлен ствол автоматической винтовки М-16. Винтовку держал Траутмэн. В глубине вертолета без сознания лежал Дойл. Брезент, за которым прятался Траутмэн, был откинут. Траутмэн спросил: — Скажите мне, Эриксон, вы бы наверное предпочли сейчас вести туристический вертолет где-нибудь на юге Франции, не так ли? Через стекло кабины он видел вертолет Рэмбо. Рэмбо сидел весь в крови. Траутмэн понял, что Рэмбо его видит. Они понимающе кивнули друг другу. 24 Пролетев мимо пенной подушки на посадочной площадке, Рэмбо повел вертолет в ангар, где и посадил его. Медики и пожарные кинулись к вертолету. Из открывшейся двери вышел Рэмбо, держа в руках пулемет М-60. Он выглядел таким свирепым, что все невольно отступили. Один из медиков заглянул в вертолет и охнул, увидев, что там все залито кровью. Из ран Рэмбо тоже сочилась кровь, и, когда он шел, она капала, оставляя след. Рядом с ангаром приземлился второй вертолет. Солдаты окружили Рэмбо, наведя на него дула своих автоматов. Из громкоговорителя послышался голос Траут-мэна: — Всем бросить оружие. Повторяю, бросьте оружие. Это приказ очень сердитого полковника. Рэмбо повернулся и посмотрел на вертолет — в открытой двери стоял Траутмэн и держал под прицелом пулемета солдат. По его взгляду Рэмбо понял все. Траутмэн сказал: — У меня две дочери. Я их люблю. Поверь, я ими очень доволен. Но если бы у меня был сын, я бы хотел, чтобы он был таким, как ты. — Мой отец, — ответил Рэмбо, — был пьяницей и бил мать. Я был рад уйти в армию. Но если бы у меня был нормальный отец, я бы хотел, чтобы он был таким, как ты. Они смотрели друг другу в глаза. Рэмбо понял, что получил от Траутмэна разрешение. Нажав на спусковой крючок, он направил свой М-60 на панели управления компьютером, на радар, на другие приборы. Все разлетелось вдребезги. Рэмбо навел пулемет на Мэрдока. Тот, съежившись, стоял у стены. — Ты! — закричал Рэмбо, — и такие, как ты — самые страшные люди. Из-за таких, как ты, я попал сюда в первый и во второй раз. И оба раза меня предали! Вам очень не хотелось, чтобы я победил в тот раз. А в этот раз ты лез из кожи, чтобы помешать мне. Но я победил. Победил! — Эй, послушай, — пробормотал Мэрдок, — прижимаясь к стене. — Не надо путать меня с теми, кто отдает приказы. Я ведь только посредник. Я просто… — Инструмент, — закончил Рэмбо. — Просто инструмент, мать твою… — Он поднял пулемет. — Знаешь, что я с такими делаю? — Погоди, я же должен… Что? — Я должен все объяснить. — Объясни, объясни. Что людишки, вроде тебя и тех грязных политиканов, которые только отдают приказы, затеяли бы гораздо меньше войн, если бы им приходилось самим воевать. — Ну… Конечно… Если ты так говоришь. — Мэрдок забился в самый угол. — Конечно… Ты прав… — Я могу сказать только это. Рэмбо поднял пулемет, направил его на Мэрдока и нажал на спуск. Раздался щелчок. Мэрдок наложил в штаны. — Там остались еще другие пленные, — сказал Рэмбо, — ты их всех отыщешь… Или я отыщу тебя… И тогда… Тогда, может быть, эта война действительно закончится. Он бросил пулемет, повернулся и пошел… …К Траутмэну. 25 Они молча смотрели друг другу в глаза. — В Штатах, в тюрьме, — сказал Траутмэн, — я спрашивал тебя, чего бы ты хотел. Помнишь, что ты ответил? Рэмбо кивнул. — Я хотел, чтобы кто-нибудь сказал мне… — Так вот, я говорю тебе сейчас: ты молодчина, Джон!.. Ты все правильно сделал. У Рэмбо перехватило дыхание. — Ну, а дальше что? Не знаю. — Хочешь, чтобы с тобой кто-то был? — Да. Но только… — его буквально тошнило при воспоминании, через что ему пришлось пройти. — Не сейчас. — Понимаю… Сейчас тебе надо показаться врачам. Но тебе не кажется, что… что теперь-то все кончилось? Ты победил. За это ты получишь вторую Медаль Почета. Такого еще никогда не случалось. Рэмбо повернулся к пленным, которых выносили на носилках из вертолета. — Это они заслужили медаль. — А ты? — Я? Разве ты не помнишь, чему учил нас? Главное суметь… выжить. — И это все? Последний вопрос напомнил ему о Коу — она тоже это спрашивала. — Все, — ответил Рэмбо. — А что же еще? Бэнкс, лежа на носилках, поднял большой палец. — Молодчина, Рэмбо! Дэвид Моррелл Рэмбо 3 ЧАСТЬ I 1 Жизнь есть страдание. Размышляя над первой из четырех истин Будды, Рэмбо сжимал в руках гладкую дугу бамбукового лука, огромного и очень старого. Он уперся ею в левый бок, закрыл глаза, сделал вдох, выдох, пытаясь подавить душевное смятение. Мускулы на его теле перекатывались, могучая грудь вздымалась как кузнечный мех. В памяти уже не существовали пикообразные крыши буддистского монастыря в Бангкоке, Таиланде. Точно так же перестали существовать для глаз. Не было и увитых причудливым орнаментом золоченых шпилей храмов, отблесков заката в черепице и мраморе. Но некоторые ощущения реального мира все же не покидали. Позвякивали ветряные колокольчики. Ноздри чувствовали аромат благовония. От лука исходила сила, внушающая ужас. Доведенный до изнеможения невозможностью избавиться от всех ощущений реальности, Рэмбо открыл глаза и сосредоточился на цели. А это была шестифутовая квадратная деревяшка, воткнутая в тугой и толстый пучок соломы на гладкой стене в тридцати ярдах от него. Рэмбо, не отрываясь, смотрел на эту деревяшку, пока она не стала увеличиваться в размерах и не поплыла в его сторону, заполняя собой все поле зрения. Он больше не слышал звяканье ветряных колокольчиков, не чувствовал аромат благовония, не ощущал тяжесть лука. Перестали существовать и островерхие крыши монастыря, и отблески заката, и монахи-буддисты, творящие вечерние молитвы. Была только цель. И страдающая душа самого Рэмбо. Вся жизнь есть страдание — учил Будда. Рэмбо хорошо усвоил этот урок. Всевозможные шрамы вдоль и поперек спины и груди, зубчатый шрам, пересекающий правый бицепс, шрам на левой щеке и другие, оставленные штыками, пулями, ножами, колючей проволокой, огнем и шрапнелью — все это служило веским доказательством правоты Будды. Жизнь есть боль. Глядя сейчас на цель, он в который раз переживал Вьетнам… жару, укусы насекомых и пиявок в джунглях, бесчисленные огневые атаки… непрекращающийся хаос воплей и взрывов, обстрелы с боевых вертолетов трассирующими пулями, минометный огонь, взрывы мин и гранат, фонтаны крови, разрываемые на части человеческие тела. В памяти ожил плен, эти шесть месяцев сплошных мучений, побег на пределе возможного… Но одну войну сменила другая… В Америке. Почему тот полицейский не мог оставить меня в покое? Ведь я хотел только то, что заслужил, — свободу идти, куда захочу, делать, что захочу, тем более, что это никому не причиняло вреда. Почему он обошелся со мной так жестоко? Но ведь ты обошелся с ним куда более жестоко. У меня не было выбора! Ты избрал этот путь с самого начала. Ты ведь мог подчиниться его воле и уйти с его дороги. Но неужели я сражался во Вьетнаме, чтобы потом надо мной измывались дома? Неужели у меня нет никаких прав? Ты вступил в противоборство и проучил полицейского, вздумавшего попирать твои права. Но после того, как ты разнес его город и попал в кутузку, какие права остались у тебя там? Дробить камни в карьере? Чувствовать, что заперт в четырех стенах камеры? Если бы полковник не сдержал свое обещание и не вызволил тебя… Полковник. Да. Рэмбо улыбнулся. Траутмэн, который тренировал его, командовал им в Наме и был ему словно родной отец. Это единственный человек, которому Рэмбо доверял. Благодаря вмешательству Траутмэна, Рэмбо вновь обрел свободу, купив ее согласием возвратиться в ад, во Вьетнам, в тот самый лагерь, где его когда-то пытали, вернулся, чтобы освободить американских солдат, все еще находившихся в плену. Его миссия закончилась удачно. Спустя несколько лет после окончания войны он все-таки выиграл. Ему даже удалось одержать победу над врагом иного рода, представлявшим ту лицемерную систему, которая посылала американских солдат сражаться, не снабдив самым необходимым, чтобы это сражение выиграть. Да, он свою миссию выполнил. Но какой ценой! Пострадало не только его тело. Больше всего пострадала душа, ибо каждый раз, когда он убивал или видел, как убивают другие, в нем что-то умирало. Одному Богу известно, сколько смертей он пережил. Одна из этих смертей чуть было не сломила его окончательно. Ее звали — ему доставляет такие муки вспоминать это, — ее звали Коу. Вьетнамка лет двадцати, обманчиво хрупкая, утонченно прекрасная, она была его связной с того момента, как он приземлился с парашютом в Наме. Помогала вызволять пленников. Один раз даже спасла ему жизнь. И постепенно обучила его тому, что казалось для него невозможным. Любви. Но, как выяснилось, у них не было времени на любовь. Потому что Коу убили. А Рэмбо выжил, ибо ярость придала ему силы. Уже мертвая, она во второй раз спасла ему жизнь. Его захлестнуло горькое отчаяние. Он стоял во дворе монастыря, сжимая лук и глядя на цель в тридцати ярдах от него. Его могучая грудь тяжело вздымалась. Наконец он достиг успеха в своих медитациях. Отныне для него существовала только цель. И кожаный шнурок вокруг шеи с миниатюрным Буддой. Этот медальон когда-то принадлежал Коу. Он снял его уже с ее трупа. Медальон обжигал ему горло. 2 Причиной страдания служит желание обладать непостоянными предметами. Так гласит вторая истина Будды. Рэмбо вложил в шести футовый лук стрелу длиной в три фута. Согласно старинному ритуалу натягивания стрелы лучником секты дзэн, поднял локоть до уровня глаз. Левой рукой он сжимал дугу лука, правой держал стрелу. Медленно развел руки в стороны, выгнул лук, натягивая тетиву и отводя стрелу. Даже используй он самый удобный способ натягивания тетивы, которому научил его, мальчишку из резервации индейцев навахо в Аризоне, шаман, выгибать лук было бы все равно мучительно трудно, ибо для этого требуются усилия в сотни фунтов. Такое по плечу лишь человеку, обладающему физической силой Рэмбо. Натянуть тетиву неудобным способом дзэн было куда более трудным делом. Мышцы напряглись, руки дрожали. Со лба струился пот. Все живое умирает, размышлял он. Все материальное подвержено тлению. Война подтвердила эту мудрость Будды. В этом мире насилия связывать свои надежды на счастье с каким-то человеком либо предметом означает заведомо обречь себя на разочарование. Предметы взрываются, людей убивают. Так, как убили Коу. Он напрягся до предела, отводя лук влево, а стрелу — вправо. В обычном состоянии он бы уже выдохся, однако во время медитации дух сливался воедино с плотью, удваивая таким образом возможности. Вероятно, все дело в силе духа. Если Будда прав, все материальное ирреально, в том числе и этот лук. Реален дух, сгибающий воображаемый лук. Он рывком развел руки на расстояние длины трехфутовой стрелы. Теперь согнутая дуга лука вместе с натянутой тетивой образовывала, можно сказать, окружность. Что обозначало полноту бытия, всеобщность Бога, цельность Того, Кто есть Все. Он замер в этой напряженной позе. Пот струйками сбегал по его неподвижному лицу. 3 Страдание кончается, стоит отказаться от непостоянного. Такова третья истина Будды. Ни один предмет, ни одно живое существо не способны дать счастье. В мире насилия и боли, разрушения и смерти весь смысл стремиться только к вечному. Любить Коу значило обречь себя на страдания, ибо рано или поздно она бы умерла — любое положительное переживание непременно уравновешивается в будущем отрицательным. Однако, если Будда прав… Рэмбо чуть было не вышел из состояния медитации… если Будда прав, не существует никакого будущего. Только настоящее. Не означает ли это, что любовь нужно хотя бы на миг ухватить обеими руками и дорожить ею, ибо мгновение длится вечно? Ему хотелось кричать. Теперь лук почти касался его груди и вздрагивал от сильного напряжения. Стрела была направлена острием влево, его левое предплечье находилось на одной линии с целью. Осталось повернуть голову влево и устремить взгляд в направлении цели. 4 Стремись к вечному. К постоянному. Это и есть Бог. Так гласит четвертая истина Будды. Но сейчас ему нужно превозмочь свои страдания. Что тебе нужно? Мира. Он отпустил тетиву. Стрела с неудержимой силой устремилась вперед. Тетива загудела звучно, мощно, в одной тональности с пульсом Вселенной. Он не просто послал стрелу в цель, он внушил ей, каким путем лететь. Его душа, лук, тетива, стрела — все это составляло мистическое единство с целью. Стрела разнесла цель в щепки. Резкий звук заполнил собой все. Стук от посыпавшихся на землю обломков эхом отлетел от стены и достиг барабанных перепонок Рэмбо. Казалось, он насквозь пробуравил его мозг. Время обрело протяженность. Расширилось. Углубилось. Остановилось. Настоящее будет всегда. Это и есть вечность. 5 С ударом сердца время снова пошло вперед. Рэмбо положил лук, сделал медленный выдох, тряхнул головой, распрямил плечи и постепенно начал снова ощущать окружавшие его предметы — черепицу и мрамор монастыря, позвякивание ветряных колокольчиков, аромат благовоний. Огромная золотая статуя Будды на противоположном краю двора сияла, отражая закат. Великий учитель восседал, скрестив ноги и уперевшись ладонями в колени, запечатленный в позе постижения вечности. Рэмбо приблизился к статуе, чувствуя свою незначительность в сравнении с величием золотого Будды. Остановился и опустил голову. Наполовину итальянец, воспитанный в католичестве, наполовину индеец навахо, направляемый следовать законам религии предков, он воспринял буддизм от одного советника-монтаньяра, который спас ему жизнь и собственноручно выходил после того, как ударное подразделение Рэмбо попало в засаду в Северном Вьетнаме. Боль нереальна. Ее не существует. Все, кроме духа, иллюзии. Адский мир, в котором подобная теория может иметь притягательную силу. Но ад существует вопреки этой теории. Господи, так что же тебе нужно? — мысленно повторил он вопрос. На этот раз ответ прозвучал едва слышно. Мира. Он отвернулся от возвышающегося над ним золотого Будды и был парализован взглядом стоявшего неподалеку монаха. Это был тайский монах, который стал покровителем Рэмбо после того, как тот, пройдя во второй раз испытание Вьетнамом, скитался по Бангкоку и, выбившись из сил, попросил убежища в монастыре. Мой сын, прости меня, но ты не мой соотечественник, — ответил ему тогда этот монах. — Тебе не понять наше мироощущение. Говоришь, какой ты религии? Дзэн. Какие у тебя основания вероисповедовать ее? Будда… он прежде, чем стать мудрецом, был воином. Я тоже воин. Ну и?.. Всем своим сердцем я выбираю мудрость, а не войну. 6 Бух! Тяжелый молот опустился на болванку раскаленного металла. Звук был оглушительный, высокий и гулкий одновременно. Наполненная дымом комната отозвалась на него звякающим грохотом. Рэмбо крепче перехватил правой рукой молот и ударил еще сильней, левой сжимая щипцы, которыми держал раскаленную докрасна металлическую болванку, лежавшую на древней наковальне. Бух! Его тело содрогнулось от силы собственного удара. Он снова опустил молот на наковальню. И снова! Наковальня пела под градом сокрушающих ее ударов. Раскаленный металл не выдержал натиска и сдался. Он плющился, раздавался вширь, приобретая плоскую форму. Это была бронза. Днями раньше в другой части кузницы, которая еще древней этой массивной наковальни, сплавили медь с оловом, семь частей к одной. Добавили по капле цинка и марганца. Жидкий сплав разлили по формам, где он остыл и затвердел в болванки, которые можно размягчить лишь повторным нагреванием, чтобы они также плющились под ударами Рэмбо. Бронза. Легендарный сплав древности. Прочный и эластичный. Упругий и стойкий к ударам. Материал, из которого изготовляли мечи и щиты, продлевавшие жизнь воинам. Вечный. Как сами войны. Но красота тоже вечна. О чем свидетельствуют останки материальной культуры античности. Бронзовые медальоны и браслеты предков современного человека пережили века и тысячелетия, оказавшись столь же долговечными, как и орудия войны. «И перекуют мечи свои на орала, и копья свои на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать». Библейский Исайя был мечтателем. Лучше всего народы усвоили науку войны. Но только не я! Рэмбо яростно ударил молотом по раскаленной докрасна бронзовой болванке. Хватит! 7 Он перенял навыки кузнечного ремесла у мудреца из племени его матери, который обучил его искусству стрельбы из лука. «Дисциплинируй свой дух и развивай в себе силу, — поучал старик. — Пускай мысли пребывают в вечном движении. Приучись уважать талант ремесленника, отдавать себе отчет в том, что выполненная добротно работа лишь на первый взгляд кажется легкой. Это обманчиво. Тому примером кузнечное ремесло. Предметы, окружающие тебя, кажутся неизменными, однако их можно изменить. Лошадиная подкова может стать медальоном. Меч — лемехом плуга. И только сам дух металла сохраняет постоянство». Дух. Истина индейцев племени навахо. И истина буддистов. За время, прожитое им за пределами резервации, он забыл то чувство удовлетворения, которое испытывал, работая под руководством мудрого старика в жаркой деревянной кузнице: удовольствие от созидания и ощущение собственного достоинства при виде деяний рук своих. Неделю назад, когда умиротворение буддистского монастыря уже не могло отвлечь внимание от его собственных демонов, он вдруг вспомнил детство и того старого мудреца, похожего на этого монаха. Уйти от мира еще не означает найти ответы на свои вопросы. Мир сам по себе нереален. Однако это тот самый мираж, с которым Богу было угодно его столкнуть. Он должен действовать, должен что-то делать, куда-то приложить силы. Его мускулы болят от бездействия. Но его силы не должны быть направлены на войну. Нужно созидать красоту. Блуждая по узким, запруженным толпами улочкам Бангкока, он обнаружил поблизости от реки литейную по производству бронзы. Другого выбора у него не было, и поэтому он вошел под ее грохочущие, пропитанные едкими запахами своды. Поскольку он принадлежал к европейской расе, его встретили в штыки. Однако хозяин литейной, оценив мускулы Рэмбо, поддался соблазну и смекнул, что этому широкоглазому можно платить меньше, чем постоянным рабочим. Он согласился испытать Рэмбо. Через два дня хозяин понял, что заключил выгоднейшую сделку. Взметнулись искры. Рэмбо истекал потом от невыносимого жара. Когда его мускулы сокращались, капли пота орошали раскаленный металл, и он издавал шипение. Ему хотелось страдать так, чтобы забыть. О смерти Коу. О войне. О передрягах, из которых он вышел с честью, но которые ненавидел всей душой. Но он не мог забыть. Громоподобные удары молота по лежащей на наковальне бронзе напомнили ему взрывы и артиллерийский огонь. Он вызывал в памяти мучительное воспоминание о таком же лязганье кувалды по клину, вогнанному в расщелину огромного камня в том самом карьере, где он вкалывал во время своего заключения и куда попал за то, что защищал свои права от полицейского ублюдка, которому не понравилось, как он выглядит. Он схватил молот. Я хотел всего лишь мира. Одни медитации не помогают. И ремесла, каким обучил его первый наставник, не помогают. Так что же мне делать? Стены сарая вздрагивали от рева толпы, словно от взрывов. Рев проникал в окна и двери, сотрясал стены лачуг вдоль канала. Ночь сияла неоном ближайших баров и борделей. Рэмбо замедлил шаги на пути из литейной в монастырь. Он вдыхал запахи протухшей рыбы, гниющего мусора и чего-то еще, острого и едкого — марихуаны. Повернулся туда, откуда плыл дым, в сторону распахнутых дверей сарая. Из них неслись вопли, которые словно выталкивали наружу этот дым. Он нахмурился и продолжал свой путь вдоль канала. Рев погромче прежнего заставил его снова замедлить шаги. Сквозь дым, который изрыгала дверь, мутно поблескивали тусклые огни. Мелькали, извивались, мельтешили тени, словно души в аду. Точно так же, как когда-то заставил себя переступить порог литейной, он теперь вошел в дверь сарая. Это было высокое, длинное и широкое помещение, его металлические стены в налете ржавчины. В клубах дыма плавали болтающиеся на длинных шнурах лампочки. Здесь давились по меньшей мере человек пятьсот. Толкали друг друга локтями, визжали, затягивались толстыми сигаретами с марихуаной, так называемыми тайскими палочками, махали кулаками с зажатыми в них деньгами. Четыре азиата в кричаще пестрых костюмах двигались вдоль разделенного на четыре квадрата пространства, кричали что-то в ответ толпе, выхватывали из рук людей деньги, неохотно отдавали свои. Сцена вызывала в памяти петушиные, собачьи, кабаньи бои. Но поблизости от этих тварей стояли человеческие существа. Они были наги, если не считать повязок вокруг чресел. Их внушительные мускулы блестели от пота, пропитанного выделяющимся от возбуждения адреналином. В сузившихся зрачках затаилась злоба. Направо от двери Рэмбо увидел деревянную раму. Он вскарабкался на самый ее верх и, оказавшись в более выгодной позиции, увидел, что эти существа были босы. Они держали в каждой руке по палке длиной в восемь дюймов. Рефери хрипло кричал в микрофон, поблескивая золотыми зубами. Толпа вопила, когда бойцы наскакивали друг на друга, лягали ногами и били палками. Рэмбо в отвращении покачал головой. Воистину возможности человека изобретать все новые формы зверств беспредельны. Этот вид борьбы представлял собой комбинацию кикбоксинга, тайского военного искусства и эскримы, борьбы с использованием коротких палок, распространенной на Филиппинах. Эти два смертоносные вида объединили, дабы подогреть азарт толпы. Когда палка поразила одного из борцов в подбородок и из раны брызнула кровь, Рэмбо спустился с рамы и снова очутился под покровом пронизанной неоновым светом ночи. Он шел, все убыстряя шаги, вдоль провонявшего тухлой рыбой канала. Монастырь манил его к себе. 9 Однако на следующую ночь, до предела вымотавшись в литейной, он снова оказался возле этого канала. Как и прошлой ночью, замедлил шаги, когда до него донесся запах марихуаны и кровожадные вопли толпы. И снова, повинуясь внезапному импульсу, вошел в сарай и стал наблюдать хаотический поединок. И, как и прошлой ночью, быстро покинул сарай. Но на следующую ночь оказался там снова вопреки собственному желанию. И на следующую. И потом. 10 Он обвязал голову полоской материи. Его противник сидел на ягодицах в противоположном от него углу. Рты выкрикивали ставки. В ушах Рэмбо громко пульсировала кровь. Ноздри жег дым. Перед глазами плыло. На что ни пойдешь ради того, чтоб обрести мир. Он присел на корточки на манер азиатов, глубоко задышал. Если бы он не отказался покориться воле того полицейского, то не попал бы в тюрьму. И не оказался бы снова в Наме. Коу была бы жива. Золотозубый рефери отлетел в сторону. Противник Рэмбо, высокий дюжий тай, решительным шагом двинулся на середину, горя желанием сокрушить играючи этого идеального врага, явно уступающего ему во всем широкоглазого пришельца. Рэмбо увернулся от первого удара ногой, сумел избежать удара зажатой в кулаке противника палки и сам сделал выпад ногой. Он так и не обрел привычную форму. Что это со мной? Противник увернулся от очередного выпада Рэмбо и нанес безжалостный контрудар, хлестнув Рэмбо палкой по груди и одновременно пнув ступней в бок. Рэмбо отпрянул, пронзенный болью. Он почувствовал себя обессиленным. Противник привел его в замешательство, обрушив шквал ударов ногой и палкой. По лбу Рэмбо струилась кровь. Его тело не хочет отвечать. Новый град ударов ногой и палкой. Еще! Пошатываясь, Рэмбо отступил назад, защищаясь, поднял руки. Но его воля взбунтовалась. Удар палкой пришелся в его мускулистую грудь. Он сделал выдох, чувствуя, как в нем все восстает. Но не мог пересилить себя. Внезапно понял, зачем сюда пришел — нет, не для того, чтобы занявшись самым ненавистным, дать выход своим демонам. Он пришел сюда не драться. Он хотел быть наказанным. За то, что такой. За то, что не покорился воле того полицейского. За то, что выковал первое звено цепи обстоятельств, приведших к гибели Коу. Он смотрел на толпу залитыми кровью глазами. Готовый вот-вот взбунтоваться, вдруг остановил взгляд на человеке слишком заметном, чтобы потеряться в толпе. Он был выше всех ростом. Одет в военную форму армии Соединенных Штатов. Европеец в толпе азиатов. Продолговатое, похожее на мордочку хорька, но тем не менее красивое лицо мужчины выражало отвагу воина, непреклонность командира, любовь отца. Нет! 11 Траутмэн, Самуэл, полковник, вооруженные силы Соединенных Штатов, особые войска, наблюдал с омерзительной смесью жалости и отвращения за тем, как парень, которого он считал своим сыном, позволяет себя зверски избивать, От синяков и ран Рэмбо болело тело Траутмэна. Он до такой степени отождествлял себя с ним, что даже мог ощущать вкус соленой теплой крови на губах Рэмбо. Его охватило отчаяние, захотелось повернуться и уйти. Видеть, как прекраснейший из его учеников и великолепнейший из солдат, с которым ему выпала честь иметь дело, отказывается защищаться, было для Траутмэна, можно сказать, непереносимо. Воин, удостоившийся высшей награды своей страны за проявленное мужество — учрежденной конгрессом медали доблести, да как он может не хотеть быть тем, кто есть, не подчиняться своему инстинкту и выучке, отказываться продемонстрировать свое редкое мастерство? Однако Траутмэн знал: он ни за что не уйдет. Нельзя поддаваться слабости. Нет у него права унести с собой один-единственный шанс этого героя вновь обрести уважение к себе. Я обязан остаться здесь, думал Траутмэн. Я должен привести его в чувство моим взглядом. Когда Рэмбо заметил меня, ему, похоже, стало стыдно. Он не хочет, чтобы я видел, что он с собой вытворяет. Если я буду продолжать смотреть на него… Если буду выражать взглядом мое отвращение… 12 Рэмбо резко отвернулся, чтобы не видеть испепеляющего взгляда полковника. Но тут же мощный удар в плечо встряхнул его так, что он снова очутился к нему лицом. В суженных глазах Траутмэна был лютый протест. Их взгляд жег душу Рэмбо, как луч лазера. Нет! От зверского удара в живот Рэмбо согнулся, чувствуя, что стало двоиться в глазах. Он уставился в грязный бетонный пол, забрызганный собственной кровью. И одновременно ощутил на себе полный отвращения испепеляющий взгляд Траутмэна. В следующую секунду Рэмбо содрогнулся от удара палкой в область правой почки. Боль была нестерпима. Он едва устоял на ногах. Толпа взревела. Но ее рев перекрыл один голос, хриплый, клокочущий от негодования: — Черт возьми, Джон, встряхнись же! Когда рассвирепевший тай нанес ему сильный удар палкой по ребрам, Рэмбо рассвирепел. Год назад, после смерти Коу, он дал волю такой лютой злобе, что, как ему казалось, исчерпал весь ее запас. Месть опустошила его душу. По крайней мере он до сих пор так считал. Теперь понял, что она всегда жила в нем. Медитации и праведные труды лишь смягчили, обуздали ее, загнали внутрь. Но это в прошлом. Сейчас внутри что-то лопнуло. И злоба вырвалась наружу. Он отбил палкой удар, направленный ему в зубы, увернулся от выпада ногой в пах и сам успел нанести ногой удар противнику в бедро. Лицо тая скривилось от боли. Он наклонился, щадя вторую ногу, и сделал попытку рубануть Рэмбо палкой по глазам, чтобы выиграть драгоценные секунды и позволить ноге обрести подвижность. Рэмбо увернулся, сделал выпад, целясь в другую ногу противника. Тай, обороняясь, ударил его палкой по запястью. Рэмбо выронил свою. Он подавил в себе желание схватиться за парализованную болью руку. Стремительно отпрянул назад, уклоняясь от очередного удара. Он был весь изранен, и это замедляло его реакцию. Кровь заливала ему глаза, и он не мог держать необходимую дистанцию. Он рубанул здоровой рукой, и зажатая в ней палка задела плечо противника. Тай поморщился, но, почувствовав, что поврежденная нога снова стала двигаться, свирепо ринулся в атаку. Он попытался ударить Рэмбо ногой, и тот, уходя в сторону, врезался в визжащую толпу. Потерял равновесие, упал навзничь и покатился по полу, уворачиваясь от ударов в лицо. Вскочив на ноги, Рэмбо сделал прыжок в сторону и снова бы врезался в толпу, если бы на этот раз она не расступилась, зашедшись в едином вопле. Рэмбо ударился о стенку. Ржавый металл громыхнул, словно раскат грома. Тай наседал, целясь в него своими проклятыми палками. — Ради Христа, Джон! — выкрикнул полковник. Рэмбо с гордым рыком оттолкнулся от стены. Он крутился, как вихрь, нанося удары руками и ногами, умело отражал тщетные выпады отчаянно сопротивлявшегося противника. От удара в поврежденную ногу тай согнулся. Удар в солнечное сплетение заставил его согнуться еще ниже. Он резко поднялся, пытаясь увернуться от палки Рэмбо, и сломал ключицу. Рэмбо подсек ногой ногу противника и изо всей силы рубанул падавшего тая по шее. Тот громко стукнулся лбом о бетонный пол. И потерял сознание. Он лежал в луже собственной крови и стонал. 13 Толпа взорвалась яростным ревом. Рэмбо не обращал внимания на происходившее вокруг него. Он сосредоточился на одном-единственном человеке в сарае, имевшем для него значение: на Траутмэне, который теперь еще сильней прищурился, но уже от удовлетворения. Он кивками выражал свое уважение и одобрение. Губы полковника беззвучно шептали: «Отлично сработано, Джон». Рэмбо опустил взгляд. Поверженный, истекающий кровью противник все еще корчился на полу от боли. У меня не было причины делать тебе больно, думал Рэмбо. — Я хотел, чтобы ты сделал больно мне. Рэмбо присел на корточки и тронул противника за потное, сведенное судорогой плечо. Я виноват перед тобой. Но боль в собственном запястье, саднящие лоб и грудь напомнили Рэмбо о том, что этот человек сделал все возможное, чтобы причинить ему как можно больше боли. Ты сделал все, что мог. И я умываю руки. Рэмбо выпрямился, все еще безучастный к происходящему. Неизвестный сунул ему что-то в руку, но это не имело к нему никакого отношения. Имел отношение только этот одобрительный взгляд Траутмэна. Рэмбо отпихнул от себя менял и устремился в толпу, схватил джинсы и спортивный свитер, которые оставил возле стены перед началом боя. Не одеваясь, направился к выходу, смутно сознавая, что освободившийся ринг заняла очередная пара бойцов, призванных развлечь толпу. Он вышел из пропитанного парами марихуаны сарая и сделал глубокий вдох, освобождая легкие от ядовитого дыма и наполняя их зловонием протухшей рыбы, исходившим от канала. Ему действовали на нервы яркий свет неоновых вывесок баров и борделей. Что я здесь делаю? Пожалуйста, Траутмэн, пожалуйста, не преследуй меня! Я не хочу, чтобы ты видел меня таким! Не хочу!.. — Джонни, погоди! 14 Рэмбо замер. Пронзительный рев проносящихся мимо машин и все другие звуки города куда-то исчезли. Не существовало ничего, только он и Траутмэн. Рэмбо, истекающий кровью и сжимающий в кулаке одежду и какие-то бумажки, медленно обернулся. — Ол райт. — Рэмбо распрямил плечи, чувствуя, что весь в поту и крови. — Полковник, я виноват, что предстал перед вами в таком виде. Я не хотел, чтобы вы знали, что со мной. Но я больше не служу. Поэтому вам нет до меня дела. — Джон, нас с тобой связывают не только служебные узы. — Какие еще? Семейные. — Да. — Рэмбо не стал возражать. — Да, — хрипло повторил он. И тяжело привалился к стене сарая. — Ладно. Что вы здесь делаете? Как вы нашли меня? — Давай все по порядку, Джон. Оденься. Там ты смотрелся прекрасно, здесь же… Полковник пожал плечами. Рэмбо натянуто улыбнулся. — Догадываюсь, у вас есть повод сказать, что я не в форме. Он натянул на свои окровавленные плечи свитер. Снял набедренную повязку и надел трусы, которые достал из кармана джинсов. Натянул джинсы. Проделывая это, обнаружил, что зажатые у него в кулаке деньги — двести американских долларов, — его приз за победу в бою. — Кровь ничего не стоит. — Ты когда-нибудь сомневался в этом? — Нет, — сказал Рэмбо. — Никогда. Я спрашиваю: как вы меня нашли? Полковник снова пожал плечами. — У меня свои методы. — Перевожу: вы устроили за мной слежку. — Я не должен был упускать тебя из виду. Я обязан знать, что ты делаешь. — Зачем? — Мы близки, ты и я. — Мое почтение, сэр. Оставьте меня в покое. — Теперь мой черед спрашивать. — Что? — Почему? — Траутмэн подошел ближе и поднял руки, словно собираясь схватить Рэмбо за плечи. — Зачем ты решил себя погубить? — Почему бы и нет? — Джон, ты не такой, как все. Рэмбо насмешливо фыркнул. — Не такой, как все! — повторил Траутмэн. — После того, что ты пережил во Вьетнаме год назад, я спросил тебя, как будешь жить дальше, ты ответил: «Как придется», и я смекнул, что мне не следует спускать с тебя глаз. Я рад, что так и поступил. Рэмбо поднял кулак с зажатыми в нем деньгами, насмешливо сощурил глаза. — Всего лишь зарабатываю на жизнь. — Губишь себя. — А какая тут разница? — спросил Рэмбо. — Большая. Я ведь сказал, ты не такой, как все. — Убийца? Не такой, как все? — Не убийца. Воин. — Не вижу разницы. — Знаю. В том-то и беда. — Траутмэн схватил Рэмбо за плечи. — Мой друг, ты величайший из воинов. Сейчас не время говорить тебе, почему я здесь. Ты устал. Тебе нужно залечить раны. Но завтра я попрошу тебя сделать мне одолжение. — Я не стану вас слушать. — Ты ведь не знаешь, что это. — Догадываюсь. Это продолжение моих сегодняшних страданий. — Не в твоих силах отказаться от судьбы. — Будда не верит в судьбу. — Да. Будда отвергает прошлое, — согласился Траутмэн. — Он не верит в последовательность событий. Он верит в настоящее. Но ты, мой друг, в настоящий момент в ужасном состоянии. Поэтому я хочу, чтобы завтра ты внимательно меня выслушал. Возможно, я знаю, как спасти твою душу. — Сомневаюсь. — Рэмбо внимательно посмотрел на Траутмэна. — Как бы там ни было, вы понимаете, я не забыл то, чему вы меня обучили. Я знал, что за мной следят. Честно говоря, мне было без разницы. Слежка велась хорошо. Правда, ваш ученик заслуживает лучшего. И все равно это была хорошая работа. Тот, кто за мной следил, заслужил вознаграждение. Рэмбо повернулся и сказал в провонявшую тухлой рыбой темноту: — Подойти сюда, малыш. Темнота осталась неподвижна. — Я сказал, подойди сюда, малыш. Две сотни американских долларов. Подумай. Такую сумму ты не сможешь заработать ни даже украсть за целый год. Темнота не шевельнулась. — О'кей, — сказал Рэмбо. — Если их не хочешь истратить ты, они достанутся рыбам. Он поднял руку, словно собираясь швырнуть деньги в канал. В темноте что-то шевельнулось, потом из нее выделился тощий мальчишка в лохмотьях, тай. — Купи себе мороженое. Рэмбо улыбнулся. Подросток боязливо приблизился к Рэмбо, сверля его недоверчивым взглядом, схватил с ладони деньги, метнулся назад и снова слился с темнотой. Рэмбо довольный повернулся к полковнику. — Я всегда знал, Джон, что ты пижон. — Именно. Рэмбо шагнул в темноту. 15 Лучи утреннего солнца вели борьбу со смогом Бангкока. Сквозь оконное стекло медленно ползущего такси Траутмэн видел пробки из велосипедов, мопедов, мотоциклов, трехколесных рикш, автобусов, машин. Воздух был пропитан выхлопными газами, и он поборол в себе искушение опустить стекло, хотя жара в такси становилась непереносимой. На его кителе появились капельки пота. Он старался отвлечься от жары, разглядывая расположившихся на тротуаре торговцев и недоумевая, как им удается не очутиться под ногами у запрудившей тротуары толпы. В голосе сидевшего рядом с ним человека чувствовалась явная скука. При такой скорости мы потеряем еще целый час. Лучше бы мы пошли пешком. Но ведь туда пять миль. Хорошая разминка. В Вашингтоне я каждое утро бегаю трусцой вдоль Потомака. — Это Бангкок, — возразил Траутмэн. — Паровая ванна с окисью углерода. От такой прогулки не получаешь никакого удовольствия. Его спутник, сорокапятилетний мужчина в сером костюме дипломата, провел пальцем по внутреннему манжету своего воротничка. В этой парилке еще хуже. Велите водителю включить кондиционер. — Скорей всего он не работает. Но даже если работает, вряд ли он его включит. Бензина здесь и так не хватает. Вы обратили внимание, что, попав в пробку, он тут же выключает мотор? Жара представляет проблему для нас, но не для него. Он к ней привык. Мужчина в гражданском костюме вытер лоб платком. Пять футов десять дюймов роста, небольшое брюшко, красивая шевелюра цвета соли с перцем, оценивающий взгляд бюрократа. — Будем надеяться, что это не впустую. Думаете, он согласится? — Все зависит от обстоятельств, — не сразу ответил Траутмэн. — Каких еще обстоятельств? — Может ли он отрешиться от самого себя. Такси прибавило скорость. Водитель обнаружил просвет в пробке, шмыгнул в него и свернул в переулок. Он прижал к обочине группку велосипедистов, чуть не сбил женщину, толкавшую нагруженную овощами тележку, и через десять минут такси очутилось среди полуразрушенных строений промышленного района возле реки. Траутмэн вылез из машины. Из вентиляционного отверстия в крыше закопченного металлического сарая валил дым. — Помните, он не терпит вранья, — предупредил Траутмэн. — С этим никаких проблем. Это моя профессия облекать вранье в белоснежные одежды правды. — Поверьте, он все поймет. Они вошли в сарай. Траутмэн объяснил по-тайски хозяину, что им нужно. Повсюду раздавалось лязганье металла по металлу. Оно становилось все громче, когда они шли через цеха, где выполняли шлифовочные и граверные работы по бронзе. По мере приближения к центру литейной становилось все жарче. По лицу Траутмэна градом катился пот. Мужчина в гражданском костюме замер, испытывая благоговейный страх: — Господи, неужели это он? Парень могучего телосложения, истинный уроженец Запада, стоявший к ним спиной, на которой играли мощные мускулы, ухал молотом по бруску раскаленной докрасна бронзы, лежавшему на наковальне. Траутмэн с гордостью кивнул. — Я даже не мог себе представить, — сказал мужчина. — Я вам говорил. — Я решил, что вы преувеличиваете. — Напротив. Он единственный в своем роде. — Траутмэна едва было слышно в жутком грохоте ударов Рэмбо. — Вам лучше подождать здесь. — С какой стати? Я с этим знаком лучше вас. — Но вы не знакомы с ним. 16 Хоть Рэмбо и стоял спиной к двери, а удары молота о наковальню заглушали все остальные звуки, он все равно почувствовал присутствие чужих. Посмотрел на тая, раздувавшего кузнечный мех, и увидел, как подозрительно блеснули его узкие глаза. Европейцы, решил Рэмбо. Отложил молот и вскинул взгляд на подошедшего к нему Траутмэна. Полковник кивнул ему в знак уважения. — Джон. — Я же сказал, вы не должны приходить сюда, сэр. — Не только ты такой упрямый. — Ради Христа, прошу… — Джон, я бы ни за что не пришел сюда, не будь уверен в том, что сведения, которые хочу тебе сообщить, очень важны. Но есть кое-что поважней. — Рэмбо ждал. — Это ты, — сказал Траутмэн. Рэмбо выпрямился, расправил уставшие мышцы. — Я больше не служу. И вы за меня не отвечаете. — Мы с тобой слишком много пережили. — Да, — сказал Рэмбо. — Слишком много. — Я тебя обучал. Я отвечаю за тебя. Перед тобой. Пускай ты больше не служишь в армии. Нас с тобой связывает личное. — Я сказал вам вчера ночью, не надо меня ни о чем просить. Не желаю проходить через все это снова. — Но еще ты сказал вчера ночью, что выслушаешь меня. — Нет, вы меня не выслушали. Я сказал, что не хочу вас слушать. — Черт побери, да ты взгляни на себя со стороны! В кого ты превратился! Ты потерялся, потому что не желаешь быть тем, кто ты есть! — Зачем мне опять превращаться в того, кого я ненавижу? — Дело не в ненависти. Дело в твоей нерешительности. Воспринимай себя таким, какой ты есть. — Покориться судьбе? Я сказал вам вчера, что не верю в судьбу. — Увы, в этом все и дело. Они испытующе смотрели друг на друга. — Джон, я прошу тебя об одолжении. Хочу, чтобы ты кое с кем поговорил. — С человеком в сером костюме, что остался в дверях? Траутмэн поднял вверх руки. — Что мне еще остается? Я вынужден иметь дело с системой. Но то, что он собирается тебе сказать, очень важно. Прошу как друга, выслушай его. Потом можешь послать его к черту. Но сделай мне одолжение и… — Ладно, — коротко бросил Рэмбо. Что? — недоверчиво переспросил Траутмэн. — Ради вас. Мне это нетрудно. Разговор ни к чему не обязывает. Но, полковник… — Рэмбо в нерешительности замолчал. — Если я пошлю его подальше… — Да? — Никаких личных обид. — Справедливо. — Траутмэн сделал глубокий вдох, потом такой же выдох. — Но вернемся к нашей сделке. Выслушай внимательно, Джон. Обещаешь? — Слово чести. Но пускай он меня убедит. Губы Траутмэна тронула обнадеживающая улыбка. — Это уже его дело. — Как бы там ни было, сэр, я вам верю. Надеюсь, мне не придется об этом пожалеть. — О большем я и не прошу тебя, Джон. Верь мне. Рэмбо недоверчиво приблизился к мужчине, представлявшем собой ту самую систему, которую он ненавидел. — Роберт Бриггс, — сказал Траутмэн. — Государственный департамент разведывательной службы Соединенных Штатов. — О, — упавшим голосом произнес Рэмбо. — Работает в штате нашего посольства здесь, в Бангкоке, однако сфера его влияния… — Нет нужды для подобных откровений, — заметил Бриггс. — …Гораздо обширней. Он помог мне не упустить твой след, — завершил свою речь Траутмэн. — Почему? — спросил Рэмбо. — Ну, скажем, потому, что хорошие люди на вес золота. — Бриггс улыбнулся, провел носовым платком по потному лбу. — Не могли бы мы побеседовать в более удобном месте? Рэмбо покачал головой. — Прошу прощения. Но у меня работа. Бриггс нахмурился и снова провел платком по лбу. — В таком случае, — он покосился на тая, подручного Рэмбо, — скажи, пускай он выйдет. Не хочу, чтобы нас подслушивали. Рэмбо произнес несколько слов по-тайски. Подручный вышел. Рэмбо вздохнул. — Итак, в чем дело? Я ведь сказал, у меня работа. — Если ты будешь относиться подобным образом… — Бриггс еще сильней нахмурился. — Шестнадцать дней назад в Афганистане пропал без вести внештатный журналист с американского телевидения. Вместе с группой кинодокументалистов он пытался проникнуть в зону боевых действий. — Внештатный журналист с телевидения? — Я сказал что-то не то? — Мне кажется, он был одним из ваших секретных агентов, не так ли? Бриггс перевел взгляд на Траутмэна, потом снова уставился на Рэмбо. — Это делает тебе честь. Ты прав. Он был одним из наших. Он получил задание доставить срочную помощь оружием и медикаментами афганским повстанцам. Предполагалось, что он должен был собирать факты, снимать, одним словом, накапливать информацию, служащую доказательством зверств и беззаконий советских. Мы подозреваем, что они готовят грандиозное наступление на повстанцев. Мы не получили от него донесений, из чего сделали вывод, что он и его группа засвечены. Нам хотелось бы знать это наверняка. — Понимаю, — сказал Рэмбо. — Большая нация расколота на два противостоящих друг другу лагеря. В итоге весь регион втянут в его противостояние. — Я сказал, что понимаю, но мне нет до всего этого дела, — проговорил Рэмбо. — Эта война не моя. — Джон, борцам за свободу приходится вести бой с самыми мощными боевыми вертолетами в мире, в их же распоряжении никуда не годные винтовки, которым уже полвека, — вмешался Траутмэн. — Какое они имеют отношение к вам, сэр? — Я вступаю в их ряды. Казалось, комната уменьшилась в размерах. — Нет, — возразил Рэмбо, — вы… — Джон, они верят в свободу. Какого же черта я буду оставаться в стороне? — Но вы уже отвоевали на своих войнах! Заработали медали! Пускай жопы вроде этой, — он кивнул в сторону Бриггса, — посылают на верную смерть других, а не вас. Рэмбо повернулся, намереваясь вернуться в кузницу. — Джон! Я хочу, чтобы ты был рядом со мной! Чтобы ты возглавил миссию! — Вы полагаете, я так глуп? — удивился Рэмбо. — Американский полковник не имеет права подвергать себя риску. Если вас поймают, в руках у Советов окажется крупный козырь. Если же вас возьмут в плен, это отвлечет внимание мировой общественности от их вторжения в Афганистан. ООН подымет… Траутмэн покачал головой. — Я не стану пересекать границу. В Пакистане я буду обучать афганских беженцев навыкам ведения боя. — Какая в таком случае отводится роль мне? — Ты пересечешь границу вместе с отрядом афганцев, выяснишь, что случилось с этим журналистом и завершишь начатую им работу. Будешь делать снимки. Собирать доказательства, что советские готовят наступление. Факты их зверств. Одним словом, сведения, которые помогут восстановить мировую общественность против Советского Союза. — Делать снимки? Мне это кое-что напоминает, а? Это же самое я должен был делать и в последний раз. А что, правительство окажет мне всевозможное содействие? Траутмэн покачал головой. — Это секретная миссия. — Ясно. Как в последний раз. Если меня возьмут в плен, я работаю сам на себя. Правительство от меня откажется. Как обычно. Это надувательство, сэр. Бриггс в изумлении воздел руки. — Мне сказали, будто вы величайший из солдат. — Я на самом деле никто, — возразил Рэмбо. — Моя война завершена. — Разумеется, — кивнул Бриггс. — Сейчас воюет не Америка. Ну, как насчет завтра? — Завтра не существует. — Это ты так считаешь. Хочешь верь мне, хочешь нет, но завтра мы можем оказаться втянутыми в эту войну сильней, чем ты думаешь. — Только не я. Рэмбо отошел в сторону. — Но ведь ты… — не унимался Бриггс. — Я выполнил свой долг. Теперь черед других. — Рэмбо бросил печальный взгляд на Траутмэна. — Мне бы хотелось, сэр, чтобы это был не ваш. — Он почувствовал, как перехватило дыхание. — Никаких личных обид? — Я обещал тебе, Джон. Никаких личных обид. У Рэмбо заныло в груди. — Спасибо, — произнес он и вышел из кузницы. 17 — Вам следовало предупредить меня, что ваш герой — настоящая примадонна, — бушевал Бриггс. — Мы лишь зря потратили время. — У него полное право дать нам от ворот поворот, — сказал Траутмэн. — Он больше не обязан подчиняться чьим бы то ни было командам. — Он повернул все таким образом, что мне пришлось его упрашивать. Траутмэн пожал плечами. — Мы сделали все возможное. Просто ему ничего не нужно. Он заслужил, чтобы его оставили в покое. Он не обязан подставлять свою задницу, если ему не хочется. — Вы утверждаете, он не хочет рисковать? Черт побери, ваш вояка попросту струсил. — Что вы несете? — Он сломался год назад, когда выполнял задание во Вьетнаме. Да он не хочет взяться за это потому, что превратился в труса. Траутмэн рассвирепел. — Этот парень принес в жертву своей стране больше, чем вы, и я… — Не отрицаю его прошлых заслуг. Они у него впечатляющие. Я изучил его досье. — Впечатляющие? Две серебряные звезды, четыре бронзовые звезды, два солдатских креста, четыре вьетнамских креста за отвагу, дюжина пурпурных сердец, а также медаль конгресса за доблесть! Черт побери, вы правы — впечатляет! — Все это я помню. Но, полковник, дело в том, что это уже история. Меня волнует то, что происходит сейчас или что произойдет завтра, а не события прошлого месяца либо пятнадцатилетней давности, — сказал Бриггс. — Ты ублюдок. — Но практичный ублюдок. Этот мир находится в ужасном состоянии. Если все покинут строй… Возьмем вас, полковник. На вашу долю выпало немало сражений. Но вы вернулись в строй, чтобы продолжить борьбу. В отличие от вашего бывшего вояки… — Но это вовсе не значит, что я храбрей его, — возразил Траутмэн. — В таком случае что это значит? — Что я дурак. — Тогда, полковник, возблагодарим Бога за то, что он создал дураков. А теперь вам пора. Завтра вы уже должны быть в Пакистане. ЧАСТЬ II 1 Тропа была узкой и крутой. Столь сурового и непривлекательного для глаза пейзажа Траутмэн не видел давно. Сияли звезды, однако тьма казалась почти кромешной. Он скорей чувствовал, чем видел черные глыбы валунов и похожие на привидения тени вытянувшегося в линию каравана. Ночь усиливала вой ветра, скрежет лошадиных копыт о камни. Скрипели веревки под тяжестью привязанных к спинам лошадей корзин. От разреженного горного воздуха Траутмэн чувствовал головокружение и тошноту. Дрожал от холода, хоть и закутался в шерстяное одеяло. Он споткнулся о невидимый камень. С трудом поймал равновесие и весь встрепенулся, услышав новый звук — угрожающе назойливое глухое урчание: у-у-у. Это был противоестественный чужеродный звук, который доносился сверху. Бешено забилось сердце. Звук приближался, перерастая в рев. Караван встал. Погонщики орали друг на друга. Траутмэн не понимал их языка, но и без переводчика было ясно, что их охватила паника. Нужно в укрытие! Черт побери, но где его взять? Траутмэн напряженно вглядывался в окружавшую его темень. Вокруг пустыня! Валуны не спрячут от надвигающейся смерти. Рев уже оглушал, и Траутмэн почувствовал, что вокруг началась суматоха. Погонщики спрыгнули с лошадей и заставляли их лечь на землю. Он не понимал, зачем. Но вдруг понял. Тоже бросился на землю, накрыл голову одеялом и замер. Если нельзя укрыться за камнем, то почему самому не превратиться в камень? Рев перерос в зловещий грохот. Сквозь дырку в одеяле Траутмэн видел огромные штуковины, нависавшие над их головами и затмевавшие собой звезды. Они напоминали очертаниями крытые товарные вагоны. Но у этих вагонов были крылья, ракеты, боеголовки, пушки, пулеметы. Советские вертолеты МИ-24, обладающие поразительной огневой мощью. Траутмэну казалось, будто он наглотался стекла. На одном из вертолетов вспыхнул прожектор. Его огненный луч заскользил по бесплодной земле. Второй, третий… Они обшаривали местность, приближаясь к ним. Траутмэн прижался к земле, боясь пошевелиться и стараясь не дышать. Впереди, в ста ярдах от него, в воздух поднялось облако пыли от струй воздуха работающего мотора. Если они приблизятся, с нас посрывает одеяла! — подумал Траутмэн. Они нас заметят! Они!.. Внезапно поиски прекратились. Вертолеты кровожадно зависли над землей, словно решили поизмываться над своими жертвами. Потом вдруг резко изменили направление, двинулись влево от тропы. Поднялись выше и обогнули ущелье. Прожекторы погасли, грохот превратился в отдаленный гул. Улеглась пыль. Траутмэн медленно поднялся с земли. Сделал глубокий вдох. Холод не загасил бушующее внутри него пламя. 2 Ночью Рэмбо внезапно проснулся. Он был один в своей комнате в буддистском монастыре. Уже целую неделю, с тех самых пор, как отказался отправиться с Траутмэном в Пакистан, он испытывал угрызения совести, с особой силой терзавшие его по ночам. Он думал об одном — о том, что отказал полковнику. Он больше не мог погружаться в медитации. Лук дзэн его отныне не слушался. Кузница не отвлекала его мысли. Он маялся тревогой. И никак не мог избавиться от сильного чувства вины. Ты оттолкнул полковника. Ему была необходима твоя помощь, но ты повернулся к нему спиной. Он бы сделал для тебя все, что угодно, а ты отказался ему помочь. Черт побери, я должен был пойти с ним! Рэмбо осознавал, что причина тревоги не в раскаянии, не в чувстве вины и стыда. Вчера ночью его охватил страх, и это повторилось сегодня. Все нутро свело судорогой страшного предчувствия. Что-то не так. Что-то должно случиться. Я нужен полковнику. Он просил о помощи, но я его оттолкнул. А теперь, когда он попал в беду, меня с ним нет. Когда? Или если. Когда. Что-то непременно должно случиться. Он в этом не сомневается. 3 Подошла очередь Траутмэна ехать верхом. Полусонный, он согнулся в седле и раскачивался из стороны в сторону. Караван шел сквозь ночную тьму, все выше и выше забираясь в горы. Лошадь остановилась, он выпрямился, стряхнув с себя сон. Караван стоял. Погонщики смотрели на какую-то неподвижную точку над линией горизонта. Траутмэн сощурил глаза. Что это? Валун? Хижина? Увы, это невозможно, определить в призрачном свете луны. Его попутчики сняли с плеча винтовки М-16 и стали красться вверх. Траутмэн соскочил с лошади, вынул револьвер и присоединился к ним. По мере приближения тень приобретала все более четкие очертания. Это был… Человек на верблюде! Траутмэн нахмурился. Верблюд? На такой высоте? Нахмурился еще сильней, когда увидел, что у человека на коленях А К-47. Группа Траутмэна остановилась на предусмотрительно приличном расстоянии от всадника. Люди подозрительно перешептывались. Один из погонщиков окликнул всадника, тот ему что-то ответил. Потом они обменялись несколькими фразами. — Что они говорят? — спросил Траутмэн у переводчика. — Тот на верблюде, говорит, что его люди погибли. Он хочет идти вместе с нами. — А ему можно доверять? — спросил Траутмэн. Переводчик пожал плечами. Погонщик что-то спросил у всадника. Тот ответил. Переводчик нервно переминался с ноги на ногу. — Человек на верблюде сказал, что он из Джеджелега. Это наша деревня. Я всех там знаю. Его я не знаю. Кто-то из погонщиков от страха открыл огонь. Из головы всадника фонтаном брызнула кровь, и ночь превратилась в хаос. Траутмэн метнулся в сторону и припал к куче камней. Противник вел смертоносный перекрестный огонь из десятков винтовок. Ночь пронзили предсмертные вопли погонщиков. Траутмэн расстрелял все патроны, заменил магазин и приготовился снова нажать на спуск, но вдруг понял, что воцарилась тишина. Были слышны лишь страдальческие стоны раненых погонщиков да дикое ржание лошадей с простреленными внутренностями. Еще звенело в ушах. В воздухе пахло кордитом, экскрементами и кровью. Тишина огласилась злобными выкриками. Правительственные войска Афганистана покидали свои секретные позиции. Под подошвами тяжелых ботинок хрустели камни. Вокруг него вырос лес винтовок. Какой-то солдат выбил у него револьвер. Траутмэн поднял обе руки, но получил удар в живот прикладом и упал на землю. Другой солдат ударил его в бок. Траутмэн покатился по земле. Его настиг сильный удар в затылок. Ночь окрасилась в красный цвет. 4 — Сэр, это посольство Соединенных Штатов, а не бюро по розыску пропавших без вести. — Чиновник, уютно устроившийся в вестибюле, уставился на Рэмбо поверх своих очков. — Даже будь это бюро по розыску пропавших без вести, все равно сделать ничего нельзя. Мы с вами находимся в Таиланде, вы же утверждаете, что разыскиваемый вами человек отправился в Пакистан. Рэмбо старался быть вежливым. Чиновнику определенно не понравилась его внешность. Вместо костюма, сорочки и галстука, которых Рэмбо попросту не имел, на нем были застиранные джинсы и рубашка из хлопка. Он закатал рукава и расстегнул две верхние пуговицы. Клерк скользнул взглядом по длинной густой шевелюре Рэмбо, мускулистым рукам и груди, медальону Коу на шее, шраму на левой скуле и всем своим видом выказал безразличие. — Я не говорил, что прошу посольство разыскать моего друга, — сказал Рэмбо. — В таком случае объяснитесь, что именно вам нужно? Чиновник нацелил кончик ручки на какой-то очень важный документ. У Рэмбо возникло желание запихнуть этот документ ему в глотку. — Я хочу видеть Роберта Бриггса. Чиновник почесал щеку. — Бриггса? Что-то не припоминаю, чтобы среди здешних служащих значился человек по фамилии Бриггс. — Он в штате Государственной разведывательной службы. — Они держат в тайне фамилии своих служащих. Откуда вам известно, что он работает в разведывательной службе? — Так вы узнаете, согласен он поговорить со мной или нет? — спросил Рэмбо. — Здесь иной порядок работы. Нельзя просто так зайти с улицы и попросить встречи с офицером разведки. Откуда мы знаем, что у вас на уме? Может, вы террорист. Кстати, позвольте поинтересоваться, что вы делаете в Таиланде? — В данный момент теряю терпение. — Оставьте вашу фамилию, адрес и номер телефона, — высокомерно сказал чиновник. — Если он захочет поговорить с вами… — Спросите это у него. Прямо сейчас, — сказал Рэмбо. — Мне кажется, мы и без того потратили уйму времени. Похоже, вы принадлежите к той породе американцев, которые подрывают наш авторитет за границей. — Чиновник постучал ручкой по столу. — Итак, вы уйдете добровольно… или же?.. — Не нужно разговаривать со мной так. — Это угроза? Рэмбо очутился в коридоре. — Эй, вы куда? Рэмбо ускорил шаги. — Бриггс! Вы слышите меня. Бриггс? Мне нужно с вами поговорить. Персонал посольства испуганно пялился на Рэмбо. — Бриггс! — Задержите его! — Мне нужно поговорить с Бриггсом! — Ни с места, приятель! Рэмбо обернулся. В вестибюле стоял парень в форме морского пехотинца Соединенных Штатов и держал наготове револьвер. — Мне нужен Бриггс! Рэмбо продолжал идти вперед. — Стоять! — рявкнул пехотинец. Возле него теперь оказались еще два солдата. Возможно, он вооружен. Он мне угрожал. Бриггс! — Стой! Рэмбо уже был возле лестницы. Пехотинцы целились в него из револьверов. — Стойте! Не стрелять! — скомандовал чей-то голос. Рэмбо обернулся и увидел, что к нему через вестибюль спешит Бриггс. — Все в порядке, сержант. Я знаю этого человека. Убрать оружие. — Но, сэр… — Все замечательно, — сказал Бриггс. Похоже, пехотинцев охватили досада и смущение. — Если вы так уверены… — Сержант, вы поступили правильно. Вы и ваши люди могут расслабиться. Ситуация находится под контролем. Пехотинцы неохотно опустили револьверы. Бриггс вошел в коридор. — Нам нужно поговорить, — начал Рэмбо. Да, я так и понял. — Будьте наготове, — сказал кто-то охранникам. 5 Бриггс захлопнул дверь офиса. — Садись. Кофе или?.. — Я пришел по поводу полковника, — сказал Рэмбо. — Я понял. Но как, черт побери, ты узнал? Мы держим это в секрете. Мы не скажем репортерам до тех пор, пока не поймем, как развиваются события. — Репортерам? О чем вы говорите? Полковник. Ты сказал, что пришел по поводу… Господи, да ведь ты ничего не знаешь. — Я хочу получить от вас распоряжения. Что, черт побери, случилось? — Мне не позволено… — Бриггс, если с полковником что-то случилось, а вы утаили от меня… В комнате стало тихо. Рэмбо шагнул вперед. — Ладно, — пошел на попятную Бриггс. — Расслабься. Он тяжело плюхнулся за свой стол. — Бриггс… — Возникли непредвиденные трудности. — Бриггс вздохнул. — Нам пока лишь известно, что полковник обучал в Пакистане беженцев, которые возвращались в Афганистан и воевали с советскими. Судя по всему, ему захотелось самому испытать все трудности, с которыми сталкиваются повстанцы, пробираясь по пути домой через горы. Он примкнул к каравану повстанцев, намереваясь повернуть назад, как только они достигнут афганской границы. Но граница не перегорожена. То ли повстанцы неправильно вычислили расстояние, то ли проводник Траутмэна допустил ошибку. Как бы там ни было, он оказался в Афганистане. Караван был атакован правительственными войсками Афганистана. Одному повстанцу удалось скрыться. Он видел, как полковника брали в плен. Нам не известно, что произошло с ним в дальнейшем, но мы догадываемся. Солдаты передадут полковника советскому командующему округом. — И что вы собираетесь предпринять? — Наши возможности весьма ограничены, поскольку мы опасаемся советской пропаганды. — Спрашиваю еще раз: что вы собираетесь предпринять? — повторил Рэмбо. — У нас связаны руки. — Они у вас настолько свободны, насколько вы этого захотите. — Я буду с тобой откровенен. Ты бывший солдат, а я дипломат. В настоящий момент мы даже не можем признать тот факт, что это случилось именно с полковником Траутмэном. Иначе будут сорваны секретные переговоры по поводу передачи заложников. — Вы хотите сказать, что сперва освободите других американских заложников, а потом уже будете договариваться о его освобождении? — Мы не уверены, что сможем договориться о его освобождении. Проклятие, а вдруг советские будут его пытать или обработают лекарствами и он расколется? — Он не расколется, — сказал Рэмбо. — А если расколется? Допустим, они заставят его признать, что Соединенные Штаты финансируют, вооружают и обучают афганских повстанцев? Или заставят сказать, что он пересек афганскую границу с одобрения правительства Соединенных Штатов? — Клянусь вам, они никогда не заставят его это сделать, — сказал Рэмбо. — Я ценю лояльность, однако политические реалии таковы, что Соединенным Штатам, вероятно, придется настаивать на том, что Траутмэн бродяга, что нашему правительству ничего не было известно о его деятельности. Возможно, нам придется отказаться от него. — Вы ублюдок. — Траутмэн меня тоже так обозвал. Это моя работа. Но то, о чем я вам только что сказал, рассчитано на самый худой конец. Возможно, к этому не придется прибегать. Все зависит от советских. Возможно, они не используют захват полковника как повод для массированной пропагандистской кампании. Не исключено, что они согласятся освободить его в обмен на наше обещание умерить критику по поводу советского вторжения. Или же отдадут его нам в обмен на одного из своих шпионов. Кто знает? Мы пока выжидаем. Поверь, наступит критический момент, и ему на помощь придут официальные круги. — Сейчас критический момент. Чем дальше, тем легче обо всем забыть. — В настоящий момент он не может получить помощь от официальных кругов. — Тогда пускай ему помогут не официальные круги. — Что? — Дайте мне все необходимое. И забудьте о моем существовании. — Ты изъявляешь желание идти по его следу? — изумленно спросил Бриггс. — А что если и ты попадешь в плен? — Если я попаду в плен, вы можете заявить журналистам, что я тот самый бывший солдат, который снова захотел вернуться на войну. Пускай правительство скажет, что они счастливы от меня избавиться. — Вернуться на войну? Неделю назад ты отказался это сделать. Почему же сейчас?.. — Потому что полковник сделал бы ради меня то же самое. 6 Рэмбо раздувал кузнечный мех, направив струю воздуха в горящие уголья, вспыхивающие белым пламенем. По его обнаженному торсу бежали ручейки пота. Мускулы перекатывались под кожей упругими шарами. При помощи щипцов он вытащил из печи раскаленный до 440 градусов брусок нержавейки. Схватил свой тяжеленный молот и начал бить им по раскаленному докрасна металлу. Удары были оглушительные. Они сотрясали все вокруг. Болело уставшее плечо. Но он ударял и ударял по железу. За Траутмэна. Нужно найти Траутмэна. Нужно спасти Траутмэна. Вскоре Рэмбо уже изучал со всех сторон выкованный им предмет. Это был плоский клинок в двенадцать дюймов, два с половиной дюйма в ширину и в четверть дюйма в толщину. С обоюдоострым лезвием. С изгибом. С восемью зарубками — по четыре с каждой стороны. В память о восьми друзьях, погибших в Наме. Оружие оказалось тяжелым. Чтобы немного облегчить его, пришлось сделать посередине лезвия канавку. Он сделал и желобок для стока крови, чтобы нож не засасывало и клинок можно было без труда вытащить из тела. Долго обрабатывал его, полировал, точил — клинок должен быть прочным и острым. Потом он сделает ручку — она будет под углом, это дает выигрыш в силе — если нож направляешь вниз. Длина клинка составит восемнадцать дюймов. Орудие войны. Нож усовершенствованной модели Боуи,[5] похожий на миниатюрный афганский меч — ему вот-вот предстоит пересечь границу страны, где современное оружие вступило в противоборство с оружием средневековья, где века не чередуются, а набегают друг на друга. Страны, в которой нет разницы между вчера и сегодня. Скорбно склонив голову, Рэмбо сунул светящееся лезвие в бочку с водой. Словно взбешенный собственным предназначением нож злобно зашипел. Его окутал пар. 7 Траутмэн стонал, медленно приходя в себя. Тело и голова разламывались от боли. Он подозревал, что ему сломали прикладом ребра и повредили череп. Он задыхался от приступов сухого удушья. Перед глазами пляса* ли огни. Он лежал на полу маленькой камеры с каменными стенами и потолком и железной дверью. Решетка из стальных прутьев на двери образовывала высокое узкое окно. За решеткой, похоже, был коридор. С трудом повернув голову, Траутмэн увидел, что в самих стенах окон нет. Камера была пуста. Ни нар, ни даже отхожего места. Ослепительно яркая лампочка под потолком была защищена металлической сеткой. Он попытался собраться с мыслями, отогнать дурные опасения. Он помнил, что был пленен правительственными войсками, потом его избили до бессознательного состояния. Когда солдаты погрузили его в советский боевой вертолет, он на короткое время пришел в себя. Во время полета его стошнило. Когда вертолет сел и Траутмэна положили на носилки, он начал кое-что припоминать… Его глазам предстала внушительных размеров крепость в ореоле утренней дымки посреди серо-коричневой пустыни. Высокие гранитные стены были опутаны колючей проволокой. По углам возвышались сторожевые башни. Советские патрули несли караул возле стен и на парапетах. В воздухе висела пыль от снующих взад-вперед танков и бронетранспортеров. Из-за стен крепости в воздух с ревом поднимались неуклюжие боевые вертолеты. У Траутмэна отшибло память, едва в двери щелкнул ключ. Он следил с опаской за тем, как открывалась дверь. Вошел советский офицер, худой, с квадратными плечами. Мужчина сорока с лишним лет, седовласый, с напыщенно значительным выражением лица. — Я полковник Зейсан. На вашей бирке указано, что вы Сэмуэл Траутмэн, полковник вооруженных сил Соединенных Штатов. Часть особого назначения. Пародия на наш спецназ, группу специального назначения. Траутмэн хранил молчание. — Я могу облегчить вам жизнь, либо сделать ее мучительной, — продолжал полковник. — Выбор за вами. Я мог бы доложить о вас моему командованию и отправить в Кабул. Но я ненавижу эту страну. Вы можете помочь мне ее покинуть, но для этого вам придется сообщить мне ценную информацию, которая бы произвела впечатление на мое командование. В обмен на это я гарантирую, что вам больше не причинят никакого вреда. Итак, начнем. С какой целью вы в Афганистане? Кто еще собирается пересечь границу? Сознаетесь ли вы публично в том, что вас направило сюда ваше правительство? Известно ли вам, где мои солдаты могут отыскать лидера повстанцев Мосаада Хайдара с его шайкой бандитов? Я хотел бы знать это и кое-что еще. — Катись в ад, — сказал Траутмэн. — Нет, это ты уже в аду. Сейчас я познакомлю тебя с прапорщиком Кауровым. В камеру вошел грузный солдат с обритой головой и свирепым выражением лица. — Думаю, вы с ним поладите, — сказал Зейсан. Как только Зейсан вышел из камеры и закрыл за собой дверь, Кауров приблизился к Траутмэну. Через пять секунд Траутмэн понял, что Зейсан был прав. От удара ботинком Траутмэн лишился зубов. Потом его вырвало. Второй удар пришелся в пах. Он на самом деле был в аду. ЧАСТЬ III 1 Пешавар, Западный Пакистан, со всех сторон окружала выжженная солнцем пустыня. Рэмбо вглядывался туда, куда ему предстояло держать путь. В десяти милях легендарный перевал Кхибер, извилистая тропа между тысячефутовыми известняковыми скалами, ведущая к покрытым снегом вершинам величественных гор Гиндукуш. Эти горы в Афганистане. То и дело вздрагивая от душераздирающих воплей отчаяния, Рэмбо наблюдал окружавший со всех сторон хаос. В 1979 году советские войска вторглись в Афганистан и их 115-тысячная армия опустошила страну, истребив ни много, ни мало миллион сельских жителей, вынудив полтора миллиона искать убежище в Иране, а три в Западном Пакистане. Большинство из беженцев рассеялись по той самой пустыне, которая была теперь перед глазами Рэмбо. Газетчики называют это лагерем беженцев, однако слово «лагерь» ни в коей степени не передает всего кошмара. Три миллиона изгнанников. Даже в голове не укладывается. Они живут в хлипких палатках, сооруженных из одеял и поставленных так тесно друг к другу, что между ними с трудом можно протиснуться. Госпитали больше похожи на пункты оказания первой помощи, в которых не хватает медперсонала, оборудования. Это всего лишь нагромождение коек под палящим солнцем. Он видел детей с оторванными ногами, обожженных женщин, ослепленных стариков. Раненые повстанцы лежат, устремив взгляд в небо. Они страдают безмолвно и лишь умоляют докторов поскорей помочь им выздороветь и вернуться в строй. Люди страдают душой и телом. Крестьяне тоскуют по своей земле и брошенным домам. Пастухи чувствуют себя ненужными без своих стад. Покрытые паранджой женщины, обычно избегающие попадаться на глаза незнакомым людям, вынуждены терпеть позор постоянного пребывания среди чужих людей. Гордый независимый народ, воспитавший в себе достоинство и полную самостоятельность, теперь целиком зависит от милости. Сведенные голодом желудки вынуждают людей протягивать руку за подаянием. Рэмбо видел слева от себя бесконечную цепочку беженцев, бредущих к цистернам Красного Креста, чтобы наполнить водой бензиновые канистры. Справа такая же цепочка сломленных духом людей с изодранными плетеными корзинами держит путь к кучам зерна, пожертвованного Западом. И это вместе с чаем и сухим обезжиренным молоком составляет скудный рацион беженцев. Единственным утешением осталась для них религия, их страстная вера в Ислам. Пять раз в день — перед рассветом, после полудня, перед закатом, сразу после заката и через два часа после наступления темноты они объединяют души в единой хвале своему Господу, упав на колени лицом к Мекке и творя громкие молитвы. Смысл каждой из них одинаков: «Аллах-о-Акбар. Бог велик. Нет Бога, кроме Аллаха». Даже в таком аду не забывают о Боге, думал Рэмбо. Сейчас он не слышал молитв, а только вопли и стоны. Ему хотелось закрыть глаза и бежать отсюда, он едва удерживался от желания пасть на колени и молить Бога христиан, индейцев навахо, буддистов помочь этим забытым всеми людям. Но если им не поможет Бог, им поможет он. Отплатит страданиями за их страдания. Будет мстить. Эта пришедшая к нему столь неожиданно мысль его поразила. Нет! Это война не твоя! Ты покончил с войной! Это не твое дело! Тогда что ты тут делаешь? Траутмэн, подумал он. Твердя это имя как заклинание, он отвернулся, чтобы не видеть кошмара. 2 Эта грязная лавчонка находилась на окраине Пешавара. Внутри царил полумрак. По сравнению с улицей здесь было прохладно. Спертый воздух пропах кэрри. У высокого костлявого пакистанца за прилавком были волосы цвета древесного угля и расширенные от марихуаны зрачки. Он изучал Рэмбо с осторожностью, смешанной с алчностью. Рэмбо изучал товар купца. От пола до потолка полки были завалены, можно сказать, всеми типами оружия. Винтовки, базуки, пулеметы, мортиры, револьверы. Всех объединяло то, что они были устаревшие и в ужасном состоянии. На полках вдоль одной из стен лежали только ножи и мечи. Торговец оружием смотрел на длинный изогнутый нож, висевший в ножнах на поясе у Рэмбо. — Хочешь купить оружие? — Я ищу человека по имени Муса. Торговец оружием от удивления выпрямился. — Почему ты пришел сюда? Почему ты решил, что найдешь его здесь? — Он любит наблюдать, как растут горы. — Когда они растут?.. — Они стонут. Торговец оружием кивнул. Несмотря на произнесенный Рэмбо пароль он испытывал недоверие, но тем не менее не спеша направился в завешенный тряпкой проем, ведущий в заднюю комнату. Рэмбо устремил взгляд направо. Поверх выставленной на продажу груды искусственных рук и ног. Его лицо окаменело. Во рту сделалось горько. Он обернулся, услыхав, как зашуршала занавеска, увидел выходившего из задней комнаты торговца. За ним следовал мужчина с грудью бочонком. У него было болезненно желтое лицо, на котором живо блестели черные глаза, острые черты, густая черная борода. Заметив, что Рэмбо разглядывает протезы, афганец сказал: — Они продают много этого добра на моя родина. — У него оказался низкий голос. — Ты от Бриггса? Рэмбо кивнул. — Я Муса. А тебя зовут… Рэмбо? Рэмбо снова кивнул. — Ты и Муса предстоит долгий дорога. Хочешь сперва поесть? Рэмбо покачал головой. Муса пожал плечами. — Длинный дорога. — Тебе известно, где американский полковник? — Нет. Мы отыщем в том районе повстанцы. Они знают. Пошли. Поедим. Рэмбо прошел вслед за Мусой за занавеску. 3 Комнатка была небольшая и затхлая. Сквозь щели в грязных осыпающихся стенах в нее проникали снаружи песчинки, отчетливо видимые в лучах солнечною света. Муса не предложил Рэмбо поесть, вместо этого открыл какую-то корзину. — Бриггс сказал, тебе это потребуется. Рэмбо заглянул в корзину. Пластиковые взрывчатки, детонаторы, проволока, запалы, батареи. — Надеюсь, ты потешишь себя и сделаешь много громкий взрыв, — сказал Муса. — Бриггс говорил тебе, что еще мне нужно? Муса указал пальцем на другую корзину. — Винтовки… и это. Он дал Рэмбо длинную холщовую сумку. Рэмбо открыл ее и увидел автоматическую винтовку, к стволу которой был прикреплен гранатомет. В карманах сумки обнаружил запасной магазин, три коробки патронов и коробку 40-миллиметровых гранат для гранатомета, которые отдаленно напоминали формой пулеметные гильзы большого калибра. Осматривая донышко винтовочного патрона, он с удовлетворением отметил, что его калибр не 5.56 миллиметров (этот тип винтовки М-16 был на вооружении НАТО), а 7,62 (АК-47, находящееся на вооружении советской армии). Отлично. Бриггс последовал его указаниям и прислал специально модифицированную М-203. Там, куда держит путь Рэмбо, вряд ли возможно раздобыть что-либо из боеприпасов НАТО, зато наверняка навалом советских боеприпасов, которыми он сможет пополнить свое снаряжение. У этой модифицированной винтовки есть еще одно преимущество: она стреляет как АК-47, а не как М-16, и это весьма важно в бою: не исключается, что советские подумают, будто стрелял свой и не сразу догадаются открыть ответный огонь. Он снова засунул оружие и боеприпасы в сумку. — Я готов. — Рано. Рэмбо нахмурился. — Бриггс передал для тебя еще кое-что. — Что? Не понимаю. Я больше ничего не просил. — Я тоже не понимаю. Бриггс сказал, он посылает тебе что-то новый и одновременно старый. Он сказал, ты знаешь, что это такой. Муса вручил ему еще две сумки. Рэмбо еще сильнее нахмурился. Сумки оказались меньше той, в которой лежала М-203. Прикинул, что каждая длиной в два фута. Недоумевая, отогнул края. Увидел, что внутри, и ухмыльнулся. Из первой сумки он вытащил рукоять и два крыла разобранного лука. На первый взгляд ему показалось, что это лук той самой модели, которой он пользовался год назад, когда вернулся во Вьетнам, чтобы освободить американских военнопленных. Лук был черного цвета, его рукоять сделана из магния, крылья из обогащенного углеродом стекловолокна. К прорезям на концах крыльев крепились подвижные колесики-барабаны. Эти колесики сообщались между собой тросом, который свободно ходил между крыльями, отчего создавалось впечатление, что у лука три тетивы, хотя для запуска стрелы использовалась одна. Система вращающихся колесиков, соединенных между собой тросом, служила двум целям. Во-первых, стоило лучнику оттянуть назад стрелу, и колесики вращались, уменьшая усилие. Вместо усилия в сто фунтов ему требовалось приложить всего в пятьдесят. И во-вторых, когда лучник отпускал стрелу, колесики возвращались в исходную позицию, не просто удваивая тем самым скорость полета стрелы, но еще и подталкивали ее, уменьшая сопротивление воздуха. В результате лучник тратил минимум усилий, а стрела летела с максимальной точностью и скоростью. Поскольку лук был сконструирован таким образом, что при минимальном усилии достигался максимальный результат, его назвали комбинированным. В разобранном виде спокойно умещался в сумку длиной в два фута. Закрепить крылья на рукояти не составляло никакого труда. Хитроумное, бесшумное, смертоносное оружие. Рассматривая его, Рэмбо понял, что ошибся, приняв поначалу за ту же самую модель, какую использовал год назад в Наме. Собранный лук был длинной в сорок дюймов, на четыре дюйма меньше предыдущей модели, следовательно, его было удобней нести в бою. Колесики чуть крупнее, а поэтому механизм мощней. К тому же к рукояти крепился колчан с семью стрелами, расположенными параллельно тетиве. Наконец приделанная к рукояти приставка вместе с выступом, на который кладется стрела, позволяла брать стрелу на шесть дюймов короче обычной, что не сказывалось на силе и дальности ее полета. Рэмбо быстро осмотрел содержимое второй сумки, обнаружив в ней достаточное количество складных стрел. Они были черного цвета — черное не отражает солнечных лучей. И сделаны из алюминия — дерево от жары деформируется. Ну, а оперение нейлоновое — нейлон долговечней перьев. Но все-таки это не совсем такие стрелы, какими он стрелял во Вьетнаме. Новые было проще собирать. А те, которыми он стрелял во Вьетнаме, приходилось свинчивать, на что уходило драгоценное время. Через эти стрелы был продернут тросик, скреплявший воедино половинки каждой. Для того чтобы соединить древко, нужно лишь приставить одну половинку к другой по прямой линии. Благодаря натяжению тросика древко мгновенно превращалось в одно целое. Под стрелами Рэмбо обнаружил пластмассовую коробку с мягкой подкладкой. В ней лежали наконечники, каждый с четырьмя острыми, как бритва, зазубринами (в дюйм шириной и в два с половиной длиной, такими же черными, как лук и стрелы), наконечники навинчивались на резьбу, нарезанную на головке стрелы. На наконечниках название: «Медноголовый потрошитель».[6] Если же он не захочет пользоваться этими наконечниками, можно прикрепить другие, лежавшие в той же самой обитой мягкой материей коробке — конусообразные с надписями «Разрыв» и «Слезоточивый газ». Лук и стрелы изобрели тысячелетия назад. Рэмбо вдруг отчетливо вспомнил, как, погрузившись в медитации, натягивал древний лук дзэн в буддистском монастыре в Таиланде. И тот ужас, который пережил, пользуясь тем комбинированным луком, которым был вооружен во время последнего пребывания в аду Вьетнама. Тренируясь собирать и разбирать эту усовершенствованную модель древнего и в то же время столь современного оружия, Рэмбо снова не мог сдержать улыбки. — Да, Бриггс был прав, — сказал он, повернувшись к Мусе. — Это нечто новое и в то же время старое. — Я все еще не понимать. — Поймешь. Муса был чем-то озабочен. — В чем дело? — спросил Рэмбо. Муса указал пальцем на джинсы Рэмбо и его хлопковую рубашку. — Ты должен переодеваться. Туда, куда мы идем, одеваться не так, понимаешь? Рэмбо согласился с Мусой. Но Мусу все еще что-то беспокоило. — Что? Муса показал на медальон Коу, висевший на шее у Рэмбо. — Куда мы идем, все мусульман. Буддист не любят. — Этот медальон имеет для меня особое значение. — Мусульман не любит буддист. Рэмбо напрягся. Он знал, что Муса прав. Солдат должен быть хамелеоном, должен принимать обычаи людей, к которым обратился за помощью. Но снять медальон Коу означает для него предать память о ней, признаться себе в том, что она мертва. Но если не снять медальон, можно обречь на смерть себя. Он нехотя подчинился. Вопреки собственной воле развязал шнурок, снял медальон с шеи и положил в карман. И сразу же почувствовал себя нагим. — Хорошо, — кивнул Муса. — А теперь будем есть пища. 4 Лошадь, на которой сидел Рэмбо, была привычной к крутым горным дорогам. Он держал поводья в правой руке, левой сжимал веревку, за которую была привязана идущая сзади лошадь-носильщик. Впереди него ехал Муса и тоже вел на веревке груженную поклажей лошадь. Оба мужчины были в традиционных афганских одеяниях, мешковатые штаны и длинные рубашки навыпуск, на Мусе — афганская шляпа, похожая на башню, которую насадили на его макушку, увенчанную клочком гладкой шерстяной материи. Рэмбо был простоволос. Муса обулся в сандалии. Рэмбо надел армейские ботинки. С одного боку на поясе у него висел нож, с другого — сумки с разобранным луком и стрелами. В притороченной к седлу муфте лежала винтовка. Полный тревожных дум, Рэмбо тем не менее наслаждался прохладным и чистым горным воздухом. Его особый аромат и, конечно же, сам пейзаж оживили воспоминания детства, прошедшего в беспрестанных скитаниях всем лагерем по горам северной Аризоны. Узкая тропа, по бокам которой тянулись поросшие пихтой склоны, все круче и круче взбиралась в гору. Муса обернулся к Рэмбо: — Я показываю тебе лучший дорога. Советский не найдет. Превосходный дорога! — Я думал, мы пойдем через перевал Кхебер. — Кхебер наблюдают советские. Это лучший дорога. Тяжелей, но лучший. Тропа становилась все круче. — Скажу тебе про Кхибер. Там больше всего идет сражений, — рассказывал Муса. — Самый кровавый сражений. В прошлом веке англичане два раза пытались завоевать Афганистан. Первый раз они проиграли и вернулись домой. Во второй раз им дали хороший пинок в задница. Они побежали. На скалах перевала Кхибер сидел афганские воины. Не много. Они убили шестнадцать тысяч британских солдат. Шестнадцать тысяч? — думал Рэмбо. За один день и в одном месте? Он недоверчиво покачал головой. В такое почти невозможно поверить. Они перевалили через вершину и начали спускаться. Такая же извилистая тропа вела в каменистое, поросшее пихтовыми деревьями ущелье. На противоположной стороне его вздымались зубчатые, покрытые снегом вершины Гиндукуш. Увлекшись своим рассказом, Муса, похоже, не обращал на них ни малейшего внимания. — Два с лишним тысячелетия войны. Афган никогда не покорится. Сильный страна. Сильный люди. — Муса направил лошадей в проход между двумя валунами, свернул на перемычку. — Александр Великий, Чингис-хан, персы, монголы, англичане, а вот теперь советские — все хотят завоевать мой страна. У них ничего не выйдет. Они очутились на высокогорном лугу. — Ты не много разговариваешь, — заметил Муса. — Почему? — Я предоставляю это делать тем, у кого лучше получается. — Как у меня? Рэмбо усмехнулся. — Как у тебя. Дорога шла лесом. — Есть замечательный молитва. Хочешь послушать? — Почему бы и нет? — Избавь меня от яда кобры, когтей тигра и мести афгана. Ты понимаешь молитва? — Я заметил, вы никогда не ругаетесь. — Верно. Советские бомбят наши дома, травят посевы, насилуют наших женщин, жгут наших детей, убивают наших животных, пытают наших молодых людей. Рассказывать, в Квархаи они повесили женщин за ноги на ветка деревьев и упражнялись колоть штыком. В провинции Логар, рассказывать, связали вместе стариков из деревня, бросили в грязь и давили танка. Каждый год мы воюем больше и больше. Каждый год все больший советский погибать. Мы заставим их пожалеть, что они пришли к нам. Они будут знать, что такое месть афгана. Может, ты нам помогай? — Нет, — сказал Рэмбо. — С меня хватит войны. — Он старался выдержать испытующий взгляд Мусы. — Я здесь, чтобы найти моего друга. — Что ж, ты не афган, — сказал Муса. — Как ты можешь понять афган? 5 К полудню они миновали еще один горный хребет и теперь вели своих испуганных лошадей вниз по узкой тропе, слева обрывающейся тесным ущельем, как полагал Рэмбо, глубиной не менее пяти тысяч футов. Камни от копыт лошадей с грохотом срывались вниз, падая в бушующий на дне ущелья поток. Рэмбо шел, взяв свою лошадь под уздцы. Он гладил ее морду и бормотал что-то ободряющее лошади-носильщику. — Ты умеешь с лошадьми, — отметил Муса. — Я вырос с ними. Мой дядя обучал лошадей для военных. Он научил меня обращаться с ними. — Хорошо научил. Если на то воля Аллаха и ты спасешь твой друг, скажи дядя, он нам помог. — Мой дядя умер два года назад. — Жалко. Советские убили мой дядя позапрошлый месяц. Тропа внезапно сделалась шире. Рэмбо не подал вида, что его потряс рассказ Мусы. Он молча шел за ним. Тропа ушла в сторону от ущелья и теперь вела по склону, поросшему пихтовыми деревьями. Муса прищурился, глядя на солнце, которое уже одолело три четверти своего небесного пути. Спешился, привязал лошадей, вытащил из притороченной к седлу сумки коврик и расстелил его на земле, скудно поросшей горной травой. Рэмбо собрался было оставить Мусу одного. — Ты не часто молишься? — окликнул его Муса. — Я делаю это иначе, чем ты. Я погружаюсь в медитации. Я размышляю о страданиях и о том, как их можно избежать. — Это глупо. Страдания избежать невозможно. Если ты страдаешь, значит на то воля Аллаха. На все воля Аллаха. — На то, чтобы пришли русские, тоже воля Аллаха? — Это испытаний мой народ. Если Аллах захочет, он заставит захватчик уйти. Но мы нужно доказать, что достойны воле Аллаха, поэтому мы должны сражаться. — Аллах хотел, чтобы твой дядя погиб? — На все воля Аллаха. Аллах разрешать мой дядя умереть, чтобы испытать меня. Как и ты, я много размышлять о страданиях. Но я не виню Аллаха. Я виню советские. Они убили мой дядя. Аллах разрешать им сделать это. — Что-то слишком сложно. — Нет. Все просто. Жизнь испытывать, достоин ты ее или нет. Муса посмотрел на небо, сверился со стрелкой компаса, опустился на колени лицом на юго-запад, туда, где Саудовская Аравия и Мекка. Коснулся лбом коврика и стал громко молиться: — Аллах-о-Акба. Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет его пророк. Рэмбо отошел в сторону. 6 Когда солнце стало клониться к горным вершинам, они достигли дна поросшего лесом ущелья, перешли неглубокий, ослепительно блестевший под солнцем ручей и оказались возле двери бревенчатой лачуги с низкой крышей. Из трубы шел дым. В загоне сзади лачуги стояло несколько изможденных дорогой лошадей. Лачуги подобного рода Рэмбо встречал в горах северной Аризоны. Мы пьем здесь чай, — пояснил Муса. — Чай? — Афган должен пить чай. Хороший традиция. Потом спать. — Но у нас нет времени. Мы должны продолжить путь. — Ночью? Мы сорвемся в ущелье. Полковник попал в беда, потому что проводник вел его ночью. Лучше пить чай. Они отвели лошадей в загон, расседлали, сняли груз, расчесали, напоили и накормили. Животные раздували ноздри, с любопытством обнюхивая тех, с которыми очутились в одном загоне. — Жди здесь, — велел Муса, переступая порог лачуги. Рэмбо слышал как он поприветствовал людей внутри, стал им что-то объяснять. До него долетал гул нескольких голосов. Муса сделал ему жест войти. Комната была еще ниже и меньше, чем казалось снаружи. Низкая коробка двенадцать на шестнадцать футов. С голыми стенами. Между старыми ковриками, на которых сидят люди, проглядывала земля. В убогом камине горели сосновые поленья, источая пахнущий смолой дымок. У очага шестеро афганцев испытующе глядели на пришельцев. Пятерым из них около тридцати. Шестой стар, но еще бодр. Определенно их вождь. На всех, как и на Рэмбо, мешковатые штаны и длинные рубахи навыпуск. Макушки венчали характерные афганские головные уборы из обмотанного вокруг головы шарфа. На старике шерстяная фуфайка. Не выпуская из рук пиал, они оценивающе разглядывали Рэмбо. Отвернувшись, заговорили между собой, негромко, но оживленно. Возле каждого лежали ленты с патронами и винтовки Энфилда устаревшего образца. Рэмбо обратил внимание, что у одного из молодых парней лоб в пунцовых шрамах, у старика не хватает трех средних пальцев на левой руке. Они не любят чужие, особенно неверные, — пояснил Муса. — Я сказал, ты не обычный неверный, тебе можно доверять, ты пришел убивать советские. — Выручить полковника, — поправил Рэмбо. — Я изменил правда, чтобы поручиться за тебя. Хорошо, что твой винтовка в сумке. Рэмбо оставил все свое снаряжение возле стены. — Они моджахеды, — сказал Муса, усаживаясь напротив афганцев. — Святые воины. Солдаты Аллаха. Все повстанцы называют себя моджахеды. — Он открыл свою переметную суму, собираясь заварить чай. — Они называются так потому, что ведут джихад, священный война, против советский. В нашей святой книге, Коране, Аллах позволяет сражаться только с двумя врагами: неверные и те, пускай они даже мусульмане, кто несправедливо выгоняет нас из наших дома. Советский не просто неверные. Они атеисты. Мерзость. Это настоящий священный война. Моджахеды дерутся с советской, идут в Пакистан за боеприпасами, снова возвращаются на война. — Но разве враги не появляются в горах? — Часто. — Тогда почему эти люди не поставят часового? — А если бы мы были русскими? Может, у них есть часовой. Может, он решил, мы не опасный и позволил нам придти сюда. — Шесть лошадей в загоне. И их здесь шестеро. Нет, не похоже, чтобы они выставили часового. — Святой воин не похож на обычный солдат. Нужно верить в Бога. Повстанцы вдруг замолчали, и один из них запел. Сперва его голос звучал негромко, но постепенно окреп, к нему присоединились голоса остальных. Это была печальная, унылая мелодия, в которой все время повторялись одни и те же высокие ноты. Голоса напоминали мандолины, настроенные на арабский лад. — Они просят Аллаха сделать их мучениками, — пояснил Муса. — Умереть в священной война величайшая честь. Мученики сразу попадать в рай. Их ожидать много удовольствия. — В войне главное выжить, чтобы убивать врага. — О, они убивают много советский, — сказал Муса. — Моджахеды не становятся мучениками, если враг не умирает вместе с ними. У афганов есть святой день, когда они почитают своих покойников. День мучеников. Рэмбо все больше и больше нервничал. Люди пели довольно громко, и их вполне могли услышать снаружи лачуги и даже на другой стороне ущелья. Если моджахеды на самом деле не выставили часового, если советский патруль услышит песню… — Надеюсь, они в другой раз получат то, что желают, — сказал Рэмбо. — Мне что-то не хочется попасть в число мучеников. — Иншалла, — ответил Муса. — Что это означает? — Воля Господа. Буду делать чай. Кушать и отдыхать. Завтра будет длинный день. 7 Они достигли поросшей лесом вершины горы, и взору открылось пустынное плато, залитое слепящим полуденным солнцем. Пихты сменились чахлым кустарником. Ниже даже не росла трава. Бесплодная земля вздымалась и опускалась, точно изнутри на нее давили чьи-то гигантские пальцы. — Когда-то здесь была пашня, — сказал Муса. — Советский кидать химия. Убивать пшеница. Когда они очутились в низине этой пустоши, Муса указал пальцем на небо. Рэмбо сощурил глаза. Он не сразу разглядел то, на что ему показывал Муса. Но вдруг все понял и нахмурился. Там, вдалеке, голубизна неба стала сереть. Белые облака темнели. Из них вырывались черные столбы, которые засасывали в себя землю. — Будет черный буря, — сказал Муса. — Здесь всегда что-нибудь случается. Нужно остановиться и подготовиться к буре. Муса отдавал приказания, Рэмбо их быстро исполнял. Зайдя в лощину, они сняли с лошадей поклажу и седла, разложили все это по углам воображаемого квадрата, внутри которого заставили лошадей лечь на землю. Одно животное сопротивлялось, и Рэмбо обхватил рукой его за шею и повалил на землю. Вместе с Мусой они накрыли лошадей одеялами, концы которых привязали к лежавшим по углам седлам и корзинам. В воздухе появились частички пыли. Вой ветра все усиливался. — Быстрей, — торопил Муса. Они забрались под одеяла и легли на животы между лошадьми, положили на каждую руку, чтобы успокоить и не позволить встать. Зажали края одеял в поднятых кверху кулаках, плотней укутались сами и укутали головы животных. Стало трудно дышать. Рэмбо с тревогой заметил, что мрак под одеялами сгустился. Он едва слышал приглушенный голос Мусы. — Кто-то назвал Афганистан Ягистаном. — Что? — Земля необузданных. — Какое это имеет отношение к?.. — Земля свободы. — Молчи. Береги силы. — Мы покажем советский, что это правильный название. — Я сказал тебе успокойся. — Но Ягистан означает еще… — Заткнись! — Неуправляемая земля. В этот момент на них с жутким ревом обрушился черный ураган. ЧАСТЬ IV 1 Они укрылись от черной бури под одеялами. Наметенный песок прижимал их к земле. Оглушенный ревом бури Рэмбо шепотом успокаивал лошадей. Под одеялами становилось жарко и душно. Мысли путались. В бреду Рэмбо увидел Коу, умиравшую в конвульсиях у него на руках. Видения были туманны и расплывчаты. Фигура Коу раздвоилась и превратилась в Траутмэна, которого он в последний раз встретил в литейной. Голос Траутмэна эхом донесся издалека: — Никаких личных обид. Рэмбо хотелось зарыдать. Черт подери, ему нужно было спасти полковника! Рэмбо уже настолько привык к реву ветра, что когда снаружи стихло, ему все еще казалось, будто буря продолжается. Внезапно он понял, что не слышит ничего, кроме дыхания и звона в ушах. Дышать… Дышать скорее… Рэмбо попробовал скинуть одеяла, но ему не удалось. Тогда он попытался выбраться из-под них. И не смог. Попробовал подняться. Не вышло. Нет воздуха. Слишком ослаб. Медленно подтягивая колени и упираясь руками в землю, он со всей силы выгнул спину, но не смог сдвинуть одеяла. Уперся сильнее, но вновь безрезультатно! Мы здесь задохнемся! Лошади едва дышали. Легкие жгло. Он терял сознание. Нет! Он боролся с желанием лечь на землю и заснуть. Дюйм за дюймом Рэмбо подтягивал руку к груди. Наконец ему удалось разорвать рубаху. Теперь у него оставалось одно-единственное средство. Ему нужно дотянуться до ножа. Вынуть из ножен. Разрезать одеяла. Когда это удалось, песок хлынул ему на голову, забивая уши, глаза, рот. Он начал разгребать песок, уперевшись коленями в землю и стремясь разогнуться. Его легкие разрывались. Он сопротивлялся желанию вдохнуть. Но сознание его затуманилось, и он вдохнул песок. И тут же выскочил из своей могилы навстречу такому яркому солнцу, что, казалось, будто в глаза его впились сотни раскаленных игл. Он начал выкашливать песок из легких. Его вырвало. Он выпрямился и зарыдал, когда увидел, что ему еще предстоит. Он-то выбрался из-под трехфутовой горы песка, но Муса и лошади оставались погребенными. Они умрут, если он им не поможет выкарабкаться. Он заработал как безумный. Мощными гребками начал раскапывать наметенную на одеяла гору песка. С возгласом радости Рэмбо наконец добрался до одеял в том месте, где они были разрезаны. Он рванул одеяло и увидел лежащего ничком Мусу рядом с одной из лошадей. Афганец не дышал. — Муса! Рэмбо заработал еще яростнее, отрыл его и рывком перевернул лицом вверх. Обычно смуглое лицо афганца было серым. Глаза закрыты, грудь не двигалась. Рэмбо надавил ему на ребра, стараясь заставить работать легкие. Затем он открыл рот Мусы, чтобы убедиться, что там нет песка, и, глубоко вдохнув, сделал выдох ему в рот. Потом еще. И еще. И еще. И… Муса закашлял. Облегченно вздохнув, Рэмбо сделал еще одну попытку. Муса опять закашлял. При следующей попытке он приподнял руку, слабо отстранил Рэмбо и судорожно задышал. Рэмбо сел на кучу песка. Он успел освободить голову одной из лошадей и теперь начал раскапывать остальных животных. Добравшись до них уже на исходе сил, он проверил, не попал ли им в ноздри песок. Две лошади из четырех дышали, другие не подавали признаков жизни. Рембо сделал еще усилие и освободил от песка их тела. Теперь можно было отдохнуть. Справа от него лежал Муса и тяжело дышал. — Как это чудесно, какой подарок Аллаха — дышать… — сказал Муса. Руки Рэмбо кровоточили. Но сейчас даже боль он ощущал с наслаждением. Он приподнялся на локтях и взглянул на лошадей. Две были мертвы. Рэмбо подполз к курдюку с водой и смочил рты дышавшим лошадям. Языки их тут же заработали, облизывая губы. Рэмбо попробовал поставить лошадей на ноги. Они сопротивлялись. Он осторожно потянул за поводья. А что если они не подымутся? Но лошади беспокойно задвигались и медленно поднялись. Он наполнил водой металлическую миску и дал попить сначала одной лошади, потом другой. Сразу много пить он не позволил, так как опасался, что им станет плохо. Оставалось еще одно дело. Он так ослаб, что оно показалось ему самым тяжелым за всю его жизнь. Взнуздать лошадей. Закончив, Рэмбо опустился рядом с Мусой и протянул ему курдюк. — Нет, — ответил Муса. — Ты спас мне жизнь. Пей первым. Рэмбо не спорил. Он глотнул чудесную живительную влагу, и она потекла по его пересохшему горлу. Не смахивая капель с губ, он протянул курдюк Мусе, и тот взял его теперь с благодарностью. — Нам повезло, — сказал Рэмбо, — у меня почти не было сил, чтобы… — Нет, — не повезло, — возразил Муса. — Аллах хотел, чтобы у тебя хватил сил. — Тогда скажи ему за меня спасибо. — Почему бы тебе самому не поблагодарить его? — Я не знаю, как. — Я тебя научу. На заре они уже почувствовали себя достаточно отдохнувшими, чтобы продолжить путь. Умелый уход Рэмбо быстро восстановил силы лошадям. Муса помолился. Они поели и зарыли корзины с грузом. Муса отметил место валуном, но выглядел обеспокоенным: — Если черная буря вернутся, она засыплет камень. Мы никогда не найдем это место. Оседлав двух оставшихся лошадей, они отправились в путь. — На все воля Аллаха! — Да, — сказал Рэмбо, — на все воля Аллаха. 3 — Я хочу, чтобы ты меня научил, — сказал Рэмбо. — Исламу? — спросил Муса. — Говорить по-афгански. Муса с сомнением покачал головой. — Я знаю, что за короткое время не выучусь хорошо говорить, — сказал Рэмбо, — но понимать основные слова я смог бы. — В Афганистане десять национальностей, восемь языков, тридцать два диалекта. Нет такого понятия как афганский язык. Рэмбо вспомнил, что ему говорил Муса, когда началась черная буря. Земля, полная сюрпризов. — А какой самый распространенный? — Два. Пашто и дари. — Тогда научи меня хоть некоторым словам одного из них. Далекие отзвуки превратились в могучий рев. Вздрогнув, Рэмбо осадил лошадь. Еще одна черная буря? Сквозь усиливающийся рев он услышал раскатистое вумп-вумп-вумп и внезапно понял, что этот звук означал нечто более опасное, чем черная буря. Это летели два советских боевых вертолета. Сначала они находились справа за кряжем. Теперь появились над пустыней. МИ-24. В причудливых разводах, с крыльями и смотрящими вниз пулеметами. Рэмбо спрыгнул с лошади и повел ее к груде валунов. Муса устремился за ним. Они достигли укрытия и спрятались от быстро увеличивающихся машин. — Они нас видят, — сказал Муса. Вертолеты двигались в сторону хребта в четырехстах футах впереди, Рэмбо схватил гранатомет. Однако стрелять пока необходимости не было. Вместо того чтобы лететь к камням, где они прятались, вертолеты продолжали кружить над хребтом. И вдруг будто свалились за него, тут же пропав из виду. Через пять секунд Рэмбо услышал пулеметные очереди и щелчки попадавших в мишень пуль. Он вскочил на лошадь и рванулся к хребту. — Нет! — завопил Муса. Но Рэмбо его уже не слышал. Из-за хребта доносились взрывы. Добравшись почти до края хребта, он резко остановился и спешился. Довольно большой участок открывшейся внизу долины еще не был разрыт снарядами. Земля зеленела всходами, поле пересекал ручей. На дальнем краю долины виднелись глинобитные домики, карабкающиеся вверх по склону горы. Домишки напомнили ему пуэбло в Аризоне. В деревушке было около пятидесяти домиков, и вертолеты уничтожали их ракетами и снарядами. Деревня находилась довольно близко, поэтому можно было видеть разбегавшихся в панике местных жителей. Женщины в чадрах тащили детей в дома. Мужчины отстреливались из допотопных ружей и пулеметов. Но вертолеты держались на таком расстоянии от земли, что даже если пули и достигали их, то не причиняли им вреда. Глиняные стены занялись огнем, и деревню заволокло дымом. Но вертолеты продолжали стрелять. Дом, куда спрятались три женщины, внезапно исчез. Тела мужчин, укрывшихся за большим каменным резервуаром для воды, были изрешечены пулями. Вертолеты продолжали обстрел, превращая дома в груды мусора. Рэмбо, наконец, дал волю бушевавшей в его душе ярости. Он вернулся к лошади и выхватил оружие. Муса подъехал к нему. — Они убить тебя! Ложись! Но Рэмбо, не обращая на него внимания, заряжал гранатомет. Он прищурился и окинул взглядом деревню. Пять афганских мужчин лежали разрезанные пополам пулеметной очередью. На левом краю деревни он увидел девочку, выбравшуюся из объятий убитой женщины и в ужасе убегавшую от скакавших вокруг нее пуль. Девочка бежала от развалин деревни к рощице, а вертолет преследовал ее. Деревня была в сотне футов от Рэмбо, но вертолеты находились совсем рядом. Он прицелился, левой ногой уперевшись в камень и положив локоть на согнутое колено. Девочка почти добежала до деревьев, вертолет дал еще одну очередь вдоль тропы. Рэмбо выстрелил. Граната рванулась к цели, и он увидел, как она попала в носовую часть вертолета. Окно разлетелось вдребезги. Кокпит взорвался, и машина начала разваливаться. Обломки на мгновение зависли в воздухе, а затем, кружась, объятые пламенем, рухнули на поле. Последовал еще один взрыв. Рэмбо посмотрел на девочку. Она поняла, откуда стреляли. Бросив безумный взгляд на край хребта, где стоял Рэмбо, девочка со всех ног понеслась к деревьям. Земля под ногами Рэмбо содрогнулась от взрыва. Его подбросило, и он тяжело упал на камни. Вокруг него клубился черный дым. Еще один взрыв потряс землю. Пилот второго вертолета видел, как был уничтожен его напарник, и теперь направил ревущую машину к краю хребта. Муса, скакавший к Рэмбо, остановился, развернул коня и пытался уйти от следующей атаки. Как раз вовремя. Последовал новый взрыв. Лошадь Мусы понесла. Муса попытался ее успокоить. Она промчалась мимо камней, за которыми они только что прятались, внезапно на полном скаку остановилась, встала на дыбы и развернулась в другую сторону. Пулемет поливал свинцом хребет. Рэмбо катался по земле в тучах пыли. Земля под ним вдруг вздрогнула. На мгновение он почувствовал, что оказался в воздухе, но тут же вскрикнул, ударившись спиной о скалы. Ошеломленный, он лежал на дне оврага. По мере приближения шквала пулеметного огня его замешательство все усиливалось. Земля содрогнулась от нового взрыва. Тучи пыли и клубы черного дыма накрыли его. Вдруг огонь прекратился. Звук пропеллера вумп-вумп-вумп был очень близким, будто пилот вертолета ждал, когда осядет пыль, чтобы посмотреть на результат атаки. Полуоглохший, Рэмбо перезарядил гранатомет и направил его в сторону обрыва. Пыль и дым застилали цель. Запах кордита мешал дышать. Он прицелился в направлении грохота. Дым немного рассеялся. Они заметили друг друга почти одновременно, Рэмбо успел увидеть изумленные глаза пилота. Рэмбо нажал на спуск и тут же скатился вниз. Вертолет взорвался. Хотя он не видел взрыва, но услышал и почувствовал его. Обломки посыпались в лощину. Искореженный винт рухнул на склон, раздался еще взрыв, и упали останки корпуса. Рэмбо встал, преодолевая боль, и начал двигаться вверх. Когда он стрелял, вертолет висел прямо над склоном. Теперь пылающие обломки кувыркались по долине к ручью. Рэмбо со злостью выдохнул. Напряжение спало, и на него навалилась усталость, как это обычно с ним бывало после боя. Время, казалось, остановилось. Он посмотрел вниз, на дымящиеся развалины деревни, на рощицу, в которой скрылась девочка, потом повернулся в ту сторону, где оставил Мусу. Во время боя он смутно осознавал, что Муса сначала был где-то рядом, но потом укрылся от второго вертолета. Вдруг он услышал испуганное ржание его лошади. Сейчас Рэмбо заметил ее вдалеке без седока. Он начал искать взглядом Мусу, но вдруг застыл, увидев второе животное ярдах в тридцати от себя. Лошадь лежала на боку. Из развороченного бока вываливались внутренности. Рэмбо избавил животное от страданий, пристрелив ее. Муса попытался встать, но тут же завалился на спину. Рэмбо бросился к нему на помощь. Он снял с него афганскую круглую шапочку и тщательно осмотрел затылок. Крови не было, зато была большая шишка. — Тебя не мутит? — Нет. — Посмотри на меня. На мою руку. Рэмбо поводил пальцем перед его лицом. Глаза Мусы следили за пальцем. — У тебя не двоится в глазах? — Нет. Рэмбо посмотрел на шапку густых волос афганца. — Похоже, они спасли твою голову. Тебе повезло, что шапочка не свалилась. Муса попытался возразить. — Молчи, — приказал Рэмбо, — я знаю, что ты мне скажешь. Аллах пожелал, чтобы шапочка не свалилась с головы. На все воля Аллаха. Невзирая на боль, афганец улыбнулся. — Как ты думаешь, с тобою будет все в порядке, если я тебя оставлю? — спросил Рэмбо. — В деревне могут быть люди. Я умею снимать боль, может, смогу им помочь. — Иди с Аллахом. Рэмбо бросился к краю обрыва. 4 Рэмбо в отчаянии осматривал дымящиеся руины деревни. Он был не новичок на войне, но до сих пор не мог смириться с ее безумием. В деревне почти ничего не осталось. Трудно было даже вообразить, что здесь жили люди. Повсюду лежали трупы. Некоторые были без головы, некоторые с оторванными конечностями. Многие тела обгорели. Над раздавленными стенами трупами и лужами крови уже вились тучи мух. В небе кружили стервятники. Рэмбо услышал стон и рванулся к обломкам. Под ними он нашел старика с простреленной головой. Старик умер при первом прикосновении Рэмбо. Стукнул камень. Рэмбо повернулся и увидел макушку маленькой головки за кучей мусора. Он кинулся туда, но испуганная девчушка бросилась бежать по тропе, ведущей к роще за деревней. Он подумал, что это та же девочка, которую он видел с хребта, и рванулся за ней. — Подожди! Но девчушка бежала от него как от дьявола. — Стой! Я не трону тебя! Это было бесполезным занятием. Она не понимала, что он кричит. Но он надеялся, на нее подействует успокаивающий тон. — Пожалуйста, не убегай! Я хочу помочь! Но она не останавливалась. Пока Рэмбо гнался за ней по тропе, он почувствовал теплое дуновение в лицо и услышал отдаленный гул, но звук не был похож ни на вой черной бури, ни на рев советских вертолетов. Он помнил его из детства, когда жил в резервации. Кони. Много коней. Рэмбо заколебался. За деревьями он увидел быстро приближающиеся клубы пыли. В них просматривались фигуры всадников. Афганская конница. Всадники внезапно появились из клубящейся пыли между Рэмбо и убегающей девочкой. Лица их были искажены ненавистью. Окружив его, они принялись толкать его лошадьми, хлеща нагайками и кнутами. Вдруг они остановились. Командиром оказался самый высокий из них. Его бородатое лицо как бы сошло с фотографии из исторической книги. Он хмуро смотрел на Рэмбо. — Русси! — прорычал он. Рэмбо не нужен был переводчик, чтобы понять, что его приняли за русского. — Нет! Я американец! — Русси! — командир отдал какие-то приказы. Рэмбо их не понял. Его ударили прикладом по шее, он качнулся вперед, но тут же получил удар в грудь. Кольцо лошадей вокруг него сомкнулось. На шею ему накинули веревку. Один из конников надел ему веревочную петлю на правую руку, другой — проделал то же с левой рукой. Концы веревок всадники привязали к седлам и начали двигаться в разные стороны. Рэмбо оказался растянутым между лошадьми. — Нет! Я американец! Я пытался… Всадники продолжали тянуть. Рэмбо чувствовал, что руки его вот-вот выскочат из суставов. Они сейчас разорвут меня! С отчаянным криком он схватился за веревки и начал тянуть изо всех сил. Лошади споткнулись. Всадники издали какие-то звуки и пришпорили лошадей. — Я здесь чтобы помочь! — закричал Рэмбо. — Я не русский! Афганский командир дал знак всадникам двигаться. Рэмбо почувствовал, что жилы его вот-вот начнут рваться. — Нет! Его крик слился еще с чьим-то криком. Это кричал Муса, приближавшийся к конникам. Всадники приостановились. Муса говорил быстро и яростно. Командир афганцев сделал знак ослабить веревки. — Продолжай говорить, — попросил Рэмбо Мусу. Командир о чем-то спросил, Муса ответил. Командир взмахнул рукой в сторону вертолетов и что-то добавил. Муса повернулся к Рэмбо. — Он не верит, что ты сбивал вертолеты. Тоненький голосок заставил мужчин повернуть головы. Какая-то девочка стояла на тропе, ведущей к роще. Ее голос дрожал от волнения. Она показала сначала на горевшие обломки вертолетов, потом на Рэмбо. Группа всадников замолкла. Они посмотрели друг на друга, и скептицизм их сменился изумлением, когда они услышали ее рассказ. На сей раз командир дал знак своим людям снять с Рэмбо веревки. Руки Рэмбо были так напряжены, что некоторое время еще оставались в прежнем положении, а затем, упав, повисли словно плети. Он ослабил петли и стал растирать затекшие кисти. Командир спешился и стоял теперь с Рэмбо лицом к лицу. Горячий ветер раздувал полы его рубахи. Он так внимательно смотрел в глаза Рэмбо, что, казалось, мог читать в его душе. После нескольких слов благодарности, афганец положил сильные руки на плечи Рэмбо и расцеловал его. Рэмбо почувствовал щекой жесткую бороду и увидел слезу, блеснувшую в уголке глаза воина. Афганец подошел к девчушке, наклонился и обнял ее. Всхлипывая, она еще крепче прижалась к нему. Муса стоял рядом с Рэмбо: — Его зовут Халид. Великий воин. Это, — кивнул он на дымящиеся руины, — его деревня. — Скажи ему, — Рэмбо сглотнул. — Скажи ему, я сожалею. — Скажу в свое время. Девочку зовут Халима. Халид твой должник. — За что он мне должен? За сбитые вертолеты? Что в этом хорошего? Деревня-то разрушена. — Ты спас его дочь. У Рэмбо перехватило дыхание. Шум сзади отвлек его. Мужчины спешились. Привязав лошадей к торчащим балкам, молча вошли в то, что недавно было их деревней. — Они хотят разыскать тела тех, кто был им дорог, — сказал Муса. — Чтобы похоронить их. Рэмбо услышал их горестные стоны и побрел за ними. — Куда ты? — спросил Муса. — Я помогу выкопать могилы. 5 Они копали найденными среди развалин лопатами. Времени, чтобы приготовить тела для захоронения, не было. Они знали, что новые вертолеты будут посланы на поиски этих двух. Из-за нехватки людей и лошадей афганцы не могли отвезти такое большое количество тел к подножью гор, где обычно совершались захоронения, и потому вынуждены были все сделать на месте. Со всеми возможными в этот момент почестями они опустили тела в траншеи и начали забрасывать их землей. На могилы положили зеленую ткань — цвет Ислама. Афганцы быстро прочитали молитвы. Хотя голоса звучали скорбно. Муса объяснил, что слова молитвы были радостные. — Те, кто здесь умер, — все мученик. Они сейчас уже в раю. Рэмбо не стал возвращаться к их давнему спору. Хотя и вспомнил его. Прославлять погибших за их жертву, радоваться, что их мучения закончились, но не выбирать смерть, и никак уж не желать ее себе. Заставить умереть врага. — А теперь — месть, — сказал Муса. Халид подал сигнал к окончанию ритуала. С глазами, полными слез, он отвернулся от могилы жены, поднял всхлипывающую дочь и посадил на коня. Остальные тоже вскочили в седла. Рэмбо и Муса сели позади двух всадников и обхватили их, чтобы не упасть. Все отправились в предгорья. В тот момент, когда они достигли сосен, Рэмбо услышал отдаленный рев приближавшихся боевых машин. «Вовремя, — подумал он. Еще бы минута — и нас засекли». На все воля Аллаха, — сказал Муса. 6 Траутмэн дернулся, когда дверь его камеры распахнулась. Бок жгло. Спина разламывалась. Разбитые губы распухли. Лицо было сплошным синяком. Больше всего болели глаза. Даже когда он их плотно зажмуривал, яркий свет ламп все равно добирался до зрачков и щипал глаза, будто в них ему насыпали белого раскаленного песка. Спать. Если бы я мог хоть немного вздремнуть… Из-за открытой двери послышался хриплый голос. — Лейтенант, он готов отвечать? — Траутмэн понял, что говорили по-русски. Неуверенный голос ответил: — Полковник, он не спит уже тридцать шесть часов. Когда он начинает дремать, мы поднимаем его вот этим. Клаксон загудел так громко, что Траутмэн вскрикнул и схватился за голову, опасаясь за барабанные перепонки. К счастью, звук прекратился. Послышались шаги. Съежившийся в углу камеры Траутмэн покосился на вошедшего прямого, как палка, полковника, сообщившего, что его имя Зейсан. Лишенным эмоций голосом, полковник объявил: — Я хочу, чтобы вы ответили на вопросы. Траутмэн прикрыл рукой глаза, защищая их от яркого света, и облизнул вспухшие, в трещинках, губы. — Вы зря страдаете, — сказал Зейсан. — Может быть, глоток холодной воды? Ответьте на мои вопросы — и вам дадут. Итак, можете ли вы сообщить, где сейчас главарь повстанцев Мосаад Хайдар? И с какой целью вы здесь сами? — А зачем вы здесь? — спросил Траутмэн. — Почему бы вам не убраться к дьяволу из Афганистана? — Вы хотите мучиться? Что ж, у меня есть время. — Зейсан сделал знак кому-то в коридоре. Вошел бритоголовый прапорщик по фамилии Кауров. Он схватил Траутмэна за волосы и ударил головой об стену. Снова началось неописуемое… ЧАСТЬ V 1 После жаркой пустыни прохладный горный воздух казался сладким. Земля под копытами лошадей была мягкой и податливой. Из-за спины афганца Рэмбо осматривал тропу, вьющуюся между камнями впереди Халида и других всадников. Она поднималась к соснам, чей хвойный аромат казался сейчас величайшим из земных чудес. Там среди деревьев Рэмбо заметил движение и уже было вскрикнул, предупреждая, но понял, что это были дети. Несмотря на свое горе, Халид попробовал улыбнуться. Дети бежали рядом с лошадьми. Вскоре деревья расступились, открывая поляну, окруженную скалами. Слева небольшой водопад наполнял каменный бассейн. По всей поляне стояли палатки, на некоторых была накинута маскировочная сеть. Женщины в чадрах и длинных платьях до лодыжек готовили на поляне еду на бездымных углях в каменных очагах. Одни замешивали тесто для хлеба, другие штопали одежду, третьи кормили животных. Мужчины собирались в кружки, пили чай и чистили старые английские ружья. Одна из групп наблюдала борьбу двух подростков. Зрители выкрикивали советы и подбадривали борющихся. Когда Халид со своим отрядом въехал в лагерь, жители деревни бросили свои занятия и столпились вокруг прибывших. Сначала они обрадовались Халиду и его людям, потом встревожились, глядя на их печальные лица. На Рэмбо смотрели с подозрением, как на неверного и чужака. Халид и его дочь спешились и стали рассказывать о происшедшем. Раздались горестные стоны. Рэмбо стоял сзади. Подошел Муса. — Это их лагерь? — спросил Рэмбо. — Да, пока их не найдут русские. Халид решил, что в деревне слишком опасно. Он выбрал это место и перевести людей сюда. Но не смог все сразу. Слишком много народа. Слишком много вещи перевозить. Свою дочь и жену он оставил в деревня, не делая для нее никакие поблажки. Сегодня он за ними вернулся. Рэмбо представил, что творилось в душе Халида. Стремление Халида к справедливости стоило его жене жизни. — Скоро русские найдут это место, — сказал Муса, — тогда придется искать новое. — Потом опять, — добавил Рэмбо. — И так — без конца. — На все — воля Аллаха, — заключил Муса. 2 Под палатками находилось несколько потайных входов в скальные пещеры. В одну из пещер, довольно просторную, Халид ввел Рэмбо и Мусу. Солнце садилось, и там уже царил сумрак. Это был лазарет. Больные и раненые лежали на расстеленных одеялах и сене или на пропитанном кровью холсте. Рэмбо увидел здесь костыли и искусственные конечности из дерева и из металла и почувствовал себя будто в магазине Пешавара. На каменном карнизе лежало несколько деревянных ног. Под потолком была протянута веревка, на которой висели керосиновые лампы. Халид подвел дочь к фигуре, склонившейся над раненым. Человек менял повязку на окровавленной груди. Когда он выпрямился, Рэмбо увидел усталую блондинку лет сорока, одетую в рубашку и брюки цвета хаки. Черты лица ее были грубоваты. Она закурила. Осипшим голосом он повторил ей свой рассказ. Глаза женщины сузились. Она что-то ответила, потрясенная услышанным, и повернулась, чтобы осмотреть Халиму. Девочка не реагировала на происходящее, замкнувшись от горя и только что пережитых кошмаров. К ним подошла афганская женщина в чадре, чтобы помочь. Халид озабоченно смотрел, как ребенку обрабатывают раны и синяки. Потом отвел ее в сторону. Собственное горе он постарался спрятать, чтобы хоть как-то поддержать ее. Блондинка изучающе посмотрела на Рэмбо. — Американец? — спросила она с голландским акцентом, не вынимая сигареты. Он кивнул. — Мишель Пиллар, — блондинка протянула руку. — Рэмбо, — он пожал ее. Она продолжала расспросы: — У вас с собой нет фотоаппаратуры. Очевидно, вы не журналист. Вы здесь явно не для того, чтобы поснимать и сбежать. Тогда зачем? — Я разыскиваю кое-кого. — Кого? — женщина затянулась сигаретой. — Друга. Другого американца. Русские взяли его в плен. Помоги ему Бог. Где они его держат? — Надеюсь, эти люди подскажут мне. Внезапно вклинился Халид. — Он просит вас говорить потом, — сказал Муса. Халид вышел из пещеры. Рэмбо и Муса последовали за ним. — Он и все остальные будут молиться. Когда они кончат, ты поговоришь с советом. 3 Наступила ночь. Тридцать партизан расположились у костра. В их черных глазах отражался огонь. Взоры собравшихся были устремлены на Рэмбо. Халид сидел с левого края. На совет явились два командира других отрядов. Один был худой чисто выбритый молодой человек лет тридцати. Его звали Рахим, и, похоже, по положению и авторитету он был на равных с Халидом. Другой — мрачный мужчина лет сорока, высокий и бородатый. В его бороде серебрились пряди седых волос. Звали его Мосаад. Обращались к нему все как к живому герою легенды. Было ясно, что Мосааду не нравилось иметь дело с чужаками и особенно с неверными. Пока Мосаад, Рахим и Халид вели друг с другом жаркую беседу, Муса сидел рядом с Рэмбо и давал пояснения. — Мосаад говорит, что ты русский шпион. — Это чушь, — возразил Рэмбо. — Шпион станет стрелять по своим вертолетам. — И Халид так сказал. Мосаад говорит, что русский не ценят человеческую жизнь, даже своих же русских. Он считает, что русский на все пойдут, чтобы обмануть и убить нас. — Я же спас дочь Халида. Неужели этого не достаточно, чтобы понять, что я не враг. — Мосаад спрашивать, почему тогда ты не спас всех люди в деревне. Халид говорит, он верит тебе. Мосаад утверждает, что ты из КГБ. Рахим — как это у вас говорят — колебаться. Партизаны молча слушали спор трех вождей. Муса объяснял: — Халид убеждать их, что ты не русский. Выглядишь не как русский и говоришь не по-русски. — Хорошо. — Но я думаю, они не будут тебе помогать. Партизаны повернулись к Рэмбо. Муса заговорил с ними уважительно и горячо. Рахим прервал его. Пока говорил он и другие вожди, Муса переводил. — Ты сказал, что ты американец. Но Америка нам не друг. Нам нужна помощь от другой стран, но ее пока нет. Мы тоже не будем помогать тем, кто не помогает нам. Рэмбо попытался ответить, но Мосаад остановил его: — Мы знаем, что твоя страна помогает многим народам. Но не Афганистану. Мы боремся за выживание одни. Наконец у Рэмбо появилась возможность вставить слово: — Я здесь не по заданию правительства, а по своей воле. Хочу найти друга. Мне известно, что Америка посылала вам помощь. Мой друг пытался выяснить, почему то, что посылает наша страна, не доходит сюда. — Пустые слова, — сказал Мосаад. — Оружие, которое я привез, — не просто слова. Мосаад выпрямился: — Автоматы и амуницию, — уточнил Рэмбо. — И взрывчатку. Столько, сколько могли увезти две лошади. Рахим огляделся: — Где эти лошади? Я не вижу оружия. — Пустые слова. Ружья — ложь, — проворчал Мосаад. — Мы закопали оружие и отметили место. Оно в трех часах езды отсюда, — сказал Рэмбо. — Вы думаете, что сможете найти это мифическое место? — спросил Мосаад. — Нет. — Конечно, нет. Оружия не существует. Но я могу найти, — сказал Муса. Ты уверен? — Если песок не занес камень. — Если. Если ты не сможешь найти оружие, вы оба умрете, — сказал Мосаад. Молчавший весь разговор Халид наконец заговорил: — Я верю американцу. Я верю, что он привез оружие. Если оно не найдется, это не его вина. Он спас мою дочь, и я не дам убить его. — Подожди до завтра и увидим, — сказал Мосаад. — А что, если оружие найдется? — спросил Рэмбо. — Вы поможете мне разыскать друга? — Если он в плену у русских, его не спасти. — Я в это не верю. — Многие повстанцы схвачены. Их пытают, потом убивают. Его нельзя спасти, — сказал Мосаад. — Я должен попробовать. — Если не убьем тебя мы, то убьют русские. 4 На заре, когда жители деревни уже закончили утренние молитвы, Рэмбо увидел, как Муса и три поветанца выехали из лагеря с двумя в поводу лошадьми. Один из них был из отряда Халида, два других — из отрядов Рахима и Мосаада, которым хотелось иметь своих представителей. Ищи лучше Муса, размышлял про себя Рэмбо. Жизнь полковника теперь зависит от тебя. Найди эти ружья. На все воля Аллаха. Рэмбо следил взглядом за всадниками, пока те не добрались до подножья гор. Вдали в пустыне виднелись клубы пыли. Повернувшись влево, он посмотрел на поляну, где играли десять афганских всадников. Каждый из них пытался на полном скаку вытащить копьем из земли трехдюймовый колышек для палатки. Когда Рэмбо вышел на поляну, афганцы заметили его и стали еще азартнее соревноваться в меткости и ловкости. — Как вы думаете, когда они возвратятся с ружьями? Голос сзади заставил его обернуться. Это была та блондинка — голландка Мишель из госпиталя. — Рано утром, — ответил Рэмбо. — Не обижайтесь на этих людей за подозрительность. После всего пережитого им очень трудно поверить чужаку. — Я только надеялся… — Если оружию суждено найтись, оно найдется. — Вы долго прожили в Афганистане. Мишель подняла бровь. — Как это вы догадались? — Суждено найтись? Вы мыслите как мусульмане, — объяснил Рэмбо. — В Исламе много мудрости, сказала Мишель. Вера в судьбу и предначертание помогает этим людям переносить страдания. Рэмбо покачал головой и произнес скептически: — Я не могу этого принять. Я не верю в судьбу. А страдания бессмысленны. — Но страдания — это факт. С этим нужно считаться. — Мишель указала на госпиталь: — Я сталкиваюсь с этим ежедневно. Я не смогла бы продолжать, если бы знала, что все это бессмысленно. — И вы нашли смысл? — Нет еще. — Думаю, что и не найдете. Рэмбо оглянулся на играющих. Кто-то наконец вытащил колышек из земли веселые возгласы зрителей. Несколько всадников повернули к Рэмбо. Следующий игрок промахнулся и был осмеян. Еще несколько человек повернули к Рэмбо. — Они не так беззаботны, как вам может показаться, — сказала Мишель. — Война всегда у них на уме. Они играют, грустя о своей родине и… гордясь ею. Чтобы не забывать, какой была их страна. Один из выбывших из игры обратился к Рэмбо. — Что он говорит? — спросил Рэмбо. — Он хочет, чтобы вы присоединились к их игре, — ответила Мишель. Афганец сделал знак Рэмбо, чтобы тот сел на коня. Другой игрок указал на колышек. — Не смотрите на них, — сказала Мишель. — Они заставят вас играть. Два других игрока закричали на Рэмбо. Он покачал головой и поднял руки, как бы показывая, что ничего не знает об игре. Всадники снова сердито закричали. — Что они сейчас кричат? — спросил Рэмбо. — Обычные афганские оскорбления. Не принимайте близко к сердцу. — Скажите мне… — Они думают, что вы боитесь. Рэмбо напрягся: — Мы не допустим этого, — он вышел на поляну. — Нет, — заволновалась Мишель, — они играют с детства! Игра не такая простая, как кажется. — Вы не понимаете. Я должен их заставить уважать себя. Он подошел к играющим. Ухмыляющиеся афганцы протянули поводья. Рэмбо вскочил в седло и взял копье. Игроки подталкивали друг друга. Рэмбо, не отрываясь, смотрел на колышек в пятидесяти ярдах от него. Как и в монастыре при стрельбе из лука, он весь сосредоточился на цели — больше для него ничего не существовало. Но теперь вместо лука он сжимал копье. Рэмбо пришпорил коня, и тот рванулся вперед с потрясающей скоростью. Сжав копье до боли в пальцах, Рэмбо прицелился. Колышек был уже совсем близко. Он размахнулся. Копье вонзилось в землю, а сам Рэмбо от резкого усилия вылетел из седла. Афганцы захохотали. Рэмбо медленно встал и холодно взглянул на них. Смех быстро распространился по поляне. Из лагеря пришли новые зрители и теперь стояли среди деревьев по краям поляны. Рэмбо подошел к лошади и снова вскочил в седло. — Нет! — закричала Мишель. — Вас убьют! Рэмбо проигнорировал ее слова. На этот раз протянутое ему копье он не взял. Ухмылки сползли с лиц зрителей. Они удивленно переглядывались. Рэмбо отъехал на исходную позицию. Снова все свое внимание он сосредоточил на колышке. Рэмбо пришпорил лошадь так сильно, что бедное животное припустило галопом с еще большей, чем в первый раз скоростью. Колышек быстро приближался. Издав клич, Рэмбо выхватил огромный нож, отпустил поводья, ухватился за седло и нагнулся так, что голова его оказалась на уровне подпруги. Его длинный, почти как меч, нож блеснул на солнце и вонзился в колышек. Держа нож в высоко поднятой руке, так, чтобы все могли видеть вытащенный колышек, Рэмбо выпрямился в седле и объехал вокруг поляны. Афганцы не смогли удержаться от восхищения. Они кричали, улюлюкали и хохотали. Вновь нагнувшись, Рэмбо воткнул колышек в землю и вернул лошадь хозяину. Мосаад смотрел на все это из-за деревьев. Он вышел вперед. Серебро в его бороде блеснуло на солнце. Голос напоминал рычание. — Слов его Рэмбо не понял. Мишель перевела, с трудом скрывая тревогу: — Он говорит, ваш спектакль был впечатляющим. Теперь он хочет знать, не хотите ли вы сыграть с ним в другую игру. — Я должен сыграть, — ответил Рэмбо. — Я говорил вам, нужно заставить его поверить мне. — Нет, — возразила Мишель, — подумайте лучше, как вам можно выкрутиться. Он хочет обмануть вас и поставить в глупое положение. — Я окажусь в глупом положении, если откажусь. — Похоже, я знаю, что за игра у него на уме. Боюсь, это… — Бузкаши, — сказал Мосаад. — Бузкаши? — переспросил Рэмбо. — Мишель, что такое бузкаши? — Игра в бычка. Игра… Это афганский национальный спорт, — пояснила Мишель. — Мосаад в ней мастер. Его искусство известно по всей стране. Играть с ним — это примерно то же, что боксировать с чемпионом в сверхтяжелом весе. — Тогда у меня нет выбора. Мосаад ждал. Когда Рэмбо согласился, глаза его блеснули ярче. — Мишель, а ну быстро расскажи, как, черт подери, играть в нее? 5 В бузкаши играли верхом. Обезглавленного теленка сбрасывали в траншею. Суть игры была в том, чтобы добежать до траншеи, победить других игроков в борьбе за обладание теленком, вытащить тушу, кинуть ее на седло и проскакать через поле. На дальнем конце поля нужно было объехать вокруг столба, вернуться назад и сбросить тушу в траншею, где все начиналось. Тем временем другие игроки должны были отнять теленка, чтобы самим вернуть тушу в канаву. Это было просто. Необычно. И грубо. Все население лагеря собралось посмотреть. Еды не хватало, поэтому закололи больного бычка. Как только кровь перестала хлестать, его тушу кинули в ров. Рэмбо, Мосаад и другие афганцы стояли рядом со своими лошадьми и ждали начала игры. Мосаад расставил ноги и выпятил грудь колесом — чемпион, собравшийся доказать, что он все еще лучший. Судил эту игру деревенский палач. Единственным ее правилом было — делай все, чтобы выиграть. Рэмбо снял рубашку. На плечах и руках его перекатывались мощные мускулы. Палач поднял меч и закричал. Игра началась. Мосаад и другие афганцы рванули вперед. Рэмбо за ними. Ров превратился в кучу-малу из переплетенных тел и хватающих рук. Один афганец застонал и согнулся. Другой схватил тушу за ногу, но его тут же отбросили. Нападавший поднял теленка, но почти в тот же момент был сбит с ног. Из шеи теленка хлестала кровь. Кровь попала на лицо и руки Рэмбо. Он проталкивался к туше, но как только добрался до нее, то почувствовал, что ему ударили под колени. Это был Мосаад. Он протискивался к туше, на ходу разбрасывая противников. Схватив теленка, Мосаад двинул нападавшему в пах и стал пробиваться к лошади. Еще лежа на земле, Рэмбо дернул Мосаада за лодыжку, повалил его и схватил теленка. Кто-то наступил Рэмбо на спину, кто-то — на голову. Выплевывая грязь, Рэмбо вскочил на ноги и рванулся к Мосааду, чтобы не дать тому бросить тушу на седло. Мосаад попытался оттолкнуть Рэмбо, но тот уклонился, сам обхватил афганца сзади и бросил его на землю. Потом проскочил мимо двух других, ушел от удара кулаком и кинулся к игроку, который ухитрился взвалить тушу на седло. Но Мосаад оказался первым. Он сбил Рэмбо на землю и наступив ему на спину, вскочил на лошадь. Животное тут же рванулось вперед. Рэмбо метнулся к лошади, поймал Мосаада за плечо, и оба оказались на земле. Мосаад зарычал, ударил Рэмбо в поддых и погнался за лошадью с теленком. За ним кинулись остальные. Туша начала сползать. Кто-то втолкнул ее обратно и попробовал вскочить в седло, но тут же был сбит. Следующего игрока тоже оттолкнули. В конце концов Мосааду удалось, растолкав борющихся, вскочить в седло. Рэмбо первым добрался до своего коня. Пока зрители подбадривали Мосаада, Рэмбо устремился за ним, подгоняемый другими наездниками. Туша лежала перед Мосаадом на шее лошади. Ноги свешивались по бокам. Рэмбо догнал его и схватил теленка. Мосаад сбил его руку с туши. Рэмбо сделал еще одну попытку. Мосаад натянул поводья и стеганул Рэмбо по рукам и по лицу. В ярости Рэмбо схватил Мосаада и, не обращая внимания на боль в руках, так сильно дернул, что чуть было не скинул его. Однако афганец ухитрился выпрямиться. Стащив тушу теленка, Рэмбо удерживал ее на весу, пытаясь взвалить на свою лошадь. Огромный вес согнул его. Трехсекундная задержка дала Мосааду шанс догнать Рэмбо и схватить теленка за другую ногу. Скача рядом, они тянули каждый к себе. Шкура теленка трещала, жилы лопались. Мы разорвем его! — лихорадочно думал Рэмбо. Неожиданно их окружили остальные всадники. Толкая обоих, они пытались заставить их бросить тушу. Рэмбо получил копытом в ногу. Он застонал, пальцы его немного разжались, и Мосаад один завладел тушей. Действие переместилось на край поля. Мосаад, держа бычка, обогнул камень и уже скакал назад. Когда Рэмбо поравнялся с камнем, две лошади столкнулись и сбросили седоков, а он помчался вперед. Мосаад волочил теленка по земле. Шкура на животе лопнула. Рэмбо подъехал ближе. Он уклонился от всадника, пытавшегося его сбить, и тут же ушел от другого, преградившего ему путь. В конце концов ему удалось вырваться вперед и при этом никого не пропустить. Стремясь к цели, он думал, что ему неважно, кто из них выиграет, он или Мосаад. Если я выиграю, Мосаад потеряет авторитет и возненавидит меня, откажет в помощи, даже если Муса отыщет спрятанное оружие. В замешательстве Рэмбо снова приблизился к Мосааду и снова попробовал схватить теленка. Мосаад хлестнул его по лицу и глазам. Рэмбо показалось, что на него напал целый рой шершней. — Ты, недоносок! Обливаясь кровью, Рэмбо в ярости рванулся к Мосааду, схватил его за бороду и резко дернул. Мосаад заорал, как угорелый, отпустил теленка, а Рэмбо тем временем воспользовался ситуацией и завладел им. Он уже хотел было кинуть тушу на седло, но передумал и положил ее себе на плечи. Согнувшись под тяжестью, Рэмбо отпустил поводья, управляя при этом лошадью коленями, и схватил руками за ноги теленка. С обеих сторон всадники пытались дотянуться до туши, но Рэмбо умело уходил от них, продолжая скакать вперед. Траншея приближалась. Мосааду наконец удалось сбить правую руку Рэмбо с ноги теленка и ухватиться за нее самому. Левой рукой Рэмбо держался за тушу, а правой пытался расцепить пальцы Мосаада. Теленок лежал на плечах Рэмбо. Рана на брюхе открылась… Телячьи внутренности хлынули на Рэмбо: желудок, печень, кишки болтались на его голой груди. Кровь залила его. Кишечник развевался, как вывернутые наизнанку змеи. Внутренности шлепали по нему, вились и раскачивались. Он весь был испачкан чем-то влажным, теплым и скользким. Вонь была такая, что казалось, его вот-вот вырвет. Мосаад не отпускал. Даже когда они достигли рва, Мосаад не сдался. Падая, Рэмбо попытался увлечь за собой противника. Только тогда Мосаад отпустил. Рэмбо свалился в яму на теленка. Он лежал на спине, тяжело дыша и борясь с тошнотой. Единственное, что он сейчас слышал, было дыхание. Всадники и зрители застыли в молчании, изумленные, что он, чужак и неверный, победил. Мосаад смотрел на него, и глаза его горели, как два угля. Вождь что-то прорычал, соскочил с лошади и ринулся в траншею. Он схватил Рэмбо за плечи и поставил его на ноги. Рэмбо не сопротивлялся. Он знал, уже то, что он поддался эмоциям, позволив злости взять верх, и выиграл, заслуживало наказания. Но неожиданно Мосаад обнял его. Рэмбо в удивлении заморгал. Кровь испачкала рубаху Мосаада. Ошметки внутренностей налипли на него. Он поцеловал Рэмбо в щеку и пожал руку. Тут уж и жители лагеря поняли, как им реагировать. Поляна огласилась радостными возгласами. Другие игроки подходили и обнимали Рэмбо, сами пачкаясь в крови. Что-то бормоча, они целовали Рэмбо и хлопали по руке. Потрясенный Рэмбо лишь улыбался в ответ. Мосаад произнес речь, подошел к Рахиму и Халиду и кивнул в сторону Рэмбо. Возбужденно переговариваясь, жители возвращались в лагерь и исчезали за деревьями. Уста; игроки вели не менее усталых лошадей. Подошла Мишель и закурила. — Похоже, вы приобрели друга. Все еще сконфуженный, Рэмбо прикоснулся к испачканному лицу. Мосаад говорит, — продолжала Мишель, — ни один русский не смог бы победить его в бузкаши. Вы для него уже не враг. Могу добавить: вы хороший психолог. Рэмбо выбрался из ямы. — Я ничего не понимаю. — Сначала я надеялась, что вы достаточно сообразительны, чтобы проиграть. — Да, я так и собирался сделать. — Но вы не любите проигрывать. Рэмбо посмотрел на вымокшие в крови брюки. — Похоже на то. — Эти люди чувствуют, когда человек должен или победить или погибнуть. Вы не смогли бы обмануть их. Мосаад возненавидел бы вас, если бы вы поддались. Поэтому я так и сказала. Вы поняли, что должны выиграть. Мосаад поверил вам. Он говорит, что тот, кто победил его, необыкновенный человек. Он и себя считает особенным человеком. Чемпион, покорившийся чемпиону. Вы очень проницательны. Честно говоря, я ни о чем таком не думал. Я просто делал… — То, что было естественным. — Мишель выдохнула облачко дыма. — Этого было достаточно. Мосаад даже пожал вашу руку. — И поцеловал в щеку. Вы не понимаете афганских обычаев. У этих людей есть поговорка: поцеловать человека в щеку — значит быть просто вежливым, пожать руку — запомнить его навсегда. Рэмбо почувствовал волнение. — Зайдите в госпиталь, — сказала Мишель. — Я продезинфицирую ваши порезы. — Нет. Мне сначала нужно кое-что сделать. Что? — Позаботиться о лошади. Афганцы с одобрением посмотрели, как Рэмбо снял с лошади седло и отер ее потные бока. — Что вы думаете о бузкаши? — Скажем так, она не заменит бейсбол. 6 Седобородый старик влез на валун и уныло затянул полуденную молитву. Афганцы собрались вокруг него, расстилая одеяла и располагаясь лицом на юго-запад, в сторону Мекки. Рэмбо повернулся к пещере. Раненый, которого Мишель вчера лечила, умер этой ночью. Мальчик с черным обожженным лицом лежал на своем месте. Рэмбо с жалостью вздохнул. Мишель подошла к нему с тряпицей и тазом с водой. Зайдите за это одеяло, разденьтесь и вымойтесь. Вы найдете чистую рубашку и брюки. Я хочу вынести вашу окровавленную одежду, прежде чем моим пациентам станет дурно от вони. — Неужели, я так плохо пахну? — Рэмбо покачал головой. — Думаю, я уже принюхался. — Человек может почти ко всему привыкнуть. — Нет, — Рэмбо кивнул на лицо мальчика. — Не ко всему. Он зашел за одеяло. Когда же вернулся, Мишель промыла и продезинфицировала раны на его руках и щеках. — Царапины не слишком серьезны, — сказала она. — Шрамов не останется. — У меня их и так хватает. — Я заметила. — Ее глаза приняли странное выражение, когда она рассматривала шрамы на его груди, правых бицепсах и левой скуле. — Кто вы? — Человек, стремящийся к мирной жизни. — Совершенно очевидно, что вы пережили обратное. Стремящийся к мирной жизни? — Мишель вздохнула. — Да не все ли мы хотим этого? Услышав стук деревяшки о скалу, Рэмбо обернулся и увидел безногого старика, ковылявшего на костылях ко входу в пещеру. — Ему оторвало ноги миной, — сказала Мишель. — Теперь он — ползающий миноискатель. — Что? — Он ползет по минному полю и разыскивает безопасную тропу. Он считает, что ему уже нечего терять… Кроме своей жизни. Но жизнь для него ничто по сравнению с судьбой страны. Как и для других афганцев. Дух их велик и силен, но и только. Рэмбо вышел из пещеры подавленный. Он закрыл глаза, чтобы унять боль, открыл их, и душа его наполнилась надеждой при виде Мусы, въезжавшего в лагерь в сопровождении трех всадников и двух нагруженных корзинами лошадей. Жители начали поспешно распаковывать корзины. Халид, Рахим и Мосаад протолкались сквозь толпу. Мосаад мечом поддел крышку корзины, заглянул внутрь и достал ружье. Мишель вышла из пещеры: — О, теперь они помогут вам найти вашего друга. 7 Траутмэн лежал ничком на полу своей ярко освещенной камеры. Лицо его было сплошным синяком. Каждое движение причиняло боль. Последний раз, когда он справлял малую нужду, он мочился кровью. Его окружали полковник Зейсан, сержант Кауров и еще несколько человек. — Вы здесь один, — сказал Зейсан. — Ваша жизнь в наших руках. Никто не справлялся о вас. Никто не пытался разыскивать. Правительство вами не интересуется. Траутмэн смотрел в стену, игнорируя его. — Да, я презираю их всех за то, что и вас. Меня тоже сделали пушечным мясом, — сказал Зейсан, — но уверяю вас, я все же не намерен терять свой шанс и надеюсь выбраться из этой задницы. Итак, если вы хотите освободить себя от этих страданий, ответьте, зачем вы здесь? Сержант Кауров ударил Траутмэна в живот. Колени Траутмэна поджались к груди. Стон его был нечеловеческим. — Зачем ты здесь? — Я не планировал, — Траутмэн судорожно хватал ртом воздух, — пересекать границу. Я сделал ошибку… — Ответь еще раз. Правду! Кауров ударил Траутмэна по спине. — Что ты делал за границей? — Осматривал достопримечательности. — Шпион! Сколько американцев было с тобой? — Никого! — Лжец! Сколько американцев перешло границу? Кауров ударил Траутмэна в пах. Его вырвало. — Не трать мое время и не оскорбляй мою разведку, — сказал Зейсан. — Вчера были сбиты два вертолета. Этого никогда не случалось в моем секторе. Ты думаешь я поверю, что твое появление и вчерашняя атака — совпадение? Где находится главарь мятежников Мосаад Хайдар? Где другие бандиты Халид и Рахим? Ты пришел сюда, чтобы пообещать им оружие, помощь и обучить, как убивать больше моих людей. Где их база? Кауров ударил Траутмэна в лицо. — Где? Если существует план учинить беспорядок в этом районе и подорвать мой авторитет — так и скажи. Мы это пресечем, — произнес Зейсан. ЧАСТЬ VI 1 Рэмбо сидел среди подсвеченных закатом деревьев на краю лагеря. Он заканчивал чистить свой комбинированный автомат-гранатомет и в третий раз в день проверял ящик со взрывчаткой. В лагере тем временем готовились к свадьбе. Женщины надели нарядные чадры. Мужчины с помощью щепок наносили себе на веки тонкие полоски красной, зеленой или голубой краски. Некоторые воткнули в свои тюрбаны яркие цветы. Музыканты играли на экзотических инструментах. Небольшая прямоугольная коробка задняя стенка качала воздух, а на передней находились клавиши — звучала словно верхние регистры аккордеона. Узкий и длинный струнный инструмент издавал звуки слишком высоко настроенной мандолины. Из скудных деревенских запасов съестного готовились острые блюда. Запах баранины, смешанной с кэрри и рисом, возбужда; у Рэмбо аппетит. К нему подошел Муса. — Иногда невозможно постичь, в чем смысл жизни. Люди утром жениться, а вечером умирать. Война заставляет их спешить. — Да, — сказал Рэмбо, — здесь дни, как годы. Стук копыт заставил его схватиться за оружие. Всадник галопом ворвался в лагерь, соскочил на землю и поспешил к Халиду. Прибывший торопливо начал о чем-то говорить. Его военная форма встревожила Рэмбо и он сказа; Мусе: — Да это же форма правительственных войск! — А еще он наш шпион. Появившись здесь, он уже не сможет вернуться назад на базу. Но его сведения того стоят. — Какие сведения? — Он говорит, что завтра русские высылать в этот район колонну бронетехники. 2 Теперь танцы мужчин превратились из свадебных в воинственные. Тени сплетались в свете лагерных костров, воздух вибрировал от звука ситар и барабанов. Весть о завтрашней схватке уже разнеслась по остальным деревням. Многие моджахеды возбужденно суетились, проверяя оружие и подготавливая лошадей. Детишки широко раскрытыми глазами наблюдали из пещер, а женщины спешили помочь мужьям. Халид, Рахим и Мосаад вышли из палатки; все трое говорили, перебивая и не слушая друг друга. Рэмбо смотрел на происходящее из темноты деревьев. — Муса, о чем они спорят? — Кто поведет боец. Кто придумает, как внезапнее напасть. Каждый из начальник считает себя умнее других. И каждый уверен, что его план лучше. Все говорить, что им известна воля Всевышнего. — И если они не договорятся, их всех убьют. Муса пожал плечами. — Вечно они ссориться. Повстанцы все такие. Афганистан — страна племен. Все племена, все вожди равны. Каждое племя само по себе, работай вместе не умеют. — У нас в Америке в таком случае говорят: нечего ругаться, надо дело делать. — И добавил: — А иначе русские их в порошок сотрут. Рахим покачал головой и отошел в сторону. Халид и Мосаад последовали за ним, каждый продолжая отстаивать свое. Пока они спорили, все трое приблизились к деревьям, где стоял Рэмбо. Костер высветил в темноте его фигуру. Увидев чужака, они перестали спорить. Рэмбо знал, что сейчас произойдет. По крайней мере, подумал он, есть хоть один вопрос, в котором у них нет разногласий. — Ты будешь сражаться с нами, американец, — сказал Халид. Муса перевел его слова. — Нет, я пришел сюда для того, чтобы спасти моего друга. — Это подождет, — прервал его Рахим. — Мы должны остановить советскую колонну до того, как солдаты заметят наши деревни. — А как насчет моего друга? — Прежде чем помочь тебе, мы поможем своим, — убежденно сказал Мосаад. — Так ты намерен драться или будешь смотреть? Этого он и ждал. Они бросают мне вызов, подумал Рэмбо. Они считают это делом чести. Если я теперь не полезу в драку, меня сочтут трусом. И все снова вернется к тому, с чего началось. Всей душой Рэмбо хотелось этого избежать. — Где вы собираетесь на них напасть? — спросил он. — В ущелье, километрах в двадцати отсюда, — сказал Мосаад, — довольно далеко, чтобы они не заподозрили, где мы прячемся. — Я хочу уйти туда за два часа до рассвета. Мне нужны шесть человек. — Нет. Ты пойдешь вместе с нами. — А теперь послушайте меня внимательно, — сказал Рэмбо. И голос его зазвучал словно отточенная сталь клинка у него на поясе. — Если вы хотите, чтобы я помогал, то позвольте мне это делать по-своему. Вожди удивленно заморгали, пораженные тоном Рэмбо. Никто — и уж тем более ни один пришлый — никогда не разговаривал с ними так. Они недоуменно посмотрели друг на друга. Мосаад прикоснулся к своей серебристой бороде. Словно вспомнив о бузкаши и о той особой связи, что между ними после этого возникла, он медленно кивнул. 3 Рэмбо натянул поводья и остановил своего коня на краю обрыва над загроможденным камнями ущельем. Лунный свет мерцал на песке, похожем на щелок, и на бесчисленных валунах, напоминавших огромные черепа. — Что это за место? Муса остановился рядом с шестью моджахедами, следовавшими вместе с ним. — Его называют Ущельем Боли. Луна высветила разбитую дорогу, которая шла через узкий перевал справа. Перевал походил на туннель, его стены сливались с обрывистыми скалами по бокам ущелья. — Вон там, — показал Рэмбо, — мы и заложим заряды. Когда они достигли верхней точки перевала, темнота уже превратилась в обманчивую предрассветную мглу. Рэмбо снял с коня ящик со взрывчаткой. Дожидаясь первых лучей солнца, он изучал подходы к перевалу с обеих сторон и готовил заряды, набивал мягкую взрывчатку С-4 в металлические трубки, вставлял в каждую из них детонатор и соединял его потом с миниатюрным радиоприемником на батарейках. Наконец он плотно закрыл все трубки. — Муса, скажи людям, которые с нами пришли, чтобы они обращались с этими штуками бережно, словно с младенцами. Если они будут неаккуратны, то могут порвать провод и детонатор сработает. — Они сделают, как ты скажешь. Они мечтают умереть в бою, а не от взрывчатка. — Кончай разговоры о смерти! — резко оборвал его Рэмбо. Он показал ключевые места по обеим сторонам перевала и в ущелье. — Скажи людям, чтобы они поглубже заложили заряды в расселины и сверху прикрыли камнями. Мужчины начали спускаться по углублению в скале. Утро разгоралось все ярче, и Рэмбо заметил, как трое пересекли дно долины и начали карабкаться по противоположному склону. Муса отправился в ущелье. Рэмбо не мог видеть людей, которые находились на скале прямо под ним, но все остальные выполняли указания в точности, поэтому он постарался успокоиться и занялся установкой зарядов вдоль самого гребня. Через час Муса и остальные возвратились. Рэмбо вручил ему небольшой радиопередатчик, а второй оставил себе. Чтобы подорвать заряд, нужно щелкнуть рычажком и включить передатчик, а потом нажать на эту кнопку. Передатчик пошлет сигнал по радио. Приемник его поймает, и ток от батарейки подожжет детонатор. Тогда С-4 взорвется. Муса кивнул. Рэмбо стало интересно, понял ли тот, как работает дистанционный взрыватель. Однако Муса его удивил. — Когда я нажму на кнопка, разве не все заряды сработают сразу? — Нет, если ты все сделаешь как надо. Видишь шкалу над кнопкой? Номера на шкале соответствуют разным зарядам. Заряды с номерами от одного до шести ты разместил на дне долины, а с седьмого по двенадцатый вдоль той стены ущелья. Шесть следующих расположены по этому склону. И еще шесть я поставил здесь на гребне. Если хочешь подорвать номер двенадцать, перемести шкалу на двенадцать и нажми на кнопку. — Это сложно, — кивнул Муса, — но я все запомнить. Рэмбо сжал его руку. — Я знаю, что ты справишься. — У тебя тоже есть передатчик, — сказал Муса. — В точности такой же, как у тебя. Я хочу, чтобы была страховка на случай, если один из них не сработает. — Или один из нас умрет. — Я сказал тебе, кончай говорить о смерти! Они подвели коней к впадине и привязали их к чахлому кусту. Выбираясь из лощины, Рэмбо взглянул в сторону дальнего конца ущелья. Группа конных бойцов приближалась к перевалу. Они разделились, одни двинулись направо, другие налево, некоторые остановились посередине. Спешившись, они попрятали коней за скалами на безопасном расстоянии от перевала и побежали вперед. Достигнув боевых позиций, бойцы падали на землю и укрывались одеялами песочного цвета, сливаясь с окружающими их огромными камнями. — Кто обучил вас так умело сражаться? — У нашего народа тысячелетний опыт. Хотя ответ и произвел на Рэмбо впечатление, какая-то тревога по-прежнему не отпускала его. — Когда должны подойти русские? — Примерно через час. Рэмбо почувствовал, как тревога усилилась и пополз вперед, чтобы в последний раз изучить перевал. Его беспокойство нарастало. Лежа на животе, он посмотрел вниз с обрыва. По-прежнему он не мог различить, где же прячутся моджахеды. Он не сомневался, что все заряды расположены как надо. И все же что-то ему не нравилось. — Слишком все кажется легко. Будь я русским, я бы об этом месте побеспокоился заранее. И принял бы некоторые предосторожности, прежде чем сюда соваться. — Русский верят в свой неуязвимость. — Может быть, — Рэмбо еще раз попытался стряхнуть свою тревогу. — Нам лучше разделиться. Я переберусь на противоположную сторону. Он положил радиопередатчик в рюкзак и забросил его за спину. Потом перекинул через плечо автомат-гранатомет и переполз на край обрыва. Опор для рук и ног хватало. Спуск предстоял не трудный. — Ты сражаешься с нами. Ты теперь один из нас, — сказал Муса. — Да хранит тебя Бог! Голос Рэмбо прозвучал хрипло от нахлынувших чувств. — И тебя тоже. 4 Рэмбо был уже в середине ущелья, когда почувствовал, как ему сжало грудь. Резкий скрежет танковых гусениц послышался со стороны перевала. Он казался совсем близко. Рев дизельных двигателей приближался с устрашающей скоростью. Рэмбо бросился бегом. У обочины он упал и пополз через завалы камней, пока не нашел валун, за которым можно было укрыться. Одна его ладонь была поранена и начала кровоточить. На перевале показался орудийный ствол. Мчащийся со скоростью 90 километров в час БТР с ревом выскочил на дорогу. Он был длинный и узкий, с низкой посадкой, на нем была установлена противотанковая ракета, один пулемет стоял на турели и еще несколько — спереди. Пятеро членов экипажа могли разместиться впереди, а в заднем отсеке были места еще для шести солдат. На дороге появился БТР. Потом третий и наконец — танк. БТРы сразу показались карликами рядом с ним. Его орудие и пулеметы были более мощными. С перевала уже мчались грузовики с солдатами. Четыре, пять, шесть. Еще пять пока стояли в укрытиях за перевалом. А за ними — танк и два БТРа. Все они появились в поле зрения так быстро, что у Рэмбо не было времени скинуть со спины рюкзак, выхватить передатчик, установить нужный номер и нажать на кнопку. — Взорви их, Муса! Но все было тихо. Внезапно Рэмбо понял: Муса боится, что я слишком близко к зарядам. — Нажми на кнопку, Муса! Рэмбо потянул свой рюкзак. — Ну давай же, Муса! Сильный взрыв отбросил его назад. Второй взрыв оглушил. Он зашевелился и попытался укрыться за скалой. Летящие осколки камней били по ней и поднимали вокруг песок. Обломок валуна едва не угодил Рэмбо в колено. Дым застлал ущелье, скалы взрывались, шатались и падали, тонны камня обрушивались на грузовики, БТРы, и тот танк, что еще не успел выбраться с перевала. Солдаты орали. Скрежетал металл. Пыль стояла столбом. Рэмбо скорее ощущал все это, чем слышал или видел. Оглушенный взрывами, он все-таки умудрился снять рюкзак. С передатчиком в одной руке и автоматом в другой Рэмбо рванулся к валуну в двадцати метрах позади него. Техника, которая выбралась с перевала, остановилась. Солдаты выскакивали из грузовиков. Мускулистые бойцы спецназа на ходу вели непрерывный огонь и, оказавшись на земле, тут же откатывались в стороны. Застрочили пулеметы танка. Афганские воины сбросили свои песочного цвета одеяла и открыли огонь в тот самый момент, когда взрыв потряс скалы. Треск одиночных винтовочных выстрелов был едва различим на фоне очередей из М-16. Еще громче было настойчивое стаккато китайского пулемета образца шестидесятых годов. Спецназовцы попадали на дорогу, большинству из них удалось добраться до камней и открыть встречный огонь из АК-47. Заговорила пушка БТР. Танк содрогнулся от выстрела своего крупнокалиберного орудия. Земля дрожала. Камни дробились в песок. Афганских бойцов рвало на куски, ошметки их тел разлетались по воздуху кровавым дождем. На самом перевале три грузовика и один из БТРов были стиснуты камнями, но не уничтожены. Солдаты спешили выбраться из них, карабкаясь через груды обломков, стремясь поскорее присоединиться к сражающимся. Рэмбо повернул шкалу передатчика. Установив ее на нужной цифре, он нажал на кнопку. Еще один кусок скалы взлетел в воздух, обрушив поток камней на орущих солдат. Рэмбо перевел шкалу на новый номер, но прежде чем он успел коснуться кнопки, от сильного взрыва взлетели в воздух скалы на противоположной стороне ущелья, и на солдат обрушилось еще большее количество камней. Этот взрыв — дело рук Мусы, понял Рэмбо и нажал на кнопку взрывателя. Бу-у-ум! Новый град камней. Неожиданно короткая очередь срикошетила от камня, который служил прикрытием для Рэмбо. Вокруг фонтанчиками поднимался в воздух песок. Его нащупал стрелок БТРа! В любую секунду пушка может… Рэмбо быстро набрал пятерку и нажал на кнопку. Песок встал перед БТРом мощной стеной. Камни застучали по металлу. Сам БТР не пострадал. Заряд был заложен слишком далеко впереди машины. Но вихрь поднятого взрывом песка должен был наверняка закрыть обзор водителю и дать Рэмбо возможность достичь укрытия понадежней. Стреляя из своего автомата короткими очередями, он перебежками отступал назад, пока чуть было не налетел на валун. Рэмбо на ходу перемахнул через него, прижался к земле, и как раз в этот момент прогрохотала пушка БТРа. Стрелок решил вести огонь, даже не видя мишени. Камень, за которым спрятался Рэмбо, разлетелся в куски. От него поплыл кислый, обжигающий ноздри дым. Афганцы продолжали стрелять. Снаряд из старого 88-миллиметрового безоткатного орудия попал в танк. Удар был сильный, но и его мощности не хватило, чтобы пробить массивную танковую броню. А пулеметы танка косили повстанцев. Те с криками бежали кто куда. Рэмбо выстрелил из гранатомета по спецназовцам, которые вели огонь из-за каменной гряды. Взрыв смешал тела и камни. Он выпустил очередь из автомата по кучке солдат, пытавшихся обойти его с фланга. Справа от него пушечный выстрел танка превратил несколько афганцев в облако кровавого пара. Еще троих перерезало пополам пулеметной очередью. Бу-у-у-ум! В горловине ущелья образовался камнепад, похоронивший советских солдат, пытавшихся там укрыться. Опять Муса! Рэмбо продолжал стрелять. Внезапно в груди у него похолодело. Взрывы и автоматные очереди заглушил раздавшийся с неба вой. На ущелье падала ракета, за которой тянулся дымчатый хвост. Мгновенная вспышка — и вместо груды камней образовался кратер, залитый кровью. Откуда-то сверху прогремели пушки. Повстанцы рассеялись. Наверху скорострельные пулеметы выплевывали по сотне пуль в секунду, образуя в песке канавы и дробя все, во что они попадали. Советский десантный вертолет! Оглушительный шум боя помешал Рэмбо услышать рокот приближающегося МИ-24. Пугающе громадный, он возник над тем местом, где когда-то был перевал, и ринулся к ущелью. Его уродливые крылья вспыхнули, когда он выпустил еще две ракеты. Пушки изрыгали струи дыма. Из пулеметов вырывались языки огня. Атака захлебнулась. Земля тряслась. Куда бы ни повернули повстанцы, везде их ждала пылающая, обжигающая, взрывающаяся смерть. Вертолет пронесся над полем боя. Поднятый винтом ветер закручивал пыль в воронки. Советские солдаты ринулись в контратаку, усилив смятение афганцев. Повстанцы начали отступать. Только теперь Рэмбо понял, что беспокоило его, когда он в последний раз рассматривал перевал перед появлением БТРов. Ловушка здесь была очевидной, поэтому русским было необходимо провести воздушную разведку. Эта птица смерти, по-видимому, должна была обследовать перевал еще до того, как через него пойдет колонна, но, вероятно, что-то задержало вертолет, и он опоздал на несколько минут. Атаку предотвратить он уже не мог, но все еще успевал уничтожить нападавших. Вертолет сделал круг над полем боя, чуть ли не касаясь того выступа, с которого Рэмбо изучал перевал, и развернулся для еще одного опустошительного захода. Когда он ринулся вниз, стреляя из всех расположенных под крыльями стволов, Рэмбо постарался принять удобную позицию. Повстанцы стреляли по вертолету из М-16. Но даже если их пули и попали бы в мчащуюся крылатую машину, они не могли причинить вреда броне. Зато могло помочь другое! Пульс молотом стучал у Рэмбо в висках, когда он рывком перевел шкалу радиоприемника. Окутанный дымом и пылью, он едва смог увидеть нужный номер. Тело его вздрагивало от близких взрывов. Рокочущий вертолет прошел над головой. Он снова выходил на боевой разворот. В разрывах дымной пелены Рэмбо увидел, как вертолет чуть было не коснулся утеса около перевала. Он нажал на кнопку взрывателя. Каменный выступ превратился в огненный шар. Быстро переместив шкалу на следующий номер, он снова нажал на кнопку. Еще один взрыв. Пока Рэмбо дожидался, когда Муса и моджахеды поставят заряды, он сам заложил свои на вершине утеса. На случай, если бой переместится в том направлении. Или если повстанцам придется уходить через гребень и нужно будет задержать вражескую погоню. На всякий случай… Всегда надо быть готовым к неожиданностям. Этому его научил Траутмэн. Траутмэн… Рэмбо установил шкалу на нужном номере и нажал на кнопку. Первый взрыв подкинул вертолет. Но машина продолжала полет. Второй взрыв чуть было не опрокинул вертолет набок. Но он сумел набрать скорость. Третий взрыв все-таки перевернул вертолет вверх тормашками. Его вращающиеся лопасти, которые теперь оказались снизу, не могли удержать давящего на них веса машины. Крылатая коробка умудрилась продержаться в воздухе еще некоторое время, а затем начала падать, как при замедленной съемке. Огненная вспышка последовала сразу же за ударом. Широченный язык пламени опалил скалу. Тряхнуло так, что Рэмбо вздрогнул. Что если Муса у той скалы? Неужели я его убил? Рэмбо вздрогнул снова, на этот раз от грохота пушки БТРа. Снаряд разорвался в двадцати ярдах позади него. Повстанцы прекратили отступление и с криками снова бросились в атаку. БТР двинулся им навстречу. Взрыв прямо под ним оторвал одну гусеницу и разворотил днище машины. Показалось пламя. Раздались вопли. Этот взрыв мог вызвать только заряд, который подорвал Муса. Значит Муса жив! У повстанцев был всего один РПГ-7; это оружие они добыли, разбирая обломки после успешной атаки два месяца назад. Им дорожили и держали в запасе до последней минуты, стрелок использовал его только когда был уверен, что цель будет поражена. И вот сейчас афганец с РПГ выстрелил, и прошившая металл ракета уничтожила второй БТР. Его покореженный корпус разорвало, когда вспыхнуло горючее и сдетонировал боезапас. Оставшиеся в живых советские солдаты бросились спасаться бегством через заваленный перевал. Повстанцы с криками погнались за ними. Однако танк по-прежнему оставался на месте, и его пулеметы, не переставая, строчили, а пушка продолжала вести прицельный огонь. Афганцы, неосторожно высунувшиеся из укрытия, чтобы отпраздновать победу, очень быстро получали возможность умереть смертью мученика, о которой столько мечтали. Танк устремился вперед, стреляя на ходу и круша гусеницами все на своем пути. Еще несколько повстанцев упали на камни. Раненый афганец попытался в предсмертном броске подорвать танк. Взрывчатка с дымящимся запалом упала в пяти шагах от бросавшего. Танк приближался, но слишком медленно, чтобы попасть под взрыв. Повстанцы в отчаянии поливали приближающуюся махину автоматными очередями. Ствол пушки начал разворачиваться в их сторону. Рэмбо вскочил на ноги и помчался к дымящемуся взрывпакету. Он подхватил пакет на бегу и метнулся навстречу танку. Шквал пулеметных очередей заставил его броситься на землю. Падая, Рэмбо кинул пакет; тот угодил на турель пулемета. Танк был уже рядом, его тень накрыла Рэмбо, прижавшегося к земле, чтобы не быть раздавленным днищем машины. Справа и слева злобно скрежетали гусеницы. Увидев наконец дневной свет, Рэмбо вскочил на ноги и изо всех сил бросился бежать. Легкие саднило, ноги пронзила боль. Взрыв швырнул его на землю. Горячий ветер обжег шею. Переведя дыхание, Рэмбо оглянулся. Пулеметная турель покосилась, ствол смотрел в землю. Из развороченных внутренностей машины рвался огонь. Рэмбо обессилевший лежал на песке. Его накрыла тень. Он полез за ножом. И остановился, увидев улыбающегося Мосаада, протянувшего руку, чтобы помочь ему встать. 5 Со стороны перевала еще раздавалась редкая беспорядочная стрельба — уже не автоматные очереди, а отдельные выстрелы из винтовок. Повстанцы охотились за советскими военными, прячущимися в завалах по ущелью. Рэмбо почувствовал отвращение, догадавшись, что пойманных солдат афганцы тут же убивают. Если не считать этой стрельбы, то бой окончился. Пыль улеглась. Среди обломков и трупов бродили повстанцы, собирая трофейное оружие и боеприпасы. Афганец перерезал горло раненому советскому солдату. Рэмбо отвернулся. Эта война не моя! Эти люди едва в состоянии прокормить самих себя, не говоря уж о пленных. У них слишком много своих раненых, чтобы тратить медикаменты на раненых врагов. Если они позволят пленным уйти, эти советские снова вернутся и опять будут убивать повстанцев. У повстанцев нет выбора. Им приходится убивать пленных. И все же… Эта война не моя! Шум заставил его обернуться. Слева, в отдалении от поля боя, образовался кружок возбужденных повстанцев, которые бросали куда-то камнями. У Мосаада загорелись глаза. Он побежал к гогочущей толпе. Халид и Рахим тут же к нему присоединились и начали расталкивать всех, чтобы прорваться в центр. Смущенный и недовольный, Рэмбо поспешил за ними. Когда он увидел, что служило мишенью для повстанцев, ему стало нехорошо. Русский солдат — парень не старше лет двадцати — лежал на песке, обхватив руками голову и пытаясь защититься от камней, которыми афганцы забрасывали его. Один из моджахедов оторвал руки русского от его головы. Парень бросил вверх испуганный взгляд. Он напомнил Рэмбо забитого и несчастного щенка. Светловолосый, голубоглазый, совсем еще мальчишка, с мягкими чертами лица, которые выдавали в нем жертву, а не насильника. Повстанцы схватили пленного за плечи и закрутили его как волчок. Парень рухнул на песок, и в него снова полетели камни. Один из афганцев достал нож, схватил парня за волосы, рывком запрокинул ему голову, чтобы удобнее перерезать обнажившуюся шею… Рэмбо метнулся через толпу и перехватил кисть афганца за мгновение до того, как лезвие коснулось тела. Сверкающий клинок дрожал в миллиметрах от вздувшейся на шее вены; афганец пытался высвободиться из рук Рэмбо, а тот изо всех сил старался отвести нож в сторону. Афганец зарычал. Рэмбо вывернул ему руку и перехватил нож. Афганец отскочил и направил свою винтовку в грудь Рэмбо. Из толпы выбежал Халид и, схватившись за ствол, опустил его в землю. Он рявкнул на афганца и тут же обратился к Рэмбо с еще большим гневом. — Он говорит, что спас тебе жизнь, а теперь вы квиты за то, что ты спас жизнь его дочери. Тебе не надо было вмешиваться. Рэмбо обернулся. И увидел Мусу. Но у него не было времени сказать ему: «Слава Богу, ты жив! Слава Богу, тебя не было на скале, когда я подорвал там заряды!» Афганцы сгрудились плотнее, их позы стали напряженнее. Рахим заговорил с яростью в голосе. Муса начал переводить. — Ты отнял у этого человека нож. Ты обесчестил его. За оскорбление полагаться месть. — Я не хотел его оскорбить! Я просто пытался… Афганец никогда не нападает на афганца. — Но я же не один из вас! — настаивал Рэмбо. — Я не знаю ваших правил! — Говори спокойнее, — произнес Муса. — Афганец никогда не кричать. Пусть сила будет в твоих словах. Крик — тоже оскорбление. Рэмбо собрал всю силу воли, чтобы заставить голос звучать спокойно. — Переведи ему, что я не хотел оскорбить его честь. Я уважаю его отвагу. Он великий воин. Но я не могу ему позволить убить пленника. Я не стал бы вмешиваться без веской причины. Пусть он выслушает… Афганец, чей нож отнял Рэмбо, дрожал от ярости, и взгляд его стал бешеным. — Скажи ему, что я приношу извинения. Вот каким ничтожным я чувствую себя перед ним. Рэмбо прижал нож к своему плечу и медленно провел им, разрезая тело. Хлынула кровь. Афганец выпрямился. Рэмбо подал ему нож рукояткой вперед. — Я глубоко сожалею о том, что произошло. Но твоя честь не пострадала. Ты не зря вынимал нож. Он испил крови. Афганец замер в нерешительности. — Прости меня, и я стану твоим должником, — сказал Рэмбо. Кровь капала с его руки. Воин заколебался, недовольно повел плечами и взял свой нож. — Благодарю тебя, — сказал Рэмбо. Афганцы одобрительно зашептались. Рэмбо расслабил плечи. Мосаад ворчливо сказал что-то, Муса перевел: — Он сказал, что надо поступить иначе. Так, как учит Коран. — Устроить суд. Вынести приговор. Проявить справедливость и уж потом убить пленника. Рахим возразил: — Нет. Коран требует суда только над мусульманами. Неверных наш закон не охраняет. Этот солдат — хуже неверного. Он атеист. И к тому же трус. Когда мы напали, он убежал в камни и спрятался. Он не заслужил чести быть судимым. Палач должен увести эту паршивую собаку долой с наших глаз и обезглавить! Афганцы закивали. Худой палач вышел вперед со своим топором. — Муса, скажи им «нет», — стараясь придать голосу убедительность и при этом не повысить тона, проговорил Рэмбо. — Скажи им, что они должны меня выслушать. Скажи им, что мне нужен этот человек. Я думаю, он может помочь мне спасти моего друга. — Мы обсудим это на совете, — ответил Мосаад. — Тогда заодно обсудите и еще кое-что, — сказал Рэмбо. — С тех самых пор, как я здесь появился, мне все время приходится оказывать кому-то услуги. Теперь пришло время оказать услугу мне. Вы обещали помочь мне найти друга. Вы все время говорите о чести. Я ловлю вас на слове. Выполните свое обещание. Если этот человек окажется в силах помочь мне, оставьте его в живых. Афганцы, казалось, были шокированы этой речью. — Плохо! — сказал Муса. — Тебе не надо было сомневаться в их слова. Теперь у них единственная выбор — убить тебя или выполнить просьбу. Затаив дыхание, Рэмбо ждал решения. Вперед вышел Мосаад. — Ты заявляешь, что не смогу выполнить свое обещание? — Будешь считать, я тебе о нем напоминаю. — Знаешь ли ты, чем рискуешь, когда так говоришь? — Знаю. Мосаад бросил на Рэмбо изучающий взгляд. — Должно быть, твой друг и впрямь для тебя много значит. — Он для меня как отец. Мосаад помолчал несколько секунд. — Ты хранишь верность, как афганец. В тебе есть страсть и мужество. Мы отдадим тебе этого человека. Но если он тебе не поможет, — Мосаад взял у палача топор, — если он попытается нас предать, тогда его голову ты отрубишь сам. 6 Траутмэн поднял голову из кровавой лужи. Он зажмурился от слепящего света, который заливал его камеру, и взглянул в сторону маленького зарешеченного оконца на двери. Послышались шаги. Но не уверенная поступь полковника Зейсана и прапорщика Каурова, возвращающихся продолжить допрос и снова пытать его. Нет, на этот раз шаги были шаркающие. Множество ног. Кто-то упал. Удар дубинки по телу. Человеческий стон. Чья-то просьба. Новые удары дубинкой. Грубые команды охранников. Снова шарканье ног. Помогая себе руками, Траумэн встал на колени и оперся о стенку. Он нашел силы подняться и, спотыкаясь, доковылял до окошка на двери. Через прутья решетки Траутмэн увидел бредущих мимо камеры афганцев, подгоняемых охраной. Хотя все плыло у него перед глазами, он насчитал с десяток узников, и несмотря на полный беспорядок мыслей, у него хватило догадливости понять, что эти пленные в тюрьме уже давно. Их толкали не в сторону камер. Охрана гнала людей в том направлении, откуда всегда появлялся полковник Зейсан. К той двери, в которую сюда привели самого Траутмэна. В сторону внутреннего двора. Ноги Траутмэна отказались его держать. Он соскользнул вниз от окна, оставляя на металле кровавый след от разбитых губ. У него возникло тошнотворное предчувствие. Он сообразил, оседая на пол, что если бы советские собирались освободить пленных, то охрана обращалась бы с ними иначе. И сами пленники не молили бы о чем-то, не упрашивали солдат. Маловероятно было и то, чтобы десятерых пленных вместе стали бы допрашивать. Предчувствие Траутмэна окрепло, и он не смог сдержать стона. 7 Майор Азов разглядывал двор крепости из окна кабинета полковника Зейсана. Заходящее солнце отбрасывало тень от стены на шеренгу солдат, замерших по команде смирно. Азов с отвращением покачал головой. Ему было сорок лет, и с его огрубелым лицом солдата удивительным образом контрастировали живые, полные чувства глаза. Ему страстно хотелось, чтобы он никогда не знал этой неуправляемой страны, и уж тем более не воевал здесь. Азов повернулся к своему начальнику. — Товарищ полковник, при всем моем уважении я должен заметить, что это была ваша идея отправить колонну вместо того, чтобы подождать, пока мы выясним, где прячутся эти бандиты. — Вы хотите сказать, что случившееся было моей ошибкой? — переспросил Зейсан. — Ну что вы, конечно, нет. Мы должны захватить инициативу. Однако мы не всегда можем предвидеть последствия, даже если тактически все спланировано прекрасно. — Вы называете потерю трех вертолетов, двух танков, шести БТРов и свыше сотни солдат в течение двух дней хорошим планированием?! Азов не решился еще раз напомнить, что идея отправки колонны принадлежала полковнику. — Повстанцам следует преподать урок, — сказал Зейсан. — Они прячутся вблизи места нападения. Я в этом уверен. Завтра я отдам приказ о полномасштабной операции по их выявлению и уничтожению. — А что, если они хотят внушить вам, будто прячутся в том районе? Слишком поспешными действиями вы можете как раз оправдать их надежды. Они могут опять расставить ловушку. — Не перечьте мне, майор! Вы уже говорили о последствиях. То, что повстанцы устроили сегодня, должно действительно иметь последствия! Азов снова посмотрел в окно на строй солдат в затененном дворе. — А как с американским пленным? — Что вы имете в виду? — Его надо бы отправить в Кабул, прежде чем вы начнете объяснять местным насчет последствий. Если он узнает о… — Азов сделал жест в сторону окна. — Американец останется тут, пока не скажет мне, где скрываются мятежники, и пока я не разберусь с этим недоразумением! Кто-то постучал в дверь кабинета. Вошел прапорщик Кауров. — Пленные мятежники доставлены во двор по вашему приказанию! — Исполняйте приказ дальше. Азов еще сильнее пожалел, что попал сюда. 8 Несмотря на толстые каменные стены камеры, Траутмэн расслышал глухие раскаты выстрелов во дворе. И далекие крики. Голова его лежала в луже крови, а стоны перешли в проклятия. 9 Фамилия пленного была Андреев. Он сидел рядом с Рэмбо у входа в пещеру и смотрел, как солнце опускается за горы. Афганцы молились, встав на колени. Рэмбо уважительно подождал, пока молитва будет окончена, а потом по-русски объяснил Андрееву, что он от него хочет. Голубые глаза солдата расширились: Вы так хорошо говорите по-русски! — Это одна из моих военных специальностей. Еще я говорю по-тайски и по-вьетнамски. — Вы солдат? — Был когда-то, — Рэмбо задумался. — Пожалуй, можно сказать, что я в отставке. Я тебе задал вопрос. Ты знаешь, где прячут американца? — Да, я видел вашего друга. Рэмбо наклонился ближе к пленному. — Где? — В крепости. — Он жив? — Кто знает, сколько он еще продержится? Они его здорово колотят. Каждый день. Желваки заиграли на скулах у Рэмбо. — Покажи мне, где они держат. Нарисуй карту. — Все равно его нельзя выручить. Крепость защищена слишком хорошо. Даже все эти мятежники не возьмут ее. — Они и не собираются туда идти. Я пойду сам. — Вы? — изумился Андреев. — Со своим другом. У двоих есть шанс проникнуть внутрь незамеченными. — Но вокруг крепости минные поля! Даже если у вас есть карта, без проводника через них не пройти, — Андреев что-то прикинул про себя. — Вам придется взять с собой меня. — Придется? Подумай как следует. — Вы не уверены, можно ли мне доверять? — Вот там стоит человек с топором, у которого нет сомнений по этому поводу. Почему ты бежал с поля боя? — Вы думаете, я трус? — Я ничего про тебя не знаю. И даю тебе шанс объясниться. Андреев пригладил свои светлые волосы. — То, что мы здесь делаем, неправильно. Я люблю свою страну, но эту войну ненавижу. Многие солдаты думают так же, как я. Некоторые даже бегут. Это плохая война. Как во Вьетнаме. — Да, — сказал Рэмбо, — как во Вьетнаме. — Он почувствовал привкус во рту. — Ты хочешь сказать, что собирался дезертировать? Андреев недоуменно огляделся. — Похоже, я так и сделал. — Если только эти люди тебя примут. Андреев опустил взгляд. — Да. Конечно, если… — Они захотят, чтобы ты сражался против своих. Ты способен на это? — Солдаты в крепости для меня не свои. Я родом из очень большого города, Пермь называется. Там у меня свои. А те, кто живет в Москве, они и понятия не имеют, как у нас плохо. Военные забирают молодежь из деревни и посылают служить подальше от дома. А в Москве говорят, что мы здесь побеждаем. Это неправда. На войне никто не побеждает. Это война не моя. Плохая война. Если мне афганцы разрешат остаться, то они для меня и будут свои. Рэмбо пристально на него посмотрел. — Вы можете мне доверять. Андреев не подведет американца. А вот можно ли вам верить? — Чтобы спасти тебя, я рисковал своей жизнью. — А я теперь рискую своей, чтобы помочь вам. — Ну хорошо. Я об этом подумаю. Рэмбо обернулся на звук шагов по камням. К ним приближалась Мишель с дочкой Халида и с неизменной сигаретой в зубах. — Я подумала, тебе интересно посмотреть, как поживает твоя подружка. Рэмбо улыбнулся ребенку, которого ему довелось спасти. Малышка заговорила. — О чем это она, Мишель? — Да так, ни о чем. — Скажи мне. — Ты же знаешь, что такое дети. Сначала скажут, а потом подумают. Она сама не соображает, о чем говорит. Рэмбо ждал. — Ну ладно, — произнесла Мишель. — Она надеется, что скоро тебя ранят и тогда она сможет за тобой ухаживать. — Может быть, ей и повезет. ЧАСТЬ VII 1 Рэмбо изучал нарисованную Андреевым карту до тех пор, пока не выучил наизусть каждую относящуюся к крепости мелочь. Он поднялся со своего места в углу лазарета, где сидел рядом с керосиновой лампой, откинул одеяло и вышел в темноту. В эту ночь повстанцы не зажигали огней. Лагерь полностью был погружен во тьму. Если вертолеты прилетят в предгорья, чтобы отомстить за дневное нападение, они откроют огонь, заметив малейшее движение. Прошло несколько секунд, прежде чем глаза Рэмбо привыкли к темноте. Светомаскировка палаток была идеальной — они не выделялись среди ночных теней. Только редкие всхрапы да чмоканье копыт в грязи выдавали место, где среди деревьев были спрятаны кони. Даже погода сегодня была союзником, небо затянули плотные облака и скрыли свет звезд. Совсем рядом, справа от стены обрыва, отделился неясный контур человека, до этого полностью сливавшийся с камнями. — Муса, мне надо, чтобы ты попереводил. Они зашагали к палатке прямо перед ними. Негромкий разговор оборвался, едва они вошли внутрь. Пламя свечи выхватило встревоженные лица Халида, Рахима и Мосаада. — Этот советский рассказал тебе что нужно? — спросил Халид. Рэмбо развернул перед ними карту. — Но как проверить, правда ли это? — спросил Рэмбо. — Я показал ее вашему шпиону, тому солдату, который вчера прискакал предупреждать о колонне. Он сказал, что подразделение афганцев, в котором он служил, размещалось не в самой крепости, а рядом. Однако он дважды бывал внутри и на карте показано все то, что он успел там рассмотреть. — А как насчет того, что он рассмотреть не успел? — не успокоился Мосаад. — Это я скоро узнаю. — Скоро? — нахмурился Мосаад. — А как скоро? Когда ты собираешься уйти? — Сегодня ночью. — Этой ночью? Но тебе нужно время приготовиться. — Нет у меня времени. Пленный сказал, что они пытают моего друга. Боюсь, они могут убить его. Я должен его выручить как можно скорее. — Мне это не нравится, — заявил Мосаад. — Я и сам не в восторге. Мосаад с восхищением посмотрел на Рэмбо. — Я обещал помочь тебе и хочу выполнить обещанное. Сколько тебе нужно людей? — Муса и еще пятеро, чтобы постеречь лошадей. — Но как же можно атаковать крепость такими слабыми силами? — Я не буду атаковать. По крайней мере так, как привыкли вы. У нас это называлось набегом. «Проныра Питер». — Проныра Питер? Это что за… — Засунуть и тут же слинять. Перевод Мусы вызвал веселое оживление вождей. — Тогда я буду молить Аллаха и за твою задницу, — сказал Халид. Однако следующая фраза Рэмбо заставила их посерьезнеть. — Я возьму с собой пленника. — Неужели ты ему веришь? — спросил Мосаад. — Нет. Но мне приходиться рисковать. Он говорит, что вокруг крепости — минные поля. Нужно, чтобы он меня через них провел. — Но что если он закричит и даст знать часовым? Он может предать тебя. — Обещаю, если он позовет часовых, то умрет первым. — Но вторым можешь оказаться ты сам, — заметил Мосаад. — В таком случае вам потом не придется объяснять, каким дураком я оказался. Мосаад сжал плечо Рэмбо. — Мне бы не хотелось, чтобы такой прекрасный игрок в бузкаши не дожил до следующей победы. — Следующий раз победа будет твоя. — Что ж, пусть нам выпадет случай это проверить. Они улыбнулись и вышли из палатки. Оказавшись в темноте, Мосаад посмотрел на небо. Голос его был суров. — Аллах лишает тебя своего благословения. — Не понимаю, о чем ты. Вождь показал на клубящиеся облака. Они надвигались, пряча далекие звезды. — Будет буря. Пульс Рэмбо стал чаще. — В таком случае, ты ошибаешься, — сказал он возбужденно. — На самом деле Аллах благословил меня! — Теперь я ничего не понимаю, — произнес Мосаад. — Нет времени сейчас объяснять. Муса, нам надо уйти до начала бури. Рэмбо поспешил мимо еле различимых палаток и вошел в ту, где афганцы держали под стражей Андреева. — Ты идешь со мной, — сказал Рэмбо. — Быстрее! — Вы даете мне шанс проявить себя? — Если ты сбежишь с поля боя, как тогда… — Я не трус. За то, во что я верю, я буду сражаться. — Ты поверь, что если мне что-то покажется подозрительным, то… — Рэмбо вытащил свой длинный изогнутый нож, — то я доведу до конца игру, которую воины начали сегодня утром. Я тебе глотку перережу. 2 Ветер крепчал. Пока Рэмбо вел своего коня вниз по каменистому склону, стараясь попасть в лощину, летящий песок жалил его в лицо. В нарастающем хаосе бури трудно было находить дорогу. Спасибо и на том, подумал Рэмбо, что хоть до этого места мы добрались до начала бури. И все равно путь был тяжелым. Хотя группа и шла знакомыми тропами, часто приходилось искать объезд вокруг свалившихся камней и поваленных деревьев. Если бы не прекрасное знание местности афганцами, им ни за что не удалось бы добраться сюда до рассвета. Зато теперь буря кстати, подумал Рэмбо. Вместе с темнотой она обеспечивала прекрасное прикрытие и вдобавок должна была отвлечь внимание часовых. Да, Мосаад наверняка ошибался. Аллах вовсе не оставил нас своей милостью. Аллах? — Рэмбо удивился собственным мыслям. Вот что значит слишком долго прожить среди мусульман. Начинаешь и сам думать, как они. Рассуждения о судьбе никогда его не занимали. Он верил в то, что сам распоряжается своей судьбой, а не наоборот. Но эта налетевшая буря, словно ниспосланная самим провидением, заставила его задуматься. Нет, решил он наконец. Просто мне везет. Или, может статься, везеньем по незнанию называют Божий промысел. Неожиданно ему вспомнились слова Траутмэна, произнесенные им в литейной в Бангкоке в их последнюю встречу. — Джон, ты должен смириться со своей судьбой. Я не верю в судьбу! — Да. И в этом твоя беда. Ты должен принять себя таким, какой ты есть. — Принять то, что ненавижу? Ну что ж, и сейчас его работа была ему ненавистна, но он делал то, что получалось у него лучше всего и в чем ему не было равных. Конь впереди замедлил шаг и встал. Рэмбо почувствовал, что животное обернулось. К нему подошел Андреев. Муса и остальные воины подвели своих коней к лощине и присоединились к ним. Голос Андреева был еле слышен за воем ветра. — Лошадей оставим здесь. Склоны хоть немного их прикроют. — До крепости еще далеко? Андреев поднес к глазам светящийся циферблат компаса и показал рукой на северо-запад. — Сотни три метров вон в том направлении. — Ты уверен? В этой буре недолго и ошибиться. — Я здесь провел целый год. Поверьте, я хорошо знаю, где крепость. — Тут рядом пройдешь и не заметишь. — Она большая, заметите. Но запомните: они держат пленников в северной части, в подвале, — сказал Андреев. К ним подошел Муса. — Намажься этим, — он открыл какую-то жестяную банку. — Что это? — Жир леопарда, смешанный с сажей. — В такую бурю? Маскировка нам не нужна. — Здесь, — да, — сказал Муса. — А в крепости? — Согласен, — кивнул Рэмбо. — Сторожевые собаки боятся запаха леопарда. Учуяв его, они убегают, поджав хвост. Рэмбо растер жир по лицу и по тыльной стороне ладоней. Кисти он вытер о рубаху — ему совершенно не хотелось, чтобы они скользили. Он должен быть готов крепко держать оружие. Летящий песок налипал теперь на лицо и делал человека совершенно неразличимым в буре. Пока Муса и Андреев мазали жиром друг друга, Рэмбо лишний раз проверил, что нож надежно укреплен на поясе, а вместе с ним — чехол для лука и стрел. Он подтянул лямки рюкзака и вскинул на плечо автомат-гранатомет. Муса и Андреев проверили свои винтовки. — И последнее, — Рэмбо отвязал от своего седла свернутую веревку и перекинул ее через руку. На одном из концов веревки был привязан крюк. — Все готовы? Готовы были все. Рэмбо перевел дыхание, успокаивая нервы… Подумал о Траутмэне… И крепко ухватился за гимнастерку Андреева. — Пошли. Стараясь перекрыть голосом рев бури, Муса что-то прокричал пяти афганцам, остававшимся стеречь коней. — Я им сказать: если мы не вернемся через час, пусть уходить. Муса вцепился в рубашку Рэмбо. Они вышли из лощины. Буря поглотила их. 3 Ветер толкал Рэмбо в спину и пригибал его к земле. Летящий песок драл голую кожу на шее, голове и руках, резал уши. Рэмбо потерял представление о времени и пространстве. Муса сказал афганцам, чтобы через час они уходили, но казалось, что прошло не меньше получаса. Непрестанная круговерть песка внушала Рэмбо мысль, что больше ничего, кроме бури, нет, что долина давно провалилась в тартарары и он падает в бесконечность, а его желудок комом подкатывает к горлу. Идущий позади Муса все крепче сжимал рубаху Рэмбо, а сам Рэмбо сильнее держался за гимнастерку шедшею первым Андреева. Время от времени русский останавливался, наклонялся вперед и тщательно корректировал их курс по компасу. Они старались выдерживать ритм движения, идти с максимальной скоростью, которую позволяли буря и их собственная осторожность. Казалось, прошло еще не меньше получаса, хотя Рэмбо старался уверить себя, что на самом-то деле они покинули лощину не более десяти минут назад. Крепость. Мы должны были бы уже выйти к ней, подумал он. Наверное, Андреев где-то ошибся. Мы проскочили мимо. Она уже позади. И теперь мы будем идти, пока не упремся в противоположную сторону долины. Дисциплинированность боролась в нем с опасениями. Разум подавлял разочарование. Решимость гнала его вперед. Впереди замаячил рассеянный песком свет, и сомнения исчезли. Прожектор! Крепость! Рэмбо почувствовал прилив возбуждения, когда заметил второй, а затем и третий мутные источники света. Цепочка огней тянулась поперек их пути. Прожектора не представляли опасности. Какими бы мощными они ни были, им не под силу справиться с пеленой гонимого ветром песка. Их размытый свет скорее помогал ориентироваться по ним как по маякам. Андреев тоже их заметил. Так же, как и Муса. Быстро пригнувшись, они замедлили шаги и пошли крадучись. Андреев остановился. Рэмбо не понял почему и постарался разглядеть, что же там впереди. Он различал какую-то тень перед русским, но не мог понять, что это. Вдруг до него дошло. Колючая проволока. Она лежала петлями высотой по грудь прямо перед ними, словно огромная игрушка из смертельно острых пружинок, вытянутая во всю длину. По пути в долину Андреев объяснял им: — Я помогал минировать поле. Оно начинается сразу за колючкой. Так сделано специально, чтобы солдаты на него случайно не забрели и не подорвались. Колючая проволока и впрямь служила скорее символической границей, чем серьезным препятствием, и Рэмбо с его двумя попутчиками достаточно было набросить на нее одеяло. Несколько шипов проткнули плотную ткань и поцарапали ноги Рэмбо, но боль была не сильной. Теперь они стояли на границе минного поля, и хотя Андреев предупредил, что крепость расположена в пятидесяти метрах от проволоки, Рэмбо все еще не мог различить стену. Прожектора, два по углам крепости и один посередине стены, медленно вращались, прощупывая дно долины. Несмотря на то, что Рэмбо был совсем близко, он не боялся, что они его нащупают. В их свете не видны были лазутчики в песочного цвета одежде и с запорошенными песком лицами. По ним скользнул луч, и они залегли возле колючей проволоки. Прошло несколько напряженных секунд. Сирена не завыла. Как объяснил Андреев, вертолеты, танки и БТРы хранились за щитами из рифленого железа, закрывавшими дальнюю часть крепости. Эта отведенная для техники территория была крытой, но вертолеты стояли под открытым небом, а во время бури машины зачехляли брезентом. Впереди и с боков все было открыто, зато охрана постоянно патрулировала эту часть периметра, иногда даже с собаками. Вопрос в том, подумал Рэмбо, ходят ли патрули в такую бешеную погоду, как сейчас. Конечно, это еще не настоящая черная буря, но дует сильно. Насколько четко сработает караул ночью, когда непрерывно дует ветер с песком? Вряд ли они сейчас в хорошей форме. Они ведь рискуют. Лишние полчаса на таком ветру могут закончиться лазаретом. Вполне возможно, что начальство решит спрятать караул под прикрытием стен, рассчитывая, что взрывы на минном поле всегда предупредят караульных на вышках о приближении противника. Авось. Но он не мог рассчитывать на авось, и к тому же в данный момент им предстояло решить другую проблему — преодолеть минное поле. Андреев повернулся к торчащим кольцам колючей проволоки. Он стал осторожно нащупывать путь вдоль нее, пока не добрался до одного из поддерживающих колючку столбиков. Дойдя до него, он снова повернул в сторону крепости. Очередной движущийся сноп света заставил их вжаться в землю. Прошло несколько напряженных секунд. И снова никто не поднял тревогу. Рэмбо встал на колени и почувствовал, как рядом Муса и Андреев сделали то же самое. Андреев начал медленно продвигаться вперед. — Мы закладывали взрывчатку, ориентируясь по столбам, — объяснил Андреев. — То есть нет системы в минировании поля, — сказал Рэмбо. — Да, если вы хотите превратить дорогу или поле в ловушку, на которой подорвется любой подошедший отряд или машины. Другое дело крепость. Предположим, повстанцы прорвутся через проволочное заграждение. Проволока — это помеха, а не препятствие. Допустим, они подорвутся на минах. Придется убирать все, что от них останется. Значит, на поле должны будут выйти солдаты и забрать трупы. Конечно, они пойдут с миноискателями, однако гораздо безопаснее, если солдаты заранее знают, где устанавливались мины. У нас была специальная система, как ставить мины по отношению к столбам; она основана на нечетных числах, один, три, пять и семь. Они означают число шагов в сторону крепости от столбов. На раз мы ставили мину в метре справа. На три, в метре слева. И так далее. После семи мы меняли направление. — Довольно! — Рэмбо поднял руки. — Ты меня убедил. Без твоей помощи нам через мины не пробраться. И Андреев их повел. Скрючившись под струями песка и воющим ветром, он осторожно ощупывал землю и мало-помалу продвигался вперед. Рэмбо и Муса следовали за ним. Если он ошибется, мы взлетим на воздух все вместе, подумал Рэмбо. Но мы не можем отставать. Мы должны идти по пятам, чтобы видеть, куда он наступает. Через облепленный песком грим на лице Рэмбо начал сочиться пот. Андреев осторожно шел все дальше и дальше. Снова в их направлении протянулся мутный луч. Если мы ляжем на землю, то можем подорваться. Но если мы не ляжем… Рэмбо пригнулся и сжался в комок. Бледный конус подбирался все ближе. Рэмбо встал на колени. Луч был совсем рядом. Рэмбо распластался на песке. Луч прошел над головой, не останавливаясь, и продолжил свой поиск. Расслабив сведенные мышцы, Рэмбо распрямился и снова зашагал. Впереди Андреев, по-прежнему прощупывая землю, продолжал углубляться в минное поле. Чувство времени снова изменило Рэмбо. Мы слишком медлим! Люди, оставшиеся с лошадьми, уйдут прежде, чем мы доберемся до крепости! Но Рэмбо не осмеливался подгонять Андреева. Если уж на то пошло, им стоило бы двигаться еще медленнее. Андреев что-то прикинул в уме, сделал шаг, другой и остановился. Рэмбо замер в тревожном ожидании. Должно быть, русский запутался и не знает, куда идти, подумал он. Ну давай же! Мы не можем оставаться в этой ловушке. Его пульс участился от волнения, когда он увидел, что они снова вышли к колючей проволоке. Русский кинул на нее одеяло. Они быстро перебрались через препятствие. Рэмбо поспешил к стене. После второго ряда колючей проволоки мин нет, предупреждал Андреев. Там уже надо опасаться только караула. Но будут ли вообще караульные вне крепости в такую погоду? Если да, то Рэмбо сможет увидеть их лишь под самым носом. Но он не мог себе позволить об этом беспокоиться. У него хватало других проблем. Например, как поступить с Андреевым. Советский солдат свое дело сделал. Он провел Рэмбо и Мусу через минное поле. И теперь от него вреда больше, чем пользы. Можно ли доверять Андрееву? Этот вопрос донимал Рэмбо. Если позволить ему вместе с ними проникнуть в крепость, не побежит ли русский к часовым? Не поднимет ли он крик и не всполошит ли охрану? Какие у Рэмбо основания хоть немного ему верить? Никаких. И сколько угодно причин для подозрений. Андреев вполне мог притвориться перебежчиком, чтобы сохранить себе жизнь. Я должен спасти Траутмэна! Я не имею права из-за кого-то сорвать операцию! Еще в лагере, взяв Андреева с собой, Рэмбо хорошо представлял себе последствия этого шага, но подумал, что у него будет время все взвесить и принять окончательное решение по дороге к крепости. Но теперь времени на размышления уже не оставалось. Он должен был решиться. Что же делать с Андреевым?! Русский был совсем рядом, он стоял, прижавшись к стене. Траутмэн. Неуловимым для Андреева движением Рэмбо достал нож. Он приготовился закрыть ему ладонью рот и в тот же момент ударить ножом в спину. Смерть будет почти мгновенной. Из зажатого ладонью рта не вырвется ни звука. Я не хочу этого! Но у меня нет выбора. Рэмбо напряг мышцы для броска. И не мог пошевелиться. Он призвал на помощь всю свою волю. Ну же! Нельзя так рисковать из-за него! Давай же! Слишком поздно. Андреев отскочил от стены. Рэмбо рванулся, чтобы остановить его. Его подозрения оправдались. Все это время русский только и думал, как сбежать. В такой буре я его ни за что не поймаю! Но Андреев не собирался сбегать. Он мчался в сторону часового, чья фигура мутным пятном обозначилась в песчаной буре. Андреев ударил солдата в челюсть прикладом винтовки. Часовой отлетел назад. Андреев ударил еще раз. Часовой упал. И больше не шевелился. Для верности Андреев нанес третий удар и встал на колени проверить пульс. Обернувшись, он увидел прямо над собой Рэмбо с занесенным для удара ножом. Рэмбо спрятал клинок. Сегодня ночью Аллах позаботился о тебе, Андреев. Они оттащили часового к стене. Рэмбо выбрал место как раз посередине между двумя прожекторами на углу. От одного до другого было по крайней мере сто метров. Он снял с плеча бухту веревки, убедился, что она нигде не запуталась, и освободил тот конец, к которому был привязан крюк. Раскрутив крюк, он попытался забросить его на стену, но порыв ветра помешал ему. Крюк потерял скорость и упал, не долетев. Рэмбо повторил попытку. Патрулируют ли часовые стену в такую бурю? Или они прячутся в караульных будках? Заглушит ли вой ветра удар крюка о камни? Ну, с Богом, подумал Рэмбо. Он еще раз метнул крюк. На этот раз крюк зацепился. 4 Траутмэн оторвал голову от окровавленного пола ярко освещенной камеры и содрогнулся от топота по коридору двух пар тяжелых сапог. Траутмэн много раз слышал эти шаги и не мог спутать их ни с какими другими. Он сжался в предчувствии новых пыток. Но полковник Зейсан нарушил привычный порядок. Он не приказал охраннику отпереть дверь. Он не вошел, печатая шаг, внутрь в сопровождении прапорщика Каурова, а задержался в коридоре. Взглянув в маленькое зарешеченное окошко, Зейсан заговорил резким голосом, словно водил напильником по металлу. — Мое начальство недовольно последним инцидентом в этом секторе. А я недоволен тем, что оно недовольно. Обещаю, что самым недовольным из всех нас окажешься ты. Мое терпение лопнуло. Будешь отвечать на вопросы? Траутмэн простонал: — Если я вам отвечу на них, вы тут же расстреляете меня. Как пленных повстанцев. — А если не станешь отвечать, то пожалеешь, что тебя не расстреляли. Ты пока не знаешь, как может быть больно. Обещаю, сегодня ночью ты у меня заговоришь. А еще обещаю, что после этого ты получишь награду. Тебе дадут воды. Я выключу лампы в твоей камере. Даже врача пришлю, чтобы он тебе дал обезболивающее. Кнут и пряник. У тебя есть тридцать минут. Подумай. За это время у тебя появится еще одна веская причина отвечать. Полковник замолк и отошел от окошка камеры. Что он имел в виду, когда говорил о веской причине отвечать, подумал Траутмэн. Может быть сейчас откроется дверь, и прапорщик Кауров бросится на него? Дверь действительно открылась, но не та, что вела в камеру Траутмэна, а соседняя, в камеру справа, и в нее протопали две пары тяжелых сапог. — Сколько тебе лет? — услышал он вопрос, заданный Зейсаном по-английски и на афганском диалекте. Дрожащий мальчишеский голос что-то ответил ему. — Тринадцать? — переспросил Зейсан по-английски, и добавил на диалекте. — Какая жалость. Траутмэн не понимал, что все это значит. Почему Зейсан переводит все, что говорилось в соседней камере? И неожиданно его осенило. Он переводит для меня! Господи, он хочет, чтобы я понимал, что происходит. — Какая жалость, — еще раз повторил Зейсан сначала по-английски, а потом на диалекте. — Там в соседней камере сидит человек, который не хочет отвечать на мои вопросы. Из-за его упрямства мне придется порасспрашивать тебя. Знаешь ли ты, где прячется главарь мятежников по имени Мосаад Хайдар? Мальчик с дрожью в голосе ответил что-то по-афгански. — Нет? — спросил Зейсан. — Какая жалость. Прапорщик, плесни-ка ему кислоты в грудь. В последовавшем нечеловеческом крике было столько муки, что заставило Траутмэна забиться в самый угол камеры и как можно крепче зажать своими искалеченными руками уши. Но как он ни старался, избавиться от душераздирающих воплей ему не удавалось. — Эх, если бы этот американец согласился нам помочь… — произнес Зейсан. 5 Рэмбо взобрался по веревке на стену, посмотрел по сторонам и опустился на камни. Он дернул за веревку, сообщая Мусе и Андрееву, что добрался до цели. Теперь один из них тоже начнет подъем. Рэмбо надо было успеть многое сделать до того, как они к нему присоединятся. Он скинул рюкзак, вытащил мину и подкрался к караульной будке на углу крепости. Через ее рифленую металлическую стенку до Рэмбо доносились неясные голоса. Установив взрыватель на срабатывание через пятнадцать минут и прикрепив мину к стенке, он метнулся к рюкзаку. Еще с одной миной в руке он подобрался ко второй металлической будке, что стояла посередине стены, скрывавшей прожектор и солдата. Снова установив взрыватель на пятнадцать минут, он прикрепил коробку к металлу. Сквозь пелену пробивался свет, благодаря которому Рэмбо заметил пять машин, припаркованных рядом с тремя БТРами. На тот случай, если вдруг старшие офицеры рискнут высунуться из крепости, чтобы полюбоваться результатами зверств, творимых по их приказам. Около машин на посту стояли двое солдат. Несмотря на весьма поздний час, еще семеро, громко смеясь, вышли из двери справа от Рэмбо и направились к двери прямо напротив него. Один дал другому сигарету и никак не мог справиться с зажигалкой. Вернувшись к рюкзаку, Рэмбо увидел Мусу и Андреева. Его снова начали одолевать утихшие было сомнения, можно ли полностью доверять Андрееву. Понял ли русский, что я собирался его убить? Или он напал на часового, чтобы развеять мои подозрения? Но раздумывать над этим больше не было времени. Чему быть, того не миновать. И все же ему было не по себе, пока он собирал свой лук и вставлял стрелы в прорези специального колчана, крепившегося к рукоятке. Наконечники стрел назывались «Медноголовый потрошитель». Рэмбо повел свой маленький отряд по маршруту, намеченному на карте, и они оказались у потайной лестницы рядом с будкой караула, которая находилась на правом углу стены. Не снимая с плеча автомат-гранатомет, Рэмбо вынул стрелу и приготовил лук к бою. Пока не прогремели взрывы мин, он хотел стрелять из бесшумного оружия. Его предосторожности оправдались, когда им навстречу попался поднимавшийся по лестнице советский солдат. Он смотрел себе под ноги, поэтому не сразу заметил Рэмбо. А когда заметил и потянулся было за автоматом, тут же был пронзен стрелой. Солдат начал оседать, Рэмбо бросился вперед и подхватил его прежде, чем автомат загремел бы по камням. 6 Афганистан! Майора Азова тошнило от одного этого слова. Хотя он не верил в Бога, на ум ему не приходило иного определения, кроме как «адское пекло». Песчаная буря, бушевавшая ночью, лишь еще больше разбередила его душу. Безумие этой бури могло сравниться лишь с безумием его командира. Полковник Зейсан был столь озабочен доказательством начальству своей полезности, так хотел вырваться из этой бездарной войны, что был готов на все. Слухи о последних намерениях полковника достигли ушей Азова всего пять минут назад. Он тут же отложил в сторону пьесу Гоголя и устремился в крепостные казематы, чтобы выяснить на месте, насколько слухи соответствуют действительности. Слухи оправдались. Его сапоги торопливо прогрохотали по коридору мимо камеры пленного американца и замерли возле распахнутой двери соседней камеры. Азов изумленно застыл, и на его лице отразилось омерзение, когда он увидел вспухшую волдырями от кислоты кожу орущего афганского мальчишки, которого допрашивал полковник Зейсан. — Отвечай, — сказал Зейсан к удивлению майора Азова сначала по-английски, а потом на афганском диалекте — отвечай, где скрывается главарь мятежников Мосаад Хайдар? Мальчишка кричал, не переставая. — Это все из-за того американца, — произнес Зейсан. Прапорщик Кауров плеснул на мальчика еще кислоты. Мальчишка завизжал громче. Не в силах сдержаться, майор Азов ворвался в камеру. — Что вы тут вытворяете! — крикнул он по-русски. — Чем больше вы мучаете этих людей, тем сильнее они сопротивляются! Они ведь узнают обо всех зверствах! Мятежники начинают активнее атаковать. Нам надо договариваться с ними, а не мучить! Или уйти! Ведь совершенно бессмысленно… — Я сам решу, что бессмысленно, а что — нет, товарищ майор, — полковник повернулся к прапорщику. — Плесни-ка еще разок. Полковник посмотрел на часы. — Скоро мы покажем американцу, причиной каких мучений он стал. — А если американец действительно не знает, где скрываются мятежники? — спросил Азов. — Даже если и знает, что толку в его ответах? Это же бессмысленная война! Что мы вообще здесь делаем? Родину защищаем? Ведь нет же! От этих пыток нашим семьям спокойнее не станет. Зато враги будут еще злее! Эту страну правильно окрестили — неуправляемая! — Это вы становитесь неуправляемы! — рявкнул полковник Зейсан. — Похоже, вы устали от боев. Вы здесь слишком долго засиделись! — Вот тут я с вами согласен! Но я еще не совсем потерял контроль над собой! А вот вы!.. — Это уже слишком! Вон отсюда! — приказал полковник. — Завтра вы отправитесь в Кабул! Оттуда в Москву! А потом в какую-нибудь дыру! Азова затрясло от ярости, когда он увидел, как прапорщик Кауров плеснул кислоту и мальчишка завизжал еще отчаяннее. Не в силах прекратить это издевательство, Азов выскочил из камеры, пронесся по коридору, стремясь как можно быстрее покинуть это кошмарное здание. Рэмбо втащил мертвого солдата по лестнице наверх. Здесь на стене он снова оказался в темной круговерти бури. Он положил тело в нишу между стеной и ступенями — там до конца бури тело вряд ли обнаружат. Потом быстро вернулся к Мусе и Андрееву. Кивнув друг другу, они осторожно двинулись вниз, Рэмбо впереди. Вдруг Андреев дотронулся до плеча Рэмбо и протиснулся вперед. Рэмбо напрягся и оттолкнул было его назад, но остановил свой порыв, уловив логику русского. Андреев был в форме. Если солдат увидит его спускающимся по лестнице, то не станет поднимать тревогу. Только бы он не узнал Андреева и не вспомнил, что после вчерашнего боя он объявлен пропавшим без вести. Солдат, конечно, удивится, когда Андреев появится в форте. В лучшем случае солдат подойдет с вопросами, в худшем — позовет на помощь. Рэмбо мог лишь надеяться, что если Андреева увидят издалека, то не узнают. Андреев спустился и осмотрел двор. Потом махнул Рэмбо и Мусе, чтобы те шли к нему. А что если он обманывает нас? — думал Рэмбо. Что если мы спустимся и увидим там солдат? И снова он отбросил свои подозрения. Все, что случится, будет зависеть лишь от судьбы. Он пополз вниз по ступеням и футах в сорока от машин увидел двух часовых, смотрящих на крышу армейского грузовика. Согнувшись в три погибели под кузовом, Рэмбо и Муса достали из вещмешка мину с часовым механизмом. Они установили ее на срабатывание через полчаса и прикрепили к передней оси. Муса достал еще несколько мин, выполз из-под грузовика и метнулся к стоящим рядом БТРам. Рэмбо последовал за ним, не разгибаясь и все время посматривая по сторонам, готовый тут же прыгнуть за укрытие при появлении солдат. В это время Андреев, настороженно озираясь, пробирался вдоль стены справа от лестницы. Он миновал несколько дверей и остановился в тени именно у той, которая по описаниям вела к нижним камерам. Муса кончил минировать БТРы. Рэмбо сделал то же самое с машинами, внешне напоминающими джипы. Так как уже прошло некоторое время, последнюю мину он поставил на срабатывание уже через двенадцать минут. Взрывы должны были произойти почти одновременно. Пока Рэмбо двигался к Андрееву, он увидел большую цистерну с горючим в конце ряда машин. Мишень показалась ему слишком соблазнительной, и он свернул к ней. Вдруг Рэмбо увидел, что один из часовых двигался в его направлении. Он упал на землю. Но этого было недостаточно, чтобы обезопасить себя. Когда Рэмбо подполз под джип, он увидел сапоги подошедшего часового как раз у бампера автомобиля. Возможно, часовой смотрел на площадку между джипом и цистерной. Сапоги переместились в сторону и были лишь в ярде от его лица. Вдруг Рэмбо услышал удивленный возглас часового. — Я думал, тебя убили! Иисусе. Он заметил Андреева. — Где ты был? — спросил часовой. — Как тебе удалось выжить в таком бою, Андреев? Как ты попал сюда? Заметит ли часовой Мусу? Надежно ли Муса спрятался? Рэмбо волновался. С бешено колотящимся сердцем он выполз из-под джипа и рискнул взглянуть поверх машины. Он увидел, что второй часовой идет к первому. — После того, как нас разбили, мне удалось пробраться незамеченным, — сказал Андреев. — Я вернулся сегодня вечером. — Он выдавил смешок. — Пришлось прогуляться. — Мне никто не сказал, что ты вернулся, — произнес часовой смущенно. — Слух-то должен был пройти. — Я был у полковника Зейсана с докладом. — Тут Андреев со всего маху ударил часового прикладом в лицо. Другой часовой выпрямился и прицелился, но Рэмбо опередил его, выпустив стрелу из лука, и сразил солдата. Рэмбо повернулся, чтобы прицелиться в часового, который стоял рядом с Андреевым, но стрелять не пришлось. Андреев нанес часовому еще один удар, и тот рухнул на землю. Рэмбо поспешил к ним. Муса вылез из-под БТРа, они подтащили тела к машине и запихнули их под нее. Уходя, Рэмбо прикрепил мину к цистерне. 8 Услышав приглушенные вскрики, Рэмбо напрягся. Они вдруг стали пронзительными. Стало ясно, что кричит не мужчина, а мальчик. Первым порывом Рэмбо было рвануться на крики, но вспомнив об осторожности, замешкался. Андреев, шедший впереди, уже был внизу. — Андреев? — послышался вдруг удивленный мужской голос. Андреев сделал шаг вперед и скрылся из поля зрения Рэмбо. — Мятежники схватили меня, но я бежал. Только что вернулся сюда. У меня важная информация. Я знаю, где прячутся бандиты. — Бандиты?.. Тебя хочет видеть полковник. — Я его и ищу. У себя его нет. Часовой сказал, возможно, он здесь. Мальчик продолжал кричать. — Да, — ответил голос, — полковник здесь. — Звякнули ключи. Стукнула цепь. Послышались шаги. — Я тороплюсь сообщить ему… Хриплая речь вдруг превратилась в бульканье. Рэмбо поспешно спустился и увидел Андреева, бившего охранника его же дубинкой. Охранник покачнулся, споткнулся и растянулся на полу. Андреев не выпустил дубинку, пока лежащий не затих. Рэмбо взял кольцо с ключами. Муса помог Андрееву оттащить труп в маленькую подсобку. Охранник сидел за перегородкой у металлической двери с зарешеченным окошком. Дверь вела в коридор, по сторонам которого виднелись двери камер. Из коридора неслись вопли, от которых кровь стыла в жилах. Увидев солдата, заглядывавшего в среднюю камеру, Рэмбо наклонился так, чтобы его нельзя было заметить в окошко. Муса и Андреев вернулись из подсобки. Рэмбо установил мину на срабатывание через девять минут и положил ее за перегородку. Вдруг до него донесся приглушенный звук мотора. — Что это? — прошептал он. Андреев кивнул на другой коридор. Генераторная. — Покажи. Они быстро прошли по другому коридору и добрались до двери, за которой оглушительно ревел двигатель. Андреев вошел, огляделся и жестом подозвал Мусу и Рэмбо. Рэмбо убедился, что комната была пуста, и положил мину прямо под мотор. Вещмешок его опустел. Он спрятал его под ветошью в бочке. Это шоу лучше смотреть со стороны, — подумал он. Возвращаясь из генераторной в комнату охраны, он вспомнил о Траутмэне. Мысли его были мрачными. А если Траутмэн не здесь, внизу? Вдруг его перевели в другую часть крепости уже после того, как Андреев покинул форт? Или его могли увезти в Кабул. Или… Нет! Не думать об этом! Или… Траутмэна могли убить. От этой мысли невозможно было избавиться. Она не давала Рэмбо покоя. Я не мог опоздать к нему! Рэмбо добрался до двери в тюремный блок. Он перебрал несколько ключей, пока не нашел нужный. Когда замок наконец открылся, Рэмбо потянул за ручку двери и пропустил Андреева вперед. Крики, доносившиеся из коридора, усилились. Очевидно, страдание кричавшего достигло предела. 9 Внезапно крики оборвались. Эхо жило еще какое-то мгновение, но и оно пропало. В коридоре стало тихо. Кроме шагов Андреева, не было никаких звуков. Охранник в коридоре уже повернулся в его сторону, выясняя, почему открылась дверь. Андреев протягивал ему пакет, будто принес срочное письмо. Охранник оставил пост, чтобы принять пакет. Сделав шагов десять, охранник заколебался, лицо его вытянулось от изумления. Он открыл было рот, но произнести ничего не успел. Андреев бросился на пол. Охранник, опешивший от столь неожиданного выпада, даже не успел среагировать на внезапное появление Рэмбо в конце коридора. Рэмбо выстрелил из лука. Посланная со скоростью двести пятьдесят футов в секунду стрела попала охраннику в правый глаз. Солдат дернулся и упал на спину. Кончик стрелы, насквозь пробивший череп и вышедший из затылка, уперся в бетонный пол. Голова убитого неестественно повернулась. Снова в коридоре наступила тишина. Мусу Рэмбо оставил наблюдать за лестницей с улицы, а сам проскользнул к Андрееву — тот в это время втаскивал труп в пустую камеру. Рэмбо вошел туда. Из коридора их сейчас не было видно. Они услышали голоса, доносившиеся из камеры чуть дальше по коридору. — Полковник, мальчик мертв, — говорил хриплый голос по-русски. — Кислота разъела сердце. — Какая жалость! Хриплый голос говорил по-английски, но с явно русским акцентом, и Рэмбо не понял, почему этот человек не говорил на родном языке. — Вот что случается, когда преступники не каются, — продолжал тот же голос. — Их смерть бессмысленна. Действительно, при иных обстоятельствах мальчик остался бы жив. Если бы американец честно сказал мне то, что я хочу узнать, мне не пришлось бы допрашивать ребенка. Во всем виноват американец, а не я. Ублюдок! — раздалось из соседней камеры по-английски. При звуке этого голоса сердце Рэмбо замерло. Его охватило радостное возбуждение. Ошибки быть не могло. Даже такой, дрожащий от боли, осипший от ненависти, голос мог принадлежать только… Траутмэну. Ты жив! Траутмэн продолжал выкрикивать ругательства: — Педераст! Сифилитик! Голос Траутмэна сорвался, и он застонал и бессилия. — Ай-яй-яй! — произнес хриплый голос. — Наш слушатель, когда захочет, может говорить. Какая жалость, что это не случилось раньше. Интересно… Если мы пригрозим ему допросить другого заключенною, более юного, может, наш американский снизойдет и до беседы с нами… Наступившую тишину прорезал крик Траутмэна. — Я не знаю, где прячутся мятежники. — К моему удовольствию, мы это скоро выясним. Но возможно, это знает ребенок, которого мы сейчас допросим. Рэмбо взял ключ, которым он открывал дверь в коридор, и вставил его в скважину двери той комнаты, где они сейчас прятались. Он надеялся, что ключ подходит ко всем дверям. Он выглянул из двери, никого не увидел и тихо, почти бесшумно, направился к закрытой двери камеры Траутмэна, которая находилась рядом с открытой камерой. Рэмбо не знал, сколько там было людей. Он различил только два голоса, но опасался, что там много людей. Вряд ли он справится с ними, не поднимая пальбы. А стрелять он не хотел. Это значило поднять на ноги всех в крепости. Но можно было поступить иначе. Через четыре минуты мины взорвутся. Тогда звуки его выстрелов никто не услышит. Но сейчас ему нужно действовать бесшумно. Он остановился около раскрытой двери, из которой доносились голоса. — Приведите другого пленника, — сказал по-английски хриплый голос. — На этот раз девочку. Если она не признается, ее смерть также будет на совести американца. Услышав приближающиеся тяжелые шаги, Рэмбо резко бросился в дверной проем. Он ухватился за решетку на окне, захлопнул дверь и воткнул ключ в замок, стараясь не дать солдату открыть дверь. Рэмбо провернул ключ. Замок заперся. Люди в камере испуганно завопили. На крик могли сбежаться. Он поднял нож и пырнул им через решетку солдата, пытавшегося открыть дверь. И тут же понял, что убив его, он не сможет заставить замолчать другого, который не попал в поле его зрения. Рэмбо спрятал нож, достал стрелу и снял наконечник. Это был конический наконечник. В отличие от четырехгранных «Медноголовых потрошителей» шуму он не наделает, но уж наверняка заставит замолчать тех, кто был в камере. Изнутри вновь забарабанили по двери. Крики стали громче. Со всей силы Рэмбо метнул наконечник в камеру. Капсула со слезоточивым газом ударилась о противоположную стену и лопнула, выпустив облачко белого газа, который сразу же заполнил все углы. Люди внутри закашляли. Рэмбо бросил вторую капсулу. Рука, державшаяся за решетку, исчезла. В камере зашлись в кашле. Схватив ключ, Рэмбо бросился к соседней камере. Дрожащей рукой он с трудом нашел замочную скважину и повернул ключ. Траутмэн лежал в полубеспамятстве в забрызганной кровью зловонной камере. — Иисусе, полковник! — Рэмбо? — Траутмэн заморгал, не веря своим глазам и опасаясь, что ему все это мерещится. — Выбирайтесь отсюда, полковник. Поднимайтесь. — Рэмбо обхватил его, поднял на ноги и, поддерживая, вывел из камеры. — Но, Джон, как… — Пойдемте, сэр. Не разговаривайте. 10 Ураган различных чувств обрушился на Траутмэна, лишив его сил. После ослепительных огней камеры нормальный свет в коридоре казался ему тусклым. Все виделось как бы в дымке. Но у него не было никаких сомнений, что именно Рэмбо ворвался к нему в камеру. И сейчас именно он помогал ему ковылять по коридору. Рэмбо изредка останавливался, делая что-то, что Траутмэн не понимал. Наконец до него дошло — Рэмбо отпирал остальные камеры, освобождая заключенных. Но среди смутно различаемых им бегущих по коридору фигур афганцев Траутмэн ясно увидел блондина в форме Советской Армии! Неужели солдаты настигли их? Траутмэн попытался убежать от солдата, Рэмбо крепче обхватил Траутмэна и еще быстрее повел его к солдату. — Нет! Они убьют нас, Джон! Смятение Траутмэна лишь усилилось, когда Рэмбо быстро заговорил с солдатом о чем-то по-русски. Солдат ответил. У Траутмэна закружилась голова: Рэмбо, кто это? 11 — Потом объясню, — ответил Рэмбо. — Нам надо скорее уходить отсюда. Они добрались до конца коридора, прошли через открытую дверь, остановились и стали ждать, пока Муса проинструктирует освобожденных мятежников. Мины взорвутся через две минуты. Пойдем, — сказал Рэмбо. Дверь сверху отворилась. Вошедший солдат закрыл ее, спустился до середины лестницы, и теперь смотрел широко раскрытыми от изумления глазами то на Траутмэна и Рэмбо, то на афганцев. Придя в себя, он развернулся и быстро побежал. — Муса! Не стреляй! — предупредил Рэмбо. Одной рукой он поддерживал полковника, поэтому не мог снять лук с плеча. Свободной рукой Рэмбо вытащил нож и бросил. Длинный кривой клинок вонзился солдату в спину. Когда солдат упал, Муса подобрался к нему и зажал рот рукой, чтобы приглушить предсмертные стоны. Рэмбо вместе с Траутмэном поспешил наверх. Он вытащил нож из трупа, приоткрыл дверь и оглядел заметенный песком двор. На улице завывал ветер. Часовых не было. Мины. Он проверил по часам. У них оставалось только девяносто секунд, чтобы выбраться отсюда. Он вывел Траутмэна во двор и подвел к северной стене, от которой падала тень внутрь двора. Напротив стояли ряды джипов, БТРов и грузовиков. Под машинами тикали часовые механизмы. Вперед! Он еще крепче ухватил Траутмэна и ускорил шаг Андреев поспешил за ними. Муса с афганцами не отставали. Лестница, ведущая на стену, приближалась. Двадцать футов. Десять. И в тот момент, когда Рэмбо уже втащил на нее Траутмэна, во дворе раздался крик. Их заметил солдат, стоящий в открытых дверях. Он достал из комнаты ружье и прицелился. Выбора не оставалось. Муса выстрелил первым. Услышав выстрел, выскочили другие солдаты и, не сразу сообразив, в чем дело, хватали оружие. Муса продолжал стрелять. Солдаты падали под его огнем. Раздался вой сирены. Солдаты открыли ответный огонь. Рэмбо тащил Траутмэна вверх по лестнице, пока они не скрылись от солдат во дворе. Муса и Андреев обстреляли двор и рванулись наверх. Рэмбо усадил полковника, снял свой М-203 и рискнул спуститься вниз, чтобы удобнее расположиться со своим гранатометом. До взрывов оставалось еще тридцать секунд. Ему нужно было отвлечь солдат. Он выстрелил в цистерну с горючим. Граната взорвала цистерну, и в ту же секунду под ней детонировала мина. Огненное облако охватило все в радиусе двадцати футов. Обожженные солдаты с криками падали на землю, рядом стоявший джип взлетел в воздух. Рэмбо взбежал по лестнице и схватил Траутмэна. Сверху раздались выстрелы. Часовые из караулки, решил он. Он услышал взрыв М-16. Это наверняка стрелял Муса. Затем громкий стук автомата Калашникова. Это Андреев. Хотя мог быть и чужой — в такой неразберихе трудно что-либо разобрать. Выстрелы со стены прекратились. Но во дворе стрельба продолжалась. Внизу появился солдат и прицелился вверх, но его тут же отбросил взрыв сзади. Начали рваться мины. Во дворе взрыв следовал за взрывом. Ветер раздул огонь, и он, облизывая каменные стены, ворвался на лестницу. Рэмбо легко контузило. Он выпрямился, поймал равновесие и потащил Траутмэна вверх. На стене опять послышались выстрелы. Похоже, там появились солдаты с прожекторной вышки. Из будок бежали еще несколько солдат. Рэмбо вдруг понял, что мины, которые он поместил под будки и вышку, еще не сработали. Муса с Андреевым и афганцы могут подорваться. Да и они с Траутмэном не должны пока появляться у стены. На стене крепости стреляли. Во дворе взорвалась еще одна машина. Рэмбо спиной почувствовал удар взрывной волны. Наверху почти одновременно рванули мины под будками. Пламя лизнуло верхние ступени лестницы, но тут же было сбито ветром. Рэмбо поднял Траутмэна еще выше. Он помог ему перешагнуть через обломки, и они едва устояли от налетевшего на них шквала. Как раз в этот момент на середине стены взорвалась вышка, и их с Траутмэном чуть было не сбило с лестницы ударной волной. По ступеням ползли солдаты. Свободной рукой Рэмбо прицелился и выстрелил из автомата-гранатомета. Солдат на лестнице как не бывало. — Муса! — крикнул Рэмбо. — Андреев! Успели ли они уйти со стены до того, как начали рваться мины, которые он заложил? Во дворе взорвался БТР. Два приглушенных взрыва донеслись с северной части форта. Свет в форте погас — вышел из строя генератор. Во дворе, попав под огонь, солдаты метались в панике. Рэмбо еще раз быстро выстрелил и потащил Траутмэна вдоль стены. — Муса! Андреев! На стене лежали несколько тел. Рэмбо с Траутмэном рванулись к ним. Взрывом было убито два повстанца. Муса медленно встал, тряхнул головой. Андреев приподнялся и тут же упал. Из груди у него торчал металлический осколок. Гимнастерка была залита кровью. — Нет! — закричал Рэмбо. Андреев с усилием попробовал сесть, но в этот момент пуля раздробила ему череп. — Нет! — Рэмбо резко развернулся. — Нет! — Поддерживая Траутмэна, он одной рукой стрелял в то место, где под ним бушевал огонь. Раздался взрыв, и не стало еще одного БТРа. Рэмбо продолжал стрелять. 12 Майор Азов оторвал взгляд от пишущей машинки. Сначала он собирался напечатать рапорт с просьбой о переводе в другую часть, в какую угодно, лишь бы подальше отсюда. Но вспомнив пузырившуюся от кислоты кожу на груди мальчишки, которого пытали у него на глазах, Азов вытащил бумагу из машинки и порвал. Потом торопливо заправил новый лист и принялся печатать другой документ; на этот раз он просил уволить его из армии. Он сыт по горло этой войной. Его единственным желанием было вернуться в деревенские края, где он вырос; смотреть, как наливаются колосья, а не как умирают люди. Но как бы страстно Азов ни мечтал распроститься с войной, она не желала его отпускать. Война напомнила о себе яростной перестрелкой. Грохнувший во дворе взрыв вышиб стекла в его комнате на втором этаже. Падая на пол, майор закрыл лицо руками, защищаясь от осколков. Во дворе вырос слепящий столб пламени высотой до его окна. Второй взрыв тряхнул пол, к которому он припал грудью. Шатаясь, Азов поднялся на ноги и услыхал вопли, взрывы, и вновь отчаянные вопли людей. Он машинально достал из кобуры пистолет и укрылся за стеной рядом с выбитым окном. Во дворе метались языки пламени. Повсюду валялись обломки от газиков, БТРов и грузовиков. Солдаты обстреливали лестницу в северо-восточной части крепости, потом перенесли огонь на восточную стену. Азов осторожно выглянул из окна. Трех секунд оказалось достаточно, чтобы оценить ситуацию. Картина боя вызвала у него недоумение. Все говорило о том, что атака началась на снаружи, а изнутри крепости. Он не слышал характерного свиста орудийных снарядов, разметавших военную технику по двору. Это навело его на мысль, что кто-то мог установить мины на днища машин. Рискнув еще раз выглянуть, Азов заметил на стене фигуры, главным образом, афганских крестьян. Впрочем, один из людей на стене — блондин в военной форме — был, похоже, советским солдатом. Его действия поразили Азова: дат стрелял не в бегущих афганцев, а вниз во двор. Очередной взрыв отбросил Азова от окна, но в последний момент он успел увидеть, как один из афганцев перегнулся через стену и исчез, видимо, соскользнув по веревке. Майор пришел в себя от удара взрывной волны и, спотыкаясь, вернулся на прежнее место. Он снова выглянул. Еще один афганец пропал из виду. Потом другой. Может быть, солдатам удалось отразить атаку группы, ухитрившейся преодолеть крепостную стену? Азов покачал головой. Вряд ли. Налетчики всегда вооружены, а большинство афганцев на стене безоружны! Но почему тогда советский солдат, находящийся на стене, обстреливает двор? Внезапно Азова осенило. Афганцы не нападали! Они бежали из казематов! А советский солдат прикрывал их! Караульная будка в северо-восточной части крепости взлетела на воздух. Взрывная волна сбила с ног трех оставшихся афганцев и русского солдата. Они попытались подняться, но еще один взрыв снова бросил их на камни. Стрельба не прекращалась. Азов подумал про себя, что его долг сейчас — не сидеть в безопасной комнате, а поскорее присоединиться к солдатам во дворе. Он обязан сам повести своих людей в бой! Но страстное желание покончить с войной оказалось сильнее рефлекторного желания выполнить служебный долг и поступить так, как его приучили за долгие годы в армии. Нет! Эта не моя война! На стене появились еще два человека. Один из них спотыкался. Пленный американец! Помогавший ему был одет по-афгански, но тоже смахивал на американца. Несмотря на несущиеся по ветру тучи песка, Азов прекрасно его рассмотрел. То, что он увидел, производило сильное впечатление. Второй американец был высок и мускулист. Держался он очень уверенно. Его длинные черные волосы развевались на ветру. Он наклонился над лежавшими. Один из афганцев сумел встать на ноги. Советский солдат попытался сесть, упал, снова привстал, и голова его дернулась как от попадания пули. Американец резко выпрямился. Придерживая одной рукой спасенного соотечественника, другой он вел по двору огонь из автомата. Отдача сотрясала его тело, но могучие руки крепко держали оружие. — Нет! — прокричал американец. — Нет! — повторил он еще раз. — Нет! — его крик перекрыл вой ветра. Сам не осознавая, что делает, Азов поднял пистолет. Удивленный собственным действием, он все же не остановился. Он подчинился многолетней выучке и прицелился в американца. Мишень была как на ладони, и Азов ни секунды не сомневался, что поразит ее. Он прицелился американцу в грудь. С юных лет Азов превосходно стрелял из пистолета. Он всегда гордился тем, что больше всех в части выиграл соревнований по стрельбе. Ему принадлежал абсолютный рекорд дивизии. И сейчас он был уверен, что поразит противника, если плавно нажмет на курок. Полковник им будет очень доволен. Азов медленно опустил оружие. К черту полковника! Это война не моя! Я с войной покончил! 13 Последняя пустая гильза вылетела из автомата Рэмбо, и ветер отнес ее в сторону. Рэмбо отшвырнул пустой магазин, схватил прикрепленный к прикладу новый и вставил его на место. Вместо того чтобы возобновить стрельбу, он повернулся и прокричал Мусе: — Спускайся по веревке, живо! Муса выпустил очередь по солдатам, показавшимся наверху ведущей на стену лестницы. Когда они посыпались вниз, он схватился за веревку и начал спуск. Рэмбо дал три очереди по солдатам, вновь показавшимся на лестнице. Он усадил Траутмэна, лихорадочно выбрал всю веревку, свисавшую со стены, а свободным концом обвязал полковника под мышками. Под свист пуль Рэмбо опустил Траутмэна на веревке через стену. Крепко уперевшись ногами, он накинул веревочную петлю на левое плечо и быстро начал спускать его на землю. Веревка обжигала Рэмбо ладони, пули с визгом проносились над головой, но Рэмбо не обращал на это внимания. Сейчас для него существовал только Траутмэн. Взрыв, раздавшийся внизу, снаружи крепости, заставил его вздрогнуть. Нет! Неужели освобожденные им узники не послушались его! Наверное, кто-то из них запаниковал и, поранившись о колючую проволоку, выскочил на минное поле! — Муса, останови их! Пуля обожгла ему плечо. Он ускорил бег веревки в руках и вдруг почувствовал, как она ослабла. Он развернулся, намереваясь выстрелить из гранатомета по лестнице и спешащим к ней солдатам. На какое-то мгновение он увидел лицо в окне напротив. Офицер опускал пистолет. Рэмбо не понял, в чем дело. Он взял свой М-203 на плечо, схватил веревку и проверил, надежно ли держится крюк. Раньше он никогда не спускался с такой скоростью. У него захватило дух, из обожженных ладоней сочилась кровь. Он спрыгнул на землю, выпрямился и тут же рванулся к едва видневшимся в пелене песка фигурам. Траутмэна держал Муса. Оставшиеся в живых афганцы испуганно переглядывались. — Как теперь пройти через минное поле? — спросил Муса. — Без Андреева… Рэмбо выпустил гранату в сторону колючей проволоки, увидел вспышку и, яростно строча из автомата, устремился к проходу. Раздались взрывы мин. Над головой пролетели осколки. Он выхватил из кармана гранату и перезарядил гранатомет. Рвануло еще несколько мин. Рэмбо сменил магазин в автомате и ринулся вперед, поливая свинцом противника. Песок от взрывов смешивался с клубами песка, поднятыми черной бурей, и Рэмбо казалось, что он пробирается через бушующее море. Но он, проделав взрывом проход во втором ряду колючей проволоки, продвигался все дальше, успевая при этом подгонять афганцев. Наконец обернулся к Мусе, поддерживавшему Траутмэна. Давай теперь я понесу. — Я взять у Андреева компас, когда его убили. Да простит мне Аллах мой эгоизм в ту минуту. Рэмбо взвалил Траутмэна на плечо. Взглянув на светящийся компас, выбрал направление и побежал. Сначала грузное тело Траутмэна мешало бегу, но Рэмбо быстро приноровился. Теперь он со всех ног убегал от горящей, скрывающейся за пеленой песка крепости. Лошади! Он должен пробиться к оставленным лошадям! ЧАСТЬ VIII 1 Когда солдат отпер дверь камеры, полковник Зейсан вышел первым, оттеснив прапорщика Каурова, споткнулся и вдруг зашелся в приступе кашля. Коридор был освещен тусклым светом солдатского фонаря. Десять минут назад после очередного взрыва здесь погасли все лампочки. Зейсан старался дышать через носовой платок, но все равно едкий слезоточивый газ раздражал носоглотку. Глаза воспаленно горели и слезились. Лицо точно ошпарили кипятком. Болели горло и легкие, и он не мог разговаривать. От взрывов во дворе содрогнулись стены камеры, он выхватил у солдата фонарь и бросился по коридору, превозмогая боль в груди. Такой массированный обстрел, подумал он. Похоже, повстанцы атаковали большими силами. Он тут же понял, что всему виной человек, заперший их в камере еще до начала битвы. Зейсан видел его мельком, через зарешеченное окно в двери. Он был одет как афганец, но его раскрашенное лицо, похожее на свирепую маску, выдавало в нем европейца или, скорей, американца. Атака началась после того, как в камере взорвался снаряд со слезоточивым газом. Остальные камеры оказались открыты, и заключенные скрылись. Каким образом американцу удалось пробраться в крепость? Каким образом такой большой группе повстанцев удалось проникнуть внутрь вместе с американцем, причем незамеченной! Зейсан, сопровождаемый прапорщиком Кауровым и солдатом, перелез через кучу щебня в конце коридора. Луч его фонаря наткнулся на труп солдата. Спотыкаясь, Зейсан поднялся по лестнице, распахнул дверь во двор. Он невольно попятился, увидев перед собой картину страшного опустошения. Двор был завален обломками. Покореженные останки грузовиков, джипов и бронемашин были охвачены пламенем. Зейсан закашлялся от густого дыма. Повсюду валялись трупы. Солдаты бегали с огнетушителями, вытаскивали из-под обломков раненых, целились в массивные ворота крепости и рыскали в поисках врага. Зейсан остановил пробегавшего мимо лейтенанта. — Навести порядок! Лейтенант вздрогнул, превратившись весь во внимание. Пусть солдаты прекратят огонь, иначе перестреляют своих на стене. Организовать бригаду для помощи врачам. Разыскать техников. Выяснить, можно ли отремонтировать генераторы, — Зейсан снова зашелся в кашле. Взмахом руки подозвал прапорщика Каурова. — Пусть офицеры срочно представят рапорты. Где майор Азов?! Он тут же увидел его возле сгоревшего грузовика в центре двора и устремился к нему. Азов пытался поднять тяжелую железку, придавившую раненого. — Какие у нас потери? — спросил Зейсан. Азов тужился приподнять железку. — Не двигайся, — велел он, обращаясь к раненому. — Сейчас придет доктор. — Отвечай на мой вопрос, майор. Какие у нас потери? Раненый захлебывался кровью. — Нет, — сказал Азов. По телу солдата пробежала дрожь. — Нет, — шептал Азов. Солдат затих. Азов растерянно смотрел на него. — Какие у нас потери, майор Азов? В глазах Азова появились проблески сознания. Похоже, только сейчас он ощутил присутствие полковника и до него дошел смысл его вопроса. — Потери? — упавшим голосом переспросил он. — Насколько мне известно, двадцать человек убитыми. Раненых, вероятно, вдвое больше. Зейсан дернулся, словно его ударили. — А у повстанцев? Похоже, их была целая армия. Скольких мы уничтожили? Двух афганцев убили на стене, еще двое подорвались на минном поле. Зейсан даже поперхнулся от изумления. — У нас сорок убитых и раненых и всего лишь четверо у противника?! Но это невозможно! — Вы меня не так поняли. Афганцы не нападали на крепость. — Что же они делали? — Убегали из нее. Это были заключенные. И мы не смогли уничтожить ни одного из нападавших? — Одного уничтожили. Но это был не афганец. — Какой-то бред! — Им помогал один из наших солдат. Дезертир. Его мы и пристрелили. Кроме него, — Азов махнул рукой, указывая на трупы в пепелище, — были еще двое. Афганец и американец. В основном все это дело рук американца — я видел все из окна. Ты его видел?! — Он стоял на стене. Поддерживал одной рукой плен-американца, другой стрелял. — Почему ты не застрелил его? — Все случилось слишком быстро. Я не успел… — Не успел?! Ведь ты — чемпион дивизии по скоростной стрельбе из пистолета… Нет, ты наверняка все перепутал. Два человека не могут натворить таких дел. — Но… — Слушай меня внимательно! Крепость атаковали как минимум две сотни повстанцев. Накануне бури я приказал усилить охрану. Несмотря на предпринятые меры, повстанцы смогли незаметно подобраться к крепости. И обрушили на нее сокрушающий удар. Но наши солдаты героически отразили атаку и нанесли тяжелейший урон противнику. Отступая, повстанцы унесли раненых. — Но все было совсем не так! Я видел… — Что ты видел? Неразбериху, да и только. Все произошло слишком быстро — ты сам мне об этом сказал. Даже у тебя, чемпиона по скоростной стрельбе, не было ни секунды, чтобы выстрелить в атакующих. Вот что должно быть в твоем рапорте, иначе мне придется отдать тебя под трибунал за трусость и отказ выполнить приказ. Азов угрюмо кивнул. — Твои приятели-офицеры должны написать рапорты, похожие на твой. Проследи за этим. Два человека не в состоянии произвести подобные разрушения. Зейсан не сказал, что если все произошло именно так, ему придется давать объяснения начальству. А у него их нет. Значит, карьере придет конец. Он застрянет в этой чертовой стране до скончания века, а это для него полный крах. Он без того уже провинился перед начальством, и спасти его может лишь… — Я был слишком мягкотелым. И слишком полагался на своих подчиненных. На этот раз я сам возглавлю карательную экспедицию. Уничтожить, думал он. Стереть с лица Земли! — Соберите людей! Мы выступаем через час! — В такую бурю? Но ведь ничего не видно! — Противнику тоже ничего не видно! Он надеется, что мы будем отсиживаться в крепости. На этот раз я воспользуюсь его тактикой! Я захвачу его врасплох, точно так же, как он застал врасплох нас! 2 Рэмбо ускорил шаг. Сделал его пружинней. Он бежал с Траутмэном на плече. Скорей бы найти лощину в этом хаосе песка и мрака. Он взглянул на слабо фосфоресцирующую стрелку компаса и немного изменил направление. Муса бежал сзади. Рэмбо молил Бога, чтобы человек, который ждет их в лощине, не последовал наставлениям Мусы и не тронулся в путь по истечении часа. Ноги и плечи нещадно болели, мышцы сводила судорога, с ободранных веревкой ладоней сочилась кровь, но он лишь ускорил бег. Он почувствовал, что дорога пошла в гору. Вот и конец долины! Скоро начнется предгорье! Но еще нужно найти лощину, где они оставили лошадей. Он остановился, поджидая Мусу. Хоть бы Муса не очень сильно отстал, иначе они могут потерять друг друга. Из темноты вынырнул чей-то силуэт. Муса остановился, тяжело дыша. — Лощина должна быть где-то здесь, вдоль этого склона, — Рэмбо старался перекричать рев ветра. — Возьми правее, пройди две тысячи шагов. Если не найдешь, поворачивай обратно и догоняй меня. — А если мы не найдем ту лощину? — Пойдем в горы пешком. — Далеко не уйдем — нас найдут солдаты. — Они не станут нас искать, пока не утихнет буря, — сказал Рэмбо. — Через час рассвет. Днем буря тише. — Нам это тоже на руку. Давай не будем терять время. Муса скрылся во мраке. Рэмбо обратился в лежащему на его плече Траутмэну. — Как дела, полковник? — Это самое комфортабельное путешествие в моей жизни, Джон. Рэмбо усмехнулся. Но его улыбка тут же погасла, едва он почувствовал, как по его телу струится что-то липкое и теплое. Поглощенный собственными заботами, он не ощутил это раньше. Он попытался убедить себя в том, что кровотечение вызвано пулей, зацепившей его руку, но знал, что это так. Куда вас ранило, сэр? — В плечо. — Боже. — Я зажал рану, но кровь не останавливается. Я теряю силы. Рэмбо оторвал от своей рубашки полосу материи и обмотал ею плечо Траутмэна. Сняв наконечник, разломил стрелу пополам и, вращая обломок, туго стянул жгут. Теперь он шел очень осторожно, считая каждый шаг. — Держись. — Это ты держись, — Траутмэн сделал слабую попытку пошутить и тихо засмеялся. Его губы были возле самого уха Рэмбо, однако казалось, голос доносится издалека. Рэмбо шел, а Траутмэн все продолжал говорить. — Я до сих пор не могу поверить в то, что это ты, Джон. Как это тебе удалось? — Судьба, сэр. — Что? — Я сделал то, что вы хотели. — Не понимаю. — Вы говорили, чтобы я следовал… — Рэмбо споткнулся о невидимый камень, но тут же выпрямился. — Это моя судьба. Сэр, я сейчас занят. Вы, кажется, тоже. Давайте поговорим об этом позже. — Говоря по правде… Рэмбо насчитал уже сто шагов. — По правде, сэр? — Я бы не возражал дать моим голосовым связкам отдохнуть. Меня клонит в сон. Рэмбо ускорил шаги. Не давай ему умереть. Не давай ему умереть. С кем он разговаривает? Сам с собой? Или с Аллахом. Быстрей, не то полковник истечет кровью. Пятьсот шагов, а лощины все нет. Он снова споткнулся о невидимый камень и на этот раз не смог удержать Траутмэна. Рухнул на землю, заскользил вниз, в пропасть, в отчаянной попытке затормозил, со всего размаху ударился о валун. Лощина. Это она! Он заставил себя встать на ноги. Лощина была пуста! Иисусе! Они ушли! Бросили нас! Он двинулся назад, туда, где остался Траутмэн. И вдруг замер, услышав совсем близко лошадиное ржание! Ему на плечо легла чья-то рука. Он схватился за нож, потянул к себе… Все в порядке. Он обнял афганца. Рэмбо не знал, что он ему говорит, но все ясно и так. Ты ожидал слишком долго, дольше, чем тебе велел Муса, думал Рэмбо. Даже несмотря на бурю ты слышал взрывы. Скорее всего, ты испугался… Но все равно остался. Рэмбо пожал руку афганца. Он вспомнил, как после игры в бузкаши Мосаад пожал ему руку, и Мишель сказала: «Пожать руку — величайшая честь». Я никогда не забуду тебя. Рэмбо повел афганца за собой. Сюда… Теперь сюда… Иисусе, где же это? Рэмбо отдернул руку, наткнувшись на окровавленное плечо Траутмэна. Полковник застонал. — Давай перенесем его, — сказал Рэмбо. Афганец понял и что-то ответил, пытаясь перекричать ветер. Скорей! Мы должны уходить. Муса! Вспомнил Рэмбо. Нужно подождать Мусу! — Справа ущелье. Я не смог ходить дальше, — услышал он вдруг голос Мусы. — Помоги мне. — Сейчас. Рэмбо взвалил Траутмэна себе на плечи. Они добрались до лошадей, и Муса помог поднять раненого. Рэмбо сел в седло, Траутмэна посадил перед собой. Остальные шли пешком, ведя за собой лошадей. Они начали восхождение. 3 Зейсан вышел из крепости в сопровождении солдат. Ураган вздымал тучи песка. Жуткий вой бури не мог заглушить мерный рев, доносящийся откуда-то справа. Что-то там сверкнуло. Еще раз. Еще. Отдельные вспышки слились в поток огней. Они приближались, похожие сквозь завесу песка на вспыхивающие глаза какого-то чудовища. Шум нарастал. Из бури вынырнули темные громады. Это была вызванная полковником из строго охраняемой зоны позади крепости колонна танков и БТРов. Машины остановились. Двигатели работали на холостых оборотах, но земля все равно сотрясалась от их рева. Зейсан прокричал команды прапорщику Каурову и майору Азову. Они все трое подошли к БТРу, вскарабкались на его броню и через распахнутый люк нырнули внутрь машины. Стрелок с лязгом захлопнул и запер люк. Сюда, внутрь, рев бури не проникал. Зейсан слышал лишь приглушенный рокот двигателя. Зейсан пробрался через узкое и тесное пространство, набитое снарядами и пулеметными лентами, сел за спинами пятерых членов экипажа, жестом велел прапорщику Каурову и майору Азову занять места в хвосте машины. Присутствие Каурова полковник считал необходимым — он редко выходил куда-либо без его охраны. Азов — другое дело. Без него можно и обойтись. Следовало бы оставить его в крепости помогать другим офицерам следить за восстановлением разрушенного. Но Азов был столь изворотлив (и, если Зейсан не ошибался, труслив и ненадежен), что полковник решил наказать майора и взять с собой. Пусть хоть раз почувствует, что такое война, а не болтовня о ней, думал Зейсан. Как только начнется стрельба, ты окажешься на передовой, Или ты отличишься в бою, Азов, или свои следующие двадцать годков жизни проведешь за решеткой. С каменным лицом Зейсан обратился к командиру БТРа. — Передайте колонне: вперед! Командир повиновался. Двигатель БТРа взревел. Машина резко рванулась вперед, и Зейсана вдавило в сидение. Командир щелкнул тумблером, огни прожекторов погасли. Они больше не нужны. Только будут мешать работе чувствительных приборов и помогут врагу обнаружить цель. На крошечном зеленом экране впереди бесновался песок. Изображение передавал прибор ночного видения. Когда утихнет буря, колонна будет уже далеко от крепости. Повстанцы, наблюдающие за крепостью с гор, не обнаружат никаких следов танков и БТРов и почувствуют себя в безопасности. Они не будут ведать о том, что возмездие близко, что карательный отряд готовит удар с гораздо более близких позиций, чем ожидают повстанцы. Зейсан был полон решимости. Разумеется, если его предположения неверны, его план может рухнуть. Для атаки нужно иметь определенную цель, конкретное направление. Иначе вся эта гонка сквозь бурю бессмысленна. Он знал цель. Два дня назад, во время налета на кишлак в долине к северо-востоку от крепости были сбиты два вертолета. Вчера колонну БТРов атаковали в долине на юго-востоке. Те двое, что напали на крепость, ушли на восток. Конечно же, они могли изменить направление, чтобы запутать преследователей. Но зачем им это? Зачем терять время, если ночь и буря и так надежно их укрывают? Тем более, что маневрируя, они вполне могут сбиться с пути и заблудиться в этой буре? Проверяя свое предположение с точки зрения логики, Зейсан все больше убеждался в своей правоте. Восток. Все указывает на то, что они пошли на восток. Итак, цель определена и можно все силы сосредоточить на этом участке. Внезапность дает существенное преимущество в поиске и разгроме повстанцев. Правда, возможность ошибки не исключена. Но если это и так, то он только теряет время. С другой стороны, если его расчеты верны, победа заставит его начальство забыть о его недавних неудачах в этом секторе. Зейсан бросил взгляд на сидящего в десантном отделении Азова. Я так же, как и ты, всей душой ненавижу эту войну. Лучше бы она никогда не начиналась. За восемь лет борьбы с повстанцами мы все так же далеки от победы. Мы уничтожили полмиллиона людей, мы вынудили четыре миллиона уйти в соседние страны. Мы заставили еще пять миллионов бежать из кишлаков в города. Мы стерли с лица Земли тысячи кишлаков и отравили миллионы гектаров плодородных земель. Мы бросали на повстанцев лучшие в мире вертолеты и БТРы. И не сломили их. Чем круче были наши меры, тем упорнее их сопротивление. Эта война сокрушила судьбы многих людей, сломала тысячи карьер. Мою тоже может сломать. Но я сделаю все. Буду пытать, зверствовать, убивать, лишь бы добиться одобрения командования, заслужить повышение и получить назначение в другое место. Куда угодно, только бы подальше от этой страны и от этой бессмысленной войны. Да, думал полковник. У нас есть общее с тобой, Азов. Мы оба ненавидим то место, где находимся, и то, что делаем. Но в отличие от тебя я не позволю этой войне меня сломить. Ты сдаешь свои позиции, а я утверждаюсь. Ты позволяешь судьбе управлять тобой, а я управляю судьбою. Чего бы мне это ни стоило, я принимаю вызов. Он снова перевел взгляд на зеленоватый экран. Буря успокаивалась, ветер слабел. Часа через два воздух станет чистым и прозрачным… Только бы не раньше, молил Зейсан. Только бы буря не утихла до утра. Тогда мы уже будем далеко от крепости и готовы к бою. Это все, о чем я прошу. Колонна, в которой шел БТР Зейсана, продвигалась на юго-восток, в сторону прилегающей к горам долины. Вторая колонна направлялась на северо-восток, намереваясь подойти к горам с противоположного фланга. Когда колонны разойдутся и займут исходные позиции, Зейсан подаст сигнал. Обе колонны войдут в горы, и тиски начнут сжиматься. Конечно, спустя некоторое время дорога для танков и БТРов станет непроходимой. Тогда солдаты высадятся из машин и продолжат поиски. Как только найдут лагерь повстанцев, они сообщат его координаты. Танки и БТРы начнут его обстрел из орудий и ракетных установок. Словно планируя охоту на птиц или кроликов, Зейсан стал думать о том, что можно добить жертву. Когда закончится буря, нужно поднять в воздух вертолеты. Прочесать каждый хребет и каждое ущелье. Если там окажутся мятежники, уничтожить их. Атакой на крепость вы здорово помогли мне, заключил Зейсан. Вы загнали меня в угол так, что теперь я смотрю на вещи просто. Я не имею возможности наносить удары по всем направлениям, но если вы засели в восточных горах, я вас достану. Мне плевать, сколько времени займет эта операция, но я найду вас. И я обрушу на вас все муки ада и заставлю пожалеть о том часе, когда вы решили освободить американца и потревожить меня. Зеленоватый экран показывал, что буря постепенно идет на убыль. Зейсан вспомнил другого американца. Того, чье лицо было скрыто под свирепой маской. Того, кто вторгся в крепость и запер его в камере, заполненной слезоточивым газом. Кто, по словам Азова, стрелял, стоя на стене. Зейсан не знал, что именно написал в рапорте Азов. Вполне возможно, ему еще предстоит нагоняй от начальства. Но одно знает твердо — второй американец существует. Доказательство этому — обожженное слезоточивым газом лицо самого Зейсана. Полковник поклялся священным мавзолеем Ленина, что человек, накликавший все эти бедствия, подвергнется всем мукам ада, каким еще не подвергался ни один афганец. 4 Они шли в кромешной тьме, взбираясь все выше и выше. Тучи песка поредели, но ветер был еще сильный. Деревья гнулись и скрипели. По крайней мере теперь нам не будет досаждать песок, думал Рэмбо. Он сжал бока лошади. Руки его были заняты — он придерживал Траутмэна, навалившегося на него всей тяжестью. Где-то впереди шел невидимый в темноте моджахед и вел лошадей за поводья. — Полковник? Ответа не последовало. — Полковник, нужно ослабить жгут. Тело Траутмэна обмякло. Полковник?! — Рэмбо приложил ладонь к левой стороне груди Траутмэна. Сердце едва билось. Он хлопнул Траутмэна по щеке. — Очнитесь, сэр! — Что? — Траутмэн тряхнул головой, — я… простите меня… должно быть… Говорите! Все время говорите! — Я куда-то плыву… Нельзя, сэр, — сказал Рэмбо и мысленно добавил: «Боюсь, в следующий раз вы не проснетесь». — Слушаюсь. Ты… — Говорите, говорите! — …начальник. — Так-то лучше. Произнесите речь. — Какую? — Какую угодно. Давайте клятву верности или исповедуйтесь. — Исповедоваться? Я пресвитерианин, а не католик! — Прекрасно, сэр. Сойдет, главное, что вы не республиканец. — Ублюдок. — Отлично, сэр! Обзывайте меня, говорите все, что придет вам в голову. Итак, «Клянусь в верности…» — «…знамени…» — машинально продолжил Траутмэн. — «…и республике, которую оно олицетворяет…» — Рэмбо ослабил повязку на плече у Траутмэна. Хлынула кровь. Иисусе! Рэмбо, любивший Траутмэна всей душой, решил снова затянуть жгут, чтобы остановить кровь. Эта любовь сделала его жестоким. Если кровь не будет проходить через вены, может развиться гангрена. И полковник умрет, но уже не от потери крови. — «…единому под Богом народу, единому и неделимому», — бормотал Траутмэн, — «Свобода и…» Рэмбо подождал немного, потом быстро затянул жгут. — «…справедливость для всех». Кровотечение остановилось. Рэмбо вздохнул. — Продолжайте, сэр. Вы прекрасно справились с клятвой. Давайте-ка приступим к «Звездно-полосатому флагу». — Дай передохнуть. Да и кто знает слова этого… Кажется, вы правы. А как насчет… секунду… сейчас соображу… «Рожденный бегать» Брюса Спрингстина? — Кого? — Да… это, пожалуй, слишком старо для вас. Извиняюсь. Может быть, Кол Портер? «И ночью, и днем…» «Только ты…» — Угадали, сэр! Только я. Продолжайте говорить и не пытайтесь меня обмануть. Вам нельзя спать. 5 Ненависть. Прапорщик Кауров не мог решить, кого из офицеров ненавидит сильнее. Он сидел в десантном отсеке БТРа, чувствуя, как покачивается машина, и прислушивался к приглушенному урчанию двигателя. Он избегал смотреть на сидящего рядом майора Азова. Если он будет смотреть на него, то даже в этом призрачно зеленоватом сумраке БТРа майор сумеет увидеть отвращение на лице прапорщика. Кауров же старался никогда не показывать офицеру свои чувства. Он презирал слабоволие в себе и в других, а поведение майора в последние несколько месяцев вызывало нечто большее, чем обыкновенное презрение. Азов не просто потерял самообладание, чем вызвал гнев командира, но еще не смог скрыть, что нервишки у него пошаливают. Брезгливость, с которой он наблюдал, как пытали парня, непростительна. Его пассивность во время и после нападения на крепость отвратительна, а сейчас его присутствие здесь просто оскорбляет. Сила. Только сила что-то значит, думал Кауров. Сила и дисциплина — вот что в цене. Если у мужика нет твердости, он не мужик. Его нельзя уважать. Он сломается, а стойкость важнее всего. Стойкость дает единственный шанс выжить. Кауров усвоил это с пеленок. Он рос в трущобах Ленинграда. С каждым днем он все больше и больше понимал, что родители, братья, сестры, друзья — все смирились с рабской долей. Но Кауров поклялся вырваться из этого заколдованного круга. У него не было влиятельных покровителей среди бюрократии, он не мог рассчитывать на поступление в институт, не имел шансов получить работу, позволившую бы выбиться в люди. В восемнадцать его призвали в армию, и следующие два года стали для него сущим адом. Но выход ему подсказала интуиция. Если жизнь — постоянная борьба, то нужно сделать борьбу своей профессией. Армия обеспечивала едой, одеждой и кровом. Такую жизнь вряд ли можно назвать шикарной, но все же это лучше, чем то, к чему он привык. Разумеется, чем выше у тебя звание, тем лучше твоя жизнь. Кауров решил выслужиться, понравиться начальству, чтобы его выделили среди солдат, чтобы он смог подняться в чине до положения, когда сам сможет отдавать приказы и заживет не хуже тех, кому так завидовал. Он не сомневался в успехе. У него для этого есть все необходимые качества. Он сильнее и тверже всех других. И вот он, тридцативосьмилетний прапорщик, сидит в десантном отсеке БТРа. Впереди — очередное сражение. За двадцать лет службы в армии он не продвинулся дальше прапорщика. И хоть он не раз демонстрировал свою силу и жестокость, чаще командовали все-таки им. Жил он не лучше обыкновенных призывников-новобранцев. Привилегии офицерского состава на него не распространялись. Полковник… думал Кауров, поглядывая на Зейсана. — Даже не знаю, кого я ненавижу больше: майора за его безволие, или тебя за твою неблагодарность. Я стал тебе необходимым. Ты теперь шагу не ступишь без меня, твоего телохранителя. Какое бы грязное дело ты ни затеял, выполнять его ты пошлешь меня. Но тебе, сукин сын, никогда и в голову не придет представлять меня на повышение. Быть может, я слишком часто высовывался. Или стал для тебя незаменим. Этот парнишка, которого ты приказал пытать… Я лил кислоту прямо на то место, где у него сердце. Только я мог выполнить такой приказ. Только у меня хватило духу смотреть, как пузырится кожа на груди этого парня, и дышать испарениями кислоты с его тела. Но я все же продолжал выполнять твой приказ. Я стоек, это факт. Но, признаюсь, и тот паренек оказался несгибаем. Он прошел через самые страшные муки. Быть может, он не знал того, чего хотел от него полковник, но я в этом сомневаюсь. Он словно хотел сказать своим взглядом: «Я сильнее вас. Сильнее и отважнее. Я не предам своих». Хотелось бы знать, полковник, как бы повел себя под пыткой ты. Молил о пощаде? Отвечал на вопросы, выдавал секреты, предавал товарищей, чтобы спасти собственную шкуру? Был бы ты так же стоек, полковник? Ты без труда можешь заставить страдать других, тебе даже не приходится мараться самому — вместо тебя мараюсь я. Обычно ты даже не утруждаешь себя присутствовать при этом. Интересно, как бы ты вел себя на пороге смерти? Как бы ты запрыгал? БТР, покачиваясь, мчался вперед. По выражению лица полковника Кауров догадался, что тому впервые придется понюхать порох. Не струсишь ли ты, ублюдок? Посмотрим… 6 — Мы почти на месте. Крепитесь, сэр, — сказал Рэмбо. Траутмэн не отвечал. Перевалило за полдень. Ветер стих. Отряд быстро прошел по лесу, пересек поле, на котором Рэмбо играл в бузкаши, и вновь вошел в лес. Рэмбо вглядывался вперед, в надежде увидеть лагерь. Чем дальше они углублялись в лес, тем больше росла его тревога. Что-то случилось. Мы уже должны были увидеть палатки и людей из кишлака, подумал он. И почти в тот же момент увидел и палатки, и снующих возле них людей. Расслабься, иначе скоро превратишься в параноика! Но когда они въехали в лагерь, Рэмбо вновь охватила тревога. Палаток осталось совсем мало. Люди поспешно собирали вещи и грузили на спины мулов. Женщины и дети носили посуду, циновки и прочий скарб. Мужчины проверяли оружие. — Выясни, что происходит, Муса! Рэмбо спрыгнул с лошади и понес Траутмэна в госпиталь. У входа в пещеру появилась Мишель. Она заметила его и поспешила на помощь. Муса, поговорив с бойцами, подошел к Рэмбо. — Они боялись, что ты не вернуться назад. Думать, русские убить тебя. — Расскажешь мне все потом. Сейчас нужно позаботиться о полковнике. — Они говорить, что будут благодарить Аллаха. Подбежала Мишель и взяла Траутмэна за ноги. Муса шел рядом с ними. — Они говорить, что рады видеть тебя живым. И рады, что ты вернуться со своим другом. — Поблагодари их за меня. Скажи, я ценю их заботу. Скажи им все, что угодно, но сейчас мне нужно… С помощью Мишель Рэмбо внес Траутмэна в сумрачную пещеру и опустил на кучу соломы. Траутмэн был без сознания. Даже в полумраке пещеры Рэмбо хорошо видел его распухшее, все в кровоподтеках лицо. — Плечо, — сказал Рэмбо, — он ранен в плечо. — Думаешь, я не вижу? — сердито отозвалась Мишель и схватила сумку с инструментами. Траутмэн застонал. — Ты должен выслушать меня, — настаивал Муса. — Не сейчас, — ответил Рэмбо. — Сейчас! Все уходить! Им жаль, но они должны! Рэмбо в унынии покачал головой. Да! — продолжал Муса, — пойми-же ты, наконец! Выслушай меня! — Проклятье! Мишель, я должен поговорить с ними. Чем я могу тебе помочь? — Помолиться за своего друга. — Спаси его! Пожалуйста! — Заткнись! И убирайся отсюда! Бога ради, не мешай мне! — На все воля Аллаха. 7 Вожди сидели полукругом, по краям расположились бойцы. У всех были мрачные лица. Это напоминало ему тот совет старейшин, на который его пригласили, когда он впервые попал сюда. Рэмбо сел. На душе было тревожно. — Еще раз объясни мне, в чем дело? — попросил он Мусу. — Они уходить, — ответил Муса. — Почему? — Из-за тебя… Они тебе обещать покровительство. — Я не понимаю… — Они знать, что своим нападением на крепость ты раздразнил врага. — А они сами? Их нападение на колонну БТРов не разозлило врага? — Это война. А нападать на крепость — это сводить личные счеты. — Афганская война. — Да, самая безумная… — Священная война. Они уходить сейчас. Такова воля Аллаха. Слишком много нападений, — заговорил Халид, — и слишком уж они частые. Враг разозлен. Будет рыскать повсюду. Он не успокоится, пока не найдет наш лагерь. — Это и есть покровительство, которое эти люди тебе обещали, — добавил Муса. — Не помогать тебе, а разрешить уйти спасать твой друг. Они знать, что после твоего нападения на крепость им придется отсюда уйти и искать новое пристанище, но они не мешать тебе. Рэмбо виновато потупился. Он все понял. Он был так поглощен заботами о полковнике, что не подумал о том, чем жертвуют ради него эти люди. Скольким пришлось покинуть свои дома? Скольким еще предстоит лишиться крова? Да и зачем вообще столько страданий и жертв? — Скажи им, я очень сожалею, — пробормотал Рэмбо. — У меня не было выхода… Я должен был спасти друга. Заговорил Мосаад. Муса перевел: — Он говорить, что они позволять тебе спасать своего друга, потому что ты сам их друг. — Спасибо. — Он говорить, что человек, который оставлять друга в беде, не может быть их другом. — Скажи ему, хоть мы и разные, в нас много общего. Мы делаем то, что должны делать. У нас нет выбора. — Мосаад говорит, ты заблуждаешься насчет различий. Ты думаешь, как мусульманин. — Я не совсем его понял. — Мы делаем то, что должны делать. Он говорит ты веришь в судьбу. Рэмбо вспомнил последний разговор с Траутмэном: «Ты потерял себя. Потому что не хочешь смириться, не хочешь быть тем, кто есть». «Почему я должен быть тем, кого ненавижу?» «Это не ненависть. Скорее, непонимание. Смирись со своей судьбой». «Я не верю в судьбу». «Да. И в этом твоя беда». Рэмбо чувствовал себя виноватым. Он повернулся к пещере, в которой лежал искалеченный и полумертвый от потери крови Траутмэн. Это моя вина. Сделай я то, о чем он меня просил, мы бы оказались в Пакистане и его бы не схватили. И не пытали. Не всадили бы пулю. И он бы не лежал сейчас едва живой в пещере. Судьба? Это все она. Я ее отвергал. Не делал того, что подсказывало мне сердце. Он молился всем богам — Христу, Будде, Аллаху, богам племени Навахо, прося их не отнимать жизнь Траутмэна. Цепляясь за последнюю надежду, он задавался вопросом, а что если мусульмане правы и все в это мире случается не просто так, а имеет какую-то цель, что все это — воля Аллаха? Может, поиски Траутмэна и тяжкие испытания, выпавшие на его долю, штурм крепости, освобождение из плена Траутмэна — может, все это происходило по воле Всевышнего? Но во имя чего? Разумеется, не во имя смерти Траутмэна. Нет, думал Рэмбо, я не могу этому поверить. Рэмбо в смятении устремил взгляд на вождей: судьба? Что ждет их? Куда они направятся? — Мосаад говорит, нужно переместить лагерь на запад, туда, где не ждут враги, и продолжить борьбу. Рэмбо вздохнул. Безысходность жизни этих людей повергла его в отчаяние. — Этот план ничем не хуже других. Рахим прервал его. — Он не согласен, — перевел Муса, — нужно уходить на север. В разговор снова вступил Халид. Прежде чем Муса успел перевести, Рэмбо сказал: — Готов поспорить, он хочет пойти в другом направлении. Муса кивнул: — На юг. — Почему бы им всем не двинуться на восток, в Пакистан? Там они могли бы передохнуть, набрать новых людей и пополнить запасы. — Нет. Они говорят, уйти в Пакистан — это убежать от войны. Они оставаться, чтобы воевать. — Тогда почему бы им не объединиться? Чем их будет больше, тем больше у них шансов одолеть русских. — Вспомни, что я готовить тебе, — ответил Муса, — это страна племен. Все племена и все вожди равны. Каждый вождь думать, его план — самый лучший. Каждый считать, что слышит воля Аллаха. — Но вчерашняя атака на колонну показала, как много они могут сделать, если действуют сообща. — Это так. Но это не типично для афганцев. Они привыкли ссориться. Так было тысячи лет. Каждый идет своя дорога и каждый воюет своя война. Рэмбо уныло покачал головой. Заговорил Мосаад. — Он спрашивает, что ты собираешься делать? — перевел Муса. — Ждать, пока не поправится мой друг. — И мысленно добавил: — «Я надеюсь, что он поправится». — Как только он сможет двигаться, мы пойдем в Пакистан. — Мосаад говорит, вам лучше не оставаться здесь. Вас найдут советский. Вам лучше идти с ним в его новый лагерь. — Мой друг слишком плох, чтобы отправиться в путь. Если я даже и решил бы двигаться, мы, не теряя время, пошли бы сразу в Пакистан. Мосаад выслушал, кивнул и заговорил: — Он сказал, ты должен делать лишь то, что сам считать нужным, — перевел Муса. — Скажи, что я всегда буду ценить его дружбу, — Рэмбо склонил в поклоне голову. Вожди встали и почти в унисон произнесли одно из немногих знакомых Рэмбо афганских выражений. Рэмбо повторил его по-афгански: — Да поможет вам Бог! Вожди сердечно простились с Рэмбо и направились к своим племенам. Рэмбо озабоченно повернулся в сторону пещеры. — Теперь осталось молиться и ждать, — произнес у него за спиной Муса. — Нам? Ты уверен, что хочешь остаться? Для тебя это не обязательно. Ты можешь уйти с одним из племен, и я не стану из-за этого думать о тебе хуже. Даже наоборот — это было бы весьма разумно с твоей стороны. — Я начал с тобой. С тобой и закончу. — Ты должен знать, что можешь уйти, если… Муса был оскорблен до глубины души, Рэмбо поспешил извиниться: — Прости! Я — невежественный иностранец. — Я остаюсь. Ты мой друг. Без меня ты не найти дорогу обратно в Пакистан. Рэмбо положил руку ему на плечо: — По правде говоря, мне было бы без тебя грустно, — он благодарно улыбнулся Мусе, но на душе было тяжело. — Надо взглянуть, как дела у полковника. 8 Привыкнув к полумраку пещеры, Рэмбо подошел к Траутмэну, и сердце его сжалось от тревоги за полковника. — Как он? Рубашка на левом плече полковника была разорвана. Занятая промыванием раны, Мишель ответила, не поднимая головы: — Пуля прошла навылет. Она вошла довольно высоко и не задела ни сердце, ни легкое. Это — из хороших новостей. — А из плохих? — Он здорово избит и потерял слишком много крови. Не уверена, выдержит ли его организм… — Сделай ему переливание крови. — Была бы кровь, я давно бы это сделала. — Возьми мою. Она смерила его пристальным взглядом: — У меня нет оборудования, чтобы определить твой тип крови. — У нас обоих первая группа. Резус положительный. — Это точно? — Полковник однажды давал мне свою кровь. Она испытующе посмотрела на Рэмбо. — Нет. Ты выглядишь ужасно. Ты уже трое суток не спал и одному Богу известно, когда в последний раз ел. Ты весь в крови, и я боюсь, на тебе не только кровь твоего друга… Ты явно не годишься в доноры. — Начинай, или я сделаю это сам. Ее взгляд стал тверже. — Да. Я думаю, ты именно так и поступишь. Но ты рискуешь. — Мне не привыкать. Начинай! — Сними рубашку. Вымой руки. Нужно продезинфицировать левое предплечье. Я не хочу заражения крови. Она взяла правую руку Траутмэна и протерла ее с внутренней стороны. — У тебя за спиной стол — ложись на него. Нужно, чтобы ты был выше, тогда кровь пойдет вниз. Рэмбо быстро повиновался. Мишель извлекла из пластикового пакета стерильные иглы и трубку, соединила их между собой, присоединила капельницу и ввела одну иглу в сгиб левой руки Рэмбо, другую — в правую руку Траутмэна. Открыла капельницу. Кровь из руки Рэмбо устремилась к руке Траутмэна. Мишель повернулась к Мусе: — Принеси Рэмбо воды. Раздобудь что-нибудь поесть. Ему нужно поддержать свои силы. Муса быстро вышел. Рэмбо повернул голову, наблюдая за Мишель. — Спаси его. — Заткнись и не мешай работать! Мишель наложила швы на рану Траутмэна, промыла ее и перевязала. Достав шприц, она ввела ему антибиотик. — Это все, что я могу сделать. Это последняя инъекция — больше у меня не осталось никаких лекарств. Теперь все зависит от твоего друга. И Аллаха. Если я немедленно не вытащу иглу, переливание понадобится тебе. — С этими словами она перекрыла капельницу и извлекла иглы. — Согни руку в локте и подержи ее в этом положении. Траутмэн — все еще не пришел в сознание, и она сама согнула его руку. Рэмбо пил воду из котелка, принесенного Мусой. Он съел персик и взялся за миску холодного риса, смешанного с каким-то ужасным мясом. У него был горький вкус, и Рэмбо не рискнул спросить, мясо какого это животного. — Сделай мне одолжение, — попросила Мишель. — Все, что захочешь. Меня тошнит от одного твоего вида. Смой этот жир и песок с лица! Рэмбо невольно рассмеялся. — Это — последняя чистая рубашка, которую я смогла отыскать. Когда и она запачкается, будешь киснуть в собственной грязи. Рэмбо все смеялся. — Что в этом смешного? — возмутилась Мишель. — Ничего. Мне очень хорошо. Давно так не было. — Мне тоже. Я уже забыла, когда в последний раз смеялась. — Она покачала головой: — Думаю, пора возвращаться домой. В этот момент в пещеру вошли повстанцы и подняли раненых. — Что они делают? — удивился Рэмбо. — Эвакуируют своих людей. Но некоторым пациентам нельзя двигаться. — Знаю. Мосаад говорит, раненые все равно умрут, если советские найдут пещеру. Но он утверждает, у них есть шанс уцелеть, если их перевести в другой лагерь. — А ты как считаешь? — Хочешь правду? Я видела так много смертей, что мои чувства атрофировались. — Ее руки дрожали, когда она прикуривала. — Думаю, мне пора убираться домой. Рэмбо встал. — Осторожнее, — предупредила Мишель. — Голова не кружится? — Все нормально, — солгал Рэмбо. Когда мир вокруг него перестал вращаться, он опустился возле Траутмэна. Рэмбо следил, как поднималась и опадала грудь Траутмэна. — Он выживет? Мишель не ответила. — Скажи мне, какие у него шансы? Мне нужно знать… Снаружи послышались испуганные голоса. 9 Рэмбо выскочил из пещеры. Повстанцы бежали к своим лошадям. Женщины спешили закончить сборы. Дети отгоняли от лагеря овец и коз. Все истошно кричали. Справа, у края лесистого склона, откуда открывался вид на предгорье и долину, стояла группа мужчин. Внезапно они кинулись к лошадям, громко переговариваясь между собой. Рэмбо устремился к обрыву. Всеобщий галдеж не мог заглушить этого страшного рева. Рэмбо остановился на краю обрыва. Нагнулся, всматриваясь вперед. Воздух сотрясался от рева винтов. Столько вертолетов Рэмбо видел впервые в жизни. Сердце бешено колотилось. Даже на таком большом расстоянии Ми-24 имели грозный вид. Десять. Пятнадцать. Досчитав до двадцати, Рэмбо сбился. Они были прямо под ним и поднимались параллельно склону гигантским клином, который постепенно разворачивался, расходясь веером влево и вправо. Они обследуют все ущелья и хребты, пройдут над каждой поляной и каждым кустом. Вертолеты методично прочешут каждый свой квадрат. Проверят и перепроверят все подозрительное. Расстреляют все, что осмелится пошевелиться. Рэмбо увидел далекие вспышки выстрелов и услышал треск пулеметных очередей. На склоне взметнулись столбы пыли. Рэмбо кинулся прочь от склона, туда, где был разбит лагерь. Большая часть людей уже тронулась в путь. Отряд Халида уходил в одном направлении, Рахима — в другом. Мосаад отдал последние распоряжения своим людям и вскочил в седло. Он заметил Рэмбо и что-то крикнул, указывая на пещеру. Рэмбо не понял. — Муса, что он говорит? Муса повернулся. Он с трудом уловил смысл вопроса. Снова затарахтели пулеметы, далеко внизу разорвалась ракета. — Он сказал, вертолеты расстреливают все подряд. Заметят пещеру — пустят ракету. Если остаться здесь — умрешь. Он хочет, чтобы ты пошел с ним. — Но я не могу! Мосаад продолжал что-то кричать. — Он говорит, вертолеты летят с запада. Теперь он не может идти туда. Он идти на восток. К Пакистану. Иди с ним. Его люди тебя защитят. — Я не могу оставить полковника! — Бери его с собой! Рэмбо посмотрел на раненых, которым афганцы помогали выходить из пещеры, некоторых выносили на руках. Кое-кто из раненых мог сидеть в седле без посторонней помощи, других приходилось сажать впереди и поддерживать — такими они были слабыми. Так Рэмбо поддерживал Траутмэна во время их долгого пути обратно. К концу их пути полковник, несмотря на все усилия Рэмбо, впал в беспамятство. Из-за тряски рана Траутмэна воспалилась, и усилилось кровотечение. Если я снова посажу его на лошадь, думал Рэмбо, рана откроется. Он истечет кровью и умрет. — Мой друг не может передвигаться верхом! Внизу у подножья гор продолжали реветь вертолеты. Все так же строчили пулеметы. Взорвалась еще одна ракета. — Мы будем вам обузой! — сказал Рэмбо. — Из-за нас погибнут твои люди! Уходите одни! Быстрее! Темные глаза Мосаада сверкнули гневом. Он хотел было возразить, но на склоне взорвалась еще одна ракета. Мосаад рывком развернул коня, намереваясь повести людей за собой. Они уходили, огибая скалу справа. Племя Халида уже скрылось в этом направлении, держа путь на юг. При первой же возможности Мосаад свернет с тропы и поведет своих людей в горы, прочь от лагеря и приближающихся вертолетов, на восток. Люди Рахима входили в лес. Им остался единственный путь — на север. На поляне стало непривычно тихо. Но тут же застрекотали пулеметы, грохнули пушки. Рэмбо бросился назад к вышедшей из пещеры Мишель. — Тебе нельзя здесь оставаться. Возьми мою лошадь. Ты еще успеешь догнать Мосаада. — Я не брошу своего единственного пациента. — Ты и так сделала очень много. Я проходил медицинскую подготовку и сам смогу о нем позаботиться. — А кто позаботится о тебе, если тебя ранят? Ты же не сможешь отстреливаться и одновременно следить за своим другом. Я остаюсь. — Но… — Я не брошу пациента! — Ее взгляд стал холодным. Она была настроена весьма решительно. — Я не хочу, как трус, бежать из Афганистана! Воздух сотрясался от гула вертолетов. Пушки теперь палили безостановочно. — Мосаад был прав, вертолеты стрелять по всему подозрительному, — сказал Муса. Рэмбо огляделся. Трава на поляне была примята. И хотя следы костров были ликвидированы, грязь и камни на их местах выглядели подозрительно. — Мосаад был прав еще и в том, что когда они заметят пещеру, то заподозрят, что там кто-нибудь прячется, и обязательно выпустят по ней ракету. — Что же в таком случае нам делать? Прятаться в лесу? — спросил Муса. — Нас немного и они могут нас не заметить. — У нас кончается продовольствие. Так что все равно придется уходить. Если их карательная экспедиция будет идти по полному сценарию, — а вертолеты — лучшее тому доказательство — здесь вот-вот появятся солдаты. — Такими разъяренными я их еще не видел, — заметил Муса. — Да… Я, похоже, здорово им насолил, — в голосе Рэмбо не было даже намека на торжество. — Итак, что будем делать? — Уходить. — Но ты сказать повстанцам, что мы остаемся, — удивился Муса. — Я говорил это до появления вертолетов. — Но ведь ты просить Мосаада оставить нас здесь уже после того, как они появились. — Это из-за полковника. Он истек бы кровью и умер, если бы мы повезли его на лошадях. Мы бы задержали движение отряда Мосаада, и его люди могли погибнуть. Вот почему я попросил Мишель уйти с ними. Вот почему я снова прошу тебя, Муса, пока не поздно, догони их! — И бросить тебя и твоего друга? — спросила Мишель. — А что ты собираешься делать? Как ты будешь его транспортировать? — Я уже придумал. Сейчас некогда объяснять. Стрельба внизу участилась, Рэмбо вытащил нож и бросился к деревьям. — Я без тебя не уйду! — настойчиво повторял Муса. — Я тебя тоже не брошу! — отозвалась Мишель. — Тогда готовьте полковника к дороге! — крикнул на ходу Рэмбо. — И помните: я вас предупредил! Торопись, Муса! Мне потребуется твоя помощь. 10 Рэмбо рубил ножом молодой побег. Срубив деревце под корень, бросил его Мусе. — Возьми нож, срежь ветки и обруби верхушку. Оставь от ствола двенадцать футов. Он огляделся, нашел еще одно молодое деревце таких же размеров и, срубив его, бросил Мусе. — Мне потребуется два одинаковых шеста. Он срубил с деревьев несколько веток, очистил их от листьев, нарезал на куски по четыре фута каждый и вернулся к Мусе. Афганец разложил ветки поперек шестов. Рэмбо разрезал веревку на куски по два фута каждый и, встав на колени, начал прикручивать концы веток к шестам. Муса ему помогал. Между ветками должно быть около восьми дюймов, — давал указания Рэмбо, — это длина лезвия твоего ножа. Муса молча кивнул. Он работал быстро, как только мог. Рэмбо проверил каждую ветку. Ни одна не шевелилась. По лицу его струился пот, и он, защищая глаза, повязал лоб полоской материи. — Под спину нужно будет подложить что-нибудь мягкое. — Рэмбо нарезал кедрового лапника, сделал из него подстилку и выволок носилки на поляну. Рев вертолетов становился все громче. — Носилки слишком длинный, — сказал Муса. — Неудобно. Лучше отрезать. Тогда мы сможем нести твой друг. — Если мы будем тащить эти носилки вдвоем, то не сможем идти быстро. — Мы не будем нести их вдвоем? — Не будем. — Но как?.. Рэмбо отвязал свою лошадь и вывел ее на поляну. По обеим сторонам седла он сделал прорези. Вернувшись к носилкам, поднял их и просунул шесты в обе прорези. Потом проделал еще несколько дырок, закрепил в них концы шестов. Перекинул через спину лошади кусок веревки и туго стянул концы между собой. Вертолеты ревели уже где-то совсем рядом. Стрекот пулеметных очередей участился. — Муса! Возвращайся назад к обрыву. Рассчитай время между вспышками и звуком выстрелов. — Но… — Не спрашивай, зачем это нужно! Сделай то, что я прошу! Муса скрылся, и Рэмбо бросился к пещере. — Он готов, Мишель? Рана уже не кровоточит. Пульс слабый, но ритмичный. Давление низкое, но могло быть и хуже. — Возьми его за ноги, а я возьму за плечи. Они бережно вынесли Траутмэна из пещеры и положили на покрытые лапником носилки. Ветки слегка прогнулись, но выдержали вес тела. Траутмэн застонал. — Простите, полковник. Мне жаль вас беспокоить, но нам необходимо избежать встречи с весьма рассерженными гостями. Веки Траутмэна дрогнули. Джон? — Это я, сэр, — Рэмбо перекинул веревку через грудь Траутмэна и привязал его к носилкам. Он разобрал свой лук и оставшиеся стрелы и закрепил их в сумках на поясе. Автомат-гранатомет засунул под веревку на носилках. — Форт Брэгг… Что ты здесь делаешь? — Это не Форт Брэгг. Это… Попытайтесь заснуть, полковник. Он обернулся на шум. Возвращался Муса. — Вспышка. А через пять секунд выстрелы. — Скорость звука — миля в секунду. Значит, вертолеты в пяти милях отсюда. Им потребуется время, чтобы прочесать все вдоль и поперек. Каждый раз они будут забираться все выше и выше. Когда они… Склон содрогнулся от взрыва. Рэмбо бросился к лежащим на земле концам шестов. Он взялся за шесты и попытался распрямиться. Его тело дрожало. От напряжения колени, спину, руки и плечи сводило судорогой. Однако ему удалось встать и поднять носилки. Их ручки впились в ладони Рэмбо. Мышцы пронизывала резкая боль. Казалось, сухожилия вот-вот порвутся. — Веди лошадь, Муса! Торопись! Мишель, садись на лошадь Мусы и догоняй! Уходим отсюда ко всем чертям! Внизу все громче и громче ревели вертолеты. Отряд обогнул скалу и исчез в лесу. ЧАСТЬ IX 1 Хоть Рэмбо и обмотал голову полоской материи, пот заливал ему глаза. Носилки мешали смотреть под ноги. Он споткнулся о бревно, лежавшее поперек тропы, и с трудом поймал равновесие. Муса оглянулся, нахмурился. — Вперед, — сказал Рэмбо, — хлестни лошадь. Ехавшая сзади Мишель с беспокойством заметила: — Ты ослаб от потери крови. Ты не спал и почти ничего не ел. Тебя ранили во время нападения на форт. Побереги себя. Ты можешь не выдержать. — Выдержу сколько потребуется. — Рэмбо перехватил ручки носилок и заставил себя идти дальше. — Ты же издеваешься над собой! — Черт возьми, а что делать? На носилках без сознания лежал Траутмэн. Когда носилки покачивались, голова полковника ударялась о края, и Рэмбо старался идти как можно плавнее. — Давай привяжем носилки еще и к моей лошади. — Нельзя. Мы и так рискуем. Вдруг лошади понесут? — Натянем поводья. — Это не поможет, — сказал Рэмбо. — К тому же, нам станет труднее обходить ямы и бревна. Мы будем двигаться еще медленнее. Они достигли вершины холма. Пока они двигались на юг, в том направлении, куда ушел отряд Халида. Внимание Рэмбо привлекли следы подков на суглинистой почве склона. Следы тянулись с востока. Рэмбо догадался, что их оставлял отряд Мосаада. Теперь он точно знал место, где Мосаад сделал остановку, а потом повернул на Пакистан. Разумеется, подумал Рэмбо, Пакистан. Там безопасность. Там окажут помощь Траутмэну. Он еще решительнее зашагал за лошадью Мусы, шедшей впереди отряда. По мере того, как они спускались в предгорья, пулеметная стрельба становилась громче. Как же они озлоблены, думал Рэмбо. Похоже, стреляют по всему, что им кажется подозрительным. Так скоро расстреляют весь боезапас. Эта мысль вселяла надежду, которая тут же сменилась унынием, потому что разум подсказывал: да, враги озлоблены, но ведь они не кретины, и если они позволяют себе роскошь стрелять во что попало, значит в отсеках десантного вертолета много боеприпасов. Ракеты и реактивные снаряды обычно транспортируются снаружи, под крыльями. Пушки же и пулеметы заряжаются изнутри. Внезапно Рэмбо понял, что советские главным образом стреляли из пулеметов, а интенсивность обстрела говорила о том, что у них солидный боезапас. Тяжелое оружие они приберегали для более важных целей. Но куда больше его беспокоила мысль, что вряд ли советские обнаружили столько подозрительных объектов. Не может быть, чтобы они вели огонь по каждому мало-мальски пригодному укрытию. Если только… Если только советские не хотят таким обстрелом посеять панику среди скрывавшихся в горах моджахедов. Страх вынудил Рэмбо крепче сжать ручки носилок. Он ускорил шаги. Рэмбо вспомнил один из способов охоты на фазанов или кроликов. Охотник поднимает шум и выгоняет жертву из укрытия. А кролики-то сейчас мы. И делаем то, что хотят советские — убегаем. Но только потому, что у нас нет выбора. Мы не могли оставаться в пещере. Нас бы там просто расстреляли с вертолетов. А поэтому — вперед. Им не удастся нас обнаружить. — Муса, прибавь шагу! Деревья стали попадаться реже. Рэмбо вышел на заросшую травой поляну. — Муса, мы не должны выходить на открытую местность! Надо обойти поляну за деревьями. Рэмбо очень устал и страдал от боли, но темпа не сбавлял. Скоро мы выйдем на открытую местность и будем как на ладони, думал он. В это проклятое мгновение он вспомнил еще один способ охоты на кроликов. Пока один охотник поднимает шум, заставляя жертву в страхе покинуть укрытие, второй прячется на другом конце поля и спокойно ждет свою жертву. Не мы ли эта жертва? Ведь мы не запутываем следы, а мчимся вперед, не разбирая дороги. 2 Полковник Зейсан стоял между БМП и скалой. Машину он покинул неохотно. Вентилятор едва работал, так как двигатель машины был выключен и аккумуляторы разряжались. Когда, наконец, воздух внутри стал спертым, а солнце раскалило БМП, пришлось подвергнуть себя риску. Вообще-то, риск был не очень велик. Находясь в этом месте, он не мог стать мишенью для снайпера. Однако он еще никогда не был так близко к линии огня и поэтому чувствовал себя неуютно. Но он старался этого не показывать. Ни стоявший понуро рядом майор Азов, ни ждавший приказа прапорщик Кауров страха явно не испытывали. А командир должен служить примером для подчиненных. Спокойно, приказал себе полковник. Я должен выглядеть спокойно и уверенно. Риск небольшой. И что только не сделаешь, чтобы смотаться из этой страны. Колонна покинула форт под прикрытием бури, миновала перевал и достигла долины к югу от восточного хребта. Около полудня буря утихла, пыль осела. Показались покрытые снегом вершины гор. В середине дня вертолеты начали атаку. Зейсан из укрытия прислушивался к реву моторов и стрельбе. Он улыбался. Моджахеды должны испугаться и поддаться панике — штурм организован что надо. Они решат, что у них нет иного выхода, свернут лагерь и перенесут его в другое, более безопасное с их точки зрения место. Зейсан заулыбался еще шире. Если они побегут, расставленные в предгорьях посты заметят движение. Он прикажет вертолетам обстрелять их с воздуха и им придется повернуть в эту долину. Ну, а как только они выйдут на открытую местность, его колонна сравняет их с землей. Никаких пленных. Все до одного моджахеды должны умереть. Если моджахеды решат пробираться на север, они наткнутся на другую засаду. Посты расставлены и там. Вертолеты загонят это стадо прямо под огонь второй колонны, которая быстренько с ними расправится. Конечно же, было бы куда лучше, если бы честь перебить их выпала моей колонне. Однако, независимо от того, кому достанется слава, начальство будет мною довольно. Ведь план-то мой! На какое-то мгновение ему даже захотелось, чтобы эта слава досталась не ему. В конце концов он уже привел сюда эту колонну, ну а для того, чтобы командовать сражением или хотя бы за ним наблюдать, нужно обладать изрядной силой духа. Ему ни к чему подобное испытание. Но командир обязан выполнить свой долг. Итак, куда они повернут: на юг или на север? В каком секторе это произойдет? Бросить, что ли, монетку? Следует учесть все. На воздух моджахеды не пойдут — оттуда ведется огонь. Значит, выход у них один: идти на запад, в сторону Пакистана. Но местные моджахеды очень упрямы и продолжают воевать. Уйти в Пакистан для них равнозначно отступлению, а моджахеды скорее предпочтут умереть, чем дезертировать. Правда, моджахеды могут принять самое неожиданное решение. Если они пойдут на восток, для Зейсана будет труднее расставить им ловушки. Здешняя долина тянется с востока на запад. Окружающие ее с севера и с юга горы неприступны для БМП, часть перевалов контролироваться не будет, и они смогут выскользнуть. Тут свое слово скажут тяжелые десантные вертолеты. Отличные ребята сконструировали эти машины! Такие громадины, а весят всего восемь тонн. И грузоподъемность их достаточна, чтобы перебросить по воздуху в эти восточные долины их колонну и отрезать путь моджахедам. Разумеется, если они выберут этот неожиданный путь отступления. Нет, он не такой трус, как этот майор Азов. Тот бы попросту сбежал. — Что так серьезны, майор? — повернулся Зейсан к Азову. — Мы, можно сказать, разбили врагов. — Врагов! Чьих врагов?.. — Родины, конечно. — Но ведь афганцы не нападали на нашу родину. — Конечно, нет! Они же недоразвитые. А мы — великая держава! Они не такие идиоты, чтобы нападать на Советский Союз. — Тогда зачем же мы напали на их страну, полковник? — Вам это известно и не хуже меня. Афганистан граничит с Ираном. В Иране много нефти, а нефть нужна нашей родине. — И из-за этого мы истребили миллион афганцев? Ну, это не так уж и много. — Конечно, если вы не один из них. — Но вы-то, майор, советский человек, — Зейсан свирепо глянул на майора, потом обратился к Каурову. — Скоро у вас, прапорщик, будет возможность уничтожить еще больше врагов. — Так точно, товарищ полковник, — решительно отозвался прапорщик. О таких как он говорят, что природа над ним долго не мудрила. — Я с нетерпением жду, когда мы с вами пойдем в бой. Губы прапорщика растянулись в подобии улыбки. Но сквозь эту улыбку проглядывало… Презрение? Не может быть. Прапорщик был образцом учтивости и послушания. Но если это и было презрение, оно относилось к майору. Полковник обернулся на чей-то голос. — Полковник, вертолеты просят разрешения начать операцию по смене, — сказал офицер связи, показавшийся из люка танка. — Разрешаю. Согласно разработанному Зейсаном плану, вертолеты должны были вести непрерывный огонь. Но нужно пополнять запасы горючего. Зейсан хотел, чтобы огневая мощь не ослабевала, поэтому остановился на системе смен. Треть машин уходила на базу для заправки и пополнения боекомплекта. Когда машины снова возвращались на позиции, на базу уходила следующая смена и так далее. Это гарантировало Зейсану постоянное превосходство в силе огня. Кажется, я продумал все до мелочей, — успокаивал он себя. — Теперь все решит время. 3 Рэмбо снова споткнулся и потерял равновесие. Чтобы не выронить носилки с Траутмэном, он упал на колени. — Тебе надо отдохнуть, — сказала Мишель. — Когда стемнеет. — Он с трудом разлепил пересохшие губы и посмотрел на заходившее солнце. Оно уже коснулось гор. Казалось, что это не солнце, а огромный заполненный кровью шар, готовый вот-вот лопнуть. Ныли руки, натруженные носилками. Рэмбо выпрямил колени и потянулся, с ужасом прислушиваясь к похрустыванию суставов. В предгорьях ревели вертолеты. — Вперед! Склон стал еще круче. Деревья попадались все реже. Слой почвы был тонок, сквозь него проступали камни. Рэмбо приблизился к гребню гряды, предупредив всех остальных, чтобы не высовывались из-за выступов скал. Увидел вертолеты, усеявшие в предгорьях все небо. Они кружили, как стервятники, постепенно забираясь все выше в горы и поливая огнем все вокруг. На винтах вертолетов играли блики заходящего солнца. Оно постепенно садилось, и отблески гасли один за другим. Одна из машин выпустила ракету, тянувшую за собой дымящийся след. Она точно ножом срезала деревья на своем пути и взорвалась на краю обрыва. Рэмбо показалось, что ракета угодила как раз туда, где находился их лагерь. Деревья охватило пламя, ярко расцветившее сгущавшиеся сумерки. Солнце уже закатилось, и на фоне закатного зарева было отчетливо видно, как из-под брюха одной из машин выползло желтое облачко. Ядовитый газ. Рэмбо захлестнула ярость. Эти парни не брезгуют ничем, с горечью думал он. Пламя бушевавшего в предгорье пожара разогнало сумерки. Вспышки взрывов напоминали огни фейерверка. Прожектора вертолетов тщательно обшаривали окрестности. — Может, отдохнешь? — спросил Муса. Рэмбо посмотрел туда, где все было залито светом прожекторов. — Не сейчас. Вот одолеем тот склон… Муса что-то пробормотал. — Что? — Ты убьешь себя. — Ну, что ж, если так надо… Он увидел, что впереди, кроме редких деревьев, лишь валуны, снова споткнулся и остановился. Руки тряслись. Он присел на край носилок и попытался распрямить спину. Мышцы пронзила резкая боль. Он сполз на землю. Мишель спрыгнула с лошади и опустилась рядом. — Позаботься о полковнике, — сказал Рэмбо. — Но… — Черт побери, позаботься о полковнике! — Ну и упрямый же ты!.. — Она взяла свою сумку и захлопотала возле лежавшего на носилках Траутмэна. Рэмбо хватал ртом воздух и пытался расслабиться. Его била дрожь. Рядом присела Мишель. — Он все еще без сознания. Дышит нормально, но пульс слабый, — сказала она. — Это плохо? — Я боюсь за него. Возобновилось кровотечение. — Черт! — Его лихорадит. Надо бы дать ему немного воды. Рэмбо подождал, когда пройдет головокружение и подошел к Траутмэну. Муса открыл флягу, поднес горлышко к губам полковника и влил ему в рот воды. Даже в темноте Рэмбо увидел что почти вся вода вылилась обратно. — Попробуй еще раз! Полковник, вы должны попить!.. Муса снова влил воды, но и она вылилась. — Очнитесь, полковник! — сказал Рэмбо. Полковник не отвечал. — Очнитесь же! Траутмэн шевельнулся и приподнял руку. Но она тут же упала на носилки. — Вы слышите меня, полковник? Вы должны попить. — Что? — голос Траутмэна был похож на шелест ветра в опавших листьях. — Что, Джон? Ему удалось сделать один глоток. — Отлично, сэр. Еще немножко. Траутмэн отпил еще немного. — Мне снилось… Да, сэр? — Что мы с тобой в Брэгге. — Это не Форт Брэгг, сэр. — Когда я впервые увидел тебя… — Это когда вы начали тренировать меня? Я помню. — Я ведь очень неодобрительно относился к тебе, помнишь? — Нет, сэр, вы просто были строги со мной. — Я не это имел в виду. Я… — Траутмэн закашлялся. — Я лепил тебя. Лепил безжалостно. Рэмбо почувствовал внутри себя пустоту. — Хватит, сэр. Вам надо отдохнуть. — Прости меня, Джон. Мишель смочила носовой платок, обтерла им лицо полковника и положила платок ему на лоб. — Надо бы накормить и напоить лошадей, — произнес Муса. — А тебе надо поспать, — сказала Мишель, обращаясь к Рэмбо. — Потом. — Нет, сейчас. — Мишель схватила его за руки. — У тебя ободраны ладони. Я продезинфицирую и перевяжу их. Выпей немного воды и съешь что-нибудь. — Вряд ли я смогу. — Бога ради, послушайся меня! Рэмбо сделал глоток из фляги Мусы и отломил кусок сухого твердого хлеба. Темноту в предгорьях вспарывали лучи прожекторов. Казалось, они появляются из ниоткуда и исчезают в никуда. Это же «ниоткуда» выплевывало пулеметные очереди. Он повернулся к мерцавшим в сумерках заснеженным пикам гор. — Муса, когда мы перейдем через них? — Завтра. — Это трудно. — Если Всевышний поможет, мы спустимся в долину на той стороне гор завтра днем. — Днем? — Ты хочешь выйти на рассвете? — Опасность нужно видеть. — Но нас за это время успеют расстрелять из пулеметов. Выходим ночью. — Но тебе надо поспать, — настаивала Мишель. — Иначе ты просто свалишься. — Если эти вертолеты найдут нас, я засну навсегда. Вы, впрочем, тоже. Выходим сейчас! Рэмбо вглядывался в горы. Отряд Мосаада, конечно же, идет быстрее и наверняка уже ближе к вершине. Он знал, что они не будут делать привала. Но что с Рахимом и Халидом? Удалось ли им спрятаться? Извиваясь, как змея, Халид пробирался вниз по темному склону мимо невидимых деревьев. Его отряд стоял выше, на лесистом плато, куда они вышли сразу после захода солнца. Справа, на западе, ревели вертолеты: он видел лучи их прожекторов, языки пламени, вспышки трассирующих пуль. Вдруг половина прожекторов погасла, потом они вспыхнули чуть дальше. Ушли на заправку, думал Халид. Слишком их было много. А может, они решили взять их на испуг? Раньше советские не собирали столько вертолетов сразу. Наверное, они задались целью выкурить повстанцев из их убежищ на равнину, чтобы расчистить путь для наступления. А может, они успели расставить ловушки. Правда, что-то не похоже. Халид вознес молитву Аллаху. Его людям нужна помощь Всевышнего. Но нельзя надеяться только на Аллаха, надо и самому разведать, что впереди. Командир в ответе за своих людей. Американец спас его дочь. Халид чувствовал угрызения совести, что не взял его с собой. Но ведь он предлагал уйти вместе, а американец отказался — он не мог бросить друга. Халид высоко ценил дружбу, но у него были обязательства перед людьми. Что ж, американец сделал свой выбор. Хватит думать об этом прошлом! Лучше думать о том, что предстоит. Прячась в тени деревьев, Халид ползком добрался до обрыва и прислушался к тому, что творилось внизу. Если вверху, слава Аллаху, светили звезды, то внизу была кромешная тьма — царство дьявола. Но ничего, скоро взойдет благословенная луна. Она рассеет эту тьму, а пока Халид останется здесь и передохнет. Вдруг снизу донесся звук, от которого у него похолодело внутри. Это мог сорваться камень с края обрыва. Или же падавшая сухая ветка зацепила по дороге другую ветку. Но мог быть и удар винтовки о камень. Или фляги. Или щелчок тумблера переговорного устройства. Халид насторожился. Он вспотел, хотя дул холодный ночной ветер. Вот! Снова этот звук! И — шепот! Непонятный шепот! Русская речь! В тишине ночи этот шепот просто оглушил Халида. Так значит… Советские выставили посты. Они считают, что мы, скрываясь от огня вертолетов, пойдем на север или на юг, но только не на восток, поскольку для нас это капитуляция. Итак, внизу — ловушка. Надо выбраться из этого обрыва, возвратиться к своему отряду и увести людей в Пакистан. Но, может, враги расставили ловушки и в том направлении? Уж не думают ли они, что раз мы не поступали так никогда, то не поступим и впредь? Он бесшумно скользнул между камнями. Теперь их очертания стали слегка различимы в свете взошедшей луны. Слава Аллаху, этот небесный светильник хорошо освещал его путь. 4 И луна и солнце здесь необычные, думал Рэмбо. Благодаря горному воздуху и игре света луна, казалось, вот-вот упадет, такой она была большой. Ее серебряный свет проникал повсюду. Рэмбо шел по белым в лунном свете камням. Муса и лошадь, к которой были привязаны передние ручки носилок, казались привидениями. Обернувшись, он увидел Мишель верхом на второй лошади. Внизу в долине шарили лучи прожекторов этих стервятников. Он перехватил поудобнее ручки носилок и продолжил подъем. Ночь была холодной, но он обливался потом. Шуму от них было довольно много: в холодном воздухе шарканье подошв по камням казалось оглушительно громким. Вниз по склону катились потревоженные копытами лошадей камни. Деревья кончились. Они уже поднялись до такой высоты, когда стало трудно дышать. Легкие работали, как меха в кузнице в Бангкоке, но воздуху не хватало. У Рэмбо закружилась голова, мышцы живота свело судорогой. — Полчаса, — произнесла ехавшая сзади Мишель. Он кивнул. Они решили поить Траутмэна через каждые тридцать минут. Рэмбо ни за что не стал бы тратить время на отдых, но ради Траутмэна был готов на все. Он опустил ручки носилок на землю и помассировал затекшие руки. Муса тем временем вливал воду из фляги в рот Траутмэну. Вода стекала по шее полковника, но губы шевелились. Траутмэн пил. — Теперь попей ты, — сказал Муса. — Я не хочу пить. Рэмбо чувствовал, что его поташнивает. — Попей. Он отпил немного воды, Мишель отломила кусочек хлеба и протянула ему. Он жевал и думал, что, быть может, ему удастся обмануть голодный желудок. Взялся за ручки, чувствуя, как напряглись сухожилия, и зашагал вперед. Они добрались до границы снегов. Стало холодно. Мишель накрыла Траутмэна одеялом. Концы другого одеяла она завязала вокруг шеи Рэмбо. Потом перехватила одеяло веревкой на поясе, так что оно прикрывало его до колен. Сама Мишель и Муса также обернули себя одеялами. Они шли вперед. Мерзли лица и руки. Изо рта валил пар. Снег был твердым. Когда ботинки проламывали наст, противно поскрипывала сухая крошка. Рэмбо старался ступать в ямки, оставленные копытами лошади Мусы. Он заметил впереди утоптанную площадку. Она тянулась наискосок слева направо. Что это могло быть? Подойдя ближе, он различил следы подков. И все понял. Здесь шел отряд Мосаада. Он продвигался гораздо быстрее и сейчас, возможно, уже перевалил через хребет и достиг леса на той стороне. Вперед, мысленно сказал Рэмбо. Но тут же вспомнил про вертолеты. Идти по протоптанной дороге, конечно же, было легче, но и опаснее. Когда вертолеты поднимутся сюда, они, несомненно, заметят ее. И станут прочесывать в надежде обнаружить группу, оставившую этот след. Он задумался. Перед ним был кулуар, посередине которого, поблескивая в лунном свете, шла узкая тропа. — Муса, эта тропинка выведет нас к цели? — Да, но это более трудный дорога. Будет легче, если мы пойдем там, где прошел отряд. — Мы не можем идти здесь. Нас заметят вертолеты. — Они заметят и узкий тропинка. — И решат, что важнее захватить большой отряд, — сказал Рэмбо. — Они бросят на это основные силы. Ну а нам останется одна машина, а не двадцать. Муса внимательно посмотрел на хорошо утоптанную дорогу, дернул поводья и повернул лошадь. Рэмбо с трудом удерживал носилки. Они пошли дальше вверх, проваливаясь в глубокий снег. 5 Солдат дрожал от холода. Не спасали даже меховая шапка, валенки и полушубок. Сейчас бы выпить чего-нибудь горячего или размяться! Но им приказано сидеть в укрытии. И вот он сидел на выступе скалы, на полпути к вершине, и злился на тех, кто его сюда послал. Он обернулся и взглянул на своего напарника. Тот храпел в спальном мешке, из узкой горловины которого шел пар. Ничего, думал часовой, остался всего час. Потом наступит мой черед спать, а ты будешь морозить задницу. Они торчали тут со вчерашнего полудня. Их забросил вертолет. Прекрасный наблюдательный пункт, вероятно, единственная точка, откуда видны все дороги, по которым моджахеды могли перевалить через горы. Правда, уже после захода солнца они обнаружили, что их прибор ночного видения на морозе не работает. Зеленоватое изображение в окуляре дрожало и было едва различимо. Линзы покрылись изморозью, и солдат, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть, здорово пострадал — кожа лица примерзла к окуляру. Пришлось отдирать. Прибор был бесполезен. Надеясь, что приказ могут отменить, он сообщил но рации, что без прибора ночного видения ничего не разглядеть. Но пришел приказ продолжать наблюдение. Он поежился, мечтая о времени, когда разбудит напарника, а сам заберется в спальный мешок. Вдруг ему показалось, что внизу в кулуаре что-то движется. Он вздрогнул и напряг зрение. Человек. Лошадь. Носилки. На носилках кто-то лежит. Человек на другом конце носилок. Кто-то еще. Вторая лошадь. Солдат схватился было за рацию, но передумал. Даже если я буду говорить шепотом, враг может услышать. И я потеряю преимущество внезапности, решил он. Трое, не считая раненого на носилках. Это не тот большой отряд, о котором шла речь и ради которого затеяна вся эта операция. Он расстегнул спальный мешок и зажал напарнику ладонью рот. Второй солдат открыл глаза, вздрогнул. Первый приложил палец к губам и показал вниз. Второй все понял и кивнул в ответ. Они вдвоем всматривались в движущиеся внизу тени. Первый солдат потянулся за автоматом. 6 Самое худшее, можно сказать, позади, думал Рэмбо. Так, по крайней мере, должно быть. Он не знал, как долго сумеет оставаться на ногах. Ради Траутмэна? Да хоть всю жизнь. Он подхватил носилки и, утопая в снегу, побрел дальше. Скоро они перевалят через хребет. Снег кончится, снова будут камни и деревья. Они спустятся в другую долину, в тепло. Вперед! — Муса, как ты думаешь, когда мы… Муса обернулся на его голос и упал. Сначала Рэмбо решил, что он просто споткнулся. Но тут раздался треск автоматной очереди. Стреляли откуда-то со склона справа. Рэмбо опустил носилки. Траутмэн стонал в агонии. — Мишель, быстрей! Мишель хлестнула лошадь. Открыл огонь второй часовой, Рэмбо отстреливался, не отходя от носилок. Он надеялся, что они не будут стрелять по Траутмэну. Пока стреляли очередями, то есть почти наугад. Это значит, у беглецов еще оставался шанс на спасение. Но если они перейдут на одиночные выстрелы и начнут вести прицельный огонь… Рэмбо встал на колени и уперся плечом в приклад. Перед ним пули фонтанчиками поднимали снег. Он прицелился. Лошадь, к которой были привязаны передние ручки носилок с Траутмэном, понесла. Рэмбо выстрелил. На этот раз он использовал свое оружие как гранатомет. Прогремел взрыв и на мгновение ослепил Рэмбо. В свете вспышек он прицелился и несколько раз выстрелил, стараясь заставить часовых залечь. Они действительно перестали стрелять, то ли напуганные взрывом, то ли перезаряжали оружие. Рэмбо не надеялся, что убил их. Лошадь с носилками продолжала нестись вперед. Рэмбо перезарядил гранатомет и снова прицелился. Часовые начали стрелять. Рэмбо нажал на спуск. Граната разорвалась чуть пониже того места, откуда шел обстрел. Снежный пласт содрогнулся. И тут его осенило. Не по часовым надо стрелять! Он перезарядил гранатомет, прицелился и выстрелил. Теперь граната разорвалась выше, там, откуда нависал огромный снежный карниз. Он даже не взглянул туда, где должен был прогреметь взрыв. Вскочил и побежал из последних сил. Мишель достигла края кулуара, спрыгнула со своей лошади и поджидала вторую, к которой были привязаны носилки. Когда та с ней поравнялась, схватила поводья и натянула их. Лошадь дернулась. Мишель не устояла на ногах. Лошадь вырвала поводья и понеслась дальше. Прогремел взрыв. Горы вздрогнули. Огромный пласт снега сполз сверху, подтолкнул другой, и через мгновение все это обрушилось вниз. Рэмбо мчался, не спуская глаз с лошади и носилок. Траутмэн! Он не знал, кричит ли вслух или про себя. Он все равно не услышал бы этого крика. Грохот рухнувшего снега заглушил все остальные звуки. Он подбежал к Мусе. Афганец пытался подняться, снег вокруг был весь в крови. Рэмбо взвалил Мусу себе на плечи. Он надеялся успеть укрыться в безопасном месте до того, как снежная лавина спустится с горы. Когда взорвалась третья граната, выстрелы прекратились. Пули больше не вспарывали снег. Часовым пришлось самим спасаться от приближавшейся к ним смерти. Рэмбо бежал с Мусой на плечах. Ему казалось, он слышит крики, которых, конечно же, слышать не мог. Лавина катилась на плато, на котором была засада. Камни, подхваченные неудержимой силой, с грохотом неслись вниз, сметая все на своем пути. Рэмбо торопился вынести Мусу из опасного места. Он не мог бежать очень быстро. Под двойной тяжестью снег проваливался глубже, дышать становилось все трудней и трудней. Казалось, сердце выскочит из груди и помчится вперед, оставив тело на произвол судьбы. Он немного просчитался. Поэтому, когда от грохота лавины, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки, он упал лицом в снег, тут же поднялся и прикрыл собой Мусу… Он кричал, что есть сил. Лошадь. Носилки. Траутмэн, мелькнуло в сознании. Его окутала тишина. На мгновение показалось, будто он снова в пустыне и черный ветер похоронил его заживо под песком. Во рту и в носу горит огнем, он пытается высвободить голову, набрать в легкие воздуха и откопать Мусу. Но сейчас он выбирался не из-под песка. Это был снег. Вместо обжигающего жара пустыни леденящий холод горного перевала. Придя в сознание, он стряхнул с головы снег, сделал глубокий вдох, схватил Мусу за плечи и потащил из сугроба. Он разгребал снег, а потом подтаскивал к себе Мусу. Правая нога Мусы была вся в крови, и Рэмбо спешил изо всех сил. Хотелось перевести дух, но он опасался, что может сойти вторая лавина, поэтому остановился лишь тогда, когда они добрались до перевала. Здесь он рухнул на снег рядом с Мусой. Афганец что-то пробормотал. — Не слышу, — сказал Рэмбо. Подвинулся ближе. Муса повторил, и он на этот раз расслышал. — Да, — сказал Рэмбо, — мы в двух шагах от рая. Мишель приблизилась к ним нетвердой походкой. — Как ты? — озадаченно спросил Рэмбо. Она поддерживала левой рукой правую и стонала. — Меня свалила лошадь. — А что с твоей рукой? — Думаю, я ее сломала. Рэмбо охватило чувство безысходности. Такое уже не под силу вынести. Но он не имел права впадать в отчаяние. Рэмбо заставил себя встать на ноги, оторвал кусок от одеяла и обмотал им раненую ногу Мусы. Потом снял с его пояса нож. Ножнами зафиксировал жгут. Кровотечение прекратилось. Траутмэн, обожгла мысль. — Я сейчас вернусь! Рэмбо встал, и перед глазами все поплыло. На какой-то момент он даже потерял сознание, но, совладав с собой, устремился вниз по следам лошади, тащившей носилки. Эта проклятая лошадь могла свалиться с обрыва вместе с носилками… Он обнаружил носилки в пятидесяти метрах ниже по склону. Лошади поблизости не было. Носилки при падении перевернулись. Под ними, лицом в снегу, лежал Траутмэн. Рэмбо зарычал. Он одним рывком перевернул носилки. Траутмэн был привязан к ним веревкой. Лицо и лоб Траутмэна были в снегу. С правой стороны снег стал красным. Возобновилось кровотечение! Облепленные снегом веки Траутмэна вздрогнули. Рэмбо осторожно смахнул с его лица снег, очистил рот и ноздри. Полковник, потерпите еще немного! Не умирайте! Скоро вы будете внизу, в тепле! Рэмбо кинулся вверх по залитому светом луны склону. Справа он увидел какую-то тень. Лошадь. Та, на которой ехала Мишель. Он осторожно приблизился к ней, схватил поводья и повел за собой. Мишель сидела на снегу рядом Мусой, держась за свою правую руку. Даже при свете луны было видно, как она бледна. — Муса, ты сможешь ехать верхом? — спросил Рэмбо. Муса приоткрыл глаза. — Сделаю все, что в моих силах. Рэмбо оторвал от своего одеяла еще одну полосу, соорудил из нее повязку, которую надел на шею Мишель. — Сможешь идти? — спросил он у нее. — Ты слышал, что сказал Муса. Я тоже сделаю все возможное. Рэмбо поцеловал ее в щеку. Он прорезал в попоне дырки для ручек носилок. — Приведи лошадь, — попросил он Мишель. Рэмбо снес Мусу к тому месту, где оставил носилки. Приподняв их, вставил ручки в проделанные отверстия, обвязал их веревками, которые на всякий случай прикрепил к седлу. Потом помог Мусе взобраться на лошадь. Муса вскрикнул. Рэмбо боялся, как бы Муса не потерял сознание. Но Муса быстро пришел в себя. — Поехали, — сказал он. Мишель взяла лошадь под уздцы, Рэмбо поднял край носилок, и они пошли вниз. Рэмбо с тревогой смотрел на залитый кровью лоб Траутмэна. Его захлестнула волна гнева. Впервые в жизни, думал он, мой гнев вызван моим бессилием. Тут он понял, что плачет. 7 Полковник Зейсан проснулся от бьющего в глаза света. Кто-то тряс его за плечо. — В чем дело? — спросил он. — Вы приказали сообщить вам, если посты заметят передвижение моджахедов. Зейсан вскочил. Он спал в отсеке для солдат в одной из БМП. — А что, разведчики заметили передвижение моджахедов? — Не совсем так… — произнес офицер связи. — Не совсем так? Что это значит? Ты не имел права будить меня, пока… — Один из наблюдательных постов не вышел на связь в положенное время. Я не могу связаться с ними по рации. Пост находился на склоне горы с восточной стороны. Дозорные с БМП сообщили, что в том направлении отрядом всадников протоптана тропа. Она идет в сторону перевала, вблизи расположения поста. Зейсан потянулся. — Покажи на карте. Офицер связи прошел в носовую часть БМП и вернулся с картой. Расправил ее и указал на нужный район. Здесь находится перевал, за подступами к которому следили наши разведчики, — сказал он. — Вот здесь, примерно в полукилометре вправо — следы, о которых я вам говорил. Они ведут к другому перевалу. Зейсан внимательно изучал карту. — Оба перевала ведут в одну и ту же долину, — его палец прочертил линию вдоль узкой долины, — на дальнем конце которой есть один-единственный выход. Если они перешли через перевал, то куда они держат путь? — В Пакистан. Зейсан вскочил и кинулся к выходу. — Свяжись с вертолетами. Передай, чтобы третья часть машин немедленно летела туда. Пускай команды БМП готовятся к погрузке и для переброски в эту долину. К восточному перевалу. Если я смогу вовремя их блокировать, моджахеды окажутся в ловушке. 8 Луна покидала небосклон. Мосаад вел свой отряд, справляясь по звездам. Крутые склоны узкой долины густо поросли лесом, но на дне деревьев не было, а лишь росла трава, поэтому Мосаад ощущал себя беззащитным даже в темноте. Он нервничал и все время торопил своих людей. И все-таки отряд шел довольно быстро. Он оставил лагерь в середине дня. Люди не стали делать привал для молитвы, они все шли и шли, даже когда оказались высоко в горах. Аллах поймет и простит Мосаада. Они возносили ему молитву в наших сердцах. Мы не могли остановиться, чтобы помолиться вслух. Нужно уйти от этих вертолетов. Мы обязаны выжить и продолжать эту священную войну во имя Аллаха. Огромная луна, дар Всевышнего, освещала людям Мосаада дорогу, чтоб они могли идти быстрей. Дети молились за отцов. Мулла возносил молитвы за раненых. Женщины стойко переносили лишения и прекрасно управлялись с лошадьми. Переход, на который в обычное время ушло бы два дня, если останавливаться для молитв, еды и отдыха, будет проделан за полдня и одну ночь. Долина поднималась вверх. Достигнув опушки леса, Мосаад отыскал звериную тропу и скомандовал людям выстроиться за ним по одному. Когда они вступили в лес, горы впереди уже сияли в первых лучах рассвета. Вскоре Мосаад выехал на поляну, пересек ручей и снова въехал в лес. Склон стал круче. Вершины гор уже были хорошо освещены, но в лесу все еще царила тьма. Теперь деревья стали пониже, и они увидели тропу. Это была дорога в Пакистан. Едва утомленные люди ступили на эту тропу, Мосаад услышал далекий звук, постепенно переходящий в нарастающий рев множества моторов и винтов. Вертолеты! Они нас обнаружили! Мосаад велел своим людям идти вперед и побыстрее. Вертолеты, похоже, находились где-то в районе ручья на краю долины. Он обернулся, пытаясь хоть что-нибудь увидеть в кромешной тьме. Прожектора то вспыхивали, то гасли. Вспышка — и снова тьма, еще более густая, чем до этого. Свет, отраженный землей, подсвечивал снизу очертания гигантских птиц. Под каждым вертолетом висело, раскачиваясь, что-то большое и непонятное. Мосаад не знал точно, что это, но когда стало светло, все понял. Он пришпорил лошадь и заставил ее перейти на быстрый галоп. Достигнув вершины, он остановился, тропа круто обрывалась вниз. Перед ним открылась величественная панорама родных гор, освещенных первыми лучами утреннего солнца, и душа его переполнилась теплыми чувствами. Долго здесь оставаться нельзя. Мосаад хлестнул лошадь и начал спуск в сторону Пакистана. Туда, где безопасно. Он думал о вертолетах и о том страшном, что они опустили на землю. Он вспомнил американца, чемпиона по бузкаши, который шел следом за его отрядом. Это настоящий воин, он настоял на своем и остался с раненым товарищем, не испугавшись вертолетов. А я увел своих людей в безопасное место. У каждого свой долг. Каждый из нас поступил так, как считал правильным. А что, если… Его и без того мрачное настроение еще ухудшилось. Такова была воля Аллаха и провидения. Мосаад стал подгонять женщин. Он приказал детям, сидящим в седлах позади своих отцов, вести себя тихо. Вперед же! Веди их вперед. В Пакистан. Своим праведным воинам, верным Исламу, он приказал развернуть лошадей и приготовиться к бою. Он знал, что если за такой приказ Аллах покарает его, он погибнет в этом бою. 9 Чем ниже они спускались, тем теплее становилось, и к Рэмбо начали возвращаться силы. Здесь уже не приходилось так напрягаться, и тело лучше слушалось, чем на самом верху, среди снегов. Они вступили в зону лесов. Воздух стал влажным. Под тяжестью лежавшего на носилках Траутмэна у Рэмбо затекли плечи и онемела спина. Глаза застилала пелена, но уже не от слез, а от изнеможения. И все-таки с теплом пришла слабая надежда на спасение — по крайней мере Траутмэн больше не бился в агонии. Может быть, думал Рэмбо, худшее и в самом деле позади. Может, мы уже оторвались от погони. И скоро доберемся до места, где окажут помощь Траутмэну. И Мусе, который ехал впереди, мерно покачиваясь в седле. Он так ослаб от потери крови, что его пришлось привязать к лошади, чтобы он не свалился. И посеревшей от изнеможения Мишель, которая еле брела за лошадью. Рука ее распухла и напоминала бревно. Утреннее небо было чистым и ясным. Частые деревья служили хорошим прикрытием. Со стороны возвышавшихся за их спинами гор донесся рев мощных вертолетных моторов. Издалека он был похож на гудение пчел. Такой же рев послышался и снизу. Вертолеты сновали над долиной, к которой держал путь небольшой отряд Рэмбо. Рев сменился урчанием нескольких моторов. Рэмбо не мог видеть происходившего из-за деревьев, но судя по звуку, поиски сместились ниже. Обследовав тропу, ведущую в Пакистан, вертолеты наконец улетели. В горах стало тихо. Потом наступила тишина и в долине. Единственными звуками, ее нарушавшими, были шелест ветра, фырканье лошадей и журчанье ручья. Здесь, у ручья, Рэмбо остановил свой маленький отряд. Он присел на край носилок. Было непривычно тихо. — Как ты думаешь, они улетели совсем? — спросила Мишель. Рэмбо пожал плечами. — Возможно, они решили сделать передышку. Или поняли, что потеряли нас, и мы уже в Пакистане. — А, может, они хотят, чтобы мы так считали, — Мишель смотрела на деревья затуманенным болью взглядом. — Может, это обычный трюк. — Одно хорошо: если они надумают вернуться, мы услышим их издалека. Рэмбо наклонился к воде и стал пить. Вода была холодная и сладкая, как горный воздух. Он наполнил флягу и протянул ее Мишель. Она скорчила гримасу, но все-таки отпила немного из фляги. Рэмбо дал воды Траутмэну, потом Мусе. Рана Траутмэна перестала кровоточить. Но его лицо было еще цементно-серого цвета, а лоб пылал. Мусу тоже лихорадило, хотя он был в сознании. Рэмбо с трудом открыл слипающиеся глаза. Он испытывал неодолимое желание лечь. Ты, ленивая сволочь. Отпив еще немного воды, он наполнил флягу, сунул в рот кусок черствого хлеба и поднял носилки. 10 Рахим провожал взглядом улетевшие вертолеты. Выждав еще пять минут, подал людям сигнал, что можно выходить из леса. Прошлой ночью, прячась от налетевших с запада вертолетов, он в темноте нашел дорогу и начал было спускаться в долину, но что-то подсказало ему не торопиться. Аллах хранил Рахима. При ярком свете луны Рахим разглядел танки, БМП и суетящихся вокруг них солдат. Ловушка, понял он. Вертолеты пытались заставить их отступить в ловушку. А на юге другие танки и БМП, наверняка, поджидали Халида. Рахим вознес молитву за Халида, за себя и за своих людей. Итак, с запада, юга и севера им угрожала опасность. Значит, оставалась всего одна дорога. В Пакистан. Утром он вывел отряд из леса, и они начали подъем в зону снегов. Добрались до хорошо утоптанной дороги, по которой прошел большой конный отряд. Отряд Мосаада, решил Рахим. Он глядел в небо, опасаясь снова увидеть вертолеты. Однако небо было чистым. Пересекли узкую тропинку, уходившую в сторону от проложенной Мосаадом дороги. На ней были явно видны следы двух лошадей и трех пеших людей. Он так и не понял, кто были эти люди и почему они не пошли по проторенной дороге, а свернули на занесенную снегом тропу. Он повел своих людей прямой и утоптанной дорогой, и вскоре они достигли перевала. Рахим шел впереди и поторапливал отряд. Теперь они спускались по противоположному склону. Снег и камни быстро кончились, и отряд вступил в лес. Там Рахим перегруппировал людей. Внезапно в лесу началось движение. Рахим сдернул с плеча винтовку и прицелился… Но тут же снял палец с курка. Из-за деревьев вышел Халид. — Я обнаружил ловушку на юге. — А я — еще одну на севере. Халид угрюмо кивнул и жестом указал на восток. Похоже, нам все-таки придется идти вместе. 11 Рэмбо добрался до конца поросшего лесом спуска. Впереди простиралась долина. — Мы не можем идти по открытой местности, Мишель. Если вертолеты вернутся, нам некуда будет спрятаться. — И что делать? — Надо идти в обход, прячась за деревьями, — он заметил вдалеке каменистую тропку, ведущую в Пакистан. — Это не намного длиннее, — Рэмбо перевел взгляд на носилки. — Полковник, вы слышите? Мы почти пришли. Он был поражен видом Траутмэна. Глаза его были закрыты, он, казалось, так и не пришел в сознание, однако, похоже, что-то слабо пробормотал. Окрыленный новой надеждой, Рэмбо зашагал вперед. Долину они обошли краем леса. Но прежде чем достигли ее края, им пришлось трижды отдыхать. Силы их были на исходе. Мишель отыскала звериную тропу и повела по ней лошадь. Впереди был ручей. За ним каменистая тропа снова начинала петлять между деревьями. Все-таки мы дошли! — думал Рэмбо, бредя по зеленому лугу. От радости он даже ускорил шаги. И тут взревели моторы. От неожиданности он споткнулся. Нет! За деревьями началось движение. БМП одна за другой вырывались из леса и останавливались, чтобы навести орудия. Нет! Рэмбо был парализован отчаянием. Все кончено. Бежать бесполезно. Через несколько мгновений их разнесут в клочки. Оставалось лишь уповать на милосердие врагов, надеясь, что они, может быть, окажут помощь раненому Траутмэну и доставят его в госпиталь. Он присел на край носилок и тут же его сбило ударной волной. 12 Земля вздрогнула. — Не стрелять! — крикнул майор Азов. Полковник Зейсан не обратил на него ни малейшего внимания. — Огонь! — скомандовал он. — Теперь левее! Огонь! Раздался новый взрыв. В воздух полетели комья земли. Женщина с рукой на перевязи, вскрикнув, упала. Ее накрыло землей. — Огонь! — приказал Зейсан. — Нет! — кричал Азов. Грохнул третий взрыв. Снаряд разорвался сзади американца, и он упал. Лошадь понесла. Привязанный к седлу лошади раненый качнулся в одну сторону, потом в другую. Носилки подбросило. Перед лошадью! — скомандовал Зейсан. — Нет! — закричал Азов. — Они же не сопротивляются! Новый снаряд разорвался перед лошадью и перебил ей ноги. Лошадь тяжело повалилась на бок, придавив ногу раненому и опрокинув носилки. До Зейсана донеслись крики. — Еще один! — скомандовал он, не обращая внимания на протесты Азова. — Американец пытается встать! Давай поближе к нему. — Ах ты, сукин сын! Я заставлю тебя заплатить мне за все! — сказал Зейсан. — За то, что ты поставил под угрозу мою карьеру. А потом, Азов, я займусь и тобой! Взорвался еще один снаряд. Снова к небу взметнулся столб земли. Американец упал во второй раз. — Пулемет! — приказал Зейсан. И тут же услышал, как передернули затвор. Но не пулемета. Очень близко. За его спиной. Он в ужасе обернулся. Майор Азов оседал на землю. Его голова была в крови. В руке он сжимал пистолет, нацеленный на… — Меня?! — Зейсан застыл в ужасе, потом перевел взгляд на прапорщика — это он выстрелил из своего АК-47 в голову майора. — Тебя ждет награда за это, прапорщик! — Нужна мне ваша медаль! — С обидой сказал Кауров. — Я хочу повышения в звании! — Но это же невозможно! У тебя нет образования, ты не можешь стать офицером! Ты, конечно же, понимаешь… Ствол автомата повернулся в сторону полковника. — Подожди! — завопил Зейсан, видя палец Каурова на спуске. — Конечно! Если ты хочешь повышения… БМП сотряс взрыв. 13 Рэмбо снова упал. Но на этот раз взрыв прогремел со стороны БМП. В БМП попала выпущенная из-за деревьев ракета. Машина перевернулась, и экипаж оказался на земле. Из того же места вылетела еще одна ракета. И взорвалась еще одна БМП. Из-за деревьев послышались винтовочные выстрелы и автоматные очереди. Рэмбо приподнялся и заметил советского командира, выкрикивавшего какие-то приказы. Огонь со стороны леса усилился, и командир заорал еще громче. Башни БМП пришли в движение, разворачиваясь в сторону леса. Взорвалась и загорелась третья БМП. Раздался пушечный выстрел, и в воздух полетели горящие обломки деревьев. 14 Мосаад кричал своим людям, чтобы они не прекращали огонь. Он опустошил магазин, отбросил его, вставил следующий и передернул затвор. Предчувствия его не подвели. Перед рассветом он слышал гул вертолетов, видел, как они опускали на землю что-то тяжелое и решил вернуться на эту землю, ставшую ничейной. Он не выбирал, по каким законам ему жить, а повиновался чувству долга. Если вертолеты приволокли сюда нечто, похожее на БМП, значит здесь ставилась ловушка. Он не знал, для кого именно. Для вождей его племени. Или для американца. Какая разница! Сейчас им руководило чувство долга. Мосаад прятался в лесу все утро. Наконец, он увидел, как на лугу появился этот американец и его изможденные спутники. В то же мгновение из леса выскочили советские БМП. Заговорили орудия. Американец упал. И Мосаад приказал людям подползти как можно ближе к опушке, чтобы использовать преимущество внезапности своего нападения на врага. Один из его бойцов выстрелил из советского гранатомета РПГ-7, который Мосаад два дня назад захватил во время боя. Одна БМП взорвалась. Так! Мосаад ликовал. Само провидение заставило его остаться здесь. Отличное место! Прекрасное время! 15 Рэмбо не знал, кто атакует советских. Но он понял, что у него появилась надежда. На перевале их накрыла лавина и унесла его основное оружие — гранатомет. Однако у него оставался лук. Он быстро собрал его, прицелился и выпустил стрелу с разрывным наконечником. Раздался взрыв, и несколько солдат упало. Другие заметались в панике, пытаясь спастись. Он стрелял до тех пор, пока не выпустил все стрелы. Носилки с Траутмэном перевернулись, и Рэмбо бросился на помощь. Но тут до него дошло, что лошадь убита и, падая, придавила Мусу. Мишель лежала без сознания рядом. Им тоже нужно было помочь, но сперва он должен спасти Траутмэна. Загремели выстрелы. На этот раз стреляли сзади. Обернувшись, Рэмбо увидел всадников, воинов Аллаха, мчавшихся в атаку с именем господа на устах. Эта живая лавина накатывалась на него, и он заорал даже громче, чем они. Солдаты поняли, что угодили в окружение. Они открыли встречный огонь, и несколько всадников упало. Один из них упал рядом с Рэмбо и выронил автомат. То, что нужно! Подхватив поводья, Рэмбо вскочил в седло и понесся вперед. Да, он устал, но это не помешает ему расправиться с врагами. Справа он видел Халида, слева — Рахима. Рэмбо не знал, что привело их сюда, но был им благодарен. Рэмбо продолжал стрелять, пока магазин не опустел. Он отшвырнул бесполезное оружие и продолжал скакать вперед. У него оставался еще нож. Он выхватил его из ножен и рубанул им, словно мечом, возникшего перед ним солдата. Впереди маячили БМП. Почти все они горели. Кое-кто из солдат еще отстреливался. Советский командир, тот самый, который приказывал открыть огонь по раненым друзьям Рэмбо, в панике улепетывал. Рэмбо хлестнул лошадь, бедное животное рванулось из последних сил. Он направился к ручью, к крайней слева машине… Перемахнул через нее и на миг оказался в воздухе… Когда копыта коня коснулись земли, Рэмбо увидел совсем рядом убегавшего врага. Взмах ножом… И череп беглеца рассечен. Лошадь поскользнулась, потеряла равновесие и стала заваливаться на бок, угрожая придавить своей тяжестью Рэмбо. Он соскочил на землю. Кувыркнулся через голову. И ударился грудью о ствол дерева. От удара Рэмбо чуть не потерял сознание. Он судорожно ловил ртом воздух. Мышцы свело судорогой. Бой затих. Со всех сторон его окружали огонь, дым и смрад. Вокруг лежали поверженные воины Аллаха, души которых были уже в раю. Над ним возвышался огромный, точно вытесанный из камня советский прапорщик. В руках он сжимал автомат и хмуро глядел на полковника, из черепа которого торчал нож. Прапорщик повернулся к Рэмбо. Казалось, сейчас он выстрелит. Но он отшвырнул автомат. — Не понимаю, — сказал Рэмбо. Услышав русскую речь, прапорщик недоуменно уставился на Рэмбо. — Почему ты не убил меня? — спросил Рэмбо. Прапорщик кивнул в сторону полковника. — Этот подонок все-таки дал деру. Я всегда знал, что он трус. Я как раз целился в него, но ты его прикончил раньше. — Но ведь я твой враг. Почему ты не убил меня?! — Жизнь — страдание. Рэмбо был изумлен. Его поразило это знакомое ему слово. Вспомнился монастырь в Бангкоке и первая истина Будды. — Знаю. — Я сделал страдание моей профессией. А эти люди сделали его своей жизнью. Я упрямее их. Скажи им, что я буду сражаться на их стороне. 16 Рэмбо стал переворачивать носилки и услышал стон Траутмэна. — Слава Богу, вы живы. Теперь уж я обязательно доставлю вас в госпиталь, сэр. Траутмэн слабо постанывал. Моджахеды подняли лошадь и освободили из-под нее Мусу. Афганец корчился от боли. Мертвая лошадь, падая, придавила ему раненую ногу. Рэмбо надеялся, что кость осталась цела. Когда он увидел, что Муса пошевелил ногой, он преисполнился благодарности к Всевышнему. Мишель пришла в себя. Два моджахеда помогли ей подняться. Сломанная рука разламывалась от боли, но Мишель хотя бы могла передвигаться. Подошел Мосаад и быстро-быстро заговорил. Рэмбо повернулся к Мишель. — Я знаю, тебе очень больно. Мне не хотелось бы тебя затруднять, но все же, что он говорит? — Он говорит, что его люди и через тысячи лет будут слагать легенды об этих нескольких днях, этом бое, о тебе. У Рэмбо пересохло во рту. — Скажи, что я никогда не забуду Мосаада, его людей, их мужество. И сделаю все, чтобы хоть как-то помочь им. Мосаад подошел к Рэмбо и пожал ему руку. Это была величайшая честь, ибо Рэмбо был чужак, к тому же неверный. Мосаад снова заговорил. — Его беспокоят вертолеты, — в голосе Мишель звучала тревога. — Советские захотят связаться по рации с этой колонной, им никто не ответит, они опять прилетят сюда. — К тому времени мы уже будем в Пакистане. — В голосе Рэмбо слышалось ликование. Он оглянулся на Траутмэна. — Вы слышите меня, сэр? В Пакистане! Я доставлю вас в госпиталь. И вы будете в порядке! Но он не хотел искушать судьбу. — Если Бог даст… — добавил он. Направляясь в сторону тропы, ведущей в Пакистан, он вспомнил слова русского прапорщика. Жизнь — страдание. Я сделал страдание моей профессией. Да, теперь все ясно. И он, наконец, сделал то, что хотел Траутмэн. Отныне он будет следовать своему земному предназначению. Эта мысль его поразила. Предназначению? Неужели ему предназначено именно это? Когда-нибудь он получит ответ на свой вопрос. Господь сделал его воином. Пока страдают невинные, у него есть цель в жизни. У него есть цель, которой он служит. Он должен страдать за других. Рэмбо улыбался, поднимаясь по тропе, уводящей его в Пакистан, в будущее. И, даст Бог, в спасение. 1 Сампан — легкая одновесельная лодка в странах Юго-Восточной Азии. (Здесь и далее прим. перев.). 2 Многосерийный американский телефильм. 3 Воздушная система наблюдения и оповещения. 4 «Доджерс» — американская бейсбольная команда. 5 Охотничий нож из стали душной в пятнадцать дюймов. Изобретение полковника Джеймса Боуи (Здесь и далее прим. перев.). 6 Так называли сторонников южан среди северян в период Гражданской войны между Севером и Югом в Америке. See more books in http://www.e-reading-lib.com